Париж, 1889. КОЛЛЕКЦИЯ РУССКИХ ПОЧВ

Париж, 1889.

КОЛЛЕКЦИЯ РУССКИХ ПОЧВ

По случаю Всемирной выставки французы решили построить сооружение, которое могло бы стать символом технических достижений XIX столетия. Из 700 присланных на конкурс работ избрали ажурную башню французского инженера Густава Эйфеля, снискавшего себе славу лучшего конструктора металлических объектов. Сам создатель этой башни высотой 1000 футов (305 м) заявлял: «Мне захотелось в честь современной науки и французской индустрии соорудить такую триумфальную арку, которая по создаваемому ею впечатлению превзошла бы арки, возводившиеся в честь победителей предшествующими поколениями».

По впечатлениям современников, в сравнении с башнею все соседние монументальные постройки Парижа казались .пигмеями. Это гигантское сооружение делилось на три этажа: 30, 115 и 276 м, далее на высоте 305 м возвышался громоотвод. Третий этаж состоял из квадратной галереи длиной 16,5 м, площадка его была рассчитана на 800 посетителей одновременно. Наружная стена галереи имела подвижные стеклянные ставни: в хорошую погоду стекла убирались, а в плохую закрывали галерею наглухо, спасая публику от ветра и дождя. Здесь заканчивалась общедоступная часть башни.

Над верхней галереей возвышались четыре дугообразных кессона, опирающихся основаниями в углы галереи. Сходящиеся вершины этих кессонов служили опорой для маяка, в котором горел светильник, способный освещать пространство в 70 км по окружности. Лестница в 1792 ступени и подъемники нескольких видов могли поднять в час 2,5 тыс. человек на первые этажи и 750 — на вершину башни. Одновременно башня вмещала до 10 тыс. человек, что составляло одну десятую веса металлической части, равной 7400 т, а весь вес башни был 9 тыс. т.

Ежедневно в 8 ч утра пушечный выстрел с Эйфелевой башни возвещал открытие выставки. Осмотр начинался со знаменитой Галереи машин, сооруженной инженером М.Ж. Котансеном в сотрудничестве с архитектором Ф. Л. Дютером. Здание имело остекленный трехшарнирный стрельчатый свод пролетом 115 м, длиной 450 м, при стреле подъема 45 м.

Современники свидетельствовали: «Галерея машин представляла чудо современного инженерного искусства после Эйфелевой башни... Никогда еще посетители выставки не видели ничего подобного этому зданию, сооруженному из железа и изящному и тонкому как кружево.

Никогда еще царство машин и паровых двигателей не было представлено в столь грандиозном и вместе с тем изящном виде, как на нынешней выставке... Железные сооружения подобных размеров ни Европа, ни Америка до сих пор не видали».

Развитие машинной техники того времени обеспечивалось стремительным ростом выплавки литой стали новейшими процессами — мартеновским и конверторным. Литая сталь становилась все более важным строительным материалам, что давало возможность создавать такие великолепные металлические конструкции, как Галерея машин и Эйфелева башня.

Царство машин и паровых двигателей было представлено на выставке внушительно, электричество успешно соперничало с газом в освещении выставки. Кроме электроосвещения, демонстрировались новинки в электросвязи, в производстве электрических машин. Значительны были успехи в развитии химической технологии, на выставке появилось много новых продуктов химии.

«Парижская выставка 1889 года — этот колоссальный праздник промышленности имела громадный успех, — писал инженер-технолог из Одессы Н. П. Мельников. — Этот промышленный праздник, длившийся около полугода, дал новые воззрения, новые идеи, которые должны служить в будущем и способствовать прогрессу человечества».

Выставка 1889 г. действительно дала массу новых идей и усовершенствований: искусственные алкалоид, индиго, шелк, целлулоид, сахарин, «новый сплав алюминия с железом», передача электроэнергии на расстояние. В числе наиболее притягательных новинок были изобретения, а также новые конструкции американского изобретателя Томаса Эдисона — телеграф, телефон, фонограф, электротехнические приборы. Особым вниманием пользовался фонограф. Платформу, где стоял этот аппарат, буквально осаждала публика, долго ждавшая своей очереди послушать его.

Эдисон был живым воплощением американца того времени: энергия, скорость, хватка дельца. В США изобретатель получил 1098 патентов и около 3000 — в 34 других странах мира. «Это не человек, а пчела», — говорил про него югославский электротехник Н. Тесла. Утверждают, что в поисках нужного материала для нити накаливания электролампы он провел 6000 экспериментов, пробуя все — вплоть до соломки от шляпок. Во время поездки Эдисона на Парижскую выставку его сотрудники под руководством У. Диксона построили кинопроектор, который был синхронизирован с фонографом. что позволило демонстрировать звуковые фильмы.

Сам Эдисон оказался в центре внимания парижского общества. Французские инженеры во главе с Эйфелем дали обед в его честь на вершине башни. По окончании обеда композитор Ш. Гуно, тогда уже 70-летний старик, сыграл и спел для Эдисона несколько своих произведений. Знаменитый биолог Л. Пастер долго беседовал с американским изобретателем.

Самым интересным в Галерее машин считался отдел электричества. Большие успехи электротехники, особенно в области освещения, в значительной степени содействовали великолепию данной выставки. Эффектное и относительно безопасное электрическое освещение допускало возможность посещения выставки и в вечернее время.

Газ и электричество соперничали в освещении выставки, но газовое освещение явно бледнело в присутствии электрического. Первое место занимали лампы накаливания, а в садах и на мосту через Сену горело 70 свечей Яблочкова. Эффектно выглядел фонтан, который начинал бить по вечерам. Вода при помощи отраженного света окрашивалась в различные цвета, причем цвета менялись, что неизменно вызывало удивление и восторг публики. На фоне звездного неба таинственно вырисовывался силуэт Эйфелевой башни.

Н. П. Мельников свидетельствует: «Электричество на выставке было представлено с поражающей полнотой. Это едва ли не самый полный и лучший отдел выставки». Автор называет области применения электричества, в том числе писчебумажное производство, процессы дубления кож и отбелки тканей, медицину, электротерапию, лечение грудных болезней озонированием воздуха. На выставке экспонировали сплавление и пайку металлов. В России сваривали угольным электродом железные листы для котлов, резервуары (то способу Н. Н. Бенардоса).

Съехавшиеся в Париж электротехники предсказывали в ближайшем будущем переворот не только в способах производства, но и в средствах передвижения и условиях труда. Мельников заключает: «Еще нет 50 лет, как обратили внимание на электричество и начали применять его, в будущем, как видно, разным применениям этой силы нет предела».

Современники, сравнивая выставку с предыдущей, отмечали, что за 11 лет техника значительно шагнула вперед. В частности, говорилось о громадном прогрессе металлургического производства, о торжестве железа и стали и их обширном применении. Французский автор Г. Брессон писал: «Что касается железа и стали, то они встречаются везде, на каждом шагу, и выставка 1889 г. была настоящим триумфом этих металлов».

В павильоне металлургии за минералами следовали металлы в натуральном их виде: железо, олово, сталь, медь. цинк, серебро и всевозможные металлические сплавы. Далее те же металлы в обработанном виде: литой чугун, листовое и оцинкованное железо, бандажи, медные, свинцовые и цинковые листы. Затем следовали продукты все более тщательной и сложной отделки.

Демонстрировались слесарные и кузнечные работы: колеса, гигантская труба без спаев, цепи и пр. Крупные предметы сменялись постепенно мелкими: за цепями следовали проволока, сетки, винты, гайки и сотни разнообразных металлических изделий вплоть до булавок и иголок. Вся эта грандиозная металлическая выставка примыкала к машинному отделу и служила удачным преддверием величественного храма машин.

Среди паровых агрегатов преобладали машины американца Корлиса, известные в Европе со времен Парижской выставки 1867 г. Самая большая на выставке 1889 г. — 1200-сильная углеподъемная машина Корлиса, была изготовлена бельгийской фирмой. Все собранные на выставке двигатели обладали общей мощностью 5500 л. с. С двигателями на выставке очень внимательно знакомился немецкий инженер Р. Дизель — им овладевала идея создания теплового двигателя нового типа.

На выставке 1889 г. наряду с процессами Бессемера и Мартена отмечалось появление дефосфорации металла в конверторах способом Томаса или в мартеновских печах с основным подом. Однако новый процесс, как верно отмечали специалисты, не мог дать повода к устройству эффективной экспозиции, производственные агрегаты подвергались лишь незначительному внешнему изменению. «Нужен очень опытный глаз, — писал Г. Брессон, — чтобы отличить сталь дефосфорированную от стали, приготовленной из бесфосфорных руд, а между тем тот факт, что шлак с преобладанием извести позволяет выделить из расплавленного железа фосфор — модифицировал всю металлургическую карту Европы. Вот главнейшее усовершенствование, которое предстояло заявить на Всемирной выставке 1889 г.»

Был на выставке русский металлург Д. К. Чернов. В лаборатории французского металлурга Луи Ле Шателье он знакомился с его изобретением — пирометром для измерения высоких температур. Французские металлурги показали Чернову новый способ охлаждения стали при закалке. Для получения наиболее прочной мелкозернистой структуры металла французские исследователи воспользовались основными положениями теории Чернова и с этой целью применили закалку в жидком свинце. Международный экспертный совет, в состав которого входил Чернов, дал новому способу положительное заключение.

Летом 1889 г. нахлынувшая со всего света публика наводнила Париж. Свои впечатления о выставке оставили многие видные современники. Эдмон Гонкур в «Дневнике» записал: «Эйфелева башня, разные экзотические сооружения — все это кажется порождением мечты... Она (выставка. — Н. М.), в сущности, слишком велика, слишком обширна — тут всего слишком много, и внимание рассеивается, не задерживаясь ни на чем». Не одобрял французский писатель и главного сооружения выставки: «Эйфелева башня похожа на маяк, оставленный на земле исчезнувшим поколением, предками десятого поколения». А вот другой француз, Эмиль Золя, поддерживал строительство золотисто-серебряной башни.

Из русских на выставке побывали книгоиздатель-просветитель М. В. Сабашников, критик В. В. Стасов. Г. В. Плеханов, посетив выставку, отправился в Лондон, чтобы лично познакомиться с Ф. Энгельсом.

Привлекательность Парижа для русской интеллигенции объясняет М. В. Сабашников: «Мне кажется, что Париж в дни юбилейной выставки представлял нечто совершенно исключительное... Для нас же Париж всегда оставался привлекательным своей общественной и политической жизнью, научными учреждениями, музеями, галереями, выставками,, театрами и концертами». Недаром М. Е. Салтыков-Щедрин подметил: «Прогулки по улицам Парижа, в смысле разнообразия, не уступают прогулке по любой выставке».

Оригинальный мыслитель-энциклопедист Н. Ф. Федоров читал во многих русских и французских газетах многочисленные отчеты о Всемирной выставке, и это стало поводом для написания его большой статьи «Выставка 1889 года», которую высоко оценил М. Горький. Автор определял выставку как итог «столетнего господства буржуазии» и со своей особой точки зрения (родственно-отечественной нравственности) дает язвительную критику всего «потребительского» буржуазного уклада с его культом «мануфактурных игрушек», развлечений и наслаждений, оборотной стороной которых является милитаризм, накопление орудий разрушения. В противовес Федоров предлагает своеобразный «проект» показательной выставки, венчающей XIX столетие, которая наглядно должна представить весь строй современного буржуазного общества, выставка, которая должна быть сохранена как своеобразный разоблачительный музей.

«Патриарх всех художеств» В. В. Стасов написал статью «По поводу Всемирной выставки», о которой А. П. Чехов отозвался: «А статья его о парижской выставке совсем-таки хорошая статья». Стасов всегда был сторонником всемирных выставок, хотя он же их и резко критиковал. «Нынешняя Всемирная выставка, — писал он, — имела такой громадный успех, на какой не надеялись, в самых пылких ожиданиях своих, даже сами зачинщики и устроители ее».

«Выставка показывает нам: как в 1889 году человек питается, одевается, живет и украшает себя; она показывает, какими научными средствами он научился удовлетворять всем своим потребностям», — писали парижские путеводители. Стасов подтверждает: все это истинная правда. Он очерчивает диапазон экспозиции: «Тут ничто не осталось оставленным и забытым... начиная от воспитания дитяти и до колоссальнейших и тончайших аппаратов техники, от люльки младенца и от цепей, колодок и горячечных рубах, употребляемых в сумасшедшем доме и тюрьме, — и до высоких созданий творческих искусств, от грубых плетенок и вырезок дикаря и до деликатнейших и изящнейших утончений цивилизации».

Суровую оценку дает Стасов русскому отделу: «Еще никогда, ни на одной всемирной выставке Россия не играла такой жалкой роли, как нынче... И по художеству и по промышленности Россия потерпела нынче такой провал, какого еще не терпела. Она, можно сказать, словно совсем не присутствовала на Всемирной выставке, так мизерны были ее картины, так ничтожны ее наиважнейшие и оригинальнейшие производства, золотые и серебряные вещи, ее парчи и штофы, ее мозаики, ее разнообразные, столько оригинальные кустарные промыслы, материи, кружева, деревянные, берестяные и иные изделия». Как видим, Стасов совсем не имеет в виду крупную промышленность. Он назвал лишь один факт, который вывез нашу национальную честь и выставил современную Россию в самом блестящем и великолепном свете. Это русские концерты в зале Трокадеро... Концерты произвели поразительный эффект на парижскую публику». Французские газеты дали восторженные отзывы о двух концертах, данных под управлением Римского-Корсакова, они восхищались музыкой Бородина, Мусоргского.

Отметим, что на Парижской выставке при 818 участниках было присуждено России 662 награды: 19 почетных дипломов, 128 золотых медалей, 184 — серебряных, 210 — бронзовых, 130 — почетных отзывов.

Были и другие мнения, когда считали, что на этой выставке русский отдел выглядел весьма солидно. Русская наука была представлена обширной коллекцией основоположника почвоведения Василия Васильевича Докучаева, присланной им по приглашению Международного комитета выставки. Материалы, представленные Докучаевым и его учениками, наглядно показали теоретический и практический уровень почвоведения в России.

В. В. Докучаев обратился к В. И. Вернадскому с просьбой быть на выставке его официальным поверенным и взять на себя организацию почвенной коллекции, экспонаты которой были высланы Докучаевым в Париж. Вернадский, находившийся тогда в заграничной командировке для подготовки к профессорскому званию, согласился и с возложенной на него ответственной задачей блестяще справился. Сам Вернадский принимал участие в исследовании русских почв, организованном Вольным экономическим обществом в 1887 г. О выставке он писал: «Огромное значение имело для меня в это время в Париже мое участие в качестве представителя В. В. Докучаева на Всемирной выставке. Я осмотрел и изучил целый ряд коллекций минералогических и рудных отделов».

Коллекция русских почв пользовалась у посетителей выставки большим успехом. Отдел русских почв получил золотую медаль, а Докучаев как организатор был награжден орденом «За заслуги по земледелию» и удостоен почетного звания.

Многие годы бытовала легенда, что с тех пор в Париже хранится наряду с эталонным метром эталонный кубометр русского чернозема из коллекции Докучаева. Лишь в последнее время журналисты А. 3. Иващенко и А. С. Мурзин внесли уточнение в эту историю. Действительно, на Всемирной выставке в Париже среди огромных русских самоваров, пудовых свечей, груд сибирских мехов и бочек с икрой у павильона Российской Империи на высоком пьедестале красовался громадный кубический монолит чернозема, каждая грань которого составляла два метра. Таким образом, в том «кубе» был не один, а восемь кубометров первоклассного, черного, как антрацит чернозема. Взяли этот монолит недалеко от Воронежа, в нынешнем Панинском районе.

После закрытия выставки Национальный музей, университет в Сорбонне, разные институты и научные общества Франции просили разрезать монолит русского чернозема на части и раздать как наглядное свидетельство безмерного почвенного богатства России и всего человечества. Но чудо-монолит все же решили сохранить целиком, по жребию он достался Сорбонне и хранился там долгие годы. В 1968 г. в Сорбонне случились крупные студенческие волнения и во время сражений молодежи с полицией монолит был полностью развален. Французские почвоведы сохранили лишь обломки того монолита. Наиболее крупный из «их имеет 60 см в длину, 40 в ширину и 25 — 30 в высоту. Остатки образца сейчас хранятся на чердаке Национального агрономического института.

Вся коллекция русских почв на выставке делилась на 3 главных отдела: образчики почв, расположенных по естественным, физико-географическим районам России; почвенные карты, разрезы, таблицы, диаграммы и пр.; сочинения, специально посвященные почвам России. «Все почвенные образчики, за весьма немногими исключениями, взяты мною по строго определенному плану, при соблюдении всегда одних и тех же условий», — писал Докучаев в «Кратком научном обзоре почвенной коллекции, выставленной в Париже».

О работах Докучаева высоко отзывался Менделеев. «С огромным интересом, — писал он Докучаеву, — прочел я Ваш ряд статей о почвоведении... Это... вклад, за который Вам скажут спасибо в настоящем и будущем практические люди земли и государственники».