ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ

25 января 1841 г. в семье капитана Уильяма Фишера, адъютанта английского губернатора Цейлона, родился мальчик, который получил имя Джон Арбетнот. Если бы тогда нашелся кто-либо, кто мог сказать Софи Фишер, каких высот достигнет ее первенец — будущий адмирал, барон Килверетон, великий реформатор, флотоводец и политик, личный друг короля Эдуарда VII, — думается, двадцатилетняя мама очень удивилась бы.

Детство Джека (так звали его в семье) продолжалось только до исполнения ему 13 лет. С 13 лет он начал свою службу на военном флоте. Главными периодами его детства были шумная и веселая жизнь первые 6 лет и последующий довольно неприятный этап, когда он вынужден был покинуть свой отчий дом и отправиться в Англию учиться. Джон Фишер оставил после себя несколько сумбурные, но весьма содержательные мемуары, в которых с редкой аккуратностью и тщательностью описаны многие эпизоды его жизни в молодые годы ¹. Однако при чтении их создается впечатление, что первые 13 лет он постарался вычеркнуть из памяти и забыть. В особенности это относится к самому раннему периоду, который он провел на кофейной плантации своего отца.

В 1841 г. капитан Уильям Фишер решил выйти в отставку. С этого времени миссис Фишер произвела на свет семерых детей. Эти семеро, в той последовательности, которой они родились, были: Джек, Алиса, Люси, Артур, Фрэнк, Фредерик Уильям (род. в 1851 г., впоследствии дослужился до полного адмирала) и, наконец, Филипп (род. в 1858 г., также морской офицер).

Благодаря Фредерику Уильяму, остались свидетельства об их жизни в поместье Уэйвендон на Цейлоне до того времени, как детей отправили учиться в Англию. «Когда я был мальчишкой, Нувара Элиа была совершенно диким местом, населенным горсткой белых людей, которые проживали в шести домах, разбросанных на значительном пространстве среди обширных лесов, изобилующих крупной и мелкой дичью. Мой отец, будучи спортсменом и заядлым охотником, держал свору гончих, используемых, главным образом, для травли оленей… Охота, купания, поездки верхом и отсутствие учителей… — словом, для нас, мальчишек, это было замечательное время» ².

Капитан Уильям Фишер был удачливым охотником на крупного зверя и, по всей видимости, человеком большой храбрости. Когда в округе объявился бешеный слон, который нападал на людей и даже убил местного почтальона, он, не долго думая, в одиночку отправился на поиски этого слона. В конце концов, капитану удалось выследить его и убить. Однако Фишер старший плохо кончил. В 1866 г. отставной капитан разбился насмерть, упав с лошади ³.

Можно предположить, что удаль и лихость вытеснили в Уильяме Фишере те качества, которые необходимы рачительному и экономному хозяину. Его кофейная плантация находилась в плачевном состоянии, с финансовой точки зрения, и этим во многом объясняются те превратности и лишения, которые испытали Джек и младшие дети за время обучения в Англии.

Когда родители отправляли шестилетнего Джека в Англию, предполагалось, что он будет жить у своего деда по отцу — джентльмена старой закалки. Однако судьба распорядилась иначе. В те времена путешествие на паруснике было долгим делом. Пока внук добирался до Англии, старый Фишер успел благополучно умереть, и Джеку пришлось жить у своего деда по матери. Старик был человеком суровым, держал внука в строгости и даже не кормил его досыта.

Пожалуй, самым ярким воспоминанием, оставшимся у Фишера о тех временах, были уличные беспорядки, связанные чартистским движением: «… также я помню чартистские бунты 1848 г., когда я видел как жестоко, даже в моем детском понимании, вели себя полицейские по отношению к людям. Я помню ковыляющего старика, у которого полицейский вырвал костыли и с размаху переломил их о колено. Мне также пришлось быть свидетелем того, как маленькая фаланга из 40 здоровенных полицейских (они тогда носили высокие шляпы и длиннополые шинели) разгоняли, как мне показалось, тысячную толпу… Они заламывали им руки, били их и рвали их знамена» ⁴.

Впоследствии, добившись больших чипов и наград, Фишер любил подчеркивать, какие трудности и лишения он перенес в юности. Но эти мрачные воспоминания не следует воспринимать слишком серьезно. Уильям Фишер возможно и не был богат, но был достаточно знатного происхождения: его род восходил к XVII столетию, предки имели титул баронов и наследственные владения в Корнуэлле. Предки воевали под командой знаменитых военачальников и флотоводцев. Прадед Джона Фишера получил смертельную рану на поле Ватерлоо, где он сражался в армии герцога Веллингтона. Такое прошлое в известной степени объясняет, почему отец Джека был не только адъютантом сэра Роберта Хортона, губернатора Цейлона, но и то, почему леди Хортон стала крестной матерью Джека. Следует также принять во внимание, что капитан Фишер спас жизнь старшему сыну Хортонов. Правда, сам губернатор вскоре после этих событий умер, но леди Хортон, будучи женщиной богатой, и после отъезда в Англию продолжала принимать участие в судьбе Джека и его младших братьев и сестер.

Впоследствии Фишер всегда вспоминал Кэттон-Холл — имение леди Хортон в Англии — с большой теплотой. Неподалеку от дома протекал небольшой ручей, в котором он любил удить рыбу и подолгу сидеть на берегу. По соседству с имением проживал адмирал Уильям Паркер — «последний из капитанов Нельсона», которого леди Хортон хорошо знала. Обширные знакомства покровительницы Джека в среде флотских начальников предопределили его судьбу. Леди Хортон решила определить своего протеже на морскую службу.

Отец Фишера был не против. Незадолго до отъезда на корабль Джек получил от родителя скуповатое послание с наставлениями на будущее: «К тому времени, как ты получишь это письмо, ты вероятно уже будешь на борту корабля. Леди Хортон сказала мне, что ты сам выбрал службу на флоте. Я надеюсь, ты ее полюбишь. Ты должен помнить, что я очень беден и что у тебя много братьев и сестер, поэтому я не могу дать тебе карманных денег» ⁶.

13 июня 1854 г., в возрасте 13 лет, Фишер начал свою службу на военном флоте. Его первым кораблем был знаменитый «Виктори» — флагманский корабль Нельсона, который в то время еще оставался в составе флота. На борту парусника Джека осмотрел судовой врач, затем юный моряк написал короткий диктант под диктовку корабельного священника и решил несколько задачек по арифметике ⁷. После сдачи этого несложного экзамена Джон Фишер был внесен в списки команды и стал кадетом Флота ее королевского величества. «Я столкнулся с массой жестокостей, когда впервые попал на флот», вспоминал Фишер впоследствии. «Например, в мой первый день на корабле, будучи еще мальчишкой, я увидел, как шестерых матросов наказывали линьками, — при виде этой сцены у меня закружилась голова» ⁸.

С днем, когда Фишер начал свою службу, возникает некоторая путаница. Сам Фишер в своих «Записках» называет число 13 июня (р. 261), но в его же «Воспоминаниях» (р. 137) указана дата 12 июля. По-видимому, на «Виктори» Фишер только принимал присягу, после чего он должен был отправиться в Плимут и согласно предписанию явиться на линейный корабль «Калькутта». До Плимута Фишер добирался на маленьком пароходике «Сэр Фрэнсис Дрейк». Пассажиры пароходика с большим сочувствием отнеслись к маленькому одинокому мальчишке, страдавшему морской болезнью.

Будучи уже в преклонном возрасте, Фишер всегда с умилением вспоминал о своем прибытии на «Калькутту»: «Среди пассажиров был и маленький мичман, полный впечатлений от пребывания на «Виктори». Он вскарабкался на адмиральский корабль и с уверенностью тринадцатилетнего направился прямо к внушительной фигуре в синем, шитом золотом, мундире и сказал, протягивая письмо: «Будьте добры, передайте это адмиралу». Человек в сине-золотом взял письмо и вскрыл его. «Вы и есть адмирал?» — спросил мальчик. «Да, я — адмирал». Он прочитал письмо и, потрепав мальчика по голове, сказал: «Ты должен остаться и отобедать со мной». «Я думаю, сказал мальчик, — мне бы лучше отправиться на свой корабль». Он говорил так, как будто от него зависела судьба всего британского флота. Адмирал расхохотался и повел его вниз обедать. В ту ночь мальчик спал на борту «Калькутты»…» ⁹.

«Калькутта» была частью старого флота. Парусный линейный корабль, вооруженный 84 гладкоствольными пушками, размещенными на двух артиллерийских палубах вдоль бортов, «Калькутта» была построена в 1831 г. и имела водоизмещение 2 299 т. почти такое же, как «Виктори» Нельсона. В отличие от некоторых парусников, прошедших модернизаций к 1854 г., паровая машина на «Калькутте» отсутствовала. Тем не менее, «Калькутта» продолжала оставаться в составе флота первой линии. В те времена еще полагали, что такие корабли даже без самого небольшого парового двигателя будут представлять собой известную боевую ценность в морских операциях.

Современному человеку трудно даже представить все большие и малые трудности и неудобства, сопряженные со службой на парусниках викторианской эпохи. Вот, например, баня. Четверым мичманам выделялось корыто с водой, которое ставилось в другое, несколько большее по размеру. Все четверо мылись в одной и той же воде по очереди, и «не дай бог, кто-нибудь расплескает грязную воду на палубу!» «Когда я был молодым лейтенантом», — вспоминал Фишер, — «первый морской лорд сказал мне, что во время плавания он вообще не мылся и что он не видит причин, какого собственно черта, мичманы должны желать этого теперь!» ¹⁰. Прибавьте к этому, скверное питание, которое зачастую состояло только из несвежей воды, протухшей солонины и изъеденных червями сухарей. В 1916 г. Фишер, уже, будучи в отставке, сетовал: «Мой отец был шести футов и двух дюймов ростом и очень привлекательным внешне. Почему я такой урод, это одна из самых удивительных загадок физиологии, не поддающаяся разрешению. Я не вырос потому, что в те дни, когда я отправился в моря маленьким несчастным мичманом, мне приходилось стоять по три вахты подряд и плохо питаться» ¹¹.

Фишер начал службу на флоте в один из интереснейших периодов его истории. В марте 1854 г. Великобритания вступила в Крымскую воину — конфликт, который может считаться рубежом между войнами старого и нового типа. В этом плане особенно большое влияние оказали на английский флот операции в Балтийском море, показавшие огромные преимущества паровой машины перед парусом. Таким образом, длительная служба Фишера на флоте началась, одновременно с эрой кардинальных технических преобразований в военно-морском деле. Крымская война стала рубежом между веком паруса и веком паровой машины и броненосных кораблей. Осознание того, что техническая революция требует и нового тина офицеров, пришло не сразу и не легко. Военные моряки особенно привержены традициям и едва ли следовало ожидать, что люди, затратившие многие годы на освоение определенных типов кораблей и определенных видов морского оружия, сразу же признают эти корабли и это оружие устаревшими.

Чарльз Уолкер, например, считал, что «даже 1870 г. было бы слишком самонадеянно считать рубежом, отделившим новое поколение морских офицеров от старого» ¹². В свете перечисленных обстоятельств, тем более в пользу Фишера свидетельствует тот факт, что он еще в самом начале своей службы осознал, чем грозит военному флоту отставание в техническом прогрессе. И впоследствии, занимая высокие посты, Фишер никогда не останавливался на достигнутом, не пытался отстоять устаревшую технику, он всегда стремился к новому, еще не изведанному, боролся за то, чтобы ввести это новое в практику.

В июне 1855 г. «Калькутта» присоединилась к эскадре адмирала Ричарда Дандаса, которая вела военные действия против России на Балтийском море. Это произошло как раз в тот момент, когда эскадра готовилась штурмовать морскую крепость Свеаборг¹³. Однако русская крепость оказалась крепким орешком. По свидетельству подполковника гвардейского инженерного корпуса В. Д. Кренке, на батареях Свеаборга имелось 565 орудий, расчеты которых были сформированы в полуторном комплекте. Союзников ждал и сюрприз — новое морское оружие — 994 подводные морские мины, размещенные на подступах к крепости ¹⁴.

На морских минах, пожалуй, следует остановиться подробнее, поскольку Фишер впоследствии станет одним из крупных экспертов на британском флоте по этому оружию. Имеется любопытное свидетельство адмирала Бартолмью Саливана об одном из первых инцидентов с русскими минами: «К своему изумлению, я узнал, что «Валчер» подорвался на «адской машине», находясь в самой середине эскадры… Адмирал Сеймур и Холл выловили одну и подняли при помощи носовой лебедки. Удивительно как только не были, при этом, затронуты маленькие ползунки (спусковые механизмы. — Д. Л.). Потом они перетащили ее на корабль адмирала Дандаса и снова там с ней забавлялись; потом адмирал Сеймур забрал ее на свой корабль и, установив на корме, собрал вокруг офицеров для изучения… Некоторые офицеры указывали на опасность того, как бы она не взорвалась, но адмирал Сеймур сказал: «О, нет. Она действует вот таким образом», — и ткнул пальцем в ползунок, показывая как на его взгляд, она должна сработать. Она сразу же взорвалась, раскидав всех стоявших вокруг. (Многие из людей получили ожоги или ранения)…»¹⁵. Самым удивительным в этой истории было то, что адмирал Сеймур остался жив. Правда, «специалист по русским минам» лишился руки и одного глаза. Первые мины времен Крымской войны имели явно недостаточный заряд, не превышавший 10–15 фунтов обыкновенного пороха ¹⁶. Только это и спасло бравого адмирала.

Но такие мелкие неприятности не могли заставить союзников отказаться от намерения овладеть Свеаборгом. 25 июня огромная англо-французская эскадра в 77 вымпелов вытянулась на несколько миль в дугообразную линию у входа в бухту Свеаборга. Утром 28 июня, после тщательной рекогносцировки, 21 паровое судно союзников, войдя в бухту, начали обстрел укреплений. Сотни орудий вели ожесточенную канонаду в течение 45 часов ¹⁷. Однако многочасовой обстрел не принес желаемых результатов. Вот свидетельство участника обороны Свеаборга русского офицера М. Михайлова: «Изредка неприятель делал попытки приблизиться на канонерских лодках к крепости. Но в этих случаях его не оставляли безнаказанным. Множество обломков, принесенных волнами к нашим берегам, пароход, оттаскивающий подбитые канонерки на буксире, и, наконец, поднятие черных флагов на тех судах, в которые попали наши каленые ядра и бомбы» ¹⁸.

Несмотря на длительную бомбардировку и огромный расход боеприпасов, повреждения, причиненные русским укреплениям, были ничтожны. Единственное, чего удалось добиться союзному флоту на Балтике, это заставить русское командование держать на побережье Финского залива большую армию на случай возможной высадки десанта.

Что касается «Калькутты», то ее непригодность к активным боевым операциям на море в полной мере выявилась после того, как она присоединилась к англо-французской эскадре у острова Нарген. Участие «Калькутты» в военных действиях началось с того, что ее встретило военное паровое судно «Валчер» и отбуксировало к месту якорной стоянки эскадры ¹⁹. Во время обстрела русских укреплений парусные линейные корабли смогли послужить только в качестве складов с боеприпасами для канонерских лодок, непосредственно участвовавших в бомбардировке²⁰. «Калькутта» стояла на якоре примерно в 50 милях от места боевых действий, и ее команда могла только слышать канонаду.

25 августа «Калькутта» снялась с якоря и направилась в Англию. После перехода, длившегося почти месяц, корабль прибыл в Плимут. Вскоре кадет Фишер вместе со всей командой был списан на берег. Военные действия к тому времени уже завершились. 30 марта 1856 г. в Париже был подписан мирный договор.

2 марта 1856 г. Фишер был зачислен в состав команды корабля, который сыграл в Крымской войне гораздо более существенную роль, нежели «Калькутта». Это был «Агамемнон», вступивший в состав флота незадолго до начала войны. Имея водоизмещение 3102 т. и вооруженный 91 пушкой, он стал первым парусным линейным кораблем, на котором, согласно проекту, с самого начала предусматривалось установление паровой машины. На «Агамемноне» держал свой флаг энергичный и способный командир — контр-адмирал Эдвард Лайонс. Экипаж корабля прошел при нем хорошую выучку. Это в немалой степени способствовало тому, что в севастопольскую кампанию «Агамемнон» показал себя гораздо лучше многих линейных кораблей, особенно тех, на которых отсутствовали паровые машины.

В марте 1856 г. «Агамемнон» направился в Черное море за очередной партией солдат для отправки их на родину. По возвращении из этого плавания Фишер был произведен в мичманы и направлен на паровой корвет «Хайфлаер».

Итак, война для мичмана Фишера окончилась. В возрасте 15 лет он уже успел «понюхать пороха», во всяком случае, находился к военным действиям достаточно близко, чтобы быть награжденным «Балтийской медалью» ²¹. Вскоре ему предстояло снова стать свидетелем и участником вооруженной борьбы, на этот раз в водах Китая.