СУДЬБА ДОНБАССА
СУДЬБА ДОНБАССА
В черных пластах под землей, в переработанной и спрессованной временем древесине доисторических лесов сгустилась энергия, посланная солнцем. Человек рассек земные слои, силой машин поднял уголь из глубин и бросил его в пламя печей, чтобы послать электрический ток по проводам, выплавить металл, двинуть поезда, согреть свои дома.
Ленин назвал уголь «хлебом промышленности». И это верно: в нашей стране почти три четверти сжигаемого топлива — уголь.
Страна наша и до революции была богата ископаемым топливом. Но ее неотступно, год за годом, мучил угольный голод — «хронический топливный дефицит», как тогда говорили.
Хоть и продавали прекрасные донецкие антрациты в зарубежные страны, но гораздо больше угля сами покупали за границей. Заводы Петербурга работали на английском угле, который шел туда морским путем из Кардиффа и Ньюкасла. Прервись эта связь, иссякни поток заморского угля, и из-под ног крупнейшего индустриального центра России была бы выбита опора. Так оно и случилось в первую мировую войну, когда немцы заперли Балтику. А сразу перейти на свой, донецкий уголь было нелегко: железные дороги, связывающие юг с Петербургом, к тому не были готовы.
Да и не так много угля мог дать дореволюционный Донбасс — в 1913 году там было добыто всего 25 миллионов тонн. Темные, насыщенные газом и пылью шахты-«мышеловки». Удары кайлом-обушком: мускульная сила против каменной стены. Откатка лошадьми. В тени терриконов — ветхие хибарки…
И все же, по тогдашним российским масштабам, угольный Донбасс мог считаться большим промышленным центром. Он был не только главным, но и, в сущности, единственным углепромышленным районом страны. На карте угледобычи он возвышался исполином, потому что карта эта была почти пуста: Донбасс давал 87 процентов российского угля, а остальные бассейны — только 13.
Тринадцать процентов на всю остальную страну! Подмосковный бассейн еле дышал. Угольные бассейны Востока только намечались: лишь кое-где — в Кузбассе, в Кизеле, в Черемхове, в Сучане — добывали уголь для паровозных или пароходных топок.
Забота донецких промышленников заключалась в том, чтобы добиться у правительства снижения железнодорожных тарифов на их уголь и задавить конкурентов. И добились: добыча подмосковного угля и торфа, и так небольшая, резко пошла вниз. Ни в одной стране не возили уголь так далеко, как в России. И только в России пробег угля был длиннее, чем пробег промышленных изделий. Нелепо, но прибыльно.
К выгоде монополистов создалась уродливая география угля: на всю страну — единственный крупный углепромышленный район.
Советская власть все изменила.
Добыча угля в стране удесятерилась: 1953 год дал 320 миллионов тонн.
Теперь цифра угледобычи ежегодно вырастает на величину, превышающую всю добычу дореволюционного Донбасса. Старый Донбасс, крупнейший углепромышленный район царской России, стал у нас меркой не добычи угля, а лишь ее прироста! «Хронический топливный дефицит», который углепромышленники, чтобы нажиться, создавали нарочно, давно уничтожен.
Но потребность в топливе у нас растет так быстро, что шахтеры обязаны непрерывно увеличивать добычу угля.
Шахта теперь похожа на завод: целый городок наземных построек с механизмами, стальной копер, широкий ствол, высокие штреки. Нет ни стародавнего обушка, ни слепой лошади, ни «саночника», на четвереньках волокущего за лямки окованный железом ящик с углем.
Как того требует расположение угольных пластов, так у нас шахта и строится. Иначе обстоит дело в капиталистических странах, где территория угольных бассейнов изрезана единоличными владениями. Там частная собственность на землю ограничивает возможности разумного, широкого строительства.
После войны техника в наших шахтах обновилась, шагнула вперед. Зарубка угля, отбойка, доставка, погрузка в вагоны механизированы, а это были тяжелые, трудоемкие работы. Во многих шахтах угольные, струги двадцатисантиметровой стружкой отрезают уголь от пласта, породопогрузочные машины помогают удалять породу при проходке новых штреков.
Особая машина сама прокладывает ходы-тоннели диаметром в три метра, электрические поезда подвозят шахтеров поближе к забою, вводятся металлические крепления, лампы дневного света разгоняют, мрак и вконец отнимают у шахты облик подземелья.
Появились первые гидрошахты, где уголь отбивают струи водометов — тонну в минуту.
Механизация угледобычи все более усиливается. Главный тон в шахтах начинает задавать советское изобретение — угольный комбайн. Еще недавно он работал только на мощных пологих пластах, а теперь созданы комбайны для пластов крутых и тонких.
Там, где еще не применяется комбайн, уголь отбивают от пласта механизмами — отбойным молотком или врубовой машиной, убирают же лопатой. А комбайн не только механизирует отбойку, но и устраняет труд навалоотбойщика, вручную грузящего отбитый уголь на лоток конвейера.
С гулом, в ярком свете прожектора, движется машина по лаве и сразу подрубает уголь, отбивает и сама же валит на конвейер. За три минуты комбайн добывает столько угля, сколько шахтер с обушком в дореволюционном Донбассе вырубал за целый день.
Важнейшие центры каменноугольной промышленности прежде и теперь.
Угольный поток льется в вагонетки, те бегут за электровозом к подъемнику, подъемник выносит уголь наверх к бункерам, а бункеры ссыпают его в железнодорожные вагоны. И поезда увозят уголь с шахты, где на всем пути человек к нему не прикасался.
Когда в уборке отбитого угля и в креплении шахт будут обходиться без ручного труда, механизация станет комплексной, полной. А комплексная механизация позволит в дальнейшем перейти к автоматизации.
Наш советский Донбасс по облику трудно сопоставить с прежним, дореволюционным. Здесь ярко сказался весь взлет нашей техники, отразились все перемены в рабочем быту. Недаром Донбасс был родиной стахановского движения. Недаром именно в Донбассе придумали угольный комбайн.
Уже до Великой Отечественной войны это был один из самых мощных промышленных узлов всего мира. Индустриальная ткань здесь чрезвычайно плотна. Шахты — одна за другой. Конусы отвалов — как черные сопки. Тут же башни-домны с баллонами кауперов. Рядом — частоколы дымных труб над мартенами. Вереницами — цехи машиностроительных и химических заводов, механических мастерских. Соляные шахты, ртутные рудники, известняковые выработки, песчаные карьеры. Частые вкрапления жилых построек — то большие города, то мелкие рабочие поселки с белыми домиками и впервые появившейся зеленью. Людей, связанных только с угледобычей, в этих городах и поселках до войны жило больше миллиона.
Донбасс был переплетен сетями электропередач, пронизан нитями рельсов, по которым то и дело проносились составы с углем, металлом, машинами, нефтью. Лязг металла, скрип лебедок, свист пара, грохот поездов.
Гитлеровцы, отступая, залили шахты водой, взорвали и опрокинули домны, спалили дома. Они рассчитывали вывести Донбасс из строя на десятки лет.
Но советские люди быстро возродили Донбасс и притом вооружили его еще более совершенной техникой.
Восстановление разрушенного Донбасса было великой битвой, подвигом, мирным Сталинградом. Особой медалью награждала страна героев этой битвы. От победы в Донбассе зависело многое. Без него трудно было восстановить и двинуть дальше все наше народное хозяйство.
А возродить угольный Донбасс — это значило откачать из шахт 650 миллионов кубометров воды: все равно, что вычерпать озеро с зеркалом в 65 квадратных километров и в 10 метров глубиной.
Возродить Донбасс — означало восстановить более 2 500 километров заваленных горных выработок: все равно, что пройти и закрепить подземный ход от Белого моря до Черного.
Разгорелось мирное сражение за уголь. В руках не винтовка, а отбойный молоток. Человек управляет не танком, а сильным насосом. Он не гранату бросает, а кладет кирпич. Но это — сражение, самоотверженность, полное подчинение себя великой общей цели.
Быстрота возрождения Донбасса не имеет сравнений в истории техники. В Сталинской области, одной из двух украинских областей Донбасса, сохранилось лишь несколько шахт. В первые дни после освобождения — в сентябре 1943 года — они давали едва 0,6 процента довоенной добычи. Через три месяца угледобыча в Сталинской области достигла 10 процентов от довоенного уровня. Через полгода — 17 процентов. Через год — 25 процентов…
В год окончания войны угледобыча в Донбассе составляла уже половину довоенной. К концу 1949 года, раньше, чем намечалось планом послевоенной пятилетки, добыча угля достигла довоенного уровня. А в 1952 году, в дни XIX съезда Коммунистической партии, Донбасс давал уже на 24 процента больше угля, чем накануне войны. Он снова стал самым крупным угольным бассейном страны.
Однако в Донбассе, как и в ряде других угольных бассейнов, при всех достижениях еще есть недостатки: велика доля ручного труда на вспомогательных работах, медленно растет производительность труда.
За годы пятилеток не только облик Донбасса изменился — изменилась и роль его в стране. Значение Донбасса увеличилось: он стал питать углем не только Юг и Центр, но и Ленинград и вновь созданную промышленность Северного Кавказа, Крыма, Поволжья. Расположенный в густонаселенной части страны, где много заводов, железных дорог и городов, Донбасс продолжал оставаться нашей главной «кочегаркой». Но в то же время его удельный вес уменьшился: перед первой мировой войной Донбасс давал 87 процентов угля, добываемого в стране, а перед Великой Отечественной войной — лишь 57. В сопоставлении двух цифр — «87» и «57» — краткий итог всей новой географии угля в Советском Союзе, ее резюме, сжатый вывод. Эти цифры говорят: старый район рос быстро, а новые, молодые районы росли еще быстрей. Эти цифры говорят: на востоке страны появилась новая индустрия и вызвала появление новых угольных баз.
На XVII съезде партии Сталин сказал: «…превратить Кузбасс во второй Донбасс». Так и было сделано.
Вся угледобыча дореволюционного Кузбасса умещалась в тендерах сибирских паровозов. К его богатствам только притронулись. У промышленников царской России не хватило сил вызвать к жизни бассейн, единственный в мире по качеству, по калорийности угля.
В Кузбассе в несколько раз больше угля, чем в Англии, которая слыла «кочегаркой мира». Кузнецкие угли лежат близко к поверхности, и их добыча дешева. Они годны и для топок, и на доменную плавку, и на химию. Эти угли дают мало золы, в них мало серы. Мощность пластов иной раз достигает высоты пятиэтажного дома. Приходится решать, как вести работу в этом сплошном теле угля.
Когда-то, в первые годы революции, рабочие Кузбасса просили у Ленина электрическую станцию. Тогда им смогли выделить лишь динамо-машину из московского Малого театра. А сейчас Кузбасс один дает больше угли, чем давала вся царская Россия. И техника здесь перед войной в целом стояла даже выше, чем в Донбассе, — ведь почти все шахты были построены и оборудованы недавно, при советской власти.
На угле Кузбасса в глубине Сибири выросла промышленность: кокс, сталь, азот, ферросплавы, алюминий, машины… Но дело не только в числе новых машин и добытых тонн. Дело не только в том, что крупнейшая шахта Кузбасса может давать тонну угля каждые десять секунд. Для нас важно и то, что эти шахты вырастили новых людей. Уголь Кузбасса помог поднять Сибирь на новый уровень культуры.
В трудные военные годы, когда Донбасс вышел из строя, угледобыча в Кузбассе возросла почти в полтора раза. Подъемники кузнецких шахт выдержали небывалую нагрузку. Но машины выдержали ее потому, что выдержали люди.
В Караганде, тоже за Уралом, от дореволюционных времен нам достались две шахтенки — одна взорванная, другая затопленная. В первой пятилетке сюда прибыли эшелоны с донецким оборудованием, с донецкими техниками. А в Донбасс отправились казахи учиться угольному делу. Так с помощью старого района родился новый. Русские и украинцы помогли казахам. Караганда стала третьей угольной базой Союза.
Кузбасс и Караганда нанесли решающий удар старой, уродливой, однобокой географии угля. Промышленности Востока, прежде всего Урала и Сибири, они дали трамплин для прыжка. Они поставили все дело индустриального подъема восточных районов на реальную, прочную основу.
И чем дальше, тем эта основа становится прочнее. В Кузбассе, в Караганде, на Урале, в Чаремхове и в других восточных угольных бассейнах в начале пятой пятилетки добывалось в два с лишним раза больше угля, чем в довоенное время. Восток дает уже почти половину всего советского угля.
Но промышленность растет не только на Востоке — она растет и на Севере. Угля потребовали заводы, суда и паровозы Архангельска, Мурманска, Котласа, а главное — Ленинграда, который не хотел зависеть от Донбасса: Донбассу и без того хватало потребителей. И вот была создана северная база — Печорский углепромышленный район.
Перед войной этот новый очаг энергетики еще только зарождался. Но тяготы войны не приостановили его роста — напротив, они его ускорили. Мешали, но оказались бессильными отдаленность, пустынность, холод.
Сильным ударом советские люди раскроили бездорожную тайгу, болотистую тундру и к самому Полярному кругу по прямой, через дебри и реки, метнули стальную стрелу рельсов. Первый поезд пришел на Воркуту в конце 1941 года.
Закладывались все новые и новые шахты. Воздвигалась теплоэлектроцентраль. Строился город.
Последний снег здесь тает только в конце июня, заморозки приходят уже в августе — три месяца на весну, лето и осень. Остальное время — зима, с северным сиянием, с морозами в сорок и пятьдесят градусов, с ураганами, мчащимися со скоростью сорок метров в секунду.
Шахты проложены в твердой, вечномерзлой земле. Весь путь угля из шахты до железнодорожного бункера идет по утепленным галереям.
Возмещая потерю Донбасса, Воркута посылала уголь на юг. Город Ленина, скованный блокадой, был согрет этим углем холодного Севера.
Нескудеющим потоком идет печорский уголь в промышленные центры страны и сейчас, в годы послевоенных пятилеток.
Донбасс, Кузбасс, Караганда, Воркута посылают свои угольные эшелоны за сотни, даже за тысячи километров. Уголь сильно загружает железные дороги: он составляет 28 процентов всех железнодорожных перевозок.
Не все эти перевозки угля неизбежны. Надо искать и разрабатывать уголь на местах. Если местным углем не всегда можно заменить донецкий или кузнецкий уголь для домен, то можно пустить его в топки, коммунистической партией поставлена задача — усилить добычу местных углей.
И она усиливается. Удельный вес Донбасса упал не только из-за роста всесоюзных угольных баз — Кузбасса и Караганды, но и потому, что шахты более мелких углеразработок поднялись по всей стране.
Хоть и недостаточно еще добываем мы местного угля, хоть и много еще у нас неосвоенных угольных залежей, но все же теперь становится все меньше областей, где не были бы созданы собственные копи.
Все больше и больше своего угля добывает Урал. Старый Кизел обновился, распространив шахты на вновь открытые окрестные месторождения, где выросли новые города: Гремячинск, Коспаш, Углеуральск и другие. И здесь дело ускорили нужды обороны: только за два последних военных года было добыто больше угля, чем за 120 лет дореволюционного существования Кизела. Под Челябинском шахтеры вскрывают новые угольные карьеры, чтобы брать уголь с поверхности ковшами могучих экскаваторов. Открытая добыча «разрезами» — новшество, все чаще применяемое: и легче и дешевле. Постоянно рождаются на Урале и новые разработки: появилась Волчанка на севере, развернулись Куюргазинские копи на юге… Если мерить дореволюционными Донбассами, то Урал создал свой «Донбасс».
И так везде. Угольную «кочегарку» в Ангрене создал Узбекистан, Грузия развивает Ткварчели и Ткибули. К западу от Днепра Украина разрабатывает бурые угли. В полосе Великой Сибирской магистрали выросли Букачача в Забайкалье, Райчихинск и Артем на Дальнем Востоке.
Ленинград получает уголь издалека — сначала почти целиком привозили из Донбасса, сейчас много привозят из Воркуты. От Донбасса — 1700 километров, от Воркуты — около 2 500… Район Ленинграда, северо-запад Русской равнины, считался бедным залежами угля. Но теперь это мнение отброшено. Здесь приближается к поверхности северный край тех угольных пластов, которые вскрыты в Подмосковном бассейне. И на северо-западе дальнепривозному углю помогает местный: кроме старых Боровичей, шахты теперь есть на Валдае, на Смоленщине.
В послевоенное время на карте угольной промышленности появляются дальневосточный Буреинский бассейн, киргизский Узген, туркменский Кугитанг, казахский Экибастуз… Лишь Черноземный центр, Белоруссия, Прибалтика, Поволжье да еще некоторые другие районы не могли обзавестись своим углем.
Самый большой из местных угольных бассейнов — Подмосковный. Это «местный» бассейн для Центра, Но «место», которое он призван питать углем, так насыщено индустрией, что значение Мосбасса, по существу, всесоюзное.
Пути завоза топлива прежде и теперь.
Уголь Подмосковья низкосортный. Он дает много золы и сравнительно мало тепла и потому непригоден для дальних перевозок. Но дальние перевозки ему и не нужны: совсем рядом такие крупные потребители, как электрические станции «Мосэнерго», заводы Москвы, Тулы, Подольска, Ногинска.
Рост Подмосковного бассейна поразителен. До революции за три месяца он едва добывал столько, сколько Донбасс за один день. А теперь он сам стал «подмосковным Донбассом». В дни XIX съезда партии Мосбасс давал почти в три с половиной раза больше угля, чем накануне войны.
Донецкий бассейн за послевоенное время не только восстановил свою мощь, но значительно усилил ее. И все же оказалось, что удельный вес Донбасса составил не 87 процентов как было до революции, и не 57, как было перед войной, а меньше.
Это значит, что в стране растут и крепнут новые угольные центры — младшие братья Донбасса. География углеснабжения продолжает выравниваться. Комплексность хозяйства районов усиливается.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.