ПРЕФЕКТ ПУБЕЛЬ ВВОДИТ В УПОТРЕБЛЕНИЕ КОРОБА И КОРЗИНЫ ДЛЯ ОТБРОСОВ

ПРЕФЕКТ ПУБЕЛЬ ВВОДИТ В УПОТРЕБЛЕНИЕ КОРОБА И КОРЗИНЫ ДЛЯ ОТБРОСОВ

В течение долгого времени промышленники и финансисты стремились заполучить выгодные контракты по уборке городских отходов. Они неоднократно предлагали свои услуги, добиваясь монопольного права на эту деятельность в Париже, и описывали, как будут выглядеть вместилища для мусора. Идея далеко не нова. Еще в 1699 году власти Кана навязали горожанам употребление корзин для отбросов. Лет на ето позже в Лионе организовали систему сбора отходов в металлические ведра, чтобы облегчить труды «грязекопов».

Однако предложения частных предпринимателей противоречили интересам тысяч старьевщиков, которые зарабатывали на жизнь, роясь в остатках, брошенных на проезжей части. Предприниматели, в свою очередь, предлагали им сменить ремесло, обещая нанимать их для уборки улиц и разбора мусора. Этот проект был отвергнут в 1861 году, но те, кто его проталкивал, не оставляли надежд на благоприятный исход. Через несколько лет, воспользовавшись осадой Парижа, во время которой предлагались чрезвычайные меры предосторожности в отношении гигиены, они таки добились принятия такого закона. Однако обязательное приобретение короба для отходов стоило немалых денег, только самые зажиточные из старьевщиков могли себе это позволить, а потому закон канул в забвение на следующем бурном этапе, то есть во время Парижской коммуны.

Проект всплыл снова через тринадцать лет. В этот период гигиеническое направление отвоевывало позиции в прессе и в школе. Жюль Ферри в 1882 году заменил школьный курс катехизиса уроками гигиены. Чистота сделалась долгом гражданина наряду с семейными добродетелями и любовью к труду. В Америке крепло похожее движение, прославляющее гигиену как средство физического и морального облагораживания. В глазах представителей среднего класса путь нравственной и интеллектуальной чистоты был вымощен мылом и омочен водой.

24 ноября 1883 года появилось постановление, подписанное Эженом Пубелем, обязующее домовладельцев обзавестись специальной тарой, предназначенной для хранения отходов. Данные короба должны были помещаться в местах общественного пользования за четверть часа до прохода мусороуборшиков, располагавших двухколесной телегой. Предполагалось иметь короба трех типов: один для веществ, склонных к гниению, другой для бумаги и тряпок, третий для осколков посуды, стекла, горшечной глины, пустых раковин морских моллюсков и т. п. Были уточнены их размеры и объем (от 40 до 120 литров). На бульварах распространяли проспекты, где были указаны ходовые цены на эти довольно тяжелые изделия из гальванизированной жести или из дерева, обитого толем. Это постановление вызвало единый вопль негодования у домовладельцев, которым навязывали новые траты и хлопоты, и у консьержей, вынужденных раньше вставать, чтобы выставлять на улицу короба. Но громче прочих возмущались старьевщики, ведь над ними нависла угроза потери заработка.

В то же время и свод правил, регламентирующих сбор мусора и одобренных муниципальным советом, вызывал резкие протесты. Мусорщики и домовладельцы сопротивлялись, затевая громкие кампании в прессе. Они упирали на растущее потребление воды и ужасный ущерб, наносимый производству сельскохозяйственных удобрений. Мусорщики продолжали свозить свое сырье в Монфокон. Комплексная и полная обработка мусора сделалась обязательной только десять лет спустя.

Правила, касающиеся коробов для мусора, тоже встретили сопротивление, но пассивное, вызванное инерцией привычки. После нескольких лет эксплуатации большинство коробов разрушились, новых для замены не было. А на улицах то тут, то там снова образовывались кучи мусора. Что до его предварительной сортировки на три части, складываемые в разные емкости, текст закона оставался мертвой буквой. И все же префекту Пубелю удалось навязать свое постановление как основу для будущего законотворчества. Отбросы постепенно были укрощены и убраны с глаз. Квартиросъемщики освобождали себя от необходимости вносить и выносить короба, препоручая это самим консьержам. Те же передоверяли их своим добровольным помощникам — «старьевщикам-разместителям (см. главу «Эра тряпичников»). Постепенно провинция стала перенимать все это у столицы. Но коробам господина Пубеля (заодно с мусорными корзинками их теперь во Франции так и зовут «пубелями») надо было дождаться первых месяцев и лет после Второй мировой войны, чтобы стать обычным компонентом городской жизни.

Очистка Парижа была доверена предприятиям, работавшим по контрактам. Каждый день колокол оповещал о прибытии двухколесной телеги на конной тяге, сопровождаемой командой из двух муниципальных рабочих, дорожного смотрителя, подметальщицы и старьевщика. Когда сбор заканчивался, груженые одноколки выезжали за городские стены к фермам или новым заводам для их обработки. Конечно, во время этого переезда часть отбросов вываливалась из подпрыгивающих на ухабах тележек. В провинциальных городках тягловой силой нередко служили не лошади, а ослы или быки.

В некоторых европейских городах, таких, как Лондон или Амстердам, отбросы эвакуировали на баржах. Когда же население располагается на морском побережье, оно часто освобождается от отбросов, сбрасывая их в воду с берега или топя довольно далеко в открытом море. Однако прибой зачастую выкидывает все это снова на берег. Многие морские города, такие, как Константинополь, Марсель, Нью-Йорк или Неаполь, столетиями использовали эту методу избавления от мусора. Потому некоторые моря, как, например, Средиземное, до сих пор изрядно загажены этими отходами.