Древняя Греция

Древняя Греция

На латыни antiquitas – древность. Однако не всякую древность называют Античностью. Только древние греки и римляне сумели оставить нам такой богатый и совершенный комплекс политических и культурных традиций, что и сегодня человеческая цивилизация двигается по заданному ими вектору. Античность – начальная точка, старт всего лучшего, что было создано Европой за тысячелетия ее существования, поэтому историю европейского искусства принято отсчитывать именно отсюда, правда, с существенной оговоркой.

Древняя Греция, ассоциирующаяся с Солоном и Периклом, Пифагором и Архимедом, с мудростью афинян и доблестью спартанцев, возникла не на пустом месте. Как часто бывает в истории, в тени выдающейся эпохи оказывается эпоха-предтеча, за несколько веков до этого предугадавшая пути культурного развития. В данном случае перед основным повествованием необходимо упомянуть о «протоантичности» – о так называемой эгейской цивилизации, следы которой находят как на средиземноморских островах, так и на самом Балканском полуострове. Историков архитектуры прежде всего интересуют самые знаменитые из этих древних государств, оставивших значительные памятники строительного искусства.

Около 2700 г. до н. э., примерно тогда же, когда египтяне задумались о строительстве пирамид, на острове Крит начал свою деятельность царь Минос. Сначала, не без помощи богов и прекрасного, вышедшего из моря быка, он получил власть, а затем построил несколько дворцов, с планами настолько сложными, что и сегодня они в большей степени ассоциируются с головоломкой, чем с жилищем монарха. Известно и имя придворного архитектора Миноса: им был тот самый Дедал, что создал крылья, поднявшие к Солнцу и погубившие безрассудного Икара. В один из дворцовых лабиринтов, сооруженных талантливым механиком и строителем, был заключен быкоголовый Минотавр – плод скандальной страсти супруги Миноса к бычьему племени. Долгое время следы этой цивилизации, окончательно прекратившей свое существование в 1450 г. до н. э., сохранялись лишь в красочных мифах, однако в начале XX века знаменитый английский археолог Артур Эванс начал раскопки, нашел постройки и множество художественных произведений и, заодно, провел «реконструкцию» одного из критских дворцов – Кносского. Собственно, руины своеобразной стоечно-балочной конструкции, с дорическими капителями и сужающимся к основанию телом колонны, которые сегодня видят туристы, отчасти только плод воображения романтически настроенного ученого.

Рис. 7.1.1. Богиня со змеями. Ок. 1600 г. до н. э. Археологический музей, Ираклион, остров Крит. Греция[208]

Рис. 7.1.2. Кносский дворец. 1700–1450 гг. до н. э. Ираклион, остров Крит. Греция[209]

Другой выдающийся и не менее харизматичный археолог той поры Генрих Шлиман нашел на материке, вблизи Афин, следы еще одной древней цивилизации. Она долгое время сосуществовала с критской, многое у нее заимствовала, а потом ее же завоевала. Шлиман, правда, искал не ее, а Трою (и нашел впоследствии), но, проводя раскопки в 90 километрах от Афин, близ деревеньки Микинес, обнаружил дворцы и гробницы Микен, одного из центров цивилизации, так и названной – Микенская. Судя по всему, именно эта культура подарила Гомеру сюжеты, а археологам оставила циклопическую кладку цитаделей, дворцы с внутренними дворами и регулярными планами, ложные арки и своды, в том числе в толосах – знаменитых купольных гробницах.

Рис. 7.1.3. Так называемые Львиные ворота – вход в Микенский акрополь. Середина XIII века до н. э. Деревня Микинес близ Афин, Греция. Гравюра[210]

Рис. 7.1.4. Гробница Атрея. Микены. Ок. 1250 г. до н. э. Деревня Микинес близ Афин, Греция. Гравюра[211]

Расцвет Микен и соседних с ним городов (Афины, Тиринф, Пилос) пришелся на XVII–XIII века до н. э. Затем уже знакомые нам племена дорийцев обрушили полуостров в греческие Темные века. С точки зрения истории архитектуры, эта эпоха вполне заслуживает такого названия, так как никакие выдающиеся сооружения тех времен не сохранились, скорее всего, они никогда и не существовали. Не стоит, впрочем, забывать, что именно тогда родились «Илиада» и «Одиссея», а чуть позже безвестные гончары создали неподражаемую керамику геометрического стиля. В VII веке до н. э. Темные века наконец завершились, а очередные мигранты и завоеватели, как и положено, цивилизовались. Стали возникать большие города, кое-где от царских режимов перешли к полисной демократии. Фалес Милетский заложил традиции великих философских школ; появились и были зафиксированы письменно законы, ими руководствовались суды присяжных; литераторы сочиняли, а архитекторы искали лучшие ордерные пропорции. Так начиналось великое время, плодами свершений которого мы пользуемся и сегодня.

Рис. 7.1.5. Кратер Хиршфельда из Дипилона. Керамика. 750–735 гг. до н. э. Национальный археологический музей, Афины[212]

Эпоха Античности делится не только на греческую и римскую части. Культура Древней Греции дала искусствоведам повод к созданию теорий, похожих на биологические. Появились предположения, что всякий стиль рождается, живет и умирает, подобно живому существу. Историки стали выделять времена «детства», несовершенства в мастерстве. За ними, очевидно, следовал «высокий», «зрелый» период. Ну, а закончиться все должно было утонченным эстетским увяданием, не дряблой, но умудренной старостью, а чем-то вроде золотой осени, поры печальной, однако красивой и трагически величественной.

…В истории, так же как и в природе, умирание и зарождение извечно следуют друг за другом. Старые формы культуры умирают в то же самое время и на той же почве, где новое находит пищу для роста.

Й. Хёйзинга. Осень Средневековья. М.: Наука, 1988. С. 5.

В роли детства античной Греции оказалась культура архаики. Зрелость – это, естественно, высокая классика, а осень – эллинизм. (Есть, правда, точка зрения, что классика бывает высокой и поздней, а эллинизм вообще живет сам по себе.)

Архаика в архитектуре – это, прежде всего, выражение мощи, прочности и устойчивости, явно преобладающее над более поздними идеалами гармонии и меры, не говоря уже о стройности. Храмы VII–VI веков до н. э. как будто придавлены к земле собственным весом. Коренастые колонны раздуваются так, словно их контуры прорисовывал бондарь. Они заметно расширяются книзу, венчаются эхинами, плоскими, но широкими, с диаметром вдвое большим, чем диаметр тела колонны. На всю эту мощь вертикальных конструкций грузится тяжесть антаблемента, тоже отнюдь не изящного.

Вообще, ощущение от архаической архитектуры греков сродни впечатлениям от храмов древнего Пскова. Те же плавные кривые, та же непоколебимая устойчивость, буквально опора на землю, почти биологическое «вырастание» из нее. (Неудивительно, что интерес к обеим эпохам – и к родной «изначальной» Руси, и к далекой доклассической Греции – проявился у русских художников во времена внутреннего слома, упадка, конца века, воспринятого как Конец веков, как это было, например, у Николая Рериха, Леона Бакста, Ивана Билибина.) В архаике своя романтика – близость к первоосновам бытия, к неукрощенным стихиям, к первоначальным истинам и подлинным страстям, к крови и почве, ко всему, что не испорчено и не искажено изнеженной цивилизацией.

Рис. 7.1.6. Первый храм Геры. Примерно 550 г. до н. э. Греческая колония Пестум близ Салерно, Италия[213]

Хотя архитектура и называется – вполне по праву – матерью искусств и характеристики стилей яснее всего определяются именно на ее материале, отличия раннего периода от высокой классики, а самой классики от эллинизма проще увидеть в скульптуре. Прежде всего, легко заметить, что изображения человеческих фигур, созданные в это время, не столь реалистичны, как произведения классической эпохи. Видно, что мастера не научились еще делать подлинно «круглые» композиции, что им не удается преодолеть изначальные формы заготовок – каменных призм. Это такой древний «кубизм», когда ваятель, а за ним и зритель «видит» фигуру как будто сквозь грани заготовки: либо спереди, либо сзади, либо справа, либо слева, но не может плавно ее обойти. Отсюда и неестественные позы, обозначающие, но не передающие движение, и «архаические улыбки» – подтянутые уголки рта, отчего кажется, будто персонажам всегда безмятежно хорошо, что бы ни вытворяла с ними судьба и какие бы раны ни получали они в битвах друг с другом.

Рис. 7.1.7. Куросы (Клеобис и Битон). Ок. 580 г. до н. э. Археологический музей, Дельфы[214]

По сравнению с такими произведениями статуи высокой классики (в том числе уже знакомый нам по первой книге «Дорифор») – это воплощенные идеалы, высшие образцы правильных пропорций и того особенного реализма, который правдиво отражает не подлинную жизнь и настоящие тела с их неизбежным несовершенством, но то, какими они должны быть. Не случайно «Дорифор» несет не только копье, но и звание эталона – «канон Поликлета».

В V–IV веках до н. э. наиболее передовым и гарантированно обеспечивающим общественный прогресс оказалось полисное устройство. Вольные граждане, освобожденные рабами от повседневных забот, правили своим городом с помощью демократических процедур. Получалось не всегда гладко, но – в целом – лучше, чем у других, живущих под властью царей и тиранов. Каждый гражданин старался сделать что-то хорошее для родного города, слава и уважение сограждан были мощнейшим стимулом. Политики придумывали справедливые законы, философы объясняли устройство мира и, попутно, приучали окружающих к логическому мышлению. Драматурги сочиняли духоподъемные пьесы и сатирические комедии, архитекторы строили, скульпторы воплощали телесные идеалы. Впрочем, когда пришла пора, и демократы, и приверженцы жесткой «вертикали власти» объединились и сумели защитить родной полуостров от страшной угрозы – вторжения могущественной персидской державы во главе с Дарием I, строителем Персеполя, и его сыном Ксерксом I. (Оба – потомки Кира II Великого, того самого, который приказал восстановить Иерусалимский храм.)

Вероятно, грекам-демократам, афинянам и союзникам, очень нравилось их политическое устройство, в эффективности которого они не раз могли убедиться. В нем, несмотря на все интриги и острую политическую борьбу, чувствовалась определенная гармония отношений. Все-таки если общество разделено на аристократов и всех остальных, то правовой дисбаланс будет неразрешим и неизбежно приведет к очередному восстанию. А народовластие многие противоречия снимает простым голосованием. Плюс к этому природные богатства (серебряные рудники) считались достоянием всего народа и каждый гражданин Афин имел право на собственную долю. Вера в то, что справедливое равновесие всегда может быть достигнуто, а гармония найдена, что для всего на свете есть правильная мера, стала неотъемлемой чертой сознания этого великого сообщества. Собственно, Платон в своих трудах о совершенно устроенном мире лишь рассказал ученым языком о том, что и так интуитивно чувствовал любой древний грек.

Рис. 7.1.8. Панорама Афинского Акрополя в классическую эпоху. Литография по оригинальному чертежу Гектора Эспуи. Реконструкция конца XIX века[215]

Разумеется, это ощущение отразилось на всем искусстве, в том числе и на облике зданий. Мера и гармония во всем – вот отличительные признаки классической эпохи. («Благородная простота и спокойное величие» – так сформулировал это Иоганн Винкельман, считающийся основателем искусствознания как науки.) Колонны не слишком толстые и не слишком тонкие, не высокие и не низкие, несущие части несут, а несомые весят, но все без надрыва, без «взлетов» к небу и «пригибаний» к земле. Симметрия приветствуется, прежде всего, как знак равновесия, можно сказать, правосудия и справедливости в каждой детали. Ритм спокойный, без нерва; пропорции образцовы, умиротворяют дух и просто приятны глазу. Такая эстетика хороша, когда есть идеалы, когда люди уверены в своей правоте и точно знают, что следует делать. С ней здорово строить совершенные общества или разумно устроенные империи, с ней легко быть героем и даже идти на смерть, ибо это – жертва за Родину или за Правое дело.

Однако когда наступает разочарование или просто осознание того, что старые каноны неприложимы к оказавшемуся более сложным бытию, что мир устроен не настолько ясно и простирается далеко за границы прошлых представлений, возникает потребность в ином искусстве – искусстве ярких эмоций и динамических композиций, гиперболизированных пропорций и, возможно, просто иронии, взгляда на мир со стороны, без включенности в гущу событий и попыток на них повлиять.

Рис. 7.1.9. Памятник Лисикрата. Афины. 334 г. до н. э.[216]

Пока в Греции существовало полисное устройство и каждый город-государство соперничал с другими за лидерство, на северо-востоке Балканского полуострова под властью царя Филиппа II возникла новая могущественная держава – Македония. Филипп покорил и тем самым объединил греков, а те пленили его своей культурой. Сыну Филиппа и ученику Аристотеля Александру было суждено покорить множество восточных государств и создать огромную империю. Хотя в целостном виде она просуществовала недолго и после смерти великого полководца распалась на несколько владычеств, культурное влияние античной Эллады веками сохранялось на территориях, по которым прошли его непобедимые фаланги. В искусстве и культуре эти события породили феномен эллинизма, или смешения строгих древнегреческих традиций с влияниями Востока, небезразличного к утонченным удовольствиям и склонного к неге и роскоши.

Отличие эллинизма, позднего периода Античности, от классики, как и в случае с архаикой, проще всего показать на примере скульптуры. Если, отдыхая в Хорватии, где-нибудь неподалеку от Сплита, не полениться и до полудня приехать в соседний Трогир, то в лабиринте улочек можно найти небольшой монастырь. Там, пополняя казну, монахини-бенедиктинки демонстрируют античный барельеф с языческим богом. Это Кайрос – дух счастливого случая. У него длинный чуб и бритый затылок, он несется, как ветер: хватайте его, пока он повернулся к вам лицом, потому что, если упущен момент, его не догнать, а догоните – не за что ухватиться! Если его упустили, пеняйте на себя, больше некого винить за нерасторопность, а может быть, и за предначертания вашей судьбы. Недаром в руках крылатого красавца весы – символ правосудия и справедливости. То, что вы видите, прекрасная древняя копия со знаменитой работы Лисиппа, придворного скульптора Александра Македонского. Можно купить сувенир с его изображением, брелок или настольное украшение, но бездушные современные повторы не передают, увы, главного – сфумато, тончайшей мраморной дымки, динамики стремительного движения, эффекта скорее кинематографического, чем скульптурного. В этом небольшом барельефе – вся суть эстетики эллинизма. Здесь уже нет «движения в себе», как в «Копьеносце» Поликлета. Нет динамичной статики космоса Платона. Полет, бег, стремление – вот новая идея. Захват, завоевание пространства, покорение времени, не остановленного, но вечно несущегося вперед, – таковы идеалы новой эпохи. Классика бесстрастна, как ни борются с этим великие трагедии, заточенные в оковы обязательного единства места, времени и действия. Теперь же все эмоции наружу, динамика обрушивается на зрителя: тела сплетаются, кони скачут, битвы кипят, побежденные страдают. Это эллинизм – попытка покорить как можно большую часть мира, вкусить восточных услад, обратить в бегство боевых слонов, сразиться с тиграми и львами, не убояться поражений, вернуться и победить, все попробовать, всего достичь…

Рис. 7.1.10. Кайрос. Скульптор Лисипп. IV век до н. э. Копия III века до н. э. Монастырь бенедиктинок. Трогир, Хорватия[217]

Рождение новых государств (а в их числе Македония, Пергамское царство, Сирия и управляемый Птолемеями Египет) привело к бурному строительству целых городов, часто с нуля. Возникла новая ситуация, когда одновременно строился большой комплекс зданий, причем храмы были лишь частью общего градостроительного замысла. В ансамбль объединялись сакральные постройки, театры, булевтерии (те же театры, только политические: залы для городских собраний, можно сказать, региональные парламенты, с теми же местами для зрителей, расположенными полукругом, и со сценой внизу), стадионы и ипподромы и, конечно же, окруженные роскошными колоннадами городские площади. К традиционному типологическому ряду были также добавлены маяки, мавзолеи, библиотеки, школы и даже памятник победы на конкурсе хора мальчиков или «метеорологическая башня» с солнечными и водяными часами, флюгером, с указателем направлений ветров и их «портретами». В оформлении зданий все так же использовались классические ордера, прежде всего ионический и коринфский, ибо суровый дорический стиль оказался чужд новейшим веяниям. Однако теперь ордер – это скорее способ украсить общий объем сооружения или выразить верность идеалам Эллады, чем рассказать о работе конструкций.

Рис. 7.1.11. Мавзолей в Галикарнасе. Архитекторы Сатир и Пифей, скульпторы Леохар, Скопас, Бриаксид и Тимофей. Середина IV века до н. э. Бодрум, Турция[218]

Весь город (Александрия. – С. К.) перерезан улицами, удобными для верховых лошадей и экипажей; две самые широкие улицы, футов в 100, перерезают одна другую под прямым углом. В городе есть прекраснейшие общественные святилища и царские дворцы, покрывающие четвертую или даже третью часть всего занимаемого городом пространства… город наполнен роскошными общественными зданиями и храмами; наилучшее из них – гимнасий с портиками посредине, более обширными, нежели ристалище. В середине города находятся здание суда и роща. Здесь же – искусственная… возвышенность… похожая на скалистый холм. К этой возвышенности ведет извилистая дорога; с вершины ее можно созерцать весь расстилающийся кругом город.

Страбон

Цит. по: Всеобщая история искусств: в 6 т. Т. 1. Искусство древнего мира / под ред. А. Чегодаева. М.: Государственное издательство «Искусство», 1956. С. 273–274.

Рис. 7.1.12. Пергамский алтарь. III–II века до н. э. Пергамский музей, Берлин[219]

Чем отличается эллинистическая архитектура от классической, так это, прежде всего, отсутствием традиционной меры. Монархи, а с ними и зодчие вступают в борьбу за величие. Чем крупнее сооружение, мавзолей или маяк, тем лучше. Чем больше колонн окружает священную целлу, чем они выше, тем достойнее храм в глазах прихожан. Нет еще собственно барочного изгиба антаблементов, как позднее в древнеримских постройках, но представления о тектонике уже искажены, привычные элементы компонуются вольным образом. В зданиях новаторских типов (то есть с новым функциональным назначением, таких, например, как маяки или роскошные гробницы) постаменты освобождаются от подчиненного положения, украшаются скульптурой и становятся все крупнее; назначение колоннад над ними теперь уже не столько в том, чтобы нести горизонтальные конструкции, а, скорее, в зрительном облегчении верха громоздких композиций. Общее впечатление, порождаемое эллинистическими ансамблями: всего должно быть много, все должно быть большим, но легким; динамика пока достигнута только в скульптуре, но и подлинной статики зодчества нет; архитектура по сравнению с классической эпохой как будто имеет меньший вес, стоит на земле, но почти на нее не давит.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.