3-й эпизод

/Сцена/ СЕРЕБРЯНОЕ ПЛАТЬЕ

Вечер. Татаров. Трегубова.

Трегубова отступает от манекенши. Пауза.

[Подходит, вырезывает декольте].

Татаров (пальто на руке). Я вошел к ней вскоре после вас (Ремизова пошла), но оказалось, что советское посольство уже приставило к ней чекиста. (Ремизова повернулась.) Я не успел сказать двух слов, как он стал угрожать мне. Выхватил револьвер.

Трегубова всплескивает руками.

Переход Ремизовой. Раздевает Мартинсона.

(Оскорбленный, с возмущением и одновременно с некоторой завистью.) Бандит!

Трегубова. Господи. Вы пугаете меня. (Отходит к работе.)

Татаров (отход вправо и ходит по диагонали. Раздраженно). Я ушел ни с чем. Но если бы при ней не было бы чекиста, я заставил бы ее разговориться.

Трегубова. Она очень горда. (Поворот манекена. 28.III.) Она сказала, что не со всеми русскими в Париже ей хотелось бы разговаривать.

Татаров. С эмигрантами?

Трегубова. Да.

Татаров. Этой гордости хватит на неделю. Видели мы много праведников из советского рая, которые, подышав воздухом Парижа, отказывались, и навсегда, от своей веры.

Трегубова. Мне показалось, что она очень горда.

Татаров. (Ремизова пошла за ним.) Святая в стране соблазнов. Не верю. Не верю. Мы ее скрутим.

Трегубова. Николай Иванович!

Татаров. Что? Вы думаете, не удастся? Или — что? Я не понимаю, не понимаю ваших остановившихся глаз. Почему вы на меня так смотрите? Не удастся? Поверните к черту эту тускнеющую бирюзу!

Трегубова. Я подумала о другом.

Татаров. О чем?

Трегубова. Если вы в состоянии так ненавидеть, это значит, что вы можете очень сильно любить.

Татаров молчит.

Ремизова два шага — руку на Татарова.

Николай Иванович, а меня вы не любите и никогда не любили.

Татаров молчит.

Ну, не надо, не сердитесь. Я не буду говорить об этом.

Татаров (к столу, пересматривает книги). Чтобы читать у нее в душе, к ней приставили ангела с револьвером. (Газету берет, читает.) Приставьте меня к ней, а не чекиста, и тогда обнаружатся все ее тайны.

Трегубова. Она была юной девушкой, когда вы бежали из России. Разве вы ее знали на родине?

Татаров (у стола). Знал!

Трегубова. Все может быть. Ваше прошлое мне неизвестно, Николай Иванович. (К манекенщице.) Вы свободны.

Манекенщица ушла. Рем/изова/ на кресло села.

Ответьте мне, скажите мне: может быть, эта актриса ваша дочь?

Пауза.

Татаров (ходит). Может быть, может быть.

Трегубова (с чувством большого волнения). Это правда?

Татаров. А может быть, племянница.

Трегубова. Ваша племянница?

Татаров. А может быть, и не моя, а другого адвоката, похожего на меня.

Трегубова. Какого адвоката?

Татаров. Или не адвоката. Может быть, директора банка, или члена земской управы, или профессора. Не все ли равно. (Подход/ит/ к ней.) Чего тут не понимать? Русские интеллигенты, мы из одного племени с ней. Но случилось так, что я жалкий изгнанник, а она — высокомерная гостья с моей родины. Я не верю в ее высокомерность. Я знаю, что она несчастна. И пусть она будет немая, как… вот это зеркало, но я все-таки услышу ее голос. Я заставлю ее кричать о своей тоске.

Трегубова. Может оказаться, что ваше подозрение неправильно. (Разрезает.)

Татаров (встал около нее). Вам кажется, что она честна?

Трегубова. Да. Вы сами читали мне статьи о ней. Как ее ценят большевики.

Татаров. И все-таки она лжет им. Я докажу это.

Трегубова. Она была в фаворе.

Татаров. Тем интереснее опыт. [Да, она была в фаворе. Ей разрешалось многое. Она ставила «Гамлета». Подумайте, «Гамлета» — в стране, где искусство низведено до агитации за разведение свиней, за рытье силосных ям… Советская власть избаловала ее. И все-таки я утверждаю, что, несмотря ни на что, самым пылким ее желанием было бежать сюда.] Знаменитая актриса из страны рабов закричит миру: не верьте, не верьте моей славе! Я получила ее за отказ мыслить. Не верьте моей свободе: я была рабом, несмотря ни на что.

Трегубова (переносит материю). Разве рабы такие? Это счастливая женщина по виду.

Татаров. Счастливая? Гордая? Неподкупная?

Трегубова. Да. Мне так кажется.

Татаров. Праведница? Без греха?

Трегубова. Да.

Татаров. Я убежден, что грех у нее есть. А если его нет, то я его выдумаю.

Пауза.

Ее пригласили на этот пресловутый бал. Это уже большой козырь.

Трегубова. Она отказалась от платья.

Татаров (у стола). Потому что сперва пришло платье, потом приглашение. Если бы наоборот…

Трегубова. У нее нет денег.

Татаров. А! Это второй козырь[352]. Придумал! Гениальная мысль! Дайте ей платье в кредит. В платье, которое обшито кредитом, очень легко можно запутаться и упасть…

Трегубова (подходит к Татарову, медленно). Вы знаете, что вам я ни в чем не могу отказать. Но я боюсь.

Татаров. Чего? (6.IV.31 г.)

Трегубова. Вы сказали о ней: красавица из страны нищих. Ответьте мне: вы влюбились в нее?

Татаров. А! (Швырнул книгу.)

Входит Дмитрий Кизеветтер, молодой худощавый блондин, лет двадцати пяти. Сел.

Трегубова (переход к Кизеветтеру с материей).

Зачем вы пришли, Дмитрий?

Кизеветтер. Я ищу тебя, Николай.

Трегубова (идя за зеркало). Я вас просила, Николай Иванович, не назначать этому человеку свиданий у меня в доме.

Татаров. Он живет со мной, потому что он сирота и нищий. Вы же знаете, его отец, Павел Кизеветтер, был моим другом. Он с отцом бежал сюда, когда ему было двенадцать лет.

Трегубова. У вас есть свой дом.

Татаров. А в вашем доме? Я не могу принимать того, кто мне мил? А?

Трегубова. Я его боюсь (переход к креслу).

Татаров. Понимаю. Вы отказываетесь от дружбы со мной.

Трегубова (вышла к креслу). Вы меня измучили.

Башк/атов/ встает.

Кизеветтер. Тетушка боится меня. Ха-ха! Почему она боится меня?

Трегубова (к Татарову). Разве вы не видите, что он безумный?

Татаров. Глупости.

Кизеветтер. В чем же безумие мое?

Трегубова (тихо). Я не хочу, чтобы вы бывали здесь.

Кизеветтер. В чем же безумие мое?

Трегубова. Оставьте меня (плачет).

Молчание.

Татаров. Тише. Лидочка, бросьте. Ну, дайте руку. (Берет ее руку, целует. Поднимает ее голову и целует в губы.) Ну, успокойтесь, успокойтесь. (Посадил Р/емизову/ на кресло.) Отнеситесь к Диме ласковей. Он безработный. Думаете ли вы об этом? Ведь их рассчитали пять тысяч.

Кизеветтер. В кого мне стрелять за то, что меня рассчитали?

Татаров. В советского посла.

Трегубова (переход за кресло). Зачем вы говорите безумному такие вещи?

Татаров (пафосно, страстно, позируя). Европа ослепла. Дайте мне трибуну. Я закричу в глаза Европы: большевизм вторгается в тебя. Дешевый хлеб…[353] Каждое зерно советской пшеницы — бацилла рака. [Каждое зерно — новый безработный.] Европа, ты слышишь? Он съест тебя изнутри, рак безработицы. Дайте мне трибуну! Римский папа! Хм… Наденьте на меня тиару и далматик Римского папы… А? Я — я, а не он, жирный итальянец в очках, должен призывать ее на борьбу с большевиками.

Кизеветтер (смех). Ты бы хорош был в тиаре!

Татаров медленно уходит и садится за стол.

А тетушка смотрит на меня с ужасом. Она удивляется: Дима шутит. (С ненавистью самобичевания.) Я ведь ребенок, тетушка, совсем ребенок, воспитанник кадетского корпуса. И главное, добрый, очень добрый. Я никого не хочу убивать. Честное слово. И почему это я такие серьезные мысли должен продумывать, а?

Молчание.

Слышишь, Николай Иванович?

Татаров. Ну… (9.IV.)

Кизеветтер. Молодость — а?

Татаров. Ну…

Кизеветтер. Неужели молодым всегда приходилось продумывать такие трудные, кровавые мысли. А? Молодость. Всегда так бывало с молодыми, или бывало иначе? Шопен. Молодой Шопен, он тоже так странно жил? (9.IV.)

Татаров. Молодой Шопен жил на острове Майорка. У него была чахотка.

Кизеветтер (встал). Чудно. Чудно. Чудно. Своя кровь льется из своего горла (Сильно, нервно, яростно, рвя воротник.) А почему я [должен] не могу лить чужую кровь из чужого горла? А?

Трегубова (переходя к Татарову). Он бредит. Разве вы не слышите?

Кизеветтер. Я, например, ни разу в жизни не видел звездного неба в телескоп. Почему? Почему моей молодости не положено было смотреть в телескоп?

Трегубова. Я не могу слушать его.

Кизеветтер. А? А? У меня нет галстука. А галстуков сколько угодно. Денег у меня нет! А у кого деньги? Раздайте всем деньги! А? Слишком много населения, и слишком мало денег. Если население увеличивается, его надо уничтожать. Делайте войну! (Сел. Молчание.) Или, например, у меня никогда не было невесты. А? Я хочу, чтобы у меня была невеста.

Татаров (встал — к креслу). У тебя никогда не будет невесты.

Кизеветтер. Что? Почему? (Подход/ит/ к Татарову.) Почему? Почему? Почему?

Татаров. Потому что распалась связь времен[354].

Кизеветтер (кричит сухо, нервно). В кого мне стрелять, оттого что распалась связь времен? В кого стрелять?

Татаров. В себя.

Трегубова. Уходите. Вы слышите? Уходите. (9.IV.31.)

Татаров. Ну, успокойтесь! Дима. Ступай. (Кизеветтер — к стулу.) Подожди меня на скамье.

Кизеветтер (берет шляпу, бумажник, идет, пугает Трегубову). А тетушка боится меня!

Большая сцена ухода.

Кизеветтер уходит. Молчание.

Трегубова. Вы собираетесь уходить? Я думала, что вы переночуете.

Татаров (диктуя). Выслушайте меня внимательно. Завтра вы отправитесь в пансион. Возьмете с собой лучшие платья.

Трегубова. Я ей показала одно, которое она назвала серебряным. (Вытаскивает на середину сцены коробку.)

Татаров. Это магическая коробка. Вы не умеете мыслить символами, Лида. Эти блестки и нити, этот мерцающий воздух — знаете ли вы, что это такое? Это то, о чем запрещено думать в России. Это желание жить для самого себя, для своего богатства и славы, это человечно, и называется это — легкая промышленность… Это вальс, звучащий за чужими окнами, это бал, на который очень хочется попасть. Это — сказка о Золушке[355].

Трегубова. Вы так нежно меня поцеловали давеча. Я хочу вернуть вам долг. (Целует его.)

Татаров. Вы говорите: праведница, честность, преданность, неподкупность. Вы увидели на ней нити и блестки, которых на самом деле нет. И большевики, которым это выгодно, видят на ней этот наряд честности и неподкупности. А мне ведь ясно: королева-то голая[356]. И только теперь мы ее покажем миру в ее истинном виде, когда наденем на нее ваше платье. Ваше серебряное платье!

Трегубова. Вы меня очень нежно поцеловали, и я хочу вам вернуть долг с процентами. (Целует его.)

Татаров. Впустите ее в вашу коробку еще раз, скажите, что все это даром, и она сойдет с ума.

Стук в дверь.

Трегубова. Войдите.

Входит прислуга.

Горничная. Мадам, к вам кто-то.

Трегубова. Просите.

Входит Леля и становится на пороге.

Татаров выходит на передний план. Садится в кресло спиной к сцене. Надевает очки.

А… Прошу.

Леля. Вы узнаете меня?

Трегубова. Да! Г/оспо/жа Гончарова. Пожалуйста, прошу вас. (28.III.)

Леля. Я узнала ваш адрес у хозяйки пансиона.

Трегубова. Садитесь, будьте любезны. (К столу боль/шому/.)

Леля. Мне нужно платье.

Трегубова. Я рада вам служить, мадам. (Переход к Леле.)

Леля. Но дело в том, что (замялась)… хозяйка говорила мне, что вы допускаете кредит.

Трегубова. Да, мадам.

Леля. Я бы хотела то… (переход к кубу. Мнется.)

Трегубова. Серебряное?

Леля. Да.

Татаров. С кем вы говорите, Лида?

Леля привстала. Насторожилась.

Трегубова. Дама пришла за платьем.

Татаров. Я дремал.

Леля смущена присутствием постороннего.

Трегубова (успокоительно). Это мой муж.

Леля повернулась к кубу. Трегубова зажгла свет.

Татаров. Простите, пожалуйста, что я сижу к вам спиной. Но вы расположились среди яркого света, а свет вредит моему зрению.

Леля. Пожалуйста.

Пауза.

Трегубова. Итак, мадам, померяем.

Леля. Давайте.

Трегубова. Вот сюда. (Указывает на комод.)

Леля, унося чемоданчик, и Трегубова уходят в отгороженное место, где начинается примерка.

Вальс.

Вы собираетесь на бал, мадам?

Леля. Да, я предполагала.

Трегубова. В России балов не бывает?

Леля. Нет! Не бывает.

Трегубова. Теперь вы побываете на балу.

Пауза.

Татаров (встал, подходит к зеркалу). Когда вальс звенит за чужими окнами, человек думает о своей жизни.

Пауза. Уходит на место.

Ремизова выбег/ает/ к Мартинсону.

Леля. Чем занимается ваш супруг?

Татаров. Я? Пишу сказки.

Леля. Вы давно покинули Россию?

Татаров (врет). Еще до войны, когда мир был чрезвычайно велик и доступен[357]. (Пауза.) Советские дети читают сказки?

Рем/изова/ вых/одит/ с материей.

Леля. Смотря какие.

Татаров. Например, о гадком утенке.

Леля. О гадком утенке? Не читают.

Татаров. Почему? Прекрасная сказка. Помните, его клевали — он молчал. Помните? Его унижали — он надеялся. У него была тайна. Он знал, что он лучше всех. Он ждал: наступит срок — и я буду отомщен.

Ремизова выходит и повертывает зеркало, уходит за Лелей и выводи ее на сцену.

И оказалось, что он был лебедем, этот одинокий гордый утенок. И когда прилетели лебеди, он улетел вместе с ними, сверкая серебряными крыльями.

Ремизова. Пожалуйста.

Леля. Это типичная агитка мелкой буржуазии.

Татаров (переход к стулу налево). Как вы говорите?

Леля. Мелкий буржуа Андерсен воплотил мечту мелких буржуа. Сделаться лебедем — это значит разбогатеть. Не правда ли? Подняться надо всеми. Это и есть мечта мелкого буржуа. Терпеть лишения, копить денежки, таиться, хитрить и потом, разбогатев, приобрести могущество и власть и стать капиталистом. Это сказка капиталистической Европы. (28.III. Чуть-чуть демонстративно.)

Ремизова показывает, чтобы она прошлась.

Трегубова. Пройдитесь, пожалуйста.

Райх — переход к столу.

Татаров. В Европе каждый гадкий утенок может превратиться в лебедя. А что делается с русскими гадкими утятами?

Леля. В России стараются, во-первых, чтобы не было утят гадких. Их тщательно выхаживают. В лебедей они не превращаются. Наоборот, они превращаются в прекрасных толстых уток. И тогда их экспортируют. А тут уже начинается новая сказка капиталистического мира. (28.III. То же, что в первый раз.)

Татаров. Какая?

Леля (перемещение). Сказка о советском экспорте. (Села на стул.)

Татаров молчит.

Трегубова (обошла, встала. Загородила Мартинсона, Атьясова — к манекену. Громче, о фраке — быстрее). Какие платья теперь шьют в России? Короткие или длинные?

Леля. По-моему, какие-то средние.

Трегубова. А какой материал в моде?

Леля. Где?

Трегубова. В России, мадам.

Леля. В России? Чугун в моде.

Молчание.

Р/емизова/ — переход к /нрзб/.

Леля встала, идет за кулисы. Переодевается.

Через зеркало.

Трегубова. А какие платья носят по вечерам?

Леля. Кажется, утренние.

Трегубова. А в театр?

Леля. В театр ходят и в валенках.

Трегубова. Как? Во фраке и в валенках?

Леля. Нет. Только в валенках.

Трегубова. Почему? Потому что не любят фраков?

Леля. Нет. Потому что любят театр.

Татаров (встал). Это правда, что в России уничтожают интеллигенцию?

Леля. Как — уничтожают?

Татаров. Физически.

Леля. Расстреливают?

Татаров. Да. (Кашне бросает на стол.)

Леля (тоже громче). Расстреливают тех, кто мешает строить социализм. А иногда прощают даже прямых врагов.

Татаров. Я стою в стороне от политических споров, но говорят, что большевики расстреливают лучших людей России.

Леля. Теперь ведь России нет.

Татаров. Как — нет России?

Леля. Есть Союз Советских Социалистических Республик.

Татаров. Ну, да. Новое название.

Леля. Нет, это иначе. Если завтра произойдет революция в Европе. Скажем, в Польше или в Германии. Тогда эта часть войдет в состав Союза. Какая же это Россия, если это Польша или Германия? Таким образом, советская территория не есть понятие географическое.

Татаров. А какое же? (Снял пальто на авансцене.)

Леля. Диалектическое. Поэтому и качества людей надо расценивать диалектически. Вы понимаете? А с диалектической точки зрения самый хороший человек может оказаться негодяем.

Татаров. Так, я удовлетворен. Следовательно, некоторые расстрелы вы оправдываете?

Леля. Да. (28.III. «Безусловно!»)

Татаров. И не считаете их преступлениями советской власти?

Леля (выходя). Я вообще не знаю преступлений советской власти. Наоборот, я могу вам прочесть длинный список ее благодеяний.

Татаров. Назовите хотя бы одно.

Леля. Только приехав сюда, я поняла многое. Я вернусь домой со списком преступлений власти капиталистов. Вот хотя бы о детях, о которых мы только что говорили. Знаете ли вы, что в России разбит камень брачных законов? Ведь мы, русские, уже привыкли к этому, как-то не думаем об этом. А у вас существуют незаконные дети! Т/о/ е/сть/ религия и власть казнят ребенка, зачатого любимой от любимого, но без помощи церкви. Вот почему у вас так много гадких утят! У нас гадких утят нет. Все наши дети — лебеди!

Татаров молчит.

Входит горничная Атьясова с пакетом.

(К Трегубовой.) По-моему, все в порядке. Платье мне очень нравится. Но теперь самое главное: это стоит…

Трегубова. Четыре тысячи франков.

Леля. Я заплачу вам на днях.

Татаров. Вы ждете денег из России?

Леля. Да. Кроме того, я думаю выступить один раз в мюзик-холле «Глобус».

Татаров. В каком жанре?

Леля. Я сыграю сцену из «Гамлета».

Трегубова. Будьте любезны, маленькую расписочку.

Леля (пудрится). Да, да. Конечно…

Татаров. У вас нет бумаги, Лида? У вас плохо поставлена канцелярия. Вот вам листок. (Вынимает из кармана блокнот, отрывает листок, передает Трегубовой.) Пишите. На той стороне. (Диктует. Трегубова пишет.) «Получила от портнихи, госпожи Трегубовой, платье ценою в 4000 франков…» Вставьте: бальное, «…бальное платье ценою в 4000 франков. Означенную сумму обязуюсь уплатить…» Когда?

Леля. Дня через три.

Татаров. Ну, пишите: «…в среду, восьмого сентября». Год и подпись.

Леля подходит. Р/емизова/ сажает Л/елю/ на стул.

Леля подписывается.

Трегубова. Благодарю вас.

Леля. Ну, вот. До свидания.

Трегубова. До свидания, мадам.

Татаров. Приветствую русскую.

Леля уходит со свертком, но без чемодана.

Вальс.

Трегубова. Ну, что ж, мой друг. Вы ошиблись в расчетах. Как видите, она патриотка своей новой родины. Она даже оправдывает расстрелы…

Татаров. И разглаживает при этом складки парижского платья.

Трегубова. У нее разгорелись щеки, когда она говорила о незаконных детях.

Татаров. Если гражданка советской страны громит буржуазию и в то же время мечтает попасть на бал буржуазии, я не слишком верю в ее искренность.

Трегубова. В этом платье у нее божественный вид.

Татаров. Это лебединое оперение появилось на утенке.

Трегубова. И он улетел.

Татаров. Оставив у вас в руке небольшое перышко. (Встает к столу.) Посмотрите, что напечатано на обратной стороне ее расписки.

Трегубова берет расписку, смотрит.

Она в громадном изумлении. Читает.

«Россия. Ежедневная газета. Орган объединенного комитета русских промышленников».

Татаров. Следовательно, ваша неподкупная расписалась на бланке эмигрантской газеты в получении бального платья. Это пикантно, не правда ли? Во всяком случае, неплохая сенсация для завтрашнего выпуска газеты. «Святая собирается на бал». (Снял газету с чемодана.)

Трегубова. А! Она забыла!

Татаров. Как вы говорите?

Трегубова. Сундучок забыла.

Татаров (переход к чемоданчику). Интересно. (Берет чемоданчик.)

Трегубова. Она сейчас вернется!!

Татаров раскрывает чемоданчик, роется в нем поспешно.

Нашел тетрадку, перелистал. Стук в дверь. Пауза.

Татаров прячет тетрадку за борт пиджака, возвращается к креслу.

Трегубова захлопывает чемодан.

Войдите.

Леля (входит). Простите, пожалуйста.

Трегубова. Вы забыли чемодан?

Леля. Да.

Трегубова. Не стоило беспокоиться, я бы прислала.

Леля. Ну, что вы. Спасибо. (Рукопожатие.) До свидания. (Уходит.)

Леля — к выходу. И выходя, встречается на пороге с Кизеветтером.

На одно мгновение они задерживаются друг против друга.

Она отброшена его стремительностью.

Он столбенеет, потрясенный ее возникновением.

И тотчас же она исчезает. Молчание.

Татаров (с тетрадкой). Я открыл ее тайну, Лида.

Трегубова. Это дневник?

Татаров. Вот грех, о котором я говорил.

К/онец/ м/узыки/.

Кизеветтер (твердо, к Мартинсону). Я прошу мне ответить, кто эта женщина, которая выбежала отсюда.

Татаров. Красавица из страны нищих.

Кизеветтер. Я еще раз прошу ответить — кто эта женщина?

Татаров. Твоя невеста.

Кизеветтер — переход под лампу, поворот к окну.

Вальс.

Мартинсон (перелистывает тетрадку.) А-а-а?! Список преступлений.

Звонок. Конец.