Очерк 9. Купец: между наживой и спасением

Социальная градация наиболее значимых торговых людей в Московской Руси включала (если смотреть на неё сверху вниз) именитых людей Строгановых, гостей, членов гостиной и суконной сотен. В Вологде самым знаменитым и крупным по богатству был гость Гаврила Мартынович Фетиев (ок. 1630? – декабрь 1683). Изучение торговых людей того времени ныне приобретает всё более личностно окрашенный, антропологически оринтированный и социокультурный характер. Такой подход предполагает интерес к человеку – его месту в семье, профессиональной корпорации, в обществе, в системе родственных и социальных связей (вертикальных и горизонтальных), индивиуальному и общественному сознанию. Немаловажным фактором обновления наших знаний о гостях становится обращение к «источникам личного происхождения» (переписке, духовным завещаниям), включение в анализ печатей и портретов купцов. Портрет Г. М. Фетиева в широком сравнительно-европейском контексте недавно привлёк внимание зарубежного коллеги Даниэля Кайзера[8].

Первоначальный архив Фетиева (130 документов) после его смерти был передан во Владимирскую градскую церковь, в которой он как ктитор был похоронен «возле гробов родственников своих». На сегодня можно говорить о сохранности почти половины от данного массива источников. Нам удалось обнаружть копийную книгу актов Владимирской церкви, большинство которых – это сделки Г. М. Фетиева на дворы, дворовые и огородные места, лавки, амбары и квасницы 1656–1683 гг. Установленные новые факты рисуют отношения Фетиева с местным посадским миром, Спасо-Прилуцким монастырём и архиерейским домом, деловые контакты с торговыми иноземцами, исполнение казённых служб этим влиятельным и богатым гостем. Подчеркнём, что крупнейший вологодский купец до конца жизни оставался неграмотным, поэтому никаких его автографов на сохранившихся документах нет. В последний период жизни (1676–1683) приложение гостевой печати служило способом удостоверения оформляемых им документов. В большинстве же случаев находились люди, прежде всего из числа приказчиков Фетиева, которые расписывались за него.

Его приходо-расходные и кабальные книги, которые на протяжении десятилетий вели приказчики и которые, несомненно, являлись важной частью архива, до нас, вероятно, не дошли или ещё не разысканы. Именно по ним и можно было бы наиболее полно и объективно представить все направления его торгово-кредитной деятельности. Их отсутствие объясняется проведённой после смерти купца патриаршим Разрядным приказом широкомасштабной ревизией. Она заключалась в том, что главный приказчик Д. Ф. Березин примерно через месяц после похорон хозяина был вызван в Москву с приходо-расходными книгами и докладывал лично патриарху Иоакиму о духовной Фетиева, его имуществе и вотчинном землевладении (5 февраля 1684 г.). Ещё ранее, в декабре 1683 г. приходо-расходные книги Фетиева (как сборщика таможенных пошлин) повёз из Холмогор в Москву по его просьбе вологжанин и член гостиной сотни Михайло Белавинский вместе с денежной и «ефимочной казной для отдачи и отчету». Он представил данные книги в московские приказы, где они, судя по всему, «осели» или вовсе затерялись.

Фетиев происходил из посадских кузнецов, живших в районе старинной вологодской улицы Ехаловы Кузнецы. Родоначальником семьи можно считать деда Фетия (производное от греческого имени Фетис, Феоктист – «утверждение Бога», который глухо упоминается в завещании Гаврилы («…деда и отца моего дворовые места»). Отец последнего, Мартынко (Мартьянко), на протяжении 1616–1646 гг. сумел подняться от бродившего в мире бобыля до полноценного посадского тяглеца с семьей. Поскольку на сохранившемся портрете Фетиеву можно дать немногим более 50 лет, время его рождения следует предположительно отнести к началу 30-х гг. XVII в. Л. А. Тимошина установила, что в переписной книге 1646 г. Гаврило с братьями (Яковом, Степаном и Семёном) фигурирует во дворе своего отца «Мартьянки Фатеева» в Ехаловой улице. Это наиболее раннее известие о существовании будущего купца. Поскольку в перечне сыновей Гаврило указан первым, его следует считать старшим из братьев. Помимо братьев, он имел по крайней мере одну сестру – Офимью, не раз фигурирующую в духовной.

Удалось найти упоминание о братьях Гаврилы Фетиева: Семёне и Василии. В записной актовой книге Владимирской церкви под 1656/57 г. отмечено, что Семён Гаврилов Фетиев по приказу своего брата Василия занял 2 руб. у вдовы А. Епифановой и заложил дворовое место «на Вологде на посаде в «дальних Ехаловых Кузнецах». В переписной книге 1678 г. в ул. Ближних Кузнецах находим двор «кузнеца Васки Фатиева», а в 1685/86 г. и кузница его зафиксирована. Выходит, что у Фетиевых был брат Василий, и, возможно, Гаврила был старшим сыном в данном дворе, не считая Василия (тот жил отдельно). Не исключено, что Василий являлся сыном Мартына Фетиева от его более раннего брака.

Что касается Семёна, то хронологически близкое упоминание его в качестве «винного уговорщика» и родного брата Гаврилы находим в челобитной посадского человека К. Ю. Пашкова с жалобой на самоуправство и насилия Гаврилы Фетиева на кружечном дворе от 12 апреля 1655 г. Семён Фетиев в складчину с другими товарищами должен был выкурить 7 тыс. ведер вина для поставки его на кружечный двор, тогда как брат его Гаврило издевался над челобитчиком, заставляя «бес щету» отдать ему своё вино и 20 ведер вылил на землю. Дальнейшими сведениями о Семёне мы не располагаем, но жизнь его как-то оборвалась: в Фетиевской статье синодика Спасо-Прилуцкого монастыря, видимо, именно он подразумевается под именем «Симеон убиенный». Во всяком случае, вплоть до 1670–1680-х гг. у Фетиева в Вологде братья были. Как иначе объяснить красноречивую фразу земляков о нём во время следствия в Сыскном приказе, что «родные братья от него отбегают, потому что он, Ганка, человек гордой».

Настоящей находкой для построения биографии Фетиева стала обнаруженная Л. А. Тимошиной запись о женитьбе Фетиева 2 мая 1646 г. Она гласит: «Мая в 2 день дана знамянная память на посад Предтеченскому попу Ивану. Женитца Гаврило Мартинов, понимает Ульяну Иевлеву, оба отроки. Пошлин гривна. Взято». Вероятно, венчание молодых состоялось в церкви Иоанна Предтечи в Рощенье. Кто такая Ульяна Иовлевна, трудно сказать. Скорее всего, и она происходила из посадской среды Вологды. В качестве гипотезы укажем на одного из представителей семьи Белоусовых – Иева. С Самсоном Белоусовым как своим компаньоном и приказчиком Г. Фетиев был тесно связан в 1650-х гг.

К весне 1652 г. относится ещё одно официальное известие о самостоятельной деятельности Гаврилы Мартынова в качестве взрослого человека. Оно содержится в храмозданной грамоте вологодского архиепископа Маркелла на построение новой деревянной церкви Владимирской Богоматери в Вологде, в которой были похоронены родители Фетиева. В том же 1652 г., согласно отписке новгородского митрополита Никона (будущего патриарха) царю Алексею Михайловичу, Гаврилко Мартынов и Васька Кодовин («вологжане посацкие люди») доставляют на Двину барки с государевым хлебом. Вскоре Фетиев отмечен в книгах сбора Вологодского кружечного двора за 19 и 26 февраля 1653 г., когда ему с «товарищами-уговоршиками» было сдано 1656 ведер вина по 8 алт. за ведро, о чем Г. Фетиев договорился в Новгородском приказе.

В мае 1653 и в мае 1654 г. Гаврило Мартынов впервые упомянут в таможенных книгах Тотьмы и Великого Устюга: приказчики на его барках перевозили государев хлеб и поташ, а работников нанимали до 90 чел. 18 октября 1654 г. он участвовал в общественном приговоре всех вологжан на построение Спасо-Обыденного храма во избавление от свирепствовавшей тогда чумы. Это бедствие поразило в 1654–1655 гг. многие местности России, а в Вологде, по разным подсчётам, унесло 2 тыс. человеческих жизней.

Среди документов Спасо-Прилуцкого монастыря удалось обнаружить наиболее раннюю деловую бумагу будущего купца – отписку в качестве вологодского таможенного головы о взятии с 25 455 пудов монастырской соли (общей стоимостью 6120 руб.) пошлин в сумме 612 руб. (1660/61). Подлинная отписка была скреплена таможенной печатью (изображение неразличимо) и подписана ларёшным целовальником Иваном Рычковым.

7 мая 1665 г. Г. М. Фетиев с С. Белоусовым получили отписку от голландского купца Владимира Иванова в уплате ему по кабале 320 руб. В дальнейшем у каждого из них кредитные отношения с иноземцами продолжатся и проблемы с выплатой долгов им будут серьёзные. К 1659 г. Гаврило Фетиев уже имел сына, о чём узнаём из записи в приходо-расходной книге Спасо-Прилуцкого монастыря: «Вологжанин Гаврило Мартынов подвёл преосвященному Маркелу мерина серого, и преосвященный архиепикоп Маркелл благословил ево, Гаврила, с сыном по образу Умиления Пречистой Богородицы окладных». Возможно, это был сын Фетиева Евдоким, упомянутый в явочной челобитной стольника Я. С. Волынского 1665 г., весьма нелицеприятно характеризовавшего «Гаврилку Мартышонка» и его сына как «воров и плутов», учинивших во время своего приезда на ярмарку в 1663 г. грабёж и насилие над крестьянами села Говорова. От имени Евдокима также была составлена явочная челобитная вологодскому владыке Симону 15 февраля 1665 г. В ней сообщалось о побеге дворового человека, унёсшего часть богатого имущества хозяев. С учётом женитьбы Г. Фетиева в 1646 г. в 1663–1665 гг. его сыну могло быть 17–19 лет.

За 12–13 лет предпринимательской деятельности (не позднее чем с 1653 г.) Гавриле Фетиеву удалось достичь несомненного материального благосостояния. К торговле был «приохочен» уже и его сын. Несмотря на молодой возраст, Евдоким Гаврилов назывался «государев сирота, вологжанин посацкой человек». Он продавал пеньку грекам и англичанам, вмешивался в дела на кружечном дворе в Вологде, однако, как установила Л. А. Тимошина на основании одного судебного дела, весной 1665 г. Евдоким умер, не будучи женатым. Имя его встречается в синодике Спасо-Прилуцкого монастыря после имён Гавриила (отца) и Ульянеи (матери). Факт смерти сына (возможно, единственного) важен в плане устойчивости и преемственности купеческого капитала в рамках определённой фамилии. В случае с Фетиевым, как мы это далее увидим, этого не могло произойти. Однако поступательного обогащения самого Гаврилы смерть сына не остановила.

В 1660-х гг. Фетиев входил в состав верхушки вологодских купцов, о чём может свидетельствовать упоминание его первым в группе вологжан в Новоторговом уставе 1667 г. Там вместо него расписался земляк («К сему торговому уставу вологжан посацких людей мирской стряпчей Демка Масленников и в место Гаврила Фетиева руку приложил»). Два других представителя Вологодского посада были грамотны и сами поставили свои подписи – И. Иванов и Я. Епимахов (последний расписался и за себя, и за Я. Васильева). В 1670 г. Фетиев вновь служит таможенным головой. В явочной челобитной посадского человека, ларёшного целовальника кружечного двора, «сироты» И. О. Головкова вологодскому архиепископу Симону тот жаловался на Фетиева. Голова силой требовал с него каких-то платежей за торговлю «прошлого 177 году и с палкою по таможне ходил и заставил меня, сироту, руку приложить неведомо к какой записке, и я, сирота, не мога терпеть побой и страстей, приложил».

Помимо посадских людей, от произвола Фетиева страдали вологодские помещики и крестьяне. 30 марта 1671 г. была составлена челобитная от имени 18 помещиков, в которой говорилось про притеснения со стороны Фетиева, что тот «многих нашу братью словесно бесчестит и материю лает и бьет и бороды дерет». В условиях хлебного недорода 1669–1671 гг. служилые люди и крестьяне Вологодского уезда особенно болезненно восприняли незаконное обложение Фетиевым «посылочного и заёмного хлеба», который они пытались доставить из других городов и уездов. Таможенный голова отнимал даже кафтаны и шапки, «служилую рухлядь» у тех, кто не мог заплатить пошлин. Помещики были недовольны также и тем, что с их торговых «людишек и крестьянишек» Фетиев по торжкам пошлины берёт «не против великого государя указу».

Ряд документов характеризует энергичную деятельность Фетиева на Тотемских солеваренных промыслах, его сделки с торговыми иноземцами и Спасо-Прилуцким монастырём. Наиболее крупная операция была совершена им с известнейшим в 1670-х гг. московским торговым иноземцем Томасом Келдерманом, имевшим титул «гость и чести достоин». Тот продал Г. М. Фетиеву за 300 руб. соляную варницу (до 1667 г. она, по-видимому, принадлежала московскому дьяку И. Харламову). Сделка была совершена 18 апреля 1670 г. в Москве, поскольку купчую писал подьячий Ивановской площади в Московском Кремле Артюшка Иванов. К варнице относился целый комплекс – соляной амбар, двор с хоромами, огород, три полянки с пашней и сенными покосами. В купчей указывались владельцы смежных земель – приходские попы тотемских церквей, посадские люди, а также содержалось обязательство Т. Келдермана записать проданную варницу за Г. М. Фетиевым в книги Устюжской четверти. Летом 1674 г. Г. Фетиев снова в Москве: согласно записи в расходной книге Галицкой чети, он продал «три половинки сукон кармазинных красных по цене 2,5 руб. за аршин», а принимал их подьячий Ив. Харламов. Сукна были отданы мастерицам Царицыной палаты (Натальи Кирилловны) и преподнесены генеральному есаулу войска Запорожского Леску Чернеченку.

Об одной сделке, совершённой в январе 1675 г., свидетельствует память спасо-прилуцких властей Фетиеву на право оброчного пользования в течение 10 лет монастырским соляным рассолом к фетиевской трубе. Что же касается келдермановской варницы, то он в декабре 1675 г. «поступился» ею Спасо-Прилуцкому монастырю за более высокую цену, чем приобрёл, – 1257 руб. 16 алт. 4 ден. серебром (четырёхкратное превышение изначальной цены!).

Несомненным показателем социального возвышения Фетиева к середине 1670-х гг. стало получение им высокого чина гостя. В закладной кабале старца Галактионовой пустыни Аврамия Масленникова не ранее 1 июля 1674 г. Фетиеву на лавочное место тот назван гостем. По данным Н. Б. Голиковой, он получил это звание как раз в 1674 г. Однако устойчивого определения его как гостя источники не показывают: в январе 1675 г. в договорной записи с прилуцкими властями на часть соляной трубы в Тотьме и в апреле 1675 г. в царском указе о провозе казённого поташа Фетиев назывался вологжанином посадским человеком, а в июле 1675 г. в купчей прилуцкого казначея С. Белоусова на двор он – гость. Гостем он назван и в переписной книге вологодского подворья Соловецкого монастыря от 1 мая 1676 г. Со второй половины 1675 и в течение первой половины 1676 г. до конца жизни (1683) его именование гостем стало необратимым.

Зачисление купца в число гостей оформлялось выдачей ему от царя персональной жалованной грамоты, содержащей перечисление заслуг, ставших основанием для такого пожалования, а также его новых прав и привилегий. Гости освобождались от присяги в суде (целования креста), которую приносили их «люди». Жалованная грамота Фетиеву нам неизвестна. Одним из атрибутов гостевого статуса было и наличие у гостей своих печатей. Л. А. Тимошина выявила и всесторонне проанализировала гербовые печати московских гостей, отца и сына И. Д. и С. И. Панкратьевых. С. Н. Кистерёвым недавно были обнаружены и печати Г. М. Фетиева на документах от декабря 1675 г., связанных с его надзором над кружечным двором Вологды. Это дополнительно подтверждает гостевой статус Фетиева к концу 1675 г. При сравнении Панкратьевской и Фетиевской печатей, как заметил С. Н. Кистерёв, очевидны более скромные выразительные средства последней. На некоторых документах из ГАВО фетиевские печати также имеются: на письме-челобитной спасо-прилуцкому архимандриту Павлу ок. 1678/79 г. и на двух платёжных отписках в приёме оброчных денег с сенных угодий со слуг Спасо-Прилуцкого и Горнего Успенского монастырей в Конюшенный приказ 1681 г.

В публикации С. Н. Кистерёва о фетиевских печатях конкретной архивной отсылки нет, но, скорее всего, автор имеет в виду три памяти Г. М. Фетиева от 14 и 28 декабря 1675 г. из коллекции П. И. Савваитова в Санкт-Петербургском архиве Института истории. В своё время они (включая печати на двух из них) были указаны М. Г. Курдюмовым в его обзоре актов Археографической комиссии.

Свой новый солидный статус Фетиев пытался закрепить в некоторых заказанных им предметах прикладного искусства. В 1676/77 г. им был вложен драгоценный потир во Владимирскую церковь весом 2 фунта 81 золотник с надписью по краю и на двух блюдечках: «Даяние церкви Владимирские Богородицы гостя Гаврилы Мартыновича Фетиева». На концах звездицы были четыре крупные буквы: Г. Г. М. Ф. (Гость Гаврило Мартынович Фетиев). На оборотной стороне лжицы были поставлены три крупные буквы: Г. Г. Ф. – гость Гаврило Фетиев. Некоторый момент самосознания отражён и в словах Фетиева, сказанных во время заключения в Сыскном приказе в декабре 1676 г.: прежде он был вологжанин, а ныне он гость.

Став гостем, Фетиев не прервал свои кредитные сделки с другими иностранными купцами, в которых он оказывался должником. С 1674 по 1684 г. продолжалось дело по выплате им 800 руб. семейству Виниуса-младшего и Владимира Иванова сына Иевлева (женой последнего была сестра Андрея Виниуса Мария), которое разбиралось в Посольском приказе. Фетиев в 1674 г. смог заплатить Виниусу только 300 руб., а в счёт оставшейся суммы вынужден был купить у него 40 вёдер вина. Лишь незадолго до смерти, будучи в Архангельске, 24 ноября 1683 г. Фетиеву удалось получить платёжную отпись от Марии Виниус о прекращении всех расчётов. С нею же была составлена последняя прижизненная бумага Фетиева 28 ноября 1683 г. – купчая на дворовое место в Коровине улице Власьевского сорока, проданное Фетиеву за 100 руб. В переписной книге Вологды 1711/12 г. упоминается, что в 1678/79 г. гость Фетиев отдал по кабале свой двор голландцу Андрею Владимирову сыну де Юнгу с братьями. По-видимому, именно на этом дворе останавливался известный голландский путешественник и художник Корнелий де Бруин, проезжавший Вологду в 1701 г.

По приходо-расходным книгам Спасо-Прилуцкого монастыря 1670-х – начала 1680-х гг. виден кабальный для обители характер экономических связей Фетиева с ней, вынужденные займы старцев у состоятельного купца. В письме ок. 1678 г. спасскому архимандриту Павлу он предлагал старцам расплатиться с ним по долгам монастырской солью, добавляя в конце: «…И ты как изволишь, денги ли заплатити или соли (1000 пудов. – М. Ч.) за те денги отвесить. С той же солью вместе учини мне ведомость завтра, потому что извощики у меня наняты. По сем благословения прося, челом бью». Здесь явно чувствуется стиль делового человека, для которого время дорого. В этом убеждаемся, обращаясь к другим фетиевским челобитным: «Святый архимандрит Исайя, пришли денег за вино на кабак». Здесь же Фетиев напоминал старцам об их долге 400 руб., в уплату которых требовал отвесить ему 2 тыс. пудов монастырской соли, «не помешкав» и предъявив её в таможенной избе, а затем отправить в Дорогобуж. Значит, его торговые интересы простирались и к западу страны. В январе 1682 г. Фетиев самочинно распоряжался большим запасом соли Спасо-Прилуцкого монастыря, «выняв её из-за решетки» на соляном дворе в Вологде. Руководству обители пришлось продать гостю все 3 тысячи пудов по невыгодной для себя цене 2 алт. 1, 5 ден. за пуд.

Во время проведения в 1678 г. в Вологодском уезде дворовой переписи стольником П. М. Голохвастовым Фетиев упрекал настоятеля в подаче неправильных сказок о населении монастырской вотчины. В сказках «писаны Тренки да Богдашки», то есть указаны прозвища, тогда как по государеву указу было велено «прямые имена в сказках писать». В конце данной челобитной Г. М. Фетиев добавлял, что пишет он «не ложно и жалея чудотворцевы вотчины и крестьян, чтоб их, бедных, в разоренье не отдать. А на вашу простоту и оплошноть глядеть не могу».

Отнюдь не добровольно приходилось прилуцким старцам предоставлять свои амбары и другие складские помещения в Вологде под товары Фетиева (соль, вино, рожь, брёвна, кирпич, железо). В расходной книге прилуцкого казначея Ильи Третниковского 1682/83 г. отмечены два момента: возврат Фетиеву монастырского долга 150 руб. (деньги эти в своё время были заняты в «Унский соляной промысел» в нижнем Подвинье) и необходимость вернуть ему ещё 520 руб. В завещании Фетиева на Спасо-Прилуцком монастыре числился долг в 150 руб., однако в целях своего поминовения гость распоряжался дать обители вкладом 150 руб., а также лошадей на сумму в 300 руб. и ещё шесть «пав» (павлинов. – М. Ч.). Известно и об изъятиях Фетиевым книг из Спасо-Прилуцкой библиотеки, хотя он и был неграмотным. В описи книгохранительной казны монастыря 1684 г. указано: «Пролог же переплетен в восемь книг, а четверть года из них же по скаске книгохранителя отдана гостю Гаврилу Фетиеву». В описи 1693 г. этот Пролог не отмечен: «…налицо не объявилось». О культурных запросах гостя одновременно с неуважительным отношением к мастерам свидетельствует и черновик недатированной челобитной к нему двух иконников, Ермолки и Якушки Сергеевых. Они униженно просили его выдать им денег «за работешко наше». В завещании Фетиева упомянуто несколько икон в окладах, которые он оставлял своим близким, а книги не отмечено ни одной. Уже после его смерти прихожане Владимирской церкви жаловались архиепископу Симону на вдову гостя Ульяну, в доме которой находилось четыре иконы, взятые в свое время её мужем, так и не возвращённые.

С начала 60-х гг. Фетиев совершает различные сделки с недвижимостью на посаде (покупки, обмены, заклады, дарения лавок, дворов, дворовых и огородных мест). В 1663/64 г. им была куплена лавка, зафиксированная в переписной книге Вологды 1685 г. как принадлежащая Владимирской церкви. В 1669/70 г. Г. М. Фетиев поступился одним своим двором в пользу Масленской Арсеньевой пустыни, о чём упоминается в позднейшей переписной книге Вологды 1711/12 г. В июле 1675 г. в Коровине улице Власьевского сорока он купил двор своего бывшего компаньона Самсона Белоусова, ставшего к тому времени влиятельным соборным старцем Спасо-Прилуцкого монастыря. Фетиев иногда участвовал в коллективных закладных операциях по предоставлению денег в долг. В 1675/76 г. он вместе с соловецким старцем «вологодские службы» Марком и выборными людьми дал вологжанину «Спасского сороку» К. Д. Реброву 36 руб. 19 алт., за что тот заложил свою лавку в Соляном ряду. В том же году эта лавка была отдана Фетиевым Владимирскому церковному старосте П. У. Мизгиреву и всем прихожанам «владеть вечно на всякую церковную утварь». В мае 1676 г. Г. М. Фетиев упоминается в переписной книге соляного двора Соловецкого монастыря в Вологде. Ему было отдано 49 руб., полученных в Вологодской приказной избе на правеже с выборного головы Кирилла Пашкова и соловецких монахов. Уже в качестве гостя в конце 1675 г. он контролировал оптовые закупки вина Спасо-Прилуцким монастырём и Андриановой Пошехонской пустынью на вологодском кружечном дворе.

В январе 1681 г. вологодские каменщики Г. О. и Ф. П. Стафуровы заложили Фетиеву в 8 рублях своё дворовое и огородное место в Широкой улице. Из-за невыплаты долга в срок этим местом окончательно завладел Фетиев, а в августе 1695 г. оно поступило в ведение Владимирской церкви. Таким образом на протяжении 1670-х – начале 1680-х гг. Фетиев обзавёлся десятками дворов в разных частях посада: и в переулке Мостовой улицы, и в Новинках, и в Петровской улице, и в Обуховой улице, и в улице Гасилке, и в Ехаловых Кузнецах, и в Коровине улице, и в Дюдиковой пустыни, и около Владимирской церкви, прихожанином и ктитором которой он являлся. Не случайно во время следствия в 1677 г. свидетельствующие против Фетиева земляки в сердцах говорили, что «он, Ганка, всем городом Вологдой завладел… родные братья от него отбегают, потому что он, Гаврило, человек гордой». В итогах переписной книги 1678 г. по сказке земского старосты Якова Кодовина и ларёшного целовальника Васки Парамонова отмечено, что Фетиев имел 28 дворов посадских людей и бобылей, которые «охудали и одолжали».

Размах ростовщической деятельности Фетиева обусловил ведение его приказчиком Дмитрием Березиным (он же Митька Фомин сын, по сути холоп, крепостной человек) специальных приходо-расходных книг и записей кабал, упомянутых в завещании гостя. Правда, перед смертью он говорил, что его дело с многочисленными прежними должниками «поустарело, и многие люди заимщики оскудали», поэтому Дмитрию Березину предписывалось «тем должникам учинить рассмотрение». В приобретённых по кабальным долгам посадских и бобыльских дворах и лавках Фетиев нередко поселял зависимых от себя дворников, лавочных сидельцев и крестьян, пришедших в Вологду из других уездов. Среди документов Вологодской земской избы 1682–1683 гг. встречается несколько платёжных отписок земских старост (Мартьяна Манойлова, Венедикта Лукина), данных лавочным сидельцам Фетиева. Этими отписками фиксировались взносы сидельцев в «земской мирской ларец полавошных оброчных».

Резиденцией же самого Фетиева был его собственный двор в Коровине улице, подробно описанный в разыскных материалах 1685 г. Приведём здесь это описание полностью.

«Да на Вологде на посаде двор умершаго гостя Гаврила Фетиева, в котором жил. А на дворе строения: поземные светлицы деланы все в брус, а в них пять житий, да к тем же светлицам приделал погреб, на погребе сушило. Да на дворе ж две горницы на жилых подклетах, промеж ими сени, а на сенях чердак. У ворот изба людская, против ея сени да конюшня, на них сенница, у конюшни изба скотская, погреб, над погребом анбар хлебной да ледник, да изба скотская с сенми, два анбара хлебные, сарай скотской да поварня, подле поварни анбар да двор скотей и з сараями, а на нем шесть хлевов да две кожевни, а в них кожевенного товару гнет. У тех кожевен дубня, в которой дуб толкут, анбар кладовой, две бани, ворота рубленые створные с калиткою, крыты тесом».

Городской двор состоятельного купца предстаёт как обширный комплекс жилых и хозяйственных построек, включающий помещения для господ и зависимых людей. Внутреннее наполнение двора и жилых покоев отражено в ярких историко-бытовых зарисовках фетиевского завещания. Они могут быть дополнены данными описи его имущества, составленными в связи с розыском по делу о «воровских и заговорных писмах» в декабре 1676 – феврале 1677 г. Впервые их использовала в своей содержательной статье Е. И. Заозерская. Посуда в фетиевских домах была серебряная, оловянная и медная. Особенно часто фигурирует серебро – кружки, чарки, шандалы, братины, солоницы, скляницы, кувшинцы, стаканы, «погребцы водки». Женские и мужские драгоценности (золотые перстни, серебряные, жемчужные, хрустальные, яхонтовые и даже алмазные «пугвицы и запоны») хранились в ларчиках. Сундуки были полны беличьим, лисьим, соболиным и песцовым мехом, драгоценными тканями (атлас, бархат, камка, тафта), одеялами, «завесами», различными суконными изделиями. Обилие и разнообразие мужской одежды (кафтанов, полукафтанов, чулок, штанов, шапок) не может не поражать – здесь и «холодные», и подбитые мехами одеяния разных материалов, покроя, цветов и оттенков. Кафтаны были обильно украшены соболиными хвостами, лисьими лапами, шёлковыми кистями, серебряными и жемчужными петлями и пуговицами (вроде тех, что изобразил художник на портрете самого Фетиева), «золотной» и серебряной нашивкой.

О том, что богатый хозяин не жалел денег на приобретение мехов, свидетельствует таможенная книга по Сольвычегодску за 1679/80 г. В ней сообщается, что Фетиевский приказчик купил 13 «сороков» соболей с хвостами на 1000 руб. Часть мехов и кожи обрабатывалась прямо во дворе, где отмечены кожевенные мастерские, а в завещании указано несколько семей зависимых «швецов» (портных), которых после смерти хозяина следовало отпустить на свободу. Разумеется, многое из упомянутого в описи и завещании имущества было западноевропейского и восточного происхождения и приобреталось Фетиевым в числе привозных товаров на Архангельской ярмарке.

Такой бытовой уклад, все эти зеркала и стулья, шпаги и сабли, «карлы» в доме и многочисленная дворня, серебряные подсвечники и удобные экипажи, заморские попугаи и «конарейки», немецкие лошади и индийские утки, яблоневый сад и прочее сближает городскую усадьбу неграмотного Фетиева с дворянским укладом жизни в столице, причем не столько XVII, сколько XVIII в. Необычный для Вологды стиль жизни, подкрепляемый невиданными денежными ресурсами, заносчивостью и самоуправством хозяина, разительно выделял «Ганку Фетиева», в недавнем прошлом простого посадского человека, а ныне водившего дружбу с торговыми иноземцами и московской знатью, носившего золотые перстни с лазоревыми яхонтами, от сотен своих сограждан-вологжан.

Произвол, царивший в отношениях Фетиева с посадским миром, распространялся иногда и на семейные связи гостя. Он отражён в явочной челобитной таможенного подьячего Мишки Матаргина, женатого на сестре Фетиева Евфимии. Полагаем, это была его старшая сестра, вышедшая в 1660 г. уже во второй раз замуж. В 1678 г., когда Матаргин находился в Москве «для государева дела», гость силой взял сестру с мужнина двора «и мочью своею держал у себя по смерть свою, забыв страх божий, меня с нею разлучил». Лишь после кончины Фетиева Матаргин решился обратиться к патриарху Московскому Иоакиму и вологодскому владыке Гавриилу за помощью в деле возвращения в его дом своей жены. Эта явочная челобитная интересна как отражение простой человеческой жизни с её чувствами, страстями, правдой и ложью, как повседневная «микроистория». Причиной же самоуправства Фетиева в отношении своего зятя, скорее всего, был не выплаченный вовремя долг М. Матаргина.

В 1670-х – начале 1680-х гг., бывая в Москве, Фетиев поддерживает контакты с такими влиятельными людьми, как В. В. Голицын, А. С. Матвеев, А. И. Матюшкин, И. М. Милославский, И. Мышецкий, А. И. Ржевский. Однако после смерти царя Алексея Михайловича и опалы его фаворита А. С. Матвеева они не уберегли Г. М. Фетиева от ареста и попадания в застенок Сыскного приказа. Были арестованы, доставлены в Москву и также подверглись пыткам его грамотные слуги Д. Березин, И. Казимер, А. Иванов и др. (всего 6 чел.). Под пыткой все они – и слуги Фетиева, и другие вологодские «фигуранты дела» (подьячий С. Васильев и М. Свашевский) – должны были признаться, откуда у Фетиева некое «заговорное письмо»? Во время допросов «с великим пристрастием» гость, ссылаясь на свою неграмотность, начисто отрицал обвинения в чернокнижии и заговорах, а заодно и доверительные отношения с А. С. Матвеевым.

Фетиев был арестован, по-видимому, в начале декабря 1676 г. Взяли его со двора стольника князя Ивана Мышецкого, на котором он, прибыв в Москву по торговым делам, остановился (в Китай-городе). Думный дьяк Сыскного приказа Данило Полянский произвёл обыск на дворе Мышецкого. Фетиева обвиняли в «чернокнижии» и чародейных заговорах, в том, что он давал якобы «чёрные книги» А. С. Матвееву, который тоже, в свою очередь, подозревался в чернокнижии. С чернокнижием в средневековой России связывались представления о еретичестве, колдовстве, чародействе, контактах человека с нечистой силой, его вредоносности для окружающих («чёрная магия»). Осуждались также всякие «заговоры» и «заговорные воровские письма» (согласно Соборному уложению). Против чернокнижия и чародейства были направлены церковные и гражданские законы. В России XVII–XVIII вв., в том числе и в Вологде, известны были даже случаи сожжения колдунов и чернокнижников, хотя до широкомасштабных «процессов ведьм», аналогичных западноевропейским, дело не дошло.

Обвинения против Фетиева строились главным образом на свидетельских показаниях вологжан Федки Иванова (торгового человека) и Мишки Свашевского (служилого человека), данных под пыткой. При этом каждый из них утверждал, что знает это от другого. Ф. Иванов ссылался ещё на слухи, ставшие известными ему от каких-то «походячих торговых людей», которых он встречал в Москве на Красной площади. В слухах и показаниях самым опасным для Фетиева были утверждения о его доверительных отношениях с семьёй Матвеева, в московский дом которого он был вхож, и знатный хозяин даже считал вологодского купца из простолюдинов «братом названым» («добры, де, к нему Артемон Сергеевич и сын его Андрей»).

Помимо А. С. Матвеева, в обвинительных бумагах фигурировало имя ещё одного известного вельможи того времени – думного дворянина Аф. Ив. Матюшкина, который давал Фетиеву на Вологде «траву с кореньем для заговоров». Узелки с травой и заговорное письмо действительно были изъяты у Фетиева во время обыска на его вологодском дворе. Всякого рода ворожба, заговоры, «пришёптывания» также преследовались церковью и гражданскими властями как обман простого народа, мошенничество. С этим были связаны и опасения в возможности отравлений, использовании заговоров и кореньев в целях политический борьбы для устранения соперников. В глазах обвинения неграмотность Фетиева не являлась препятствием для истолкования им чёрных книг и заговорных писем. В показаниях М. Свашевского, воспроизводившего слова подьячего Вологодской приказной избы С. Васильева и Ф. Иванова: «…тот Ганка Мартынов, хотя и грамоте не умеет, толко, де, он, чорные книги знает, а чает, что, де, и Артемона он тем чорным книгам учил и чорную де, книгу ему, Артемону, он, Ганка, дал».

Должны быть учтены и финансовые основания для ареста Фетиева – его обвиняли в уклонении от уплаты таможенных пошлин при провозе своих многочисленных товаров с севера в Москву (нигде по городам он не являл их в таможнях). Не позднее 8 января 1677 г. был издан указ царя Фёдора Алексеевича, предписывавший боярам Я. Н. Одоевскому, В. С. Волынскому, нескольким дворянам и думным дьякам прислать в Москву в приказ Большого дворца конфискованные фетиевские товары.

О драматизме момента свидетельствует столбец Приказного стола, сохранившийся в РГАДА: «Гаврило Фетив привождён к пытке и роздеван и роспрашиван с великим пристрастием. А в роспросе сказал, что он не чернокнижник и чёрных книг у него никаких нет и не бывало, и грамоте он не умеет, и Артемона Сергеевича чорным книгам не учивал и чорной книги ему не давывал, и Артемон ево братом не назывывал и за ним он ничего не знает… И было ему шесть ударов». Последняя фраза, возможно, намекает на то, что от Фетиева добивались, но не смогли получить каких-то показаний против Матвеева. В доме у Матвеева Фетиеву приходилось бывать по делам и лишь потому, что тот руководил Новгородским приказом, в управлении которого как центрального учреждения находилась Вологда.

В декабре 1676 г. в Вологду с особо важным поручением был прислан стольник и стрелецкий полковник Фёдор Александров. Вместе с ним приехала комиссия Стрелецкого приказа – сотник, подьячий и 25 стрельцов. Комиссия должна была описать имущество арестованного в Москве Фетиева и вологодского помещика Спиридона Свашевского, также проходившего по делу о «заговорных письмах». Особое значение придавалось печатной зарубежной литературе: «обыскать книг полских и латинских и немецких печатных и русских писменых же и всяких писем везде всякими мерами накрепко. И что по сыску книг и писем объявитца, и те все взять ему, Фёдору, к себе и держать их с великим береженьем. А буде объявятца книги московские или киевские печати, и те книги по тому ж взять все к себе».

По окончании переписи воевода И. Д. Голохвастов и дьяк А. Пестриков поставили стрелецкие караулы на всех конфискованных у Фетиева объектах: во дворе в Коровиной улице – 10 чел., в Дюдиковой пустыни – 3 чел., в двух дворах в Ехаловых Кузнецах – 4 чел., во дворе на реке Золотухе – 2 чел., во дворе в пригородной деревне Ескиной – 2 чел. Лавки Фетиева в торговых рядах было приказано беречь рядовым сторожам И. Рубелеву «с товарищи». 3 февраля 1677 г. вологодский воевода и дьяк передали часть имущества по описи Ф. Александрова жене Фетиева Ульяне. Эта передача также сопровождалась составлением описи, опубликованной недавно Т. Б. Соловьевой. Жене было оставлено 53 дворовых человека, 40 четв. ржи, погреб с капустою «и всяким харчом» и даже домашние птицы – попугай, 6 канареек, скворец и соловей.

Самый опасный эпизод в жизни Фетиева, из которого ему всё же удалось выпутаться, не расстроил московских связей гостя. Об их родственном характере свидетельствует брак его дочери Акилины и дворцового дьяка Л. Б. Протопопова. Подпись Льва Протопопова в качестве подьячего Новгородского приказа стоит на поручной записи гостя В. В. Воронина по Г. М. Фетиеве в уплате денег за казенный поташ 4 мая 1677 г. Это одна из первых его бумаг, оформленная уже после освобождения. Размах дальнейшей деятельности Фетиева характеризуют перечисленные в его духовной и других документах торговые компаньоны – гости и члены гостиной сотни В. Воронин, Е. Григорьев, братья С. и З. Лянгусовы, С. Гирин, И. Пушников, М. Евреинов, торговые люди Каргополя, Холмогор, Архангельска, Ярославля, Нижнего Новгорода, Вологды, жители Княжеостровской волости Двинского уезда.

Итак, с конца 1670-х гг. торгово-экономическая деятельность гостя пошла своим чередом. Как и ранее, ему приходилось исполнять и казённые поручения. В 1681 г. Фетиев собирает оброчные деньги в Конюшенный приказ с городских вологодских монастырей и архиерейского дома. И. Н. Суворов опубликовал его платёжную отпись игуменье Горнего Успенского монастыря Екатерине от 8 марта 1681 г. на оброчные конюшенные пожни в сумме 29 алт. 6 ден. По-видимому, не все оброчные платежи Фетиев исправно вносил в Конюшенный приказ. При рассмотрении его завещания патриархом Иоакимом 27 ноября 1685 г. обнаружилась недоплата 338 руб. в это учреждение. Это небольшой, но красноречивый штрих к картине неуклонного обогащения нашего героя. Произвол и самоуправство его также никуда не ушли после тяжелых недель застенка.

П. А. Колесниковым была приведена красноречивая коллективная челобитная 1681 г. нижнесухонских носников (это лоцманы, проводившие речные суда) городов Тотьмы и Великого Устюга с жалобой на то, что Фетиев как крупный судовладелец «берет их в работы неволею, бьет, мучит и увечит напрасно… и их домы разорял и грабил, и в домах он, Гаврило, и люди его из ружья стреляли и надругались над ними». С помощью своих вооружённых бердышами и топорами холопов Фетиев устроил в августе 1681 г. настоящий разгром возле Тотемской таможни, насильственно хватая носников на свои и чужие речные суда. Горестные признания сухонских речников добавляют уже знакомый штрих к неприглядному облику богатейшего купца, характеризуют неправедные методы его деятельности не только в Вологде, но и на широком пространстве Сухоно-Двинского торгового пути. Однако и его собственная жизнь постепенно приближалась к концу, хотя до преклонных лет ему ещё было далеко.

За месяц до смерти, 27 ноября 1683 г., на государевой службе «у таможенного збору» в Архангельске, он, будучи всю жизнь неграмотным, продиктовал своё завещание. Документы подобного рода среди русского купечества XVII в. очень редки. В Московской Руси чаще всего к составлению духовных прибегали служилые землевладельцы. Известны и крестьянские завещания, и даже некоторых церковных иерархов, и отдельных монахов. Каким же предстаёт итог жизни, подводимый в своей духовной самим Фетиевым?

Завещание Фетиева представляет собой обширный документальный комплекс, включающий, помимо «изустного письма» от 27 ноября 1683 г., четыре росписи недвижимости и посмертных дарений гостя от 20–26 декабря 1683 г. и пространные послесловия высоких церковных особ – холмогорского архиерея Афанасия (26 декабря 1683 г.) и московского патриарха Иоакима (27 ноября 1685 г.). Святительские скрепы и печати придавали необходимый официальный статус распоряжениям гостя.

Из посмертных бумаг Фетиева несомненный интерес представляют разыскные дела о его землевладении в уезде и дворовладении в городе, проведённые по распоряжению патриарха Иоакима в феврале-марте 1685 г. Законодательное регулирование землевладения торговых людей известно уже в середине XVI в., а конкретное землепользование их привилегированной верхушки – гостей – изучалось в работах В. А. Варенцова, Н. Б. Голиковой, С. Н. Кистерева, сведения же о вотчинах гостя Фетиева не привлекли внимания названных авторов. Почти незамеченными остались они и в краеведческой литературе по Вологде. Земельные приобретения он начал делать в последние годы жизни, накопив уже значительные денежные средства и имея право на покупку вотчин как гость. Согласно духовной Фетиева, его зять, дьяк Лев Борисович Протопопов, дочь Акилина и внуки получали села Косково, Погорелое, Пятино, Гущино, Романово «с крестьяны и с крестьянскими женами и животами и со скотом и с сенными покосы и со всеми угодьи и с хлебом стоячим и с молоченым». Второму зятю (он также был одним из душеприказчиков Фетиева), Якову Мартьяновичу Манойлову, завещалась Дюдикова пустынь с 6 семьями холопов, «со всем дворовым строением и пахотными землями», причём Фетиев делал такое дарение за свой долг зятю в 1000 руб. По-видимому, именно с Дюдиковой пустыни и начались земельные стяжания Фетиева. Около 1675 г., уже будучи гостем, он купил земельный участок под скотный двор и принял в заклад дворы у посадских людей сороку церкви Рождества Иоанна Предтечи Ф. Шемякина, Я. Собенкина, Н. Кожина. В переписной книге стольника П. Голохвастова и подьячего И. Саблина были отмечены две вотчины Фетиева в Городском стане – Лоскомской волости и Троцком Углу. Гостю принадлежало 11 крестьянских дворов и в них 26 чел. мужского пола.

Одним из путей роста землевладения Фетиева было предоставление денег в долг светским феодалам. Так, в духовной упоминается его закладная кабала на стольнике Иване Фёдоровиче Голенищеве-Кутузове в 140 руб., по которой были получены половины деревень Нефедково и Демьянки в Перебатинской волости Вологодского уезда. Известны покупки земли Фетиевым у окольничего Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина, гостя Степана Горбова. В вологодских волостях (Сямской, Тошенской, Масленской, Комельской, Кубенской, Лоскомской волостях, Пуркаловском окологородье) Фетиев приобрел в 1680–1682 гг. по обменам, закладам и на правах аренды мелкие жеребья множества деревень у помещиков (Я. А. Ленина, А. И. Яхонтова, С. К. Свечина, Б. Г. Битяговского, С. Р. Качкарова, Ф. Я. Жемалова и др.). Покупая пустоши, он населял их крестьянами, но комплексного хозяйства создать не успел. Возможно, он стремился к организации товарно ориентированного животноводства. Обилие у Фетиева городских и сельских огородов в сочетании со сведениями таможенных книг о продаже им крупных партий лука, чеснока, капусты свидетельствует и о товарно ориентированном огородном хозяйстве гостя. В приложенных к его завещанию росписях имущества отмечен привозной из-за границы скот и птица (немецкие бык и корова за 17 руб., немецкие лошади, телята, «большие свиньи», немецкие куры, индийские гуси и утки). Полагаем, всю эту живность гость собирался разводить в своих загородных скотских дворах. В названных деревнях и селах развивалось, конечно, и земледельческое производство. Не случайно разыскные материалы марта 1685 г. содержат подробные сведения о ценах на жилые и хозяйственные постройки, хлебные культуры. Вдова Ульяна должна была получать от зятя (дьяка Л. Б. Протопопова) ежегодно по 100 четв. ржи, 30 четв. овса, 10 четв. ячменя, 5 четв. пшеницы. В ходе розыска в марте 1685 г. в ряде сёл и деревень вотчинные дворы не были отмечены.

Общая сумма денежного капитала Фетиева на момент его смерти, по нашим ориентировочным подсчётам, составляла 17 тыс. руб. (по курсу конца XIX в. это 289 тыс.). Для сравнения укажем, что по духовной приказного человека архиепископа Симона В. Г. Данилова-Домнина (ум. 1671) за этим главой архиерейской администрации оставалось всего 350,5 руб. (плюс столько же предусматривалось и было истрачено на различные поминальные раздачи). Однако по масштабу своему два духовных завещания как своеобразные культурные памятники вполне сопоставимы с той лишь разницей, что от духовной Данилова-Домнина остались раздаточные книги его наследства (введены в научный оборот ценной публикацией Г. П. Енина), фиксирующие реализацию его завещательных распоряжений с санкции архиерея, а не сам текст. Однако показателен тщательный учёт Вологодской архиерейской кафедрой имущества и денег, зафиксированных в столь крупных завещательных актах 1670–1680-х гг. и отнюдь не рядовых людей из местного общества.

Итак, из «фетиевского капитала» примерно 4300 руб. – это наличность (25 %), 5715 руб. следовало вернуть в качестве крупных долгов, когда-то предоставленных Фетиевым своим торговым контрагентам (34 %), и 6552 руб. раздавалось духовным учреждениям, отдельным духовным и светским лицам на поминовение, а также отпускаемым на волю многочисленным крепостным слугам (39 %). Кто же наследовал столь оглушительное богатство, получило ли оно продолжение в плане преемственности торговых капиталов и предпринимательства? Здесь уместно выделить два аспекта: личные распоряжения Фетиева на этот счет и ситуацию с его непосредственными наследниками.

Весь текст завещания, в соответствии с общим религиозным умонастроением феодальной эпохи, пронизан заботой умирающего о посмертном устроении души. Дважды в нём повторяется указание хозяина главному агенту Дмитрию Березину, чтобы все оставшиеся за оговорёнными выплатами и расходами деньги «раздать с приказчиками души моей по церквам и нищим все без остатку». В духовной перечислено 16 монастырей Вологодского и 4 монастыря Двинского уезда, 3 обители, расположенные в самой Вологде (Галактионова пустынь, Ильинский и Горний Успенский монастыри), два монастырских подворья в Вологде (Соловецкого и Кандалакшского монастырей), десятки отдельных церквей и духовных лиц самого разного ранга (от влиятельного архиепископа Афанасия Холмогорского до попов и причетников скромных приходских храмов в Вологде, Архангельске, Холмогорах и пригородных сёлах). Охват церковных институций в завещаниях Фетиева и Данилова-Домнина тоже примерно сопоставим. Но есть и одно важное культурное различие – в фетиевском завещании ни слова ни говорится ни об одной книге, а из даниловского имущества племянникам Матвею и Тихону было дано немало книг (Библия, Псалтырь и Житие Дионисия Глушицкого), а ещё их больше взято в архиерейскую казну. Неграмотной жене В. Г. Данилова-Домнина Авдотье никаких книг не было дано, но ей вернули приданое имущество, что вполне соответствовало древнерусским правовым нормам.

Масштаб организации заупокойного культа в обеих духовных – архиерейского приказного человека и богатейшего купца – весьма впечатляет. Весь состав чёрного и белого духовенства названных в Фетиевской духовной учреждений щедро одаривался (примерно 3552 руб., у В. Г. Данилова-Домнина, как сказано выше, – 350 руб.). В завещании перечислены синодики – в соборных храмах городов поповский и дьяконский, в монастырских – литийный и подстенный, монахам, попам и причту обещаны большие запасы свеч и ладана, «камки астрадамской», атласа и бархата, целые вёдра и «осьмушные скляницы» церковного вина. Предусматривались и другие дарения по монастырям – лошадями и даже «гнездами лебедей». Не были забыты завещателем тюремные сидельцы и нищие, которым одних только калачей предписывалось раздать для поминовения Фетиева на сумму 100 руб. (у Данилова-Домнина та же «статья расходов» составляла 25 руб.). Если учесть, что калач в то время стоил всего копейку, можно представить баснословный охват милостыней всех голодающих и страждущих по случаю похорон богатейшего гостя и в течение последующей «четыредесятницы». В православном заупокойном культе всегда был очень важен сорокоуст, и эта черта религиозности русских людей в полной мере отразилась на завещаниях Данилова-Домнина и Фетиева. И как здесь не вспомнить наблюдение голштинского посла Адама Олеария о том, что «среди русских находятся люди, которые не только много средств жертвуют на церкви и монастыри, но кроме того щедрою рукою раздают милостыню бедным, хотя, с другой стороны, они не очень совестятся обмануть своего ближнего при покупке, продаже и других делах».

Особое место в завещании занимает подробная регламентация процедуры отпевания и погребения Фетиева вологодским владыкой, архимандритами и игуменами наиболее старинных и влиятельных вологодских монастырей (Спасо-Прилуцкого и Спасо-Каменного, но не только), духовенством ружных и посадских церквей с последующим поминовением в течение не только сорокоуста, но и целого года.

Выделяя во всём наследии Фетиева три основных компонента – наличный денежный капитал, городскую недвижимость и землевладение, видим, что распоряжения первым и вторым были полностью продиктованы религиозными мотивами посмертного устроения души. Владимирская церковь, в которой «вблизи гробов моих родственников» завещал похоронить себя Фетиев, стала наследницей второго из указанных компонентов (дворов, огородов, лавок, квасоварен и кожевенных изб, дворовых, лавочных, огородных, амбарных мест и пр.). В завещании определялось назначение городской недвижимости для церкви – отдавая данные объекты «в кортому» (в аренду), церковный староста за получаемые доходы ежегодно выплачивал ругу попу (10 руб.), дьякону (5 руб.), пономарю (2 руб.) и просвирнице (1 руб.). Кроме этого, Фетиев назначал владимирскому попу с причетниками в течение 10 лет после своей смерти 15 руб. в год, то есть их поминальные функции бесперебойно оплачивались на многие годы вперёд. В этой связи любопытно выглядит статус Владимирской церкви: будучи посадской, она как тяглая облагалась церковной данью в казну архиерея, имея в то же время явные черты ктиторского храма. После смерти Фетиева контроль над её хозяйственно-торговой деятельностью осуществляла посадская община данного прихода в лице старосты. Некоторое время им в конце 1690-х гг. был фетиевский приказчик Дмитрий Березин. Актуальность фетиевского завещания для Владимирской церкви не была утрачена и к концу XIX в. Сохранилась челобитная священников и прихожан этой церкви вологодскому епископу Палладию Раеву (не позднее 1873 г.), в которой они со ссылками на духовную обосновывали свои права на прописанные в ней для их храма объекты, отдаваемые в кортому (аренду).

Не знаем, состоялись ли похороны самого Фетиева в точном соответствии с предписаниями его духовной. Надо учитывать, что умер он по старому стилю 26 декабря 1683 г. в Холмогорах, поэтому потребовалось время (около трёх недель) для доставки тела на санях в Вологду. Здесь же момент похорон оказался омрачённым не приличествующими случаю обстоятельствами. Московский зять умершего, Л. Б. Протопопов попытался силой увезти тело тестя в столицу, а заодно и его вдову и все «пожитки», которые были весьма немалые. О порочащем поведении дьяка Л. Б. Протопопова в день похорон сообщалось в челобитной фетиевского приказчика Дмитрия Березина вологодскому архиерею Симону. Энергичное противодействие ряда священников и самого Березина попыткам зятя позволило все-таки погрести тело хозяина во Владимирской церкви «с честью» и в присутствии всего «освященного собора» 16 января 1684 г.

Самым дорогостоящим (2 тыс. руб.) дарением Фетиева в пользу Владимирской церкви стало строительство по его завещанию каменного тёплого двухшатрового храма, имеющего один престол в честь небесного патрона гостя архангела Гавриила, а второй – в честь основоположника русского монашеского общежития Феодосия Печерского. Вступая в явное соперничество с архиерейским домом, гость завещал построить к Гаврииловскому храму колокольню такого же образца, что и соборная. Для неё в 1685 г. тем же любекским мастером Альбертом Бенинком, который в 1687 г. изготовит владычный колокол, был отлит двухсотпудовый колокол «по души Фетиева в вечное поминовение». Выполнение подобных заказов бывало возможным при наличии тесных связей заказчиков с торговыми иноземцами, бравшими на себя посреднические функции. Для архиерейского дома такой заказ исполнил голландец Балтазар Фадэмпрехт («Балсырь Балсырев» русских источников). Не исключено, что он же это сделал и для Фетиева.

Таким образом, денежное и имущественное богатство Фетиева, обусловившее его быстрый взлёт, повышенную социальную мобильность на протяжении недолгой жизни, вскоре после смерти оказалось утилизованным, в чём несомненную роль сыграли религиозные установки сознания, собственное понимание сравнительной ценности накопленного неправедным по преимуществу путём богатства и вечности поминовения во имя искупления грехов и спасения души. Можно согласиться с Н. В. Козловой в том, что в российском менталитете богатство не было показателем добродетели ни в Средневековье, ни в Новое время. Взгляд на богатство был как на полученное от Бога в пользование. Следствием такого взгляда стало широкое развитие благотворительности в предпринимательских кругах и в XVII, и в последующие столетия. Причину же некоторые авторы видят в объективных трудностях России доиндустриальной эпохи для получения прибавочного продукта, длительности накопления капиталов в торгово-промышленной сфере.

В завершение очерка стоит сказать о непосредственных наследниках гостя. Судя по духовной, сыновей у Г. М. Фетиева на момент составления завещания не было, единственный раз упомянутый в 1665 г. сын Евдоким ни в каких позднейших известных нам документах не встречается. Большую часть имущества (огромное количество одежды, мехов, домашней утвари, села и деревни) наследовали дочь Акилина, её муж, московский дьяк Л. Б. Протопопов, и второй зять, Я. М. Манойлов. Трое детей Акилины и Протопопова осели, скорее всего, в Москве и с Вологдой не были связаны. В одном из последних известий Л. Б. Протопопов назван участником Азовского похода вместе с П. Гордоном в 1696 г.

Своеобразный итог жизни Фетиева и его ближайшего родственного окружения подводит запись в синодике Спасо-Прилуцкого монастыря («Род гостиной сотни Гавриила Фетиева»). Первые три имени в ней могут быть атрибутированы только предположительно: это монах Никифор, схимник Маркелл, монахиня Зиновия. Первый, возможно, дед гостя (приобретённые им дворовые и огородные места в Ехаловых Кузнецах упомянуты в одном крепостном акте 1626 г. и в завещании Фетиева). Два вторых – это, по мнению Н. И. Суворова, отец и мать гостя. Далее фигурирует «схимник Гавриил» (если имеется в виду сам Фетиев, то определение «схимник» заставляет предположить его предсмертное пострижение, но в таком случае имя его должно быть изменено (по аналогии Мартын – Маркелл), но ни в каких известных нам источниках об этом факте не сообщается. Далее внесено имя Ульяна, указывающее, несомненно, на жену Фетиева Ульяну Иовлевну, урождённую Голохвастову, дочь думного дворянина И. Д. Голохвастова. Внесение её имени (как и имени сестры Фетиева Евфимии) в спасо-прилуцкий синодик оговаривалось в завещании. Потом назван Евдоким – это, по нашему мнению, мог быть единственный сын Фетиева, умерший при жизни отца, либо один из его племянников, Евдоким Елизаров сын Белоусов. За ним читаем имя Стефан, которого можно отождествить с младшим братом Фетиева, упомянутым в переписной книге 1646 г. как Степан. К моменту составления завещания Степана уже не было в живых, как и другого младшего брата – Семёна (в синодике – «Симеона убиенного»). Из братьев, отмеченных переписью 1646 г. в одном дворе с отцом, оставался только Яков Гаврилов сын Фетиев, известный по приходо-расходным книгам архиерейского дома 1680-х гг. как кузнец. У Якова мужского потомства также не осталось, поскольку в завещании Фетиева фигурируют лишь его жена и дочь. Между именами Стефана и Симеона в синодике помещён схимник Иона, а в завещании Фетиева фигурировали какие-то два старца, Дионисий и Иона, на поминовение которых в Спасо-Прилуцкий монастырь предназначались 10 руб.

Определение людей, стоявших за тремя последними именами в синодике, вызывает у нас затруднение – это Неонила, Григорий и Пётр. Петром звали одного из внуков Фетиева (от брака дочери Акилины и дьяка Л. Б. Протопопова, другие их дети были девочками – Мавра и Анна). Пётр получал по завещанию деда дорогой подарок – жемчужное «гурмышское» ожерелье с лазоревым яхонтом и сундук с драгоценными мехами. Возможно, на Петре прямое мужское потомство Фетиева пресеклось. Род продолжался в ветви Льва Протопопова, Якова Манойлова и Якова Фетиева по женской линии, и конкретное их наполнение именами в конце XVII–XVIII в. требует специальных генеалогических изысканий.

Документы о предпринимательской деятельности Г. М. Фетиева

№ 1

1661 г. августа 23. Купчая москвитина-кадашевца Гаврилы Яковлева Г. М. Фетиеву и С. Белоусову на лавочное место в суконном ряду

Се яз, Гаврило Яковлев сын москвитин, кадашевец, да своею женою Стефанидою Епифановою дочерью, продал есми вологжаном посадцким людем Гаврилу Мартынову сыну Фотиеву да Самсону Лукьянову сыну Белоусову лавочное свое порозжнее место на Вологде внутри города в суконном ряду, идучи от гостина двора на левой руку. В межах подле Семёново лавочное место Казакова, а по другую сторону Никитино место Григорева сына Овсяника.

А то наше лавочное место по старым межам, чем мы, я, Гаврило з женою своею, владели. А взяли мы, я, Гаврило Яковлев з женою своею Стефанидою, у них, Гаврила Фотиева да у Самсона Белоусова за то свое лавочное место сто рублев денег серебряных. А наперед денги взяли все сполна без выкупа.

А то наше лавочное место наперед сего опроче их, Гарила Фотиева да Самсона Белоусова, иному никому не продано и не заложено и не в каких крепостях не подписано.

А кто учнет у них, Гаврила Фотиева да у Самсона Белоусова, в то наше лавочное место вступатца с прежними купчими или закладными или кабалами или с какими крепостьми ни буди, ин мне, Гаврилу Яковлеву з женою своею Стефанидою, то свое лавочное место ото всяких крепостей очищати начисто своими денгами и убыка им в том своем месте не довести никоторого.

А что ся им, Гаврилу и Самсону, в том нашем лавочном мессе какой убыток учинитца в нашем неочищенье, и нам, мне, Гаврилу Яковлеву, и з женою своею те им Гаврилов и Самсонов убытки по сей купчей платити все сполна. А кои нас, Гаврило или жена моя Стефанида будем в лицах, а нам того лавочного места очищене и убытки все сполна.

А на то послуси: Елизар Сергиев сын, Семён Головков, Иван Якимов.

А купчую писал вологодцкой площадной подьячей Ивашко Калинин лета 7169 августа в 23 де.

На обороте: 170 году сентября в 5 де в съезжезжей избе перед воеводою перед Никитой Костентиновичем Стрешневым да перед дьяком перед Аникием Чистого став, продавец москвитин Гаврило Яковлев сын сказал, что он лавочное свое место вологжанем посадцким людем Гаврилу Фотиеву да Самсону Белоусову продал и денги взял и такову им купчую на то лавочное место дал. И ся купчая на Вологде в книги записана.

Другим почерком: Дияк Аникей Чистого.

К сей купчей Гаврило Яковлев руку приложил.

К сей купчей пятницкой поп Афанасей вместо дочери своей духовной Стефаниды по ея велению руку приложил.

Послух Ивашко Якимов руку приложил.

Послух Елизарко руку приложил.

Послух Сенка руку приложил.

На л. 1 поверх текста помета: 170 сентября в 5 де записать в книги, справяся с прежними крепостями.

На л. 1 по вертикали почерком XIX в.: Гаврило Яковлев с женою Стефанидою продали свое лавочное место Гаврилу Фетиеву и Самсону Белоусову в суконном ряду от гостина двора.

ГАВО. Ф. 1260. Оп. 8. № 147. Подлинник.

№ 2

1665 г. мая 7. Отпись голландского купца В. Иванова Г. М. Фетиеву и С. Л. Белоусову в получении от них 320 руб. долга

(Л. 4) Се яз, Галанские земли торговои иноземец Володимер Иванов, дал есми отпись вологжанину посацкому человеку Гаврилу Мартынову сыну Фетиеву да Самсону Лукьянову сыну Белоусову. Взять было мне, Володимеру Иванову, по кабале триста двадцать рублев. И та кабала у меня отдана на Москве иноземцу Петру Деладалу. И я, Володимер Иванов, по той кабале до меня, Володимера Иванова, те денги все сполна дошли до меня. В том я, Володимер, ему, Гаврилу и Самсону отпись дал.

А отпись писал вологжанин посацкой человек Лучка Лежибоков лета седьмь тысеч 165 году месеца майя в седьм день.

На обороте: К сей отписи яз, Володимер Иванов руку приложил.

Ниже почерком XIX в. : отпись в получении денег.

ГАВО. Ф. 1260. Оп. 1. № 5170.

№ 3

1670 г. марта 18. Купчая московского торгового иноземца Т. А. Келдермана Г. М. Фетиеву на варницу в Тотьме

(Сст.[9] 4) Се яз, московской торговой иноземец Томос Андреев сын Келдерман, продал есми вологжанину посацкому человеку Гавриле Мартынову сыну Фетиеву и жене ево и детем на Тотме варницу свою со всякими угодьи с цереном да в новой трубе десятая доля трубы. А наставка то ж, что я купил у дьяка у Ивана Хорламова. Да у тои же варницы анбар саленой да двор с хоромами, что есть на дворе хором, да у двора огород да три сусловки полянки с пашнею и сенными покосы, что на Тотме на посаде на всполье в межах с Рожественским попом Анофреем, а другая половина в межах с Климатовским попом Офонасьем, а третья полянка с Предтеченским попом Иваном да полянка на Медветке реке, что бывало Дмитрея Симонова смежно Зиновием Васильевым, да против двора по другой стороне улицы сенные покосы прозвище Бовыкино и со всеми угодьи к тое варнице, что к той варнице есть.

А взял я, Томас, за тое варницу со всеми угодьи, что к тои варнице есть, у него, у Гаврила, триста рублев денег серебряных. А та моя варница со всеми угодьи и с сенными покосы опричь Гаврила иному никому не продана и не заложена и по душе ни по кокой не отказано и в приданые ни за кем не отдано и в ынех ни в каких крепостях ни у кого (сст. 5) ничем не написано и не укреплено и на великого государя ни в которой приказ ни за что не отписано. А будет хто у него, Гаврила Фетиева, или у жены ево и у детей учнет по каким крепостям в ту варницу или в какие угодья вступатца, и мне, Томосу, ото крепостей очищать и убытка ничево никакова не довести. А будет от каких крепостей или от записки на великого государя в которой приказ, в коком моем, Томасовом, долгу не очищу и убытка отчево каково до него, Гаврила, или до жене ево и да детей в той их варнице или в каком угодье в своем неочищенье доведу, и ему, Гаврилу, и жене ево и детем взяти на мне, Томосе, той варнице и всяким угодьем от всяких крепостей и от записки на великого государя очиска да убытки свои в моем, Томасове неочищенье учинятца все сполна по ево, Гаврилове скаске, что он скажет. А будет ту варницу или каковое угодье у него, Гаврила, возмут на великого государя в каком моем, Томасовом, долгу или в начетных государевых денгах или по каким крепостям или по чему ни будет, а будет тое варницу отдадут мои, Томасовы, сородичи или кому ни буди на выкуп и ему, Гаврилу, взять на тех выкупщиках те свои денги триста рублев по сей купчей все сполна да за прибылое строенье, что Гаврила внов построит всякого варнишного и хоромного строенья, на тех выкупщиках взять ему, Гаврилу, по своей скаске. Да мне ж, Томосу, свою варницу со всеми угодьи записать по сей купчей в приказе Устюжския Чети на ево, Гаврилово, имя в записные книги. А что у меня, Томоса, на тое варницу была старая купчая Ивана Харламова, и тое старою свою купчую отдал я, Томас, ему, Гаврилу.

А на то послуси: Афонасей Татаринов, Ипат Григорьев, Герасим Микифоров, Василей Веневцов. А купчую писал Ивановские площади подьячей Артюшка Иванов лета 7 тысяч сто семьдесят осмаго году апреля в восм на десять день.

На обороте: К сей купчей Томас Келдерманов варницу свою без цырена продал и денег триста рублев взял и руку[10]

Послух Фомка руку приложил.

Послух Патко руку приложил.

ГАВО. Ф. 1260. Оп. 1. № 1357. Подлинник писан на столбце из двух пронумерованных сставов – 4-го и 5-го.

№ 4

1675 г. декабря. Поступная запись гостя Г. М. Фетиева старцам Спасо-Прилуцкого монастыря на варницу в Тотьме

(Сст.1) Се яз, гость Гаврило Мартынов сын Фетиев, поступился я, Гаврило, Всемилостивого Спаса Прилуцкого монастыря архимандриту Исаку да келарю старцу Киприяну Докукину да казначею старцу Сергию Белоусову з братьею на Тотме варницу свою со всякими угодьи и с цереном да в новой трубе десятая доля трубы, а наставка тож, что я купил у московского торгового иноземца Томаса Андреева сына Келдермона. Да у тои же варницы анбар соляной да двор с хоромами, что есть на дворе хором, да у двора огород и с сенными покосы, что на Тотме на посаде на всполье. В межах с Рожественским попом Анофреем, а другая половина в межах с Климантовским попом Афонасьем, а третья половина с Предтеченским попом Иваном, да полянка на Медведке речке, что бывала Дмитрея Симанова смежно з Зиновьем Васильевым. Да против двора по другой сторон улицы сенные покосы прозвище Бовыкино и со всеми угодьи к тое варницы, что к той варнице есть.

А взял я, гость Гаврило, за тое свою варницу со всеми угодьи, что к той варнице (сст. 2) есть Прилуцкого монастыря у властей з братьею тысячу двесте пятдесят семь рублев шеснатцать алтын четыре денги серебряных денег. А та моя варница со всеми угодьи и с сенными покосы, опричь Прилуцкого монастыря, иному никому не продана и не заложена и по душе ни по какой не отдана и в приданые ни за кем не отдана и в ыных ни в каких крепостях ни у кого ни в чем не написана и не укреплена и на великого государя ни в которой приказ ни за что не отписана. А будет кто Прилуцкого монастыря у властей з братьею учнет по каким крепостем в ту варницу или в какие угодья вступатца, и мне, гостю Гаврилу, от всяких крепостей очищать и убытка нигде никакова не довесть. А будет от каких крепостей или от записки а в каком моем, Гаврилове, долгу не очищу и убытка какова Прилуцкого монастыря властем з братьею в той варнице или в каком угодье в своем неочищенье доведу, и им, властем, взяти на мне, госте Гавриле, той варнице и всяким угодьем от всяких крепостей и от записки на великого государя очистка да убытки свои в моем, Гаврилове, неочищенье учинятца вся сполна по их, Прилуцкого монастыря властей, скаске, что они скажут. А будет ту варницу или иное угодье у них, властей, возмут на великого государя в каком моем, Гаврилове, долгу или в начетных государевых денгах или по каким крепостям или по чему ни будет…[11]

А будет тое варницу отдадут… (сст. 3) моим, Гавриловым, сродником или кому ни будь на выкуп, и Прилуцкого монастыря властем на тех выкупщиках те свои денги тысечу двести пятьдесят семь рублев шеснатцать алтын четыре денги по сей поступной все сполна да за прибылое строенье, что они, власти, построят всякого варничного хоромного строенья, на том выкупщике взять им, властем, по своей скаске. Да мне ж, гостю Гаврилу, со всеми угодьи и ту свою варницу по сей поступной записати в приказе Устюжской четверти Прилуцкого монастыря на их, властей имя, в записные книги. А что у меня, гостя у Гаврила, на тое варницу были старые крепости, и отдал Прилуцкого монастыря властем.

На то послуси: Иван Рычков, Елизарий Сергеев, Иван Мурзин, Михайло Афонасьев.

Запись писал Вологоцкой площади подьячей Ивашко Корнилов лета 7184 году декабря в 4 день.

На обороте на расклеенных сставах: К сей записи вместо гостя государя своего Гаврила Мартиновича человек его Митка Фомин по его велению руку приложил.

Послух Ивашко Рычков руку приложил

Послух Мишка руку приложил

ГАВО. Ф. 1260. Оп. 2. № 1880. Подлинник в виде расклеенного столбца из трех сставов.

Там же. № 20. Л. 4 об.-5 – копия XVIII в.

№ 5

1676 г., ноября 14. Поступная запись гостя Г. М. Фетиева и соловецкого старца Марка старосте и прихожанам Владимирской церкви на лавку в Соляном ряду

Се яз, гость Гаврило Мартынов Фетиев, да яз, старец Марко Соловецкого монастыря вологодской службы соляного двора, поступились есми в дом Пречистые Богородицы Владимирские, что на Вологде на посаде, церковному старосте Павлу Ульянову и всем прихожаном за 15 рублев закладною лавкою с лавочным и с передлавочным местом вечно. А та лавка на Вологде внутри города в Соляном ряду и тою поступною нашей лавкою в дом Пречистые Богородицы Владимирские церковному старосте Павлу Ульянову и всем прихожаном, или кто впред иные церковные старосты будут, владеть вечно на всякую церковную утварь, и никому в тое поступную лавку не вступатца. Да и старые крепости на тое лавку и на лавочное и на передлавочное место ему, церковному старосте Павлу Ульянову, и всем прихожаном отдали да в том им на тое лавку сию поступную дали.

А на то послуси: Елизар Сергиев, Иван Мурзин.

А поступную писал Вологоцкие площади подьячей Ивашка Рычков лета 7185 году ноября в 14 день.

На обороте: К сей поступной государя своего гостя Гаврила Мартиновича Фетиева человек его Митка Фомин руку приложил

К сей поступной старец Марк руку приложил

Послух Елизарко руку приложил

Послух Ивашко Кузмин руку приложил

ГАВО. Ф. 1260. Оп. 7. № 1. Подлинник.