ИНДУСТРИЯ В ЛЕСУ
ИНДУСТРИЯ В ЛЕСУ
На безбрежных просторах страны шумит море хвои б листьев. Березняки Подмосковья, хвойно-широколиственные рощи Прибалтики, дубравы Орловщины, мачтовые боры Карелии, густые еловые леса на берегах северных рек, нетронутая лиственничная тайга Якутии, могучие кедровники дальневосточного Приморья… У нас треть земли покрыта лесом. Этот лес — треть лесов земного шара.
Лес растет медленно — не видно и не слышно. Но наш лес так велик, что его ежегодный прирост мог бы составить деревянный куб с ребром немногим короче километра. Лишь примерно половину этого огромного прироста мы срубаем.
Русский лес когда-то обогащал спекулянтов лондонского Сити. Получали они его в России чуть не даром. Наши лесорубы под окрик подрядчика валили деревья в лесу, наши сплавщики за ломаный грош гнали их по рекам к морским берегам, а там чужой корабль набивал русской мелкослойной и крепкой древесиной свой жадный трюм.
Леса вдоль рек нашего европейского Севера опустошал иностранный капитал. А на внутренний рынок шла древесина, заготовленная в центральных и западных губерниях: лес вырубали поближе к городам — дешевле перевозка. В лесах на Валдае и в Смоленщине, у великого водораздела, в области максимального стока, рождаются реки Русской равнины, и хищнические лесосеки иссушали тот источник, где реки набирали силу. Но лесопромышленникам не было дела до обмеления рек — лишь бы прибывало в кармане.
Лес — народное богатство, и советская власть его бережет. Закон запрещает или строго ограничивает вырубку лесов в водоохранных зонах. На больших пространствах в Центре, в тех местах, где реки пьют лесную влагу, дерево неприкосновенно. Разумным хозяйствованием мы вносим в природу порядок, полезный стране. Лишние листья в верховьях рек, текущих на засушливый Юг, — это лишние колосья в их низовьях.
Где же берут древесину города и новостройки Центра? На Севере. Там мы повернули поток леса: раньше он почти весь уходил за границу, а теперь пошел внутрь страны. Плотами по рекам, вереницами маршрутов по рельсам — на строительство городов, на опалубку новых заводских корпусов, на крепеж в рудники и шахты.
По северным рекам тянутся длинные хвосты лесосплава. Дойдя до портов в устьях рек, вся эта древесина в прежнее время отправлялась за границу. Теперь те же порты и лесопильные центры направляют большую часть леса на внутреннее потребление. А кроме того, много леса «перехватывается» уже по дороге. На сплавных реках, в местах, где они встречаются с железными дорогами, в годы пятилеток выросли лесопромышленные центры; они забирают лес с воды, пилят его и отправляют на юг, советским городам и заводам. Главный из новых лесопромышленных центров, повертывающих поток северного леса на юг, — это Котлас. Он берет древесину с двух рек — с Вычегды и Северной Двины. Переработав, он отправляет ее двумя железными дорогами — на Вологду и Киров.
Часть леса, и не малая, идет, конечно, и на экспорт, но это совсем не тот экспорт, какой знала царская Россия. В Советской стране государству принадлежит монополия внешней торговли. Иностранные фирмы больше не хозяйничают в русских лесах. Они покупают лишь тот лес, который Советское правительство выделяет для продажи, и по той цене, которую оно считает приемлемой. Валюта, вырученная от продажи леса, не попадает в руки частных предпринимателей, которых у нас нет, — она увеличивает советскую казну. На внешний рынок идет главным образом уже не сырой, необработанный, дешевый лес — стволы, очищенные от сучьев. Новые советские лесозаводы в портах Архангельске, Мезени, Онеге распиливают и обрабатывают древесину, «облагораживают» ее, увеличивают выгоды экспорта. И большая часть леса уходит от наших берегов на мировые рынки уже не на иноземных кораблях, а на советских океанских лесовозах, выстроенных на советских заводах.
Где леса меньше всего, там его больше всего и рубили. Теперь география лесного хозяйства в Европейской части страны изменилась. Центр восстанавливает свои лесные богатства. Центру и Югу древесину шлет Север.
А вместе с тем все больше леса срубают на Востоке.
Старый Урал и раньше занимался заготовкой древесины. Заводчики под корень сводили свои необъятные лесные дачи и тем не только в переносном, но и в прямом смысле рубили сук, на котором сидели. Опустошая окрестности заводов, они при прежнем уральском бездорожье в конце концов оставались без дешевого угля. Застой, в котором пребывала металлургия Урала, усиливался.
В наши дни, когда домны, за малым исключением, работают на коксе, уральская древесина идет на лесокомбинаты, на стройки.
Схема размещения лесной промышленности.
Лесное дело на Урале изменило свой ход. А в Сибири оно, в сущности, впервые было создано. В старые сибирские города шли бревна да дрова. Быстро растущим новым городам, кроме того, требуются заводские изделия: рамы, филенка, фанера… Непрерывно, целыми составами поглощают крепежный лес Кузбасс, Караганда. Поезда с сибирской древесиной идут и в безлесную Среднюю Азию.
В неистощимых сибирских лесах раскинулись обширные лесосеки. Буксирные пароходы тащат по сибирским рекам длинные цепочки плотов. У пересечений рек с железной дорогой построены лесокомбинаты. Выросли новые города, самым своим появлением обязанные росту лесной индустрии: Игарка.
Так же быстро растет и лесопромышленность Дальнего Востока — края, который непрерывно строится. Один из дальневосточных городов отразил этот рост даже своим названием: Лесозаводск.
Лесная промышленность сдвинулась туда, где много леса. Сорок процентов древесины Дают сейчас Север, Сибирь, Дальний Восток — эти места поменялись ролью с серединой Европейской части страны.
Но сдвиг еще недостаточен, и он будет продолжаться. В директивах по пятому пятилетнему плану, принятых XIX съездом Коммунистической партии, сказано: «Осуществить в широких масштабах перебазирование лесозаготовок в многолесные районы, особенно в районы Севера, Урала, Западной Сибири и Карело-Финской ССР, сократив рубки леса в малолесных районах страны».
Сдвиг лесозаготовок на север и восток должны усилить новые железные дороги, уходящие в глубину еще не тронутых лесных массивов европейского Севера и неисчислимо богатой Сибири. Железная дорога на Воркуту уже вскрыла леса Печоры, Южно-Сибирская магистраль выносит для крепления кузбасских шахт пихту Кузнецкого Ала-Тау.
Волго-Дон хоть и не сдвинул с места ни безлесный Юг, ни лесистый Север, но на деле включил камские леса в бассейн Дона и снял потребность Донбасса в древесине Центра.
Изменилось не только размещение лесной промышленности, изменился и ее характер.
Работа в лесу перестает быть сезонной — заготовка идет не только зимой, как было раньше, и ведут ее в основном не временные, а постоянные рабочие. Техника стала иной. Меж пней, как змеи, вьются кабели передвижной электростанции: в лесу работают электрические пилы. Появились пилы и с бензиновым моторчиком. Лес вывозят уже не только лошадьми, но и тракторами, автомобилями, — на лесных просеках урчат моторы. Лесное эхо разносит гудки паровоза — лес идет и по узкоколейкам, забравшимся в глубину тайги. В вагоны лес грузят особыми кранами. На берегу большой реки вяжут плоты не только вручную, но и сплоточной машиной. За четвертую пятилетку техническая оснащенность лесной промышленности усилилась раз в шесть.
Новая техника должна привести и к новой производительности. Представьте себе лесорубов, которые валят деревья в тайге с помощью простой двуручной пилы: сколько нужно времени и труда, чтобы срезать одну вековую сосну? И сравните эту работу с другой: молодой сибирский моторист Носков свалил в тайге электрической пилой 750 деревьев за восемь часов. Целый бор! Чтобы вывезти эту древесину, нужно 50 железнодорожных платформ. Целый поезд!
Еще недавно была слабо механизирована трелевка — самая трудоемкая работа в лесу. Трелевка — это подвоз срубленной древесины с лесосек к лесовозным путям. Тяжелые стволы надо подтащить к ледяной дороге или к узкоколейке по местности, которая утыкана пнями и, может быть, завалена глубоким снегом. На эту работу ставили возчиков с лошадьми, и те затрачивали на нее уйму сил и времени. Но вот теперь на советских заводах сконструированы и изготовляются в массовом масштабе особые трелевочные тракторы. Один такой трактор заменяет 10–15 лошадей. У трактора большая проходимость: он тащит лесины в полуподвешенном состоянии — они касаются земли лишь своими концами. Да и пней в лесу теперь стараются не оставлять, спиливают деревья «заподлицо» с землей. Подтаскивают лес к дороге и сильные электролебедки с помощью тросов. Уже производятся машины, совмещающие сразу подвозку и погрузку древесины.
В лесной промышленности, как и везде у нас, постепенно вводится комплексная механизация. Поток деревьев должен итти без задержки «от пня до склада». Но не все еще звенья работы в лесу механизированы как следует. Много труда отнимает обрубка топором сучьев на сваленном дереве; впрочем, теперь стали производиться электросучкорезки — с ними работа идет втрое быстрей, чем с топором.
Отрубленные ветки, содранная кора обычно так и пропадают в лесу, да и лес засоряют. Нужно не только вывезти ствол, но с помощью лесохимии обратить на пользу все, что от него осталось. Эта задача пока не решена.
Производительность труда в лесу, несмотря на все успехи, еще сравнительно низка, — прежде всего потому, что лесозаготовители берут от богатой техники меньше, чем могли бы.
Заготовленный лес идет на заводы. На заводах его не только пилят. Древесина дает до пяти тысяч видов продукции — от фанеры и спичек до искусственного шелка и этилового спирта, который годен для производства каучука: литр спирта — это пара калош, пятьдесят литров — автомобильная шина.
Почти десятая часть древесины превращается в бумагу. Чем сильнее в России развивался капитализм, тем больше, как это ни нелепо, бумажная промышленность сдвигалась к западным границам — в сторону от леса. Она работала на иностранные деньги и частью на иностранной целлюлозе. Теперь среди еловых лесов в Карелии, на Севере и Урале созданы крупнейшие целлюлозно-бумажные комбинаты. В местах, где чуть ли не единственным орудием производства был топор, появились заводские машины длиною до ста метров и весом до двух тысяч тонн.
Мебельные фабрики тоже были скучены в центральных и западных районах — на потребу буржуазному спросу. Сейчас они, быстро умножаясь, расселяются по всей нашей стране — всюду нужна хорошая фабричная мебель. Вагон удобнее загрузить деревянными деталями, чем пустыми шкафами и громоздкими стульями, поэтому сборка и склейка мебели ведется там, где живет потребитель.
В лесных областях созданы заводы сборных домов. Один из крупнейших вырос в Петрозаводске, на берегу Онежского озера; он выпускает несколько тысяч домов за один год. Эта новая отрасль промышленности производит и небольшие коттеджи и двухэтажные восьмиквартирные здания.
Лес нам служит по-новому. И быт в советском лесу стал иным. Возле лесокомбинатов выросли благоустроенные рабочие поселки и даже города. Для лесорубов строятся удобные жилища. В глубине леса возле лесосек появились столовые, клубы, магазины.
Легче всего такие поселки создавать при механизированных лесопунктах. Механизация не только повышает производительность труда, она создает в лесу оседлость, делает жизнь более культурной, помогает обзаводиться постоянными кадрами лесорубов и вести заготовки круглый год. На карте Карело-Финской республики значатся Падозеро, Пай, Пяжиева Сельга, Новый поселок. Их не было раньше. Это названия селений, выросших в лесу за годы пятилеток.
Культура всего лесного дела повышается. Раньше существовала варварская «выборочная рубка»: в лесу отыскивались и вырубались деревья лучших пород, и лес портился, зарастал худшими породами. Теперь «выборочную рубку» вытеснила «сплошная», ведущая к правильному восстановлению леса: по очереди вырубаются отдельные участки, а весь остальной лес до времени спокойно подрастает.
В советских лесах, кроме «рубок главного пользования», применяются «рубки ухода»: отыскивают и вырубают не лучшие, а худшие деревья — и лес улучшается. В лесах Тульской области, например, «рубками ухода» закрепили преобладание дуба.
Так лес «воспитывают», управляют процессом, происходящим в природе. У нас заботятся не только о том, как лучше лес срубить, но и о том, как лучше его вырастить.
На больших пространствах идут массовые посадки нового леса. В лесах подмосковной зоны почти все пустые места засажены и засеяны деревцами. На западе восстанавливают леса, вырубленные гитлеровцами. В Средней Азии покрывают лесом склоны гор и пески. Разводят новый лес и в таежных местах.
В странах капитализма нелегко заботиться о сохранности лесов. Там это стремление остается добрым пожеланием отдельных ученых и любителей природы. Выступит на сцену частный капиталистический интерес — и все благие намерения исчезают как дым.
Во время войны усилилась выплавка меди на западе США. Заводчикам, получавшим огромные прибыли, оказалось невыгодным при переработке руды улавливать побочный продукт — серу. И ее выпускали прямо в воздух. Не только терялся ценный продукт — на корню гибли окрестные леса.
И в капиталистических странах ведут иной раз лесопосадки, но там этим делом движет прежде всего жажда прибыли. Вот на широком поле предприниматель выращивает ели. А через несколько лет рубит их все сплошь под корень и на рождество вывозит в крупный город продавать.
Случаются там и совсем, с нашей точки зрения, невероятные вещи: ловкий делец сажает лес где-нибудь на бросовой земле у самой железной дороги и ждет, когда в его лесу вспыхнет пожар от паровозной искры. Тогда предъявляется иск к железнодорожной компании — денежки кладутся в карман. И делец этот вовсе не вызывает осуждения, напротив, он — герой в капиталистическом мире.
Но при всех своих успехах наша лесная промышленность не поспевает за ростом строительства. Она была среди немногих отраслей, не полностью выполнивших план четвертой пятилетки.
XIX съезд партии принял решение покончить с отставанием лесопромышленности. Он дал директиву увеличить вывозку деловой древесины за пятую пятилетку на 56 процентов.
Чтобы это задание выполнить, надо лучше работать с машинами и механизмами, которыми наш лес сейчас оснащен. Да и сами машины должны непрерывно совершенствоваться.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.