Цивилизация незащищенных

Если бы наш мегаполис посетили инопланетяне, у них, подозреваю, могли бы найтись некоторые основания принять огромные рекламные плакаты, щиты и прочие биллборды за самостоятельные сущности. Слишком по-хозяйски они ведут себя в городском пространстве — гораздо увереннее, чем многие другие его элементы. Они живут собственной жизнью — и диктуют пространству собственную, совершенно неисследимую логику.

«Арбуз?.. Мята?..» — размышляет вслух надпись, растянутая над улицей, о сущности жвачки. «Счастье есть!» — доверительно сообщает надпись на тумбе и сразу же вздыхает: «К сожалению, оно доступно только зарегистрированным пользователям». «НЕВСКОЕ»! — трубит третья, имея в виду пиво. А четвертая, во весь забор — снизу доверху — сообщает нечто и вовсе несуразное: «The телки». Какой связный текст образуют эти сообщения — интересная задачка для инопланетного гостя.

И все это огромными буквами, которые не говорят — орут, вопиют, взывают, настаивают, требуют, заискивают, будоражат. Хорошо еще, что в основном беззвучно. И все это не приводит реципиента в замешательство единственно потому, что он не инопланетянин и уверен, что происходящее в порядке вещей.

Если уж человека угораздило выйти на улицу, он может расстаться со всякой надеждой остаться наедине с самим собой. Даже в маршрутке, с одной стороны, поет в уши радио, где ведущие затыкают паузы между песнями — ммм... вдохновенной импровизацией, а с другой — перед глазами висит экран, на котором рекламируется что-то, не имеющее к тебе ни малейшего отношения. Ни в какую цельность все это и не думает складываться, не затем существует. Существует оно, кажется, с единственной целью: постоянно, каждую минуту доискиваться твоего внимания. Пусть не сознательного, не важно. Важно, чтобы хоть как-то было замечено.

Улица окликает тебя, одергивает, лезет тебе в глаза, в воображение, в область сокровенных желаний и страхов, давит на совесть. Ладно бы еще пиво со жвачкой и телками — на это вполне можно не обращать внимания, особенно когда ни то, ни другое, ни третье тебя не волнует. Бывает кое-что и посерьезнее. «Вы боитесь одиночества?» — спрашивает в лоб громадный плакат. И отвечает от имени детей-сирот: «Мы тоже». И хватает за душу — деться некуда: «Вы можете им помочь прямо сейчас».

Но даже если отвлечься от содержательной стороны всего, что нам сообщается — не понимать, допустим, языка — то остается еще сторона формальная. От нее деться действительно некуда, даже если мы не понимаем ничего вообще: она действует сугубо физиологически. Минуя душу, она адресуется напрямую к телу. Крупные формы, прямые линии, жесткие углы, яркие — до нереальности — краски меняют телесные состояния человека, определяют его реакции еще до того, как он успеет что бы то ни было подумать по этому поводу.

Наука видеоэкология вот уже почти двадцать лет (с 1989-го, между прочим, года) не устает напоминать, насколько все названное противно естеству. Природа, говорят видеоэкологи, любит плавные, округлые линии, мягкое гармоничное разнообразие — а эдакая агрессивная видеосреда ни к чему, кроме болезней — нервных, психических и вполне себе даже физических (близорукости, например) — привести по определению не способна. Кстати, криминогенную обстановку она тоже, говорят, обостряет.

За преступность в спальных районах больших городов именно их монотонная прямоугольность, как предполагается, несет изрядную часть ответственности. Звереет человек от прямоугольности.

Да, конечно, само появление видеоэкологии (и сестры ее — аудиоэкологии) как типа рефлексии — симптом того, что среда обитания для нынешнего человека, в норме вообще- то, подобно дыханию, не слишком замечаемая — стала ощущаться как отчетливо некомфортная.

Однако ж эта самая среда — полная грубых, дисгармоничных зрительных и звуковых раздражителей — воспроизводится с таким упорством, с таким постоянством, что это само по себе наводит и еще на одну мысль: человеку это зачем-то надо. И вряд ли только затем, чтобы создатели рекламы зарабатывали таким образом деньги. Самое интересное начинается, если задуматься, почему они зарабатывают эти самые деньги, производя продукт именно с такими характеристиками. Почему именно такой продукт массово и повсеместно — буквально на каждом углу — востребован.

Если бы все сводилось только к дискомфортности, если бы воздействие такой какофоничной и — правы видеоэкологи — отчетливо агрессивной среды было исключительно разрушающим и больше ничего — рано или поздно включились бы какие-то достаточно действенные защитные механизмы самой цивилизации, которая ведь все-таки продолжение и проекция нашего собственного тела с его характеристиками, — о душе уж и не говорю. Рано или поздно (причем скорее рано) культура с цивилизацией попросту выпихнули бы весь этот видеошум и аудиосумбур на свою далекую периферию. Однако подобного не только не происходит, а даже напротив: все названное помещается как раз в самом ее центре. По крайней мере — в географическом.

Насколько все это изнашивает и разрушает человека — отдельный вопрос, и ответ на него, в общем-то, очевиден. Конечно, изнашивает, конечно, разрушает. Но, видимо, есть нечто более важное, за что человеку — по крайней мере сейчас — не жаль заплатить такую цену.

Что оно такое — сразу и не скажешь, но предположить, конечно, можно.

Очень похоже на то, что нынешний человек испытывает стойкую потребность в агрессивном воздействии на себя, в том, что буквально на каждом шагу взламывает его пределы и защитные оболочки. Впору даже говорить о своего рода зависимости от такого воздействия. Более того: человек «цивилизации комфорта», скорее всего, не отдавая себе в этом сознательного отчета (да мало ли в чем мы его себе, в конце концов, не отдаем!) — нуждается в постоянно воспроизводящемся чувстве незащищенности. Оно, конечно, и без того есть — но одно дело, когда оно есть само по себе и застает нас врасплох, и совсем другое — когда подтверждается добровольно.

Мы — цивилизация незащищенных. Мир людей без кожи (отсюда — и навязчивое стремление к комфорту, и вызывающая типовые упреки типовая же бесчувственность человека современных обществ: бесчувственность — характерный побочный эффект обостренной чувствительности).

Так вот: мы создаем себе такую среду, чтобы учиться защищаться.

Человек современных западных обществ формирует среду своего обитания — и визуальную, и звуковую в том числе — как раз под себя. То есть поступает в точности так же, как во всех цивилизациях с начала мира. Только на сей раз это — среда, не гармонизирующая, не успокаивающая, но выводящая из оцепенения, задающая созерцателю жесткую динамику, приучающая к необходимости реагировать — и быстро — на неожиданное, на то, что не укладывается в заготовленную заранее логику. Далекая от всякой гармонии визуальная среда (в этом смысле все равно — скудная или агрессивно-избыточная), какофоничное аудиопространство — постоянный тренинг для современного человека. Выводя, выбивая его из формы — она заставляет его эту форму воспроизводить: держит его в ней. Человек сегодня создает себе такое окружение, чтобы то, в свою очередь, создавало, дрессировало его: делало его таким, каким он должен быть, чтобы соответствовать постиндустриальному обществу с его цивилизацией — чтобы он попросту мог здесь выжить. Круг несколько замкнутый, несколько порочный, но, вероятно, ничего не поделаешь.

Современный человек испытывает себя дисгармонией на прочность, на цельность, на способность к самостоятельной выработке смысла, наконец, как раз для этого заведена бессмыслица. Вы спросите, выдерживает ли он это испытание? Но этот вопрос так устроен, чтобы постоянно оставаться открытым.