Готика

Готика

Романское искусство еще не проявляло никаких признаков упадка, когда зародилось новое направление. Ценители архитектуры поначалу приписывали авторство германским народам и даже ругали их за это. Термин «готический» долгое время имел уничижительный оттенок, поскольку подразумевал, что высокое античное искусство было испорчено нашествием варваров-готов. В Италии его так и называли – maniera tedesca (то есть буквально «немецкая манера»), в противовес культуре цивилизованных средиземноморских народов – maniera greca («в греческой манере»). Немцы и сами поверили в это и в конце XVIII века сделали готику предметом национальной гордости. Первым восторженным почитателем стал выдающийся поэт Гёте. Не меньшую роль в прославлении готики как проявления немецкого гения сыграл и один из идеологов романтизма Фридрих Шлегель. Каково же было разочарование германских патриотов, когда в середине XIX века историки неоспоримо доказали, что честь изобретения этого стиля принадлежит французам, извечным соперникам немецкой нации. Они, как и их исторические предшественники галлы, никогда не увлекались идеей империи. Скорее наоборот, изо всех сил ей противостояли. В Средние века Франция вообще оказалась главным политическим противовесом Священной Римской империи. Тот же аббат Сугерий был, конечно, хорошим человеком, но при этом ярым шовинистом, по крайней мере, немцев он очень не любил. Сугерий даже поучаствовал в походе против империи, который, правда, окончился лишь мелкими пограничными стычками (именно в этот момент привезенная им орифламма – запрестольная хоругвь аббатства с изображением золотого пламени на красном фоне – превратилась в боевое знамя французской армии).

Соответственно, и готическая архитектура оставалась абсолютно индифферентной к имперским идеям. Гораздо больше, как мы уже видели, ее интересовали проблемы отношений с Высшим правителем; по крайней мере, возможность демонстрации художественными средствами Его непосредственного присутствия в мире. Как это часто бывает с историей зодчества, искусствоведам достаточно точно известно «главное здание», ставшее первым сооружением нового стиля. Это уже знакомый нам храм аббатства Сен-Дени в Париже.

Возможно, готическая архитектура выглядела бы совсем иначе, если бы не давняя путаница с именами, точнее, с обладателями одного и того же имени. В Новом Завете (книга «Деяния святых апостолов») среди верных последователей Христа упоминается Дионисий, тезка веселого античного бога. Заслуженно, за выдающиеся умственные способности, этот человек был избран членом ареопага, афинского верховного суда. Позже судьба свела будущего святого с апостолом Павлом, очаровавшим его своими речами. Бывший законник последовал за новым учителем, принял христианство, а через три года был избран первым епископом славных Афин.

Еще один прекрасный город – Париж – также связан с именем Дионисия, однако жившего двумя веками позже. Этот христианский проповедник служил сначала в Риме, в Испании и Германии, а затем с той же миссией его послали в Галлию, то есть во Францию. Местные язычники, чьи религиозные чувства были, естественно, оскорблены, схватили этого подвижника и вместе со спутниками обезглавили на Монмартре, то есть на «горе мучеников». Казненный еще сумел взять отрубленную голову в руки и пройти с ней примерно пять километров до места своего будущего погребения. Там, над его могилой, и было построено знаменитое аббатство Сен-Дени.

Рис. 7.2.28. Казнь святого Дионисия. Люнет северного портала собора Сен-Дени. XII век. Париж, Франция[256]

Еще через пару столетий, в V веке, неизвестный почитатель Платона написал несколько богословских сочинений, в которых страстно и убедительно соединил представления великого академика о Творце, о Едином, о Добре и его умопостигаемом свете с христианскими представлениями о Едином Боге. Очевидно, чтобы сделать тексты более авторитетными, либо сам автор, либо почитатели его труда назвали их создателем Дионисия из Афин – Ареопагита. И сегодня нет точных сведений, кто на самом деле создал «Ареопагитики» – так с тех пор называются эти труды. Имеется несколько вероятных имен, в том числе существует приятная грузинам версия, что этим богословом был Петр Ивер – грузинский царевич, посланный в качестве заложника в Константинополь, где получил блестящее философское образование, а потом принял постриг, основал монастырь в Вифлееме и стал епископом Маюмы, что близ Газы. Пока же, поскольку истина не ясна, автора выдающихся текстов, оказавших огромное влияние на развитие христианского богословия (в том числе и русского), несколько неловко, хотя уже привычно называют Псевдо-Дионисием Ареопагитом.

Но это только часть путаницы. Как нередко бывало в Средние века, все Дионисии сплавились в традиции в единый образ. Так что для монахов обители Сен-Дени обобщенный Ареопагит сначала встретился со святым Павлом, потом написал труды «О мистическом богословии», «О небесной иерархии» и другие знаменитые сочинения, а потом пронес по улицам Лютеции (так тогда именовался Париж) собственную отрубленную голову. Эти иноки, кстати, очень обиделись, когда гонимый Бернардом Клервоским и получивший убежище в их монастыре Пьер Абеляр выяснил, что Дионисии были разные и из-под пера того, который упокоился на их территории, ничего выдающегося не выходило.

Чему же учил этот знаменитый, но остающийся пока неизвестным автор? Одной из важнейших доктрин, волнующих христиан всех конфессий, а особенно мистиков, стала теория Божественного света. В обыденном сознании Бог представляется контролирующим мир, то есть собственное Творение, как бы со стороны. Он может вмешаться, если что-то пойдет не так, поощрить или наказать. Но может и разрешить человеку, как подросшему ребенку, какое-то время действовать самостоятельно. В общем, образ бородатого старика на облаке, следящего за жизнью откуда-то сверху, прочно вошел в наши представления. С точки зрения создателя «Ареопагитик» и его последователей, это очень далеко от истины. Мир, по их мнению, ни на мгновение не остается и не может существовать без божественного влияния. Более всего это похоже на то, как сияние солнца снабжает энергией жизнь на нашей планете. Собственно, это и есть главная метафора в учении о Божественном свете. Как наше дневное светило не может прекратить посылать нам свои лучи без того, чтобы жизнь тут же не прекратилась, так и Бог непрестанно питает все созданное им потоками Божественной благодати. Последователи античных философов называют это эманацией. Творец, согласно данному учению, абсолютен и вмещает в себя всю полноту бытия, но даже этого непредставимого «объема» оказывается недостаточно, чтобы заключить всю неиссякаемую энергию Блага. Она неисчерпаема, как солнечный свет, из года в год согревающий землю (тогда еще не знали ни того, что Солнце – лишь одна из звезд, ни того, что и ему суждено когда-нибудь погаснуть). Лучи Божественного света всегда избыточны и преодолевают бесконечные границы Божественной сферы, стекают, как влага с краев переполненной чаши, питая мир Добром и теплом самой жизни.

Ибо как солнце в нашем мире, не рассуждая, не выбирая, но просто существуя, освещает все, что по своим свойствам способно воспринимать его свет, так и превосходящее солнце Добро, своего рода запредельный, пребывающий выше своего неясного отпечатка архетип, в силу лишь собственного существования сообщает соразмерно всему сущему лучи всецелой Благости.

Дионисий Ареопагит. О Божественных именах // Мистическое богословие Восточной Церкви. М.; Харьков: АСТ; Фолио, 2001. С. 386.

Дионисий (или тот, кто скрывается под этим именем), однако, предостерегал, что не всякому дано воспринять этот Божественный свет: всегда находятся не причастные ему, не способные впитать энергию Добра, которой в принципе хватает на всех. Очевидно, именно желание показать этот Свет как можно большему числу людей толкнуло настоятеля монастыря Сен-Дени на поиски новых, доселе невиданных форм архитектуры. Аббат Сугерий был, несомненно, хорошо знаком с трудами того, кого считал небесным заступником своей обители. Греческая рукопись «Ареопагитик» хранилась в Сен-Дени с IX века, тогда же «отец схоластики» Иоанн Скот Эриугена перевел этот текст на латынь. К счастью для нас, Сугерий охотно писал и сам, многие его труды, в частности автобиографические заметки об истории строительства собора, сохранились, так что о том, что двигало великим настоятелем, мы можем судить по его собственным словам.

Рис. 7.2.29. Аббат Сугерий. Изображение на витраже собора Сен-Дени. Ок. 1081–1151 гг. Париж, Франция[257]

Для аббата не было сомнений в том, что обычный свет – это данный нам в ощущениях символ умопостигаемого (то есть чувственно не ощутимого) света Божественного, что, попадая под лучи солнца, мы получаем и шанс оказаться в струях Небесного блага. Однако храм не пляж, просто солнечных лучей здесь мало. Энергию светила, чтобы воздействовать на прихожан, надо преобразовать и концентрировать. Прежде всего, для этого как нельзя лучше подходят золото и драгоценные камни, не зря же из них выложены стены Небесного Иерусалима. Сугерий упорно защищал право храма на роскошь, столь яростно оспариваемое святым Бернаром, сторонником идеи обязательного отказа от богатства в монастырях. При аббате Сугерии в Сен-Дени ювелирам всегда находилась работа. Алтарь, распятие на алтаре – все, по мысли настоятеля, должно было сверкать, отражать и излучать, заполнять пространство радостным светом, давая знать о присутствии тут же иных, незримых излучений. И вовсе не о личном богатстве думал этот монах, когда, пригласив к совместной молитве очередного аристократа, с показным благочестием снимал с руки и жертвовал на украшение храма драгоценный перстень, побуждая состоятельного гостя поступить также: учение Дионисия о Божественном свете, в том числе отражаемом блеском ювелирных изделий, явно не давало ему покоя еще со времен службы в монастырской библиотеке.

Однако даже всей площади золота и драгоценных камней алтаря было недостаточно, чтобы храм по-настоящему купался в свете, и у амбициозного аббата родился фантастический замысел: заменить каменные стены панелями из света. Технологии уже существовали. Где-то умели варить цветные стекла, где-то применялись стрельчатые арки, а в романских соборах использовались нервюрные своды. Оставалось найти мастеров, способных соединить все это вместе. Так в перестроенной алтарной части собора Сен-Дени появились конструкции, где вместо стен разместились грандиозные картины из стекла – витражи. Впрочем, называть их картинами не совсем справедливо. Главное было не в том, что изображено, а в обильных потоках света, льющихся сквозь прозрачные преграды, принимающих формы священных сюжетов и свидетельствующих о вечно присутствующем здесь же Божественном благе, Истинном свете, к которому можно прийти, воспарив душой, мистически поднявшись по спущенному с Небес лучу.

Рис. 7.2.30. Святая капелла (Сент-Шапель). Витраж. 1242–1248 гг. Париж, Франция[258]

Portarum quisquis attollere quaeris honorem,

Aurum nec sumptus, operis mirare laborem,

Nobile claret opus, sed opus quod nobile claret

Clarifi cet mentes ut eant per lumina vera

Ad verum lumen, ubi Christus janua vera.

Quale sit intus in his determinat aurea porta.

Mens hebes ad verum per materialia surgit,

Et demersa prius hac visa luce resurgit.

Abade Suger // PL (Patrologia Latina) 186: 1229A

Все вы, кто восторженно славит ворота,

Чудо не в золоте,

Ценность в искусной работе.

Благородство сей труд осеняет,

Но, благородно сияя,

Работа должна и умы просветлять,

Проводя через свет к Истине, – это ответ.

Христос там истинный портал.

Блеск золотых ворот тому порукой стал.

Ум тусклый к правде сквозь материю бредёт,

Его на крыльях вознесет,

Лишь Свет блеснет.

Аббат Сугерий.

Стихи для ворот собора Сен-Дени (перевод мой. – С. К.)

Стало быть, благодаря тому, что тексты неизвестного христианинанео платоника, так красиво и убедительно рассказавшего о незримом Божественном свете, подписали именем святого Дионисия, а настоятель аббатства Святого Дионисия, оказавшись человеком очень образованным и обладающим незаурядной энергией и выдающимися организаторскими способностями, увлекся этой теологической доктриной, новый стиль обрел столь узнаваемые ныне черты.

Рис. 7.2.31. Амброджо Лоренцетти. Принесение во храм. Дерево, темпера. 1342 г. Галерея Уффици, Флоренция[259]

Рис. 7.2.32. Джозеф Мюррей Инс. Капелла королевского колледжа. Кембридж, Великобритания. Бумага, акварель, смешанная техника. 1843 г. Музей Фицуильяма, Кембридж[260]

Рис. 7.2.33. Собор Сент-Этьен. Южный фасад трансепта. 1490–1515 гг. Санс, Франция[261]

Как и искусство античной Греции, готика легко делится на раннюю, высокую и позднюю. Эта последняя подарила нам еще несколько специальных терминов. Например, есть «интернациональная готика». О ней, как правило, говорят только применительно к живописи. Зато словосочетание «перпендикулярная готика» относится исключительно к архитектуре. Речь идет об английских постройках, планы, фасады и – особенно – оконные переплеты которых избегали, насколько это возможно в изысканную эпоху позднего Средневековья, сложных кривых линий и более или менее точно укладывались в прямоугольные «матрицы» (что вовсе не мешало существованию в тех же помещениях веерных сводов с феерическим переплетением уже ничего не поддерживающих нервюр). Французы же через несколько столетий после аббата Сугерия создали готику «пламенеющую». Название пошло от характерных деталей декора в окнах-розах, напоминающих колеблемое ветром пламя свечи.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.