Предсказания Пушкину Александры Кирхгоф

Многие историки утверждают, что Александр Сергеевич Пушкин, подобно многим людям его времени и круга, был довольно суеверен. На то у него были свои основания. Поговорим хотя бы о некоторых.

^{А.С. Пушкин на смертном одре}

Когда однажды приятели поставили Пушкину в упрек, что он слишком верит разным приметам, он ответил:

– Стать таким суеверным заставил меня один случай. Раз пошел я с Никитой Всеволжским ходить по Невскому проспекту, из проказ зашли к кофейной гадальщице. Мы просили ее нам погадать и, не говоря о прошедшем, сказать будущее. «Вы, – сказала она мне, – на этих днях встретитесь с вашим давнишним знакомым, который вам будет предлагать хорошее по службе место; потом, в скором времени, получите через письмо неожиданные деньги; третье, я должна вам сказать, что вы кончите вашу жизнь неестественной смертью».

Без сомнения, я забыл в тот же день и о гадании, и о гадальщице. Но спустя недели две после этого предсказания, и опять на Невском проспекте, я действительно встретился с моим давнишним приятелем, который служил в Варшаве при великом князе Константине Павловиче и перешел служить в Петербург; он мне предлагал и советовал занять его место в Варшаве, уверяя меня, что цесаревич этого желает. Вот первый раз после гадания, когда я вспомнил о гадальщице.

Через несколько дней после встречи со знакомым я в самом деле получил с почты письмо с деньгами – и мог ли я ожидать их? Эти деньги прислал мой лицейский товарищ, с которым мы, бывши еще учениками, играли в карты, и я его обыграл; он, получив после умершего отца наследство, прислал мне долг, которого я не только не ожидал, но и забыл о нем. Теперь надобно сбыться третьему предсказанию, и я в этом совершенно уверен…

Третье, что было предсказано поэту знаменитой в ту пору гадалкой немецкого происхождения Александрой Кирхгоф, звучало так: «Может быть, ты проживешь долго, но на 37-м году берегись белого человека, белой лошади или белой головы».

Говорят, ожидание, что и это пророчество исполнится, и желание все-таки избежать предсказанного не покидали Пушкина все те годы, которые оставалось ему прожить. Одно время он собирался было отправиться в Польшу, где правительственные войска вели в то время борьбу с повстанцами. Однако, узнав, что один из руководителей восстания носил имя Вейскопф («белая голова»), Пушкин отказался от своего намерения.

Вступив в свое время в масоны, Пушкин тотчас отошел от них, узнав о причастности к ложе человека, чье имя в переводе тоже означало «белая голова».

«Но все усилия избежать предсказанного оказались тщетны: в должный день и час на жизненном пути поэта появился Дантес – “белый человек” (он носил белый мундир) с “белой головой” (был белокур). Это и был его убийца. Гибель от руки “белого человека” на тридцать седьмом году жизни была предсказана Пушкину почти за двадцать лет до того зимнего утра, когда на Черной речке прозвучал роковой выстрел…»

Такова общепринятая точка зрения, которую, в частности, излагает в своей книге «Пророки и ясновидящие» минский исследователь непознанного Г.У. Григорьев. И с нею вот уже почти два столетия соглашаются многие. Лишь некоторые, подобно историку Валерии Елисеевой, сделали попытку взглянуть на эту историю с другой точки зрения.

«Наталью Николаевну Пушкину Дантес не любил, – утверждает она. – Он встречался с ней и в 1834-м, и в 1835 годах. Но, несмотря на блеск молодости и ослепительную красоту, за все это время она не вызывала у него никаких особых чувств…»

Правда, в феврале 1836 года на барона де Геккерна – приемного отца Дантеса – вдруг посыпались признания: «Я влюблен, как безумный», – пишет его новоявленный сын. И добавляет довольно загадочную фразу: «Припомни самое очаровательное создание в Петербурге, и ты сразу поймешь, кто это…»

Барон, надо отдать ему должное, понял, что «самое очаровательное создание Петербурга» – это вовсе не Наталья Николаевна, находившаяся в тот момент на шестом месяце беременности и практически не покидавшая дома. Речь, скорее всего, идет об Идалии Полетике – незаконнорожденной дочери сиятельного графа Строганова, одной из самых влиятельных и близких к престолу фигур. Так что отнюдь не гнева камер-юнкера Пушкина страшатся оба.

Нигде и никогда Дантес не назовет ее имени! Лишь раз их отношения окажутся достоянием окружающих. «Идалия приходила вчера на минуту с мужем, – напишет Дантесу его супруга Екатерина де Геккерн, когда того вышлют за пределы России. – Она в отчаянии, что не простилась с тобой… Она не могла утешиться и плакала, как безумная…»

Но почему же тогда состоялась дуэль на Черной речке? Споры по этому поводу будут, наверное, продолжаться бесконечно. Среди многих предположений высказывалась и версия о… международном заговоре. Так, известный наш историк и литератор Ю.Н. Тынянов, например, считал, что заговор сложился на Венском конгрессе по предложению министра иностранных дел Австрии К. Меттерниха (впоследствии канцлера) и Александра I. Его целью было препятствовать развитию революционно-либерального движения, убрав его вождей и глашатаев – Грибоедова, Полежаева, Пушкина, Лермонтова…

Однако, хотя в России, как известно, поэт больше, чем поэт, вряд ли главы государств считали серьезной опасность, исходившую от литераторов. К тому же Пушкин, вопреки тому, что о нем написано в учебниках советского времени, вовсе не был вольнодумцем! В основном он разделял взгляды Николая I на внешнюю и внутреннюю политику. И даже написал «Боже, царя храни…» – стихотворение, легшее в основу государственного гимна.

Именно желание Пушкина услужить царю, бывшему, к слову, его личным цензором, и могло послужить скрытой пружиной ссоры, приведшей в конце концов к дуэли.

Осенью 1836-го над безоблачной петербургской жизнью завсегдатая балов и любимца женщин Дантеса вдруг начинают сгущаться тучи. Но вовсе не Наталья Гончарова-Пушкина была тому причиной… Проштрафился прежде всего названный папаша Дантеса – барон Геккерн, служивший, как известно, посланником Нидерландов при российском дворе.

Сам того не желая, дипломат Геккерн допустил непозволительную ошибку: передал министру иностранных дел Нидерландов содержание своей приватной беседы с Николаем I, который что-то поведал ему «о домашних делах» Вильгельма. После этого письма отношения с представительством Нидерландов в России стали прохладными.

По касательной досталось и Дантесу, очевидно, помогавшему своему названому отцу. На молодого, блестящего поручика, который до этого, по мнению Данзаса, секунданта Пушкина, «пользовался очень хорошей репутацией и заслуживал ее вполне», посыпались служебные взыскания. На придворные балы в Аничков дворец его больше не приглашают.

А тут еще и Пушкин отказал Дантесу от дома.

Произошло это при довольно странных обстоятельствах. Они были знакомы с 1834 года, когда корнет Дантес, ранее бывший пажом герцогини Беррийской, поступил на службу в Кавалергардский полк, охранявший царские покои.

Причем довольно скоро Пушкин с Дантесом сблизились настолько, что если не дружили, то, по свидетельству очевидцев, относились друг к другу с симпатией. Александр Сергеевич, похоже, вопреки третьему предсказанию гадалки Кирхгоф, считал кавалергарда вовсе не страшным, а человеком приятным и остроумным. Жорж был частым гостем в их доме, забавлял сестер Гончаровых. И за Натальей Николаевной он, конечно, ухаживал. Но не обходил вниманием ни ее сестру Екатерину, ни других дам.

Однако вскоре в обществе пошли слухи, будто «усыновление» Дантеса Геккерном не случайно. Выяснить реальную ситуацию для Пушкина, который пользовался царской библиотекой, замечательно владел французским, читал на английском и немного на немецком языках, оказалось не сложно. Вскоре он пришел к выводу, что пресловутое «усыновление» если и незаконно, то весьма целесообразно с политической точки зрения. Через Дантеса барон Геккерн получал сведения о многих секретах петербургского общества.

Поняв это, Пушкин и отказал Дантесу от дома. Он даже обратился к царю: «…считаю своим долгом довести до сведения правительства и общества». Получив донесение, царь пригласил 21 ноября 1836 года поэта к себе, и они о чем-то разговаривали с глазу на глаз более часа.

Говорят, государь поблагодарил Пушкина за изложенные сведения и взял с него слово ничего более не предпринимать. Но тут, видимо, сказался африканский темперамент Александра Сергеевича. Его, что называется, понесло. Если вы возьмете на себя труд разыскать сборник документов «Последний год жизни Пушкина», то увидите, что именно Александр Сергеевич сделал все, от него зависящее, чтобы дуэль все-таки состоялась.

Правда, и Дантес тоже вспылил. Когда он получил первый, ноябрьский вызов, то хотел принять немедленно. Но перепуганный посол, сразу понявший, в чем тут дело, и слышать об этом не захотел.

Дипломат едет к Пушкину и, рыдая, просит его разрешить ссору без кровопролития. Пытается уговорить и Наталью Николаевну… Пушкин соглашается только на двухнедельную отсрочку.

И тогда дипломатический ум посла придумывает хитрый ход. Он решает женить своего сына на влюбленной в Жоржа Екатерине Гончаровой – сестре Натальи.

О женитьбе Геккерны подумывали и ранее. Правда, невеста предполагалась гораздо более выгодная – знатная и состоятельная. Мари Барятинская, например. Но в данном случае некрасивая, почти тридцатилетняя, небогатая барышня – единственное спасение от катастрофы.

Операция удалась. В книгах записей бракосочетаний отмечено, что венчание барона Георга Карла Геккерна и фрейлины Ее Императорского Величества девицы Екатерины Гончаровой состоялось 10 января 1837 года в Исаакиевском соборе по православному обряду и в костеле Св. Екатерины – по католическому.

Сыграв свадьбу, Геккерны, как могли, пытались наладить отношения с новыми родственниками: Дантес приезжал со свадебным визитом – Пушкин его не принял. Тогда Жорж обратился к Александру Сергеевичу с письменным посланием. И первый, и второй раз письма были возвращены нераспечатанными.

При личной встрече на обеде у графа Строганова, на который Пушкин, будучи приглашенным, не мог не приехать, де Геккерн просил его изменить отношения на родственные. Пушкин не пожелал его слышать. Напротив, он старался обострить отношения до крайности. Зачем?

Понять логику поэта трудно. Тем не менее в конце января 1837 года он ставит точку, отправив барону Луи де Геккерну столь резкое письмо, что каждый прочитавший его лишь качал головой: Пушкин не оставил Дантесу иного выхода, кроме дуэли.

Впрочем, убивать известного русского поэта, новоиспеченного родственника, Дантес не собирался. Но при данных обстоятельствах отделаться выстрелами в воздух противники не могли. И Дантес решил стрелять в ногу противника.

Но дуэль пошла не так, как он рассчитывал. Секундант Данзас позднее рассказывал, что не успел он махнуть фуражкой, как Пушкин «в ту же секунду был у барьера». Дантес же шел медленно, он успел сделать всего три шага. Но, увидев на лице противника смертельный приговор, он выстрелил почти навскидку. И Пушкин упал…

Дальше же история развивалась так.

Царь принял на себя многочисленные долги Пушкина, определил его детей на государственный кошт при их обучении. Сама Наталья Николаевна после семи лет вдовства благополучно вышла второй раз замуж.

Больше всех, кроме умершего Пушкина, пострадал в итоге его противник на дуэли. Месяц он просидел в Петропавловской крепости, ожидая суда. А потом был лишен чинов, наград, состояния и под присмотром жандармов выслан за пределы России. Он вернулся в родовое имение неподалеку от Сульца под другой фамилией, с беременной русской женой, зятя которой он по нечаянности убил. И начал жизнь заново.

О карьере он больше не помышлял, тихо жил с женой в родовом замке. Екатерина родила дочку, потом еще одну и еще. Ей хотелось сына и, моля о нем, ходила она босиком за пять километров в соседнее селение к чудотворному образу Девы Марии. Молитвы ее, видимо, были услышаны, и через 20 лет Жорж Дантес-младший совершит подвиг, который занесут в историю Мексиканской экспедиции под названием «дела при Котитлане». А Франция отметит молодого Жоржа Дантеса орденом Почетного легиона.

Сама же баронесса Екатерина де Геккерн умерла осенью 1843 года от послеродовой горячки. Барону Жоржу де Геккерну тогда было чуть больше тридцати. Можно было бы заново начать карьеру в иностранной армии, но брать в руки оружие он больше не захотел.

Правда, впоследствии, уже при императоре Наполеоне III, он вернулся на дипломатическую службу, посетил с тайной миссией дворы Вены, Берлина и Петербурга. И даже Николай I счел возможным негласно встретиться с бывшей персоной нон грата.

Приемный отец, барон Луи де Геккерн, приедет в Сульц после выхода в отставку и будет жить там, окруженный внуками, вплоть до самой смерти в 1884 году.

Жорж Дантес пережил его на 10 лет, оставив нам мемуары, в которых описаны многие события, свидетелем которых он был, но нет ни слова о злосчастной дуэли.