"Крючки да вилки — народная магия XVII века"

Под этой рубрикой мы представляем не только нынешнюю, но и давно ушедшую повседневность — саму ткань истории, состоящую из деталей и мелких фактов быта. Особенно когда эти детали выкапывают из тумана столетий в сегодняшний день, вроде магов и предсказателей на телеэкранах.

Русская деревня в конце XIX века в умонастроении своем не ушла далеко от допетровского времени. Сведения, собранные этнографом С. Максимовым, почти дословно повторяют, документы XVII века. Ведьмы, по словам крестьян, проворно вылетали по ночам через печные трубы. Отличались они от женщин небольшим хвостом. Отмечены были попытки "всем миром" найти этот хвост. Муж заподозренной женщины однажды должен был поставить односельчанам водку, чтобы убедить: нет хвоста у жены, есть длинный язык. Смирные "бабки" в деревнях занимались любовными и семейными проблемами, "наговаривали" на хлеб, на соль, "заговорные слова закладывали в наговорные вещи". "Замыкаются они, — писал Максимов, — в пределах бабьего царства, проявляя в своем деле сообразительность".

Особое беспокойство XVII веке вызывало "ведовство на расстоянии" — "по следу и по ветру". Известный историк Н. Костомаров говорил: " В старые годы опасение, чтобы лихие люди не нанести бы "порчи" царю и царице, не имело границ". Случалось прихворнуть государыне или кому- нибудь из царских детей, — тотчас подозревали, что их пытались "испортить".

Подозреваемых женщин пытали. Дарья-мастерица созналась: подруга рассказала, что за Москвой-рекой живет "бабка" Настасьица, умеет она "людей приворачивать", у мужей ревность отнимать, наговаривает на соль и мыло. Послали за "бабкой", допросили. Предположение появилось — международный заговор: муж "бабки", Янко, был "литвин", белорус, из страны заграничной в те годы. "Была ли от польского короля присылка или заказ, чтобы государя или государыню испортить? И кто колдовскому делу учил?" На пытке, как водится, с огнем, Настасьица отвечала: ни к ней, ни к мужу из Польши заказа для "государевой порчи не было", и сама она государей "не порчивала". Дала она Дарье-мастерице пепел от ворота сожженной сорочки, велела сыпать "на царицын след", чтобы царица отметила Дарью, приблизила. О себе сказала: "Мое дело мужей приворачивать..." Наговорные свои слова указала: "Как люди смотрятся в зеркало, так бы муж смотрел на жену да не насмотрелся! Как мыло быстро смоется, так быстро муж полюбит голубушку! Как рубашка бела на теле, так бы муж в доме был светел!" Муж Янко о промысле ее не знает, а учила ее "Манька Козлиха, москвичка". Круг подозреваемых расширился, нашли Маньку, привели на очную ставку. Отпиралась твердо: "Ничему не учила..." Стали всех огнем жечь, "ворожея" Настасьица завопила, что сын Маньки Дарью-мастерицу сам к ней привел, сказал, что "мать спит пьяная и приворот сделать не может". Сдалась Манька: "Ворожит и тому учит. Ворожьбу ей мать родная оставила, научила наговаривать на соль, мыло, на зеркальце". Назвала имена знаменитых московских "баб".

Нашли всех, допросили. "Бабы" страшные, слепые. Дьяки государевы искали свое: "Не пытались ли портить государево здоровье?" Хлопоты пустые, не было заговора. Предшественницы современных "мастериц деревенской магии и духовных практик" стонали и отвечали: привораживают- де мужей на соль и на мыло, болезни лечат, наговаривая на водку и чеснок, иногда грыжу исправляют. Одна призналась: есть дополнительный промысел. "Какой?" Но дьяки, верно, сплюнули с досады, услышав ответ: "Торговым людям наговариваю на мед, чтобы тем медом умываться наговоренным". "Как пчелы к меду слетаются, так к тем торговым людям покупатели сбегаются..." Следователи допросили мастериц, работавших во дворце. Одна ходила к бабкам, потому что дочь больна, а зять скверный... Соль и наговоренное мыло взяла, велела дочери мылом умываться, а соль тайком подсыпала в еду зятя, чтобы он несчастную дочь полюбил. Дело о "порче" завершилось нескоро. Умерли на допросах с пыткой "бабки" — Настасьица и слепая Ульянка. Через год пришел государев указ. "Ворожей" и Дарью-мастерицу с мужем сослали в Вятку и в Сибирь.

Со времен древних, языческих, женщины хранили и передавали навыки магии. Поэтому на женщин смотрели с подозрением: кто знает, какие силы они умеют призывать! Перед любовными объятиями снимали нательные кресты, при семейных трудностях обращались к умелым "бабкам". В XVII веке мужья боялись "женской ворожьбы", о чем свидетельствует рукописное сочинение того времени "Беседы отца с сыном о женской злобе": "С детства у проклятых баб колдовству учатся, гадают, как замуж выйти и мужа приворожить на первом ложе". Наступает страшная жизнь: "Будут такие над едой шептать, в подушки что-то зашивать или в порты, травами и кореньями мужа иссушат, разума лишат". Супруг, который ищет колдовские предметы, потроша подушки и разглядывая свои штаны, достоин сочувствия. Ученые нашли свыше 100 списков этого сочинения, которое подводило к мысли, что женщина — существо суетное, отягощающее жизнь, и опасное. Автор объяснял, что греховность женщин невообразима; на робкое замечание юноши: жена, мол, необходима для продолжения рода, был ответ решительный: надо в книги священные вчитываться. Во времена библейские "не Ева родила, а Адам произвел. Не Сарра, а праотец Авраам".

В документах XVII века находим примеры мужской любовной магии. В 1642 году сидевший в московской тюрьме некий Данилка решил дать показания особой важности. Сидевший с ним Афонька сказал, что он цепь из серебра для царицы сделал, взял ее боярин Стрешнев, где цепь теперь — ему не ведомо... Начались допросы. Афонька был стрельцом, но по болезни "черной" от службы отставлен, бродяжничал, пойман с запрещенным табаком и попал в тюрьму. Отвечал глумливо: "Цепь не делал, не умеет, молвил все спьяна. Он, мол, во хмелю всегда с ума сбродит..." Все бы обошлось, но Данилка еще припомнил, как Афонька какое-то "непригожее слово о царице говорил". Афонька отвечал: "Молвил спьяна..." Но государь Михаил Федорович велел розыск продолжить: по какому "умышлению про царицу говорил и не знает ли он какого заговора?" И Афоньку понесло под пыткой. Рассказал, как научился "женок приворачивать". Возьмет лягушек, самца и самочку, кладет в муравейник и приговаривает: "Сколь тошно тем лягушкам в муравейнике, столь тошно будет той женке по Афоньке". М называет имя женки. На третий день приходит к муравейнику, а там от лягушек остаются только косточки, "крючки да вилки". Афонька тем "крючком" "женку зацеплял", незаметно косточку на платье вешал. И женка идет за ним. А надоест Афоньке, берет другую косточку, "вилку", чтобы "женку отпихнуть". Успокоиться бы следствию, "привороты" с косточками ляушки — дело любовное, кто хочет, тот верит. Но Афоньку пытали страшно, и он сказал, что научили его царицу "портить": "Я-де так приворожу, что сама над собой такое сделает, я на утренней зоре с той стороны, с которой ветер дует, призову бесов, чтобы сослужили мне". Добавил, когда жгли огнем, что наслал бесов на некоего московского пушкаря Сусальника. Так появилось тяжкое обвинение в "злом колдовстве по ветру".

Спрашивали Афоньку: каких женок "приворачивал"? Отвечал: "приворотил" женку Наташку, потом к мужу вернулась в Ярославль. Была еще "женка" из московских торговых рядов. Была Аниска, но с ней не сладилось, грозила самого Афоньку "испортить, сделать чернее земли". Видно, что бывший стрелец — заурядный бабник, знает только любовную магию, и то понаслышке; под тяжкой пыткой оговаривает себя и всех ему известных. Но царские следователи верили в "привороты и порчу" столь же истово, как "гулящий Афонька". Не удивлялись, когда говорил нелепое. Все же проверили силу любовной магии Афоньки, узнали, что Аниська — жена однополчанина Афоньки, с ним дело не имела. Сказали опрошенные женщины Стрелецкой слободы: "Жена она добрая и ведовства не знает". Все ответы Афоньки — откровения человека пьющего и гулящего. Признавался он в минуту откровения своим мучителям, что "ведовства не знает и царицу его никто не учил портить". Но царь следил за ходом дела, и палачи терзали бывшего стрельца. Потом Боярская дума приговорила его как колдуна, который "бесов на людей по ветру пускал", к сожжению в срубе, предварительно четвертовав. Царь проявил милость и сослал Афоньку в острог, в Сибирь.

Подозрения в "порче" возникали в те годы нелепые, выдумки психопатов. Есть следственное дело москвича Федьки Шиловцова: "испил" однажды квасу у "иноземца", поляка, живущего в столице, вдруг у него в "брюхе почало шуметь, и он решил, что был испорчен: стал читать громко Псалтырь, а перед ним нечто зашумело, ангел или бес — не знает".

Документы показывают, что "привороты бабок", как колдовство Афоньки, — затеи пустые. Признавалась одна из женщин, привлеченная по делу Дарьи-мастерицы, что взяла "наговоренное мыло, соль и белила для лица". Умывалась, соль мужу давала в еде, потом густо "убедилась" чудодейственными белилами, вышла к мужу, улыбаясь. Муж как заметил ее, сильно прибил. Тогда "разметала" все, выбросила. Но "бабки" не сидели без дела.

В XVII веке во всех слоях общества семейные узы соединяли людей почти не знакомых. "Принуждать силой нельзя, но заставить можно", — так определяли родители будущую семейную жизнь своих подопечных. И приходилось потом для укрепления семейных уз "наговаривать" мыло и белила для лица.

Как семейные неурядицы отравляли жизнь, отмечено в документах того времени. В 1670 году обратился к царю "сын боярский" Никифор Скорятин с жалобой на "поругательницу, на жену свою Пелагею". "Кусала жена тело на плечах зубом, и шипками щипала, и бороду драла". О чем Никифор когда-то жаловался: "Следы поругательства и зубного ядения на теле моем досматривали, но жене никакого указа не было учинено". В повторной жалобе Скорятин стонал: "Она, жена моя Пелагея, хотела меня топором срубить, и я от ея топорового сечения руками укрывался, но посекла у меня правую руку по запястью, и я от того ее сечения с дворишка своего чуть жив ушел, стал увечен". Жена не раскаивалась, и Никифор умолял: "Государь, вели моей жене свой царский указ учинить, чтобы мне от нее, жены, впредь напрасной смертью не умереть!" Принято было решение: отправить дело патриарху и решить по правилам св. Апостолов... Но где говорили апостолы о "топоровом сечении" супруга? И трудно поверить, что "покусанный и посеченный" Никифор отличался в семейной жизни терпением и рассудительностью.

В наставлениях знаменитого Домостроя XVI века было поучение: не гневаться "ни жене на мужу, ни мужу на жену". Но следовало пояснение: мужу нельзя жену "за всякую вину по уху или по видению (лицу) бити, ни под сердце кулаком, ни пинком, и посохом не колоть никаким железным или деревянным..." Хозяин дома распоряжался и наказывал, "учил жену плеткой, но не тягостно", "легонько" за закрытой дверью. Выносить подобное на общий суд было не принято и просто неприлично. Как совершались эти "поучения" в повседневной жизни — можно проследить по воспоминаниям придворного врача Коллинса. Устроил боярин Борис Морозов выгодный для него брак царя и сам решил жениться. Нашел невесту молодую, здоровую, смуглую. "И вместо детей родилась у них ревность, которая произвела плеть в палец толщиной". Кроме ревности, семейные отношения осложняло нечто иное. Московский дьяк Котошихин в своих записках века объяснял: если жена побоев мужа не стерпит и жалуется своим родственникам, что муж живет с ней "не в совете", они пишут жалобы, "челом бьют властям". Проходит время, и жалобе дают ход: приказывают расспросить соседей или слуг в боярском доме. Если жалоба подтверждается, мужа отправляют на год в монастырь для исправления. А если испытательный срок не вразумляет супруга и, возвращаясь домой, он продолжает жить "неистово", супругов разводят, но в течение семи лет им "не жениться, ни замуж идти". Котошихин побои не осуждал и приводил объяснение. "Сговор о свадьбе" устраивали родители. Жених "отвенчавшись", прямо от стола идет с женой в постель, где в первый раз видит ее близко. А если не лежит к ней сердце, что же, всегда плакать ему и мучиться? И он бьет жену всячески, хочет такое с ней учинить, чтобы она в монастырь сама скорее постриглась. В подобных ситуациях "привороты" имели вполне определенный смысл: в культурном пространстве русского города XVII века они занимали место, которое в наши дни отводится семейным консультациям. В избах "бабок" происходило обсуждение семейных проблем, утихали агрессивные эмоции. Конфликт откладывался на неопределенное будущее, когда "мыло смылится" и муж "наговоренную соль" проглотит.

Существование в наши дни допотопной любовной магии объясняется составом нашего современного городского общества, которое сложилось в основном из потомков деревенских жителей, заброшенных революцией и индустриализацией в города. Урбанизация России завершилась только к середине XX века, когда повальные репрессии, военные потери и "волны" эмиграции сократили в городах до ничтожной величины число прямых потомков дореволюционного "городского сословия" — до 1 - 3%. Множество современных горожан принесли из деревни далеко не лучшие навыки традиционной культуры. Как не случайно в объявлениях, размещенных в "желтых газетах", в наши дни говорится о "настоящей деревенской магии"! Все корнями уходит в XVII век, когда безоговорочной власти мужчин в доме женщины противопоставляли традиционную древнюю силу — "ворожьбу".

...По поводу пушкаря, "забитого бесами до смерти", провели розыск в московской пушкарской слободе. Пушкари показали: был среди них один с прозвищем Сусальник и "помер", "смерть ему учинилась скоропостижная, без причастия, с перепою от черной болезни". Трудно сказать, но есть подозрение, что вместо бесов сам Афонька явился к пушкарю в тот злополучный день—с большой мерой водки и "со товарищами"...

ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ 

Ал Бухбиндер