Глава 6 Великая отечественная война

Глава 6

Великая отечественная война

Первый же день войны коренным образом изменил деятельность промышленности. 22 июня 1941 года заместитель председателя Совнаркома Н.А. Вознесенский поставил задачу перед наркомами: в течение суток разработать планы максимального увеличения производства вооружений. По мобилизационному плану многие судостроительные заводы должны были в механических цехах производить корпуса бомб, гранат и прочее. Во исполнение этого плана нарком судостроительной промышленности Носенко своим приказом назначил А.И. Шокина особым уполномоченным наркома по изготовлению боеприпасов на московских заводах 4-го главка №№ 205, 251, 252 и 192 и в НИИ-10.

Очень скоро, продолжая выпуск основной продукции, судпромовские заводы освоили производство боеприпасов новейших видов: 20-мм бронебойно-зажигательных и осколочно-термитных снарядов, а также модернизированных универсальных запалов, МУВ, для мин. Особенно сложно было с запалами. Чтобы развернуть их массовое изготовление, для снижения трудоемкости и расхода материалов потребовалось провести большое количество технологических усовершенствований. Производственные мощности НИИ-10 также полностью загрузили серийной продукцией: телефугасами, пеленгаторами радиостанций, шоринофонами[169]. Кстати, телефугасы (относившиеся к технике особой секретности), как сегодня известно, применялись в оставленных нашими войсками Киеве, Харькове, в боях под Ленинградом и под Москвой.

Среди освоенных изделий были также и некоторые основные детали реактивных снарядов М-8 и М-13 для новых секретных боевых машин, производство которых разворачивалось на «Компрессоре» под руководством главного конструктора завода В.П. Бармина. Уже в августе 1941 года завод «Компрессор» отправил на фронт первые БМ-13, а в сентябре было смонтировано 36 боевых установок. Был в этом деле также, может быть и небольшой, вклад А.И.

В первый день Великой Отечественной войны, 22 июня 1941 года, решением партийного комитета завода-205 при непосредственном участии д.в. Чувилина и А.А. Розанова была организована группа специалистов, инженеров и рабочих, для оказания технической помощи командному и

личному составу частей зенитной артиллерии и военно-морского флота в быстрейшем освоении новой военной техники – ПУАЗО-З, ТАС, ЦАС и др. непосредственно на фронтах и боевых кораблях. По заданиям Главного артиллерийского управления, командующего ПВО страны, Наркомата Военно-морского флота, Наркомата судостроительной промышленности специалисты были командированы в воинские части.

С начала войны главный инженер главка находился на работе практически безвыходно. При воздушных тревогах, как и все, принимал активное участие в работе МПВО, бегал на чердаки и на крыши тушить зажигалки. «Самолеты гудят, прожекторы светят, зенитки стреляют, осколки по крыше стучат, того и гляди в голову попадут, а все стоят и смотрят», – так довольно иронично вспоминал он спустя годы эти эпизоды. Как и все записывался в ополчение, но, естественно, его туда не пустили.

В октябре началась эвакуация предприятий главка. Вместе с заводскими эшелонами отправились в теплушке в эвакуацию сначала в Горький, потом дальше на восток, в Сталинск, жена с грудной дочерью.

А.И. Шокин находился в Москве до последнего момента, когда 15 октября поступил приказ на эвакуацию в Горький наркомата во главе с А.М. Редькиным[170], в том числе и ему самому. Вспоминая эти дни, он не принимал разговоров о панике в Москве, считая, что ее просто не было, а была эвакуация по приказу. Постоянно находясь на работе, он просто не мог быть очевидцем уличных событий. Но и ему пришлось натерпеться. 17 октября они с товарищами выехали на автомашине из Москвы по единственной остававшейся дороге на Горький. На шоссе Энтузиастов машина была остановлена толпой. Какой-то матрос (и откуда он взялся?) с криком: «Не дадим начальству драпать!» – пытался открыть дверь машины и вытащить его со спутниками наружу. Вооруженному пистолетом А.И. Шокину со товарищи удалось запереться, отбиться и поехать дальше.

Все-таки они добрались до Горького, который уже тоже бомбили. А.И. врезалась в память картина бомбежки моста через Волгу, когда по заходившим на мост немецким бомбардировщикам стреляли зенитки с берега и с речных военных кораблей.

Дальнейший свой путь он решил проложить через находящееся за Горьким село Сухо-Безводное, где должна была пока быть семья. Тут произошел случай сродни рассказу Чехова «Пересолил». Дорогу путники не знали, да ее почти и не было. Взяли проводника – местного мужичка – на все вопросы отвечавшего: «Знамо-ведомо». Под эту присказку машина заехала в такой темный лес и в такое бездорожье, что проводника стали подозревать в злом умысле. Под угрозой пистолета, вытащенного горячим А.И., он со страху отвечал на все вопросы все то же «знамо-ведомо», а, в конце концов, сбежал. Этот эпизод долго входил в репертуар лучших устных рассказов А.И. Шокина.

Из Москвы были эвакуированы все шесть предприятий Наркомсудпрома. По состоянию на ноябрь 1941 года согласно отчету заместителя председателя Совета по эвакуации при СНК СССР А.Н. Косыгина эвакуация их оборудования в основном была закончена. Было вывезено до 3200 единиц оборудования, 3665 т цветных металлов, 177 т кабельных изделий, 2299 т черных металлов и 4450 человек кадров. Оставалось вывезти небольшое число людей, материалов и металлоконструкций, для чего требовалось еще 140 вагонов. Завод-251 из Москвы был эвакуирован в г. Петровск Саратовской обл. (ныне завод «Молот»), а завод-205 – в г. Саратов. Часть оборудования заводов 192 и 205 (около 100 станков) была оставлена для работы по обеспечению нужд фронта.

Загрузка производственных мощностей научных учреждений главка серийной продукцией и дальнейшая их эвакуация привела в первые месяцы войны к практическому свертыванию НИР и ОКР. Остались только испытания аппаратуры на флотах, и среди них – корабельных теплопеленгаторов. Из 66 работ, находившихся в плане НИИ-10, более половины прекратили или законсервировали. Такая же картина была и по тематике НИИ-49. До эвакуации из Ленинграда в Свердловск 1941 г. сотрудники этого института выполнили 16 заданий; работы по 24 темам в связи с войной были прекращены. Часть его оборудования перевезли в Москву, но и в Ленинграде оставался филиал института. НИИ-10 перевели в Сталинград, а затем тоже в Свердловск, где в декабре 1941 года оба института объединили, присвоив общее наименование НИИ-10. В Москве также продолжал работу его филиал. Длившееся несколько месяцев перемещение сотрудников и оборудования не позволили выполнить даже скорректированный тематический план 1941 года. В августе 1942 года НИИ-10 реэвакуировали в Москву, а позже восстановили и НИИ-49 в Ленинграде.

Доехал ли А.И. Шокин с лихим проводником в Сухо-Безводное, сегодня неизвестно, но далее его путь лежал в Петропавловск, Свердловск и Сталинск. В Сталинск были эвакуированы заводы №№ 192, 251 и 252. В тяжелых условиях войны от А.И. Шокина требовалось постоянно искать наилучших путей использования ученых и инженеров, квалифицированных рабочих, станков и оборудования, дефицитных материалов, т. е. заниматься концентрацией и специализацией разбросанных по стране и без того ограниченных ресурсов. В.С. Сергеев – впоследствии директор НИИТТ в Зеленограде, а тогда работавший на заводе № 252 – вспоминал:

«А.И. Шокин приехал проверить, как идут дела с восстановлением завода, сильно пожурил руководство, снял главного механика, и буквально в несколько дней, в его присутствии, деревянные перекрытия между этажами были заменены на металлические, застелены досками, на потолках подвешены троллеи для питания станков, и цех начал работать, выдавая продукцию для фронта».

Сам Александр Иванович вспоминал, как ему приходилось заниматься стройкой, возможно в Петропавловске[171]. На строительство пригнали казахов, не понимавших, или делавших вид, что не понимают по-русски. Шокин подошел к десятке сидевших кружком строителей и стал объяснять задачу по переноске кирпичей. Реакции на его слова не было никакой. Не помогали ни ругань, ни угрозы, ни потрясание пистолетом. Сначала молодой начальник несколько растерялся, не зная, что же еще нужно предпринять, но, приглядевшись к группе, заметил, что все они смотрят на самого старого и строго следуют его указаниям. Тогда всеми описанными способами начальник стал объяснять, что нужно делать, уже одному этому старцу, потом дал ему в руки кирпич и отвел к нужному месту. Вся команда повторила действия своего предводителя, и таким образом переноска кирпичей началась. Чтобы увеличить производительность труда, А.И. Шокин сам нагрузил старейшину десятью (ну, может, и поменьше) кирпичами, и все другие стали носить помногу кирпичей. Работа пошла…

В Петропавловске он подхватил дизентерию. Болеть было некогда, лекарств не было, лечиться пришлось только голодом и чаем, и последствия болезни остались на всю жизнь.

Поколение руководителей промышленности, прошедшее войну, приобрело замечательные навыки создания новых производств в «чистом поле». А.И. Шокин вспоминал, что никогда так продуктивно не работалось, как в последние предвоенные, военные и послевоенные годы. Опыт, приобретенный собственным горбом в адских с современной точки зрения условиях, обеспечил не только восстановление в кратчайшие сроки хозяйства в разоренных войной районах, но и быстрый рост промышленности в последующие годы.

А в Москве стояли пустующие предприятия со всей готовой инфраструктурой и 282 тысячи человек в возрасте от 16 до 55 лет, которым после эвакуации предприятий и учреждений было негде работать. Поэтому немедленно после успешного контрнаступления советских войск, когда у руководства страны появилась уверенность, что угроза захвата Москвы миновала, началось развертывание здесь производства военной продукции. В частности, требовалось немедленно восстановить производство боеприпасов и ПУАЗО для частей ПВО на оставшемся оборудовании заводов НКСП, и уже 22 декабря А.И. возвратился в Москву. Но актуальны были и другие задачи. Военная обстановка потребовала вновь повернуть предприятия главка к их основной специализации – выпуску приборов. Так, приказом НКСП от 24 февраля 1942 года на московском филиале эвакуированного в Саратов завода-205 предлагалось форсировать работы по приборам самонаведения к торпедам, чтобы приступить к серийному изготовлению аппаратуры.

Сначала здесь собрали особую группу из специалистов по ультразвуковым магнитострикционным приемникам, усилителям высокой частоты, гироскопии и приборам управления – всего семнадцать человек с завода № 205 во главе с М.К. Розиным. Завод № 209 в Ленинграде, только-только освоивший «НТ-20», в середине июля 1941 г. начал готовить к эвакуации в Свердловск цех по изготовлению спецтехники, а также и всего незавершенного производства по изделиям спецтехники и по аппаратам «СТ-35», наиболее ценное станочное оборудование, в том числе почти все координатно-расточные станки. В 1942–1944 гг. шифровальная техника выпускалась серийно свердловским заводом № 707 – филиалом завода № 209. Самым массовым прибором-приставкой стал «С-308».

В Ленинграде в начале июля 1941 г. в Смольном перед директором оставшейся части завода А.А. Терещенко поставили задачу наладить производство пистолетов-пулеметов Дегтярева – ППД. Несмотря на сложнейшую обстановку, завод уже в октябре передал фронту первую партию ППД а к декабрю 1941 г. их выпуск достиг запланированного уровня. В августе следующего, 1942 г. директор завода А.А. Терещенко получил приказ об организации на заводе крупносерийного производства пистолетов-пулеметов ППС конструкции А.И. Судаева. Их первые образцы были изготовлены к концу 1942 г., а со второго квартала 1943 начался их серийный, с постоянным увеличением объема производства выпуск.

В Ленинграде продолжалась и работа над аппаратурой засекречивания. В конце 1942 года при КБ завода № 209 была организована лаборатория по разработке секретной телефонии. Начиная с 1942 года завод выпустил 50 аппаратов засекречивания, в основном имевших шифрующие устройства со сложной механикой. Лаборатория была усилена специалистами из других ведомств Ю.Я. Волошенко, М.Л. Дайчиком, А.П. Петерсоном, А.М. Наносом, Л.И. Ионтовым, С.Я. Салтыковым и др. Хотя общая численность лаборатории была всего 25–30 человек, но, имея хорошую производственную базу завода, она смогла разрабатывать механические узлы шифраторов, а позднее аппаратуру засекречивания в целом. В соответствии с Приказом наркома электропромышленности СССР № М-3-67 от 7 февраля 1944 г., на базе Ленинградского телефонного завода «Сигнал» и структурных подразделений завода имени А.А. Кулакова (Электромеханического завода и Центрального конструкторского бюро с опытным производством, которое было основано в 1935 г. как «Комбинат техники особой секретности»), было образовано новое предприятие.

В Москве на производственных площадях филиалов эвакуированных заводов-251 и -252 в начале 1942 г. были организованы новые заводы – 706 и 703 соответственно. На территории завода 205 («ЗАТЭМ») эвакуированного в г. Саратов, был размещен реэвакуированный завод-192. Завод № 703 – нынешний «Салют» – первым директором которого стал С.М. Владимирский, был организован в Москве 26 апреля 1942 года приказом Народного комиссара судостроительной промышленности СССР. Салютовцы за два года отправили на фронт 82 тысячи корпусов мин заграждения, изготовленных из труб, предназначенных для укрепления берега Москвы-реки в месте, где до войны планировалось возвести Дворец Советов, а также более 176 тысяч пороховых камер для реактивных снарядов «катюш».

Вспомнили и об основной тематике главка. Заводам пришлось быстро перестроить свою работу, чтобы, сочетая опытное и серийное производство, институты могли продолжить свойственную им работу в интересах ВМФ. Но ведущие специалисты по этой тематике оставались в Ленинграде, и нужно было оттуда их вызволить.

Рассказывает Ирина Георгиевна Титова – дочь Георгия Алексеевича Титова, работавшего в то время главным инженером завода № 212.

«Когда началась эвакуация завода «Электроприбор», мы с мамой, Клавдией Дмитриевной, должны были уехать с последним эшелоном.

Погрузились в теплушки (товарные вагоны) и ждали отправления целую неделю, так как путь то перерезали немцы, то отбивали наши. Отлучились на несколько часов, а поезд отправили. Так мы остались в блокадном Ленинграде.

Завод был переведен на казарменное положение. Работали в цехах, боролись с пожарами и разрушениями от обстрелов. Чтобы выжить и быть ближе к заводу, перебрались на квартиру к Третьяковым на Кировском проспекте. В начале зимы папа взял нас на завод.

Здесь нас поселили в маленькой комнате рядом с проходной. Поставили печь-буржуйку, железные кровати и стол. Зима была лютая, и к нам отогреваться и попить кипятка приходили многие папины сослуживцы. Помню

С.Ф. Фармаковский, закутанный в женский платок, садился к печке и молча отогревался, затем начинались разговоры о минах, ремонте оборудования с кораблей, умерших товарищах, восстановлении хлебозавода, доставке воды с Невы и др.

Действующий завод был постоянной целью для обстрела, но страха погибнуть уже не было. Нас с мамой спас охранник, дежуривший под аркой при выходе с завода. Его окрик: «Стоять!» – не дал нам выйти на открытую площадку, где разорвался снаряд. Папа тоже два раза чудом остался жив. Снаряд, пробив стену, попал в кабинет, где проходила оперативка, и не взорвался. В другой раз, когда он шел в Смольный, снаряд упал перед ним в открытый люк канализации и там взорвался.

Весна 42-го года, снег еще не сошел, мама ухаживала за «дистрофиками» в заводском профилактории.

Появилась надежда, что будет лучше. Можно вскопать огород, все спрашивали друг друга про семена.

Вдруг изменилась тема разговоров «у печки». Все чаще звучало: «Надо сделать…», «Необходимо подготовить…», «Срочно привести в порядок…», «Шокин приедет…». Эти мужественные, прошедшие тяжелые испытания люди произносили: «Шокин… Шокин», с такой интонацией, что я ощутила значимость события и представляла себе этого человека большим и суровым.

В день его приезда я заболела и лежала в кровати, когда в комнату быстрой походкой вошел невысокий, улыбающийся мужчина и протянул мне плитку шоколада».

Если хотя бы попытаться представить, чем могла быть шоколадка для ребенка среди блокадного голода и холода, то станет понятно, почему первая встреча Ирины Георгиевны с А.И. так врезалась ей в память.

Главный инженер главка приехал в Ленинград оценить, в какой мере можно еще рассчитывать на оставшийся потенциал заводов и НИИ-49 для вновь разворачивавшихся разработок. Часть сотрудников вскоре была отправлена на Большую землю через Ладогу. Эвакуированными, среди которых были такие известные ученые и инженеры в области приборостроения, как В.Н. Третьяков, А.С. Одинцов, П.П. Фираго, Э.Н. Эллер и др., была усилена группа инженеров на заводе-706. К ним присоединились москвичи А.Ю. Ишлинский, В.А. Карпов, В.Д.Чижов, Г.М. Клементьев и др.

Во второй половине марта 1942 года в Центральный аппарат Государственного комитета обороны ГКО) были приглашены А.А. Розанов, Д.В. Чувилин и В.Д. Чижов, которым было поручено подготовить предложения по организации специального конструкторского бюро[172] по проектированию, изготовлению, и испытаниям «первых образцов и отработке чертежей для серийного производства торпед и мин акустического действия»[173]. Деятельное участие в организации этого бюро принял сын Председателя Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калинина – В.М. Калинин. Юридически создание Специального конструкторского бюро Наркомата Судостроительной промышленности было закреплено Постановлением Государственного комитета обороны от 2 апреля 1942 года, подписанным И.В. Сталиным. Специального конструкторского бюро Наркомата судостроительной промышленности (СКБ НКСП). Его первым начальником стал А.А. Розанов – в будущем заместитель министра электронной промышленности. Постановлением ГКО № 1521 от апреля 1942 г. начальнику СКБ НКСП предлагалось организовать разработку «самонаводящейся акустической торпеды САТ, автоматически меняющей свой курс под действием шума корабля-цели и обеспечивающей обязательное попадание во вражеское судно без точного прицельного огня»[174]. В дальнейшем деятельность СКБ была расширена. После организации СКБ специалисты бригад, обслуживающих воинские части, работали под непосредственным руководством начальника СКБ А.А. Розанова и директора завода-205 Г.М. Чуйкова, которые эффективно использовали их опыт, как в разработке новых видов боевой техники, так и при модернизации серийных приборов и систем управления.

Г.А. Титов уезжать из Ленинграда не хотел, остался на заводе. Наконец в июле 1942 года и он с семьей отправился на «Дугласе» в Москву, где с 1943 г. стал главным инженером завода № 706. Первые два месяца они жили в гостинице «Москва», потом переехали на шоссе Энтузиастов в комнату в квартире В.А. Кандарицкого (тоже один из сослуживцев А.И. Шокина). Там же получили комнаты Третьяковы, Эллеры. Еще в этом доме жили Чуйков, Розанов, Савельев.

Сотрудники СКБ были размещены на 2-м этаже главного корпуса НИИ-10 и со 2 апреля 1942 г. приступили к работе. Подавляющее большинство сотрудников СКБ было переведено на казарменное положение.

В мае-июне 1942 года была реэвакуирована из г. Саратова и направлена на работу в СКБ группа работников завода-205, среди них: Ф.С. Сметанников, А.Ж. Иевретдинов, К.И. Богданов, И.И. Дмитриев, И.О. Пименов, А.К. Баулин, А.Г. Аркин, И.А. Бобков, В.П. Иванов, В.В. Томский, З.Ш. Либуркин, И.И. Липовецкий и многие другие.

В августе-сентябре 1942 года СКБ пополнилось работниками других приборостроительных заводов Москвы, а также демобилизованными из армии после ранения специалистами, в том числе прикомандированными к войскам ПВО М.Я. Шутовым, А.И. Васильевым, А.В. Куренковым.

Для размещения прибывших из Ленинграда специалистов и их семей были организованы два общежития: одно – в помещении трехэтажного здания фабрики-кухни по бывшему Центральному проезду, дом 4А (ныне Авиамоторная, 51А), другое – в Петроверигском переулке.

В декабре 1942 года Наркомсудпром на основании решения ГКО передал в состав СКБ Специальное конструкторское бюро завода-706 вместе с его тематикой.

Таким образом, к концу 1942 года было создано и укомплектовано мощное конструкторское бюро с высококвалифицированным составом специалистов.

Для размещения СКБ на заводе-706 было выделено 2,5 этажа в главном корпусе и большой пролет в заводском корпусе для организации опытного цеха.

Основными разрабатывающими подразделениями были проектноконструкторский отдел (ПКО), лабораторный отдел, группа самонаводящихся акустических торпед.

Общая численность СКБ на конец 1943 года составляла 375 чел, в том числе эвакуированных из Ленинграда 122 чел. Начальником ПКО был назначен А.С. Одинцов, начальником лабораторного отдела В.Н. Третьяков (в будущем – заместитель министра судостроительной промышленности), его заместителем – Н.Н. Остряков.

Группу самонаводящихся акустических торпед (САТ) возглавил В.Д. Чижов (впоследствии директор КБ-l), в состав группы входили Ф.С. Сметанников, Ф.В. Лукин и другие высококвалифицированные специалисты.

Первые годы войны на море выявили ряд серьезных недостатков систем типа «Мина-7». Боевые действия выявили слабую пригодность схем ПУС эсминцев и крейсеров для работы, оказавшейся главной, – обстрелов береговых ненаблюдаемых впрямую целей. Уже к концу 1942 года был разработан прибор, «значительно повысивший эффективность стрельбы по берегу с использованием вспомогательной точки наводки». Далее последовала коренная модернизация ПУС «Мина-7», в результате которой точность наводки орудий была существенно повышена. Но методы решения задач и состав основных приборов нового ПУС «Мина-30» практически не отличались от ПУС «Мина-7», поэтому еще одной из первых задач, поставленных перед СКБ в 1942 г., была задача проведения коренной модернизации системы ПУС «Мина-30». Она была проведена в течение 1943 года под руководством З.Ш. Либуркина.

В 1943 году была наконец испытана на Северном флоте, а в следующем году и принята на вооружение система МПУАЗО «Союз» для эсминцев.

В Свердловске в объединенном НИИ-10 были развернуты новые работы по гироскопии. В их результате к концу войны был создан силовой гироазимутгоризонт, ставший основным прибором корабельной артиллерийской гироскопии. В июле 1942 года в СКБ в Москву была переведена группа работников НИИ-10 по гироскопической тематике во главе с Н.Н. Остряковым и В.И. Кузнецовым, а также инженеры-экспериментаторы Е.К Беляков и Ф.В. Лукин. Новым директором восстанавливаемого НИИ-10 стал В.Д. Калмыков. Под его энергичным руководством уже в 1943 году институт полностью восстановился и получил новые задания на разработку систем, непосредственно необходимых фронту.

Наиболее важными разработками СКБ для нужд Красной Армии, выполненными в 1942–1943 гг. и успешно эксплуатировавшимися в воинских частях, были:

– гироскопический прицел для танковой пушки «Таран»;

– автоматический прицел «КЛК-42» для 85-мм зенитной пушки.

В процессе разработки системы «Таран» была выявлена необходимость коренной переработки электропривода башни танка Т-34, поскольку она не обеспечивала ни точности, ни плавности наводки башни.

Разработанный специалистами СКБ новый силовой электропривод башни с применением специального контактного следящего привода обеспечил точную наводку пушки и ее плавность во всем диапазоне изменения скорости наводки (от 00 до 80/сек.) и значительную максимальную скорость (около 180/сек.) переброски пушки с цели на цель. Система «Таран» была принята заказчиком, и ее изготовление для нужд фронта было поручено заводу 706 НКСП.

Опыт войны показал, что, для быстрой выработки упрежденных координат целей и на трубку каждому зенитному орудию среднекалиберной зенитной артиллерии, непосредственно сопровождающей войска, необходим свой прибор. После обращения ГАУ КА в октябре 1942 г. СКБ приступило к разработке отечественного автоматического прицела «КЛК-42», хотя было известно, что попытки иностранных фирм, например фирмы «Шкода», окончились неудачей. При проектировании прицела КЛК-42 авторы предложили и реализовали новый по тем временам метод определения упрежденных координат цели по ее угловым скоростям, и в течение 6 месяцев автоматический прицел был разработан, изготовлено 4 опытных образца, а летом 1943 г. были проведены его полигонные испытания в г. Костереве (Украина).

Продолжились работы по неконтактным взрывателям. В начале 1943 г. специалистами СКБ в инициативном порядке под руководством ведущего конструктора В.Д. Чижова был разработан и испытан в морских условиях макет комбинированной индукционно-акустической донной мины. На основании результатов испытаний нарком судостроительной промышленности И.И. Носенко и нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов совместным приказом от 2 февраля 1943 г. возложили на СКБ разработку и изготовление опытных образцов мины «ИА», объявив этот заказ «фронтовым». В целях ускорения разработки и проведения морских испытаний группа специалистов СКБ была командирована в г. Баку, где, собственно, и была разработана мина «ИА», и изготовлено 5 опытных образцов, полностью удовлетворяющих требованиям Минно-торпедного управления ВМФ. При прохождении над миной кораблей, в том числе размагниченных и даже деревянных, но с неразмагниченным двигателем, от акустических колебаний, излучаемых кораблем, срабатывал акустический канал, а от магнитного поля корабля срабатывал индукционный канал и замыкал цепь запала. Мины «ИА» весом 500 или 1000 кг (отличавшихся только зарядной камерой, содержащей 330–700 кг взрывчатого вещества соответственно), спускались на парашюте с самолета, устанавливались с торпедных катеров, или с подводных лодок, причем «ИА-1000» можно было устанавливать непосредственно из их торпедных аппаратов.

Среди всего этого множества задач самым главным для судьбы А.И. Шокина оставалось обеспечение частей ПВО приборами управления зенитным огнем. Поначалу ими по прежнему оставались системы «Прожзвук» – распоряжение ГКО № 131 от 13 июля 1941 г. было посвящено производству звукоулавливателей «Прожзвук-4» и «Прожзвук-6». Когда через месяц после начала войны начались мощные воздушные налеты на Москву, потребовались серьезные меры по укреплению противовоздушной обороны и столицы, и других городов. Для вновь разворачиваемых, да и многих действующих артиллерийских зенитных дивизионов в больших количествах требовались ПУАЗО-3. Чтобы выполнить эти срочные заказы, А.И. пришлось лично заниматься на московских заводах главка проблемой резкого увеличения выхода готовой продукции по ПУАЗО-3[175]. Большая часть их выпуска в июле-августе 1941 года шла на усиление зенитных частей Московской зоны ПВО. Сюда были стянуты едва ли не все лучшие на тот период истребители, имевшиеся у Красной Армии. Были установлены и радиолокационные станции дальнего обнаружения самолетов. В целом «бригады специалистов в воинских частях зенитной артиллерии фронтов: Южного, Северо-Кавказского, Сталинградского, 1, 2, 3-го и 4-го Украинских, Западного и Волховского, а также в районе ПВО городов Москвы и Горького оказали техническую помощь командному и личному составу более тысячи пятисот батарей зенитной артиллерии, имевших на вооружении приборы ПУАЗО-З, ПУАЗО-4». Одновременно решались задачи совершенствования ПУАЗО-3, особенно в части сокращения обслуживающего расчета и снижения массы. Не менее (а может быть, и более) важной была модернизация приборов для работы по более скоростным самолетам, т. е. по изменению баллистики приборов. Для автоматизации процесса решения задачи и сокращения расчета ПУАЗО в НИИ-10 была поставлена разработка векторно-электрического ПУАЗО (ВЭ-ПУАЗО), решающая схема которого была впервые собрана на электрических элементах. В 1942 году первый такой прибор был установлен на батарее у железнодорожного моста через реку Оку у Голутвина. Командование ПВО высоко оценило работу прибора и настояло на его срочном серийном изготовлении. Несколько позже был создан прибор ВЭПУАЗО-2, который работал с только что появившимися наземными радиолокационными станциями «Пегматит». Первая партия этих приборов была выпущена в начале 1944 года под названием «Малахит» и успела поработать в зенитных батареях, отбивая налеты фашистской авиации. За разработку обоих приборов были присуждены две Сталинские премии.

Информация, поступавшая со всех фронтов мировой войны, говорила о том, что мощнейшим средством ведения военных действий стала быстро совершенствующаяся радиолокация, что ей и другим электронным устройствам отводится все большее место в разработках систем вооружения.

Когда в июле 1940 года немцы начали массированную воздушную войну против Великобритании, сосредоточив для этого 2500 бомбардировщиков и истребителей, то ВВС Великобритании смогли противопоставить этой воздушной армаде только 900 истребителей, но зато уже обладали возможностью наводить их на германские самолеты по данным радиолокационного наблюдения. Потери немцев росли с каждым днем, и к концу октября 1940 года «люфтваффе» вынуждены были отступить. В мае 1941 г. в Атлантике прошла многодневная охота английского флота за немецким линкором «Бисмарк», в которой обеими сторонами активно использовалась корабельная радиолокация, а со стороны англичан применялись еще и самолеты-торпедоносцы с бортовыми РЛС. В результате «Бисмарк» был потоплен. Так, едва успев появиться, радиолокация почти сразу перешла от ранней стадии к периоду зрелости.

В нашей стране работы по радиообнаружению самолетов для ВНОС были начаты Управлением ПВО РККА в 1933 г. В 1940 году под наименованием РУС-1 (радиоулавливатель самолетов – первый) была принята на вооружение для охраны воздушного пространства государственной границы аппаратура «Ревень», работавшая по наблюдению биений сигнала при пересечении самолетом поля между антеннами передатчика и приемника. Заказчиком выступал Научно-испытательный и исследовательский институт связи РККА (НИИИС РККА).

Другим направлением работ по радиообнаружению самолетов стало оснащение зенитной артиллерии. Занималось им Главное артиллерийское управление (ГАУ), и первоначально речь шла о наведении радиоаппаратурой прожекторов по аналогии с системой «Прожзвук». Усилиями Центральной радиолаборатории Главэспрома в Ленинграде удалось в январе 1934 года провести первый успешный эксперимент по обнаружению гидросамолета, осуществлявшего взлет и посадку у побережья Финского залива.

В дальнейшем к этим работам был привлечен ЛЭФИ, который, как было описано выше, в 1935 году был передан в Главэспром НКТП и преобразован в НИИ № 9, где самым перспективным направлением стало считаться сбивать самолеты противника воздействием мощного непрерывного СВЧ-излучения. Достичь же реального результата по оказавшейся куда более полезной задаче тематического плана, то есть создать надежную трехкоординатную станцию орудийной наводки, институту не удалось. М.А. Бонч-Бруевич, хорошо знавший работу радистов-«слухачей» времен Первой мировой войны, считал, что наиболее перспективной является акустическая индикация принимаемых сигналов, почему в НИИ-9 и было отдано решительное предпочтение технике непрерывного излучения. Действительно, способность радистов «выуживать» нужные сигналы из невероятной какофонии звуков – смеси сигналов многих станций, образовывавшейся из-за недостаточной селективности приемников того времени, поражала воображение. Работа НИИ была направлена на создание радиопеленгаторов взамен акустических пеленгаторов системы «Прожзвук». Особенно прельщало внешнее сходство этих систем, так что операторам даже не пришлось бы переучиваться. Хотя ранее сам же А.М. Бонч-Бруевич проводил измерения границ облаков импульсным методом, но вовремя преодолеть инерцию стереотипных решений и прейти на энергетически более выгодный импульсный режим не сумел.

Лишь когда в 1938 г. в Ленинградском физико-техническом институте (ЛФТИ) были проведены опыты, продемонстрировавшие высокую эффективность импульсной техники, последняя получила права гражданства и в НИИ-9. Но «прожзвуковая идеология» полностью не была преодолена – на импульсный метод смотрели лишь как на средство, позволяющее заменить оптический дальномер радиодальномером (это обеспечивало возможность работы установки и в условиях облачности). Разработка дециметрового пеленгатора с непрерывным излучением так и продолжала играть главенствующую роль в работах института, но образца станции, который мог бы быть принят на вооружение, создать не удалось.

А вот в применении импульсного метода радиолокации для зенитной артиллерии были достигнуты значительные успехи. Уже одно из первых, за номером 129, постановлений ГКО от 13 июля 1941 г. обязывало промышленность к 5 августа закончить изготовление опытного образца радиоискателя «Луна» для ПВО, разрабатывавшегося в НИИ-9, и с 20 августа начать его серийное производство. Однако начавшаяся эвакуация заводов, фактическое прекращение деятельности НИИ-9 (он был также эвакуирован по частям, а его лаборатории и люди распределены по разным предприятиям главка) не позволили выполнить это задание.

Группа сотрудников Украинского физико-технического института, возглавляемая А.А. Слуцкиным, создала в 1938 г. импульсную установку «Зенит», работавшую в диапазоне волн 60–65 см. Уже в ходе войны приказом народного комиссара обороны, подписанного И.И. Пересыпкиным, была назначена комиссия для проведения ее полигонных испытаний на территории Научно-испытательного института связи и особой техники Красной Армии (в Мытищах). Акт комиссия должна была представить 25 сентября 1941 г. Эта работа не была завершена также из-за неустойчивой работы установки, и предпочтение было отдано разработке импульсных станций лучше освоенного 4-метрового диапазона.

Создание экспериментальной импульсной установки радиообнаружения самолетов в 1936 году начал по заданию Управления ПВО РККА Ленинградский физико-технический институт (ЛФТИ), руководимый А.Ф. Иоффе. Первые испытания под Москвой 15 апреля 1937 г. были удачными, самолеты удавалось обнаруживать на расстоянии около 7 км. Заказчиком продолжения этих работ выступало уже Управление связи. НИИИС РККА и ЛФТИ договорились построить и смонтировать на автомашинах такую установку своими силами, а заодно и улучшить ее эксплуатационные характеристики. Менее чем за год установки под условным наименованием «Редут» были созданы, и в августе 1939 г. были успешно проведены их полигонные испытания. В 1941 г. сотрудникам ЛФТИ Ю.Б. Кобзареву, П.А. Погорелко и Н.Я. Чернецову за эту работу была присуждена Сталинская премия.

Чтобы довести конструкцию станций до необходимого войскам уровня надежности и простоты эксплуатации, не ожидая окончания совместных работ с ЛФТИ, Управление связи РККА в феврале 1939 года внесло предложение в Комитет Обороны при СНК СССР о разработке подвижной станции радиообнаружения силами московского НИИ-20 НКОП.

Приказ об испытаниях «Зенита»

Совмещенные полигонные и войсковые испытания двух опытных образцов прошли уже летом 1940 года, и приказом народного комиссара обороны 26 июля 1940 года первая импульсная радиолокационная станция РУС-2 поступила на вооружение войск ПВО. До конца года НИИ-20 изготовил и сдал заказчику опытную партию еще из десяти таких станций, имевших достаточно высокий уровень: при длине волны излучения 4 м они были способны обнаруживать самолеты на дальности до 150 километров.

Вскоре появились варианты усовершенствования станции: переход на совмещение передающей и приемной антенны и вращение только антенны, а не всего фургона, что намного упрощало конструкцию, снижало трудоемкость и себестоимость установки. Поэтому выпуск двухантенного варианта решили ограничить опытной партией; заводу им. Коминтерна в 1941 г. поручили разработку автомобильного варианта одноантенной станции РУС-2с, а НИИ-20 под шифром «Пегматит» – разборного стационарного варианта с двадцатиметровой мачтой. В 1941 г. НИИ-20 была также создана и смонтирована на крейсере «Молотов» Черноморского флота первая, и долгое время остававшаяся единственной, корабельная станция «Редут-К».

Изготовление опытной партии «Пегматита» (РУС-2с) НИИ-20 заканчивал уже в ходе войны в эвакуации в Барнауле, а завод им. Коминтерна смог выпустить уже в блокаде только опытную партию РУС-2 из 10 штук.

Первые массированные налеты немецкой авиации на Москву показали, что созданная здесь система ПВО в целом была эффективна и позволила избежать городу крупных разрушений. Однако зенитная артиллерия для отражения налетов вражеской авиации на столицу только за первые четыре месяца войны израсходовала 741 тысячу снарядов среднего калибра. Высокая эффективность применения немногих имевшихся радиолокационных станций при налетах немецкой авиации на Москву и Ленинград заставили срочно заняться вопросами снабжения ими Красной Армии. В районе подмосковной деревни Зюзино имелось специальное зенитное подразделение, созданное на основе техники и специалистов полигона Главного артиллерийского управления (ГАУ). В состав этой батареи, впоследствии развернутой в дивизион, была включена радиолокационная станция. Сначала – опытный образец отечественного радиоискателя Б-3 («Луна»), а несколько позднее – полученная из Англии станция орудийной наводки (СОН) GL-MkII. Пушки этой батареи в октябре-ноябре 1941 года вели практически только прицельный огонь. Использование радиолокационной станции для стрельбы по самолетам дало поразительный результат: средний расход снарядов на каждый отраженный самолет в октябре-ноябре 1941 г. составил здесь почти в тридцать раз меньше, чем по Московской зоне ПВО в целом! Начальник ГАУ Н.Д. Яковлев, получив эти впечатляющие данные, уже в ноябре 1941 года внес предложение в Государственный комитет обороны включить в план поставок из Англии по ленд-лизу станций орудийной наводки GL-MkII.

В декабре он обратился к наркому электропромышленности И.Г. Кабанову с предложением о развертывании разработки и производства отечественных радиолокационных станций орудийной наводки по типу английских.

И.Г. Кабанов

В ситуации, когда и так ограниченные возможности радиопромышленности в связи с отступлением и эвакуацией были по факту утрачены, заместитель наркома электропромышленности И.Г. Кабанова И.Г. Зубович подготовил проект постановления ГКО «О принятии на вооружение войск ПВО Красной Армии и ВМФ станций орудийной наводки (СОН-2) и организации отечественного производства СОН-2»[176]. Проект, согласованный с заведующим отделом электропромышленности ЦК ВКП(б) А.А. Турчаниным и заместителем Председателя Совнаркома, председателем Госплана СССР М.З. Сабуровым, был направлен в Государственный Комитет Обороны и принят там 10 февраля 1942 г. Постановление получило № 1266сс, и уже 15 февраля И.Г. Кабанов подписал приказ о создании в Москве первого в СССР специализированного радиолокационного предприятия – завода № 465 с конструкторским бюро и лабораториями, – способного вести в комплексе и их разработку, и выпуск, включая основные электронные компоненты.

Разработка и изготовление двух опытных образцов станций орудийной наводки СОН-2от[177] были закончены в ноябре 1942 года, всего за восемь месяцев, и после проведения испытаний Постановлением ГКО от 20 декабря 1942 года станция была принята на вооружение и поставлена на серийное производство. На флоте предвоенное недоверие к корабельной радиолокации как демаскирующему фактору после успешной работы единственной РЛС дальнего обнаружения на крейсере «Молотов» Черноморского флота и ознакомления с работой английских корабельных РЛС в Северных конвоях также сменилось требованиями о скорейшем оснащении радиолокаторами советских кораблей. Последовало Распоряжение ГКО за № 2960 от 3 марта 1943 г. «О мерах по оснащению кораблей ВМФ радиолокационной аппаратурой, в том числе импортной, и изготовлению аппаратуры в НИИ-10».

А.А. Форштер

А.А. Турчанин

Сделать опытный образец и подготовиться к серийному производству предписывалось до конца года. Руководить новым предприятием поручили А.А. Форштеру. Его помощниками стали М.Л. Слиозберг и А.М. Кугушев – выходцы из НИИ-9. Бывшие руководители и сотрудники завода им. Коминтерна, НИИ-9 и других предприятий, собранные в Москву из эвакуации, с фронта, вывезенные из блокадного Ленинграда, быстро освоили выделенные им пустующие промерзшие корпуса эвакуированного Физического института АН на 3-й Миусской улице. В 12 разрабатывающих лабораториях нового предприятия работали профессора (впоследствии академики) М.А. Леонтович и Н.Д. Девятков, профессор С.Э. Хайкин. Разработка и изготовление двух опытных образцов станций орудийной наводки СОН-2от были закончены в ноябре 1942 года, всего за восемь месяцев, и после проведения испытаний Постановлением ГКО от 20 декабря 1942 года станция была принята на вооружение и поставлена на серийное производство.

Для станции потребовалось разработать 25 типов электровакуумных приборов, в том числе импульсную генераторную лампу с торированным карбидированным катодом, высоковольтный кенотрон, комплект приемно-усилительных ламп, стабилитронов, электронно-лучевых трубок и др.

Одним из результатов пятилетнего довоенного сотрудничества с RCA стало внедрение у нас американских стандартов на радиолампы, что во время войны сыграло важную роль при эксплуатации техники, получаемой по ленд-лизу.

Поиск заводов, подходящих для производства радиокомпонентов, проходил гораздо труднее, чем для выпуска самих станций. Все приходилось начинать практически с нуля: не было оборудования, материалов, а главное – не было кадров. «Светлана» оказалась раздробленной между блокадным Ленинградом, Новосибирском и Барнаулом, «Радиолампа» – в далеком Ташкенте. Основная часть Московского электролампового завода в 1941 году тоже была эвакуирована, около 500 рабочих и служащих ушли на фронт, а оставшееся оборудование, как и на всех московских заводах, было задействовано на производство боеприпасов. Но и здесь в начале 1942 года был организован цех радиоламп, потом начали делать электронно-лучевые трубки для РЛС и под руководством главного инженера РА. Нилендера организовали восстановление генераторных ламп ИГ-8 для обеспечения бесперебойной войсковой эксплуатации станций РУС-2 и РУС-2с. В 1943 году заводчанам удалось увеличить срок службы радиоламп в 10 раз.

Оборудование для полного технологического цикла их производства пришлось собирать, что называется «с бору по сосенке». Большую помощь в организации нового предприятия и последующем обеспечении его производственной деятельности оказал бывший директор завода «Светлана», ставший заместителем наркома электропромышленности, – В.А. Восканян. Разработка и изготовление двух опытных образцов станций орудийной наводки были закончены досрочно, к 7 ноября, и после испытаний постановлением ГКО от 20 декабря 1942 года РЛС СОН-2от была принята на вооружение.

СОН-2от работала на волне 4 м и позволяла обнаруживать самолет на дальности от 20 до 40 км (при высотах полета от 1000 до 4000 м) и определять его координаты с точностью: по азимуту – 12 д. у. (делений угломера), по углу места – 7 д. у., по дальности – 25–70 м.

Но для создания зенитно-артиллерийских комплексов собственно радиолокатора недостаточно. Чтобы рассчитать элементы движения цели, выработать данные для установки зенитных орудий и передать их, нужны были те же технические решения и элементы, что и в существовавших системах управления стрельбой, с заменой оптических дальномеров и визиров, прожекторов и звукоулавливателей на радиолокационные средства.

Задача создания зенитно-артиллерийских комплексов с применением СОН не могла быть решена без участия прибористов 4-го главка Судпрома с их опытом по центральным приборам, синхронно-силовым передачам, всевозможным датчикам и др. Для того чтобы ПУАЗО-3 имел возможность работать по входным данным не только от дальномера, но и от радиолокационных станций, его конструкция должна была быть существенно изменена. Создавался новый прибор, получивший название ПУАЗО-4, в СКБ-НКСП, а персональная ответственность за руководство разработкой и производством приказом Наркома судостроительной промышленности была возложена на А.И. Шокина. В состав ввели преобразователь координат (из сферической системы, используемой в СОН, в цилиндрическую, применявшуюся в обычных ПУАЗО), связанный своим выходом с центральным прибором однопроводной синхронной передачей. Передача данных от центрального прибора (угла возвышения, упрежденного азимута и установки взрывателя) на орудия осуществлялась с помощью индикаторной самосинхронизирующейся передачи.

Вот так А.И. Шокин оказался вовлеченным в дело срочного решения радиолокационных проблем, и очень скоро они отодвинули от него все остальные. Сам он впоследствии так и говорил: «Все началось с английской станции СОН и с реально функционирующего (а не изобрет[ения] Алексеева и Малярова на магн[етрон]) магнетрона».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.