Ковбой Джек (Юрий Некрасов)
Ковбой Джек снимает голову.
На голове мальчишки — козлиный череп. Ковбой Джек щурится, пытаясь разглядеть, кто прячется под костяной маской. Глаз не видно. Шея скрыта перьями.
— Ковбо-о-ой Дже-е-ек, — тянет мальчишка, — тебе здесь не рады. Случится беда, если ты встретишь охотников.
— Ты явно ждал меня. — Кобыла Джека едва не падает от усталости, сам он с удовольствием сменил бы седло на перину, но на скале перед ним сидит некто в козлином черепе и болтает ногами. Что-то царапает ковбоя Джека. — Ты — Сломанное Перо?
— Дед сказал, ты поедешь этой дорогой.
— Старик по-прежнему любит красные пилюли?
Мальчишка скрипит и засовывает руки под маску.
— Да-а-а-а-а, если бы ты дал ему горсть-другую этих пилюль…
— Взамен я рассказываю историю, — предупреждает ковбой Джек и лезет в седельную сумку.
Колени мальчишки нетерпеливо стукаются друг о друга. Джек делает вид, что не замечает дрожи, которая хороводит в детском теле. Ковбой слезает с лошади и потягивается.
— Пару лет назад меня занесло в один городишко. Ты, наверное, даже не слыхал о таком. Таунчвилль. Маленькая, уютная дыра. Идеальное место, чтобы заснуть днем, раскрыв рот, и прямым экспрессом в Рай. Откуда там взялась белая оспа?! Детишки мерли, как тля. Священник голос сорвал, моля боженьку о пощаде. Когда я вошел в город, умерло уже восемь детей. Еще двадцать были больны, и оспа перекинулась на девушек. Потом случилось то же, что и везде. Вернее… ну, сам понимаешь… Люди были страшно напуганы. Про оспу даже думать забыли! Все стреляли, орали, искали виноватого. Гробовщик руки стер едва не по локоть, сколачивая новые гробы. Прошла неделя, за ней другая. Народ начал потихоньку успокаиваться. И тут священник вышел из своего храма и отправился по домам. Сперва с ножом. Потом обзавелся винчестером. Пять свежих душ отправил Пастырь своему небесному отцу. Его распяли эти добрые глупые люди, а он все кричал: «Лучше бы ваши дети умерли! Ушли на небеса невинными!» Не лучше, думается мне. Пусть живут.
Мальчишка ловит каждое слово и неосторожно наклоняется вперед. Ковбой Джек хватает его за босую пятку и стаскивает вниз. Череп слетает с головы. Из-под него выбиваются седые косы. На Джека смотрят два тусклых озера в окружении глубоких оврагов.
— Еще раз, всего пару пилюль. — Губы старика трясутся, а руки царапают запястья Джека.
— Ты очень устал, тебе надо поспать, — говорит ковбой и бьет рукоятью кольта в затылок.
Индеец падает. Кобыла Джека всхрапывает и отступает от тела.
Губы ковбоя Джека растрескались. Он не был с женщиной уже два месяца. В спине стреляет. А в паре миль к северу индейцы. Им тоже нужно помочь.
Ковбой Джек проясняет правила.
Ковбой Джек хромает пешком.
Ему сорок семь, и столько же индейцев пришлось уложить сегодня.
Солнце полирует плешь Джека. Потерял шляпу. Досада. Через пару часов кожа на голове сгорит и будет слезать еще неделю. Все станут над ним смеяться. Зато у него отменные сапоги!
Ковбой Джек входит в город.
В его рту могут смело селиться ящерицы. Его сапоги — посмешище и рвань. Его лысина — облезлое яйцо. Но у Джека отличное настроение.
Ковбой не разменивается на шелуху и сразу идет к салуну.
Сегодня он начнет с сердца, а уже после проверит тупики и закоулки.
Рядом с конторой шерифа, на крыльце аптеки сидит Олдмен. Теперь ему нет нужды уходить со своего поста. Обеды и ужины Ма приносит ему сюда. Завтраки для слабаков, твердит Олдмен. Он сразу же узнает Джека и даром, что не визжит, как подрезанный.
— Не подходи ко мне, смерть! — шипит он и закрывает глаза рукой. — Даже не смотри!
Джек вздыхает и садится рядом на крыльцо, снимает сапоги, вытряхивает песок, с сожалением вертит пальцем в дырах. Ставит сапоги рядом с тапками Олдмена.
— Прочь! Прочь! — задыхается Олдмен. — Не смотри на меня! — повторяет он, как заклинание. — Не смотри! Даже краем глаза! Даже на отражение!
Хорошая идея, думает ковбой Джек, вспоминая, что у него есть отполированный портсигар. Ему очень хочется как следует рассмотреть старого знакомца, обнять его, выпить вместе. Но Джек уважает старость, а Олдмен, почитай, само воплощение почтенного возраста.
— Я сейчас уйду, — говорит ковбой Джек. — Но ты же знаешь, сначала я должен рассказать тебе историю.
— Сыт твоими историями по горло! Убирайся! — неожиданно чисто кричит Олдмен.
Ковбой Джек удивленно поднимает бровь.
На улице пусто. Крик распахнул крылья и растворился в белом от зноя небе.
Ковбой Джек набивает трубку и начинает:
— Отец меня не любил, порол и даже хотел утопить разок. Но именно этот грубый и сволочной человек подарил мне Микки и Мэлори. — Ковбой Джек гладит кобуры, где мирно спят кольты. — Он же научил меня стрелять. Впрочем, по-настоящему стрелять мои револьверы стали только после встречи с ночным гостем. Я шел пешком почти месяц, была зима, и каждую ночь кто-то приходил к моему костру, пока я спал. Я слышал его запах. Обонял его дыхание. Я читал его шаги, его скрип, походку. Он копался в вещах и всегда что-то оставлял в моей сумке. Я просыпался, и там было пусто. Совсем. Даже если вчера я набил ее до отказа камнями или дичью. Я готовил завтрак и разговаривал с призраком. Я ругался с ним или жаловался на кривую судьбу. И ночью он вновь был со мной. Пока я не пересек горы. Там меня встретили люди. Скверные жадные люди с черным запахом изо рта. Они обнажили стволы, я достал свои. И Микки и Мэлори собрали урожай за пару секунд. Без меня. Я даже не успел погладить курки. И теперь они — мелкие зубастые демоны — сами решают, кому быть, а кому точка.
— Не трогай меня, — плачет Олдмен, — пожалуйста!
— Старый друг. — Ковбой Джек морщится от жалости и встает, его тень падает на тень Олдмена, и тот замирает в ужасе. — Так надо, дружище, — кривится ковбой Джек, он касается старика всего лишь тенью, но этого сейчас достаточно, — так надо.
Олдмен заваливается назад и начинает храпеть. Басовито, с наслаждением. Из аптеки выкатывается Ма, на ходу вытирает руки юбками, видит Олдмена и в ужасе бросается к нему, трясет за плечи. И медленно, как под водой, оседает рядом с ним.
Ковбой Джек стоит в очереди.
На второй этаж салуна кого попало не пускают.
Молли Мэлоун чертовски популярна, и вовсе не каждому обламывается отпить из ее родника.
Ковбой Джек встает у подножия лестницы и задирает голову. Пять пар глаз изучающе смотрят на него.
— Позвольте совсем малюсенькую байку? — Джек чешет плешь и являет собой анекдотичное зрелище: низенький, кривоногий, с непомерно широкими для своего роста плечами и облезающей лысиной, он похож на дикого фермера. — Когда решили строить железную дорогу от Сент-Гронидо и дальше, на север, пришла чахотка. Жадная, скорая. От нее сгорали дня за три, ей-богу, не вру! Я как раз ехал в почтовом дилижансе с мужиком, который должен был вбивать первый костыль в эту чертову железную дорогу, и сразу просек, что парень — не жилец. Больно страшно перхал кровью. Из-за него дилижанс постоянно останавливали, он выпрыгивал, схаркивал свою немочь, и мы катили дальше. Никак нельзя было его в пустыне бросать. Большая шишка. Подъехали мы к станции. Торжественный момент, а этот господин хороший вывалился на мэра Сент-Гронидо и наблевал кровищей прямо на парадный фрак, или что он там напялил?! Скандал. Мэру самому пришлось брать кувалду в руки. Он замахнулся… и у него изо рта ударил фонтан крови. И все, кто были там, тоже начали плеваться кровью. Мне стало так жутко, что я поднял этот проклятый костыль и вбил его. Потом пришлось выхаживать этих неудачников.
Мужчины отворачиваются.
Что взять с юродивого? Сапог, и тех нет.
Ковбой Джек поднимается по лестнице, и мужчины ведут себя по-разному. Кто-то возмущенно поднимает взгляд, таких ковбой хлопает по плечу, и они оседают позади, кто-то ищет кобуру, таким Джек наступает на ногу или щелкает по носу. Три-два-раз, пятеро счастливчиков лежат.
Ковбой Джек входит без стука.
Ковбой Джек отпивает из Грааля.
Молли выглядит отлично.
Сзади она просто сказка. Но стоит ей оглянуться, как мешки под глазами выдают ее с головой.
— Мерзавец! — колотит она Джека своими кулачками. — Подонок! Трус!
— Какой привычный набор, — шепчет ковбой Джек и подхватывает ее на руки.
Позже он лежит и выдыхает удовольствие в потолок. Все строго в соответствии с каноном: бахнуть три раза подряд, не роняя ствола, и подарить цветок. С последним промашка. Дарить кактус или колючку показалось ковбою не с руки.
— Ты просто дьявол, — шепчет Молли и крепче прижимается к ковбою. Тот курит и молчит. — Это ведь ты вылечил нас три года назад от Красной чумы? — Молли задает вопросы, на которые Джек не может дать ответов. — Ты тогда заглянул ко мне всего на миг. Я до сих пор помню тот поцелуй.
Спина ковбоя Джека блаженствует. Перина выше всяких похвал, несмотря на клопов. Пусть порадуются тоже, божьи твари.
— Это ведь не навсегда? — Моли поднимается на локте, пытается заглянуть ковбою в глаза. — Мы совсем перестали спать. И теперь никто не болеет. Это ведь пройдет?
— А ты хочешь? — Ковбой Джек не мог спросить такого, само вырвалось.
— Я любила свои сны. — Молли падает на спину. — В них нет тела.
— Давай я расскажу тебе малюсенькую историю, — бормочет Джек, проглатывая неожиданные слезы.
— Нет-нет-нет, ни за что!!! — кричит Молли и с дикой силой пытается заткнуть ему рот руками, но он успевает быстро выплюнуть:
— Любовь не умерла.
И Молли засыпает, разметав свои рыжие кудри по его плечу.
Ковбой Джек танцует в кордебалете.
Тела кто-то убрал.
Посреди салуна топчется несколько весьма грозных рыл, и все смотрят на ковбоя Джека.
Только сейчас он вспоминает, что совсем не умеет драться.
Рукава громил закатаны, кобуры пусты, значит, кому-то Джек понадобился живым.
— Парни, — преувеличенно бодро начинает Джек. — Есть такая история…
— Заткните ему пасть! — орет кто-то, кого ковбой не видит.
Джек прыгает на первого, пихает его, отталкивает, продолжая горланить:
— Розовый койот… видели индейцы… не боится… кусается…
Ковбой Джек получает стулом по уху, здоровается с полом и на несколько секунд затыкается, пока не чувствует, как в рот ему лезет сырая плотная тряпка.
— Дети… бегут за койотом… кусает… болеют…
Колено Джека находит пах одного из громил. Ковбой слышит вопль. Удачный канкан!
Сразу несколько рук хватает ковбоя Джека. Ноги грубо опутывает веревка.
— Шаман… поймать койота… убить… да!.. все равно… болеют…
— На том свете доскажешь. — В поле зрения Джека появляется перевернутое лицо. Ковбой предпочел бы его никогда не видеть, но когда-то сам дал этому лицу шанс.
— Привет, Бадди, — улыбается ковбой Джек кровавым полумесяцем рта и торопится дожевать словесную кашу, — я пришел к ним, но они мне…
Голова лопается, и звуки выходят из нее с шипением и свистом.
Ковбой Джек отходит на задний план.
Ковбой Джек замахивается на святое.
Посреди пустыни стоит церковь.
Святой отец выходит на крыльцо и мочится, не сходя с него.
Из-под рясы торчат жилистые татуированные руки.
Святой отец сплевывает и корит бога грязными словами. Бог, по обыкновению, не обращает на него внимания.
К вечеру приезжает Бадди Хардин со своими ребятами и гробом.
— Падаль мне зачем? — кричит священник.
Бадди молча бьет его тыльной стороной ладони, отбивает руку, и оба отворачиваются, морщатся, ненавидя друг друга.
Гроб заносят в церковь, и Бадди требует, чтобы святой отец отпел мертвеца.
— Да пошел ты, Стручок Хардин! — вновь повышает голос татуированный священник.
В храме господнем он чувствует себя более уверенно. Босс смотрит. Не такой же он кусок дерьма, этот бог, чтобы дать своему слуге сдохнуть прямо в церкви. Священник забыл, как укокошил здесь старика и служку. Бывает.
Бадди покрывается пятнами.
Стручок! Он обещал. Никому не простит этого прозвища!
Но быстро берет себя в руки. Дело сделано, теперь надо похоронить святого человека как подобает.
Ковбой Джек не похож на труп. Он как будто даже дышит.
— Да он же спит! — цедит священник и заносит над телом подсвечник, будто собирается довершить начатое Бадди.
Джек открывает глаза и говорит фальшивому святоше прямо в склоненное лицо:
— Сначала — сказка, потом — прикосновение! Или наоборот, неважно.
Ребятки подхватываются в стволы, но ковбой опрокидывает гроб и ползет за кафедру. Пули открывают стигматы у святых на иконах.
— Розовый койот заманивал детишек индейцев, кусал их и убегал. Они возвращались домой и приносили заразу. Та била только взрослых мужчин. Сначала отказывали ноги. Потом кишечник. Следом кости схватывались, будто цементом. Я вылечил их, но они вряд ли были этому рады. Как и вы.
Джек поднимается в полный рост. Бандиты вскидываются, но замирают, видя, что руки ковбоя пусты.
— Крещу вас сном, дети мои, — улыбается Джек и стряхивает на них две горсти святой воды пополам со своей кровью. Бадди понимает все раньше прочих и пытается бежать, но одна капля оказывается быстрее его ног.
Священник забивается под лавку и скулит оттуда.
Ковбой Джек переворачивает его ненадежное убежище и прежде, чем отправить мерзавца к Морфею, не отказывает себе в удовольствии.
Кулаки приятно саднят.
Священник блаженно сопит, раскрыв красную щербатую пасть. Дверь в храм открыта настежь, и бог с любопытством заглядывает внутрь. Здесь все правильно.
Ковбой Джек проверяет билеты.
Ковбой Джек идет по вагонам и ласковыми движениями выключает работяг, не спавших уже три года. Мало кто будет ему благодарен. Шахты встанут. Машины заржавеют. Дикие животные растащат припасы, пожрут урожай и одиноких путников.
Нельзя быть благодарным за такое.
Джек мурлыкает какие-то незначительные анекдоты про дуэль на выпивке и синюю язву:
— Я убил всех младенцев в трех городах, чтобы найти сыворотку. А потом мы играли в «перепей дьявола» до утра. Славные были деньки.
У Джека грустный взгляд, но добрая улыбка. Это заблуждение, что он умеет спать. Вовсе нет. Он не спал уже двадцать лет.
Машинист долго вопит что-то из своей кабины.
Он не хочет засыпать. Паровоз мчит под всеми парами.
Ковбой Джек говорит машинисту ровно восемь слов:
— Твоя жена болела раком, она ждет тебя дома, — чихает сквозь решетку двери, и машинист отрубается.
Поезд сходит с рельсов в пяти милях от Таунчвилля. Ковбой Джек, как никогда, близок к развязке.
Ковбой Джек расставляет точки.
Микки и Мэлори задыхаются в его руках.
Ковбой оскалился, и мало кто признал бы в нем добряка Джека.
Пули безжалостны и точны.
Руки Джека налились свинцом и долгом.
Он поражает каждого жителя: старика, мать, грудного ребенка.
Наконец у него заканчиваются патроны, и тогда толпа подхватывает его на руки и тащит к позорному кресту, где нашел свою точку священник.
Толпа рвет Джека на части. Он чувствует, как тело его становится короче и легче, и без всякого ужаса смотрит на свою руку, которая падает в пыль и оттуда блестит тусклым прощанием с Мэлори.
Люди пируют над ним до утра.
Ковбой Джек никак не хочет умирать. Даже без рук и ног, вывалянный в дегте и перьях.
Наконец он смотрит на них глазами, полными любви, и говорит:
— Нужно было дать вам хоть что-то взамен.
И на город обрушивается сон.
Ковбой Джек смотрит на закат.
Первым просыпается мальчишка по имени Джек.
У него прострелена рука. Пуля прошла навылет.
Ковбой умел дарить сон любым прикосновением.
Маленький Джек долго бродит среди спящих тел, пока не находит два пустых револьвера. На его руках вспухли знакомые бубоны. Белая оспа.
С этим нужно будет что-то придумать. Потом.
Джек достает из кармана губную гармошку.
И идет смотреть на закат.