Взгляд в себя

Антидотом против существования без смысла и без закона стал гуманизм, новое революционное вероисповедание, завоевавшее мир за последние несколько веков. Гуманистическая религия поклоняется человечеству и отводит ему ту же роль, которую в христианстве и исламе играл Бог, а в буддизме и даосизме законы природы. Если в традиционных религиях великий космический план придавал смысл жизни человека, то гуманизм делает рокировку, полагая, что человеческий жизненный опыт будет придавать смысл космосу. Согласно гуманистической идее, люди должны черпать из своих впечатлений и переживаний не только смысл собственных жизней, но и смысл всей Вселенной. Это первейшая заповедь гуманизма: наполняй смыслом бессмысленный мир.

Таким образом, главная религиозная революция современности заключалась не в утрате веры в Бога, а в обретении веры в человека. На это ушли столетия серьезных усилий. Мыслители писали памфлеты, творцы сочиняли поэмы и симфонии, политики заключали сделки – и все сообща они убедили человечество, что оно способно придать Вселенной смысл. Оценить глубину и значение гуманистической революции позволяет разница между современной и средневековой культурой Европы. В 1300 году обитатели Лондона, Парижа и Толедо не думали, что люди сами могут определять, что есть добро, а что зло; что такое истина, а что ложь; что представляет собой красота, а что уродство. Только Бог создавал и определял добро, истину и красоту.

Хотя признавалось, что люди обладают уникальными способностями и возможностями, но все же они считались невежественными и склонными к греху. Без присмотра и мудрого руководства они никогда не познали бы вечную истину, а тяготели бы к мимолетным плотским утехам и мирским заблуждениям. Вдобавок средневековые мыслители подчеркивали то, что человек смертен – а значит, его мнения и чувства непостоянны. Сегодня мне что-то очень нравится, завтра уже разонравилось, а через неделю я уже умер и похоронен. Следовательно, всякий смысл, который зависит от человеческого мнения, неизбежно хрупок и эфемерен. Абсолютная истина, а также смысл жизни и Вселенной должны поэтому опираться на некий вечный закон, исходящий от надчеловеческого источника.

Этот взгляд и сделал Бога первоисточником не только смысла, но и власти, влияния, авторитета. Смысл и власть всегда идут рука об руку. Тот, кто определяет смысл наших действий и оценивает, хорошие они или дурные, верные или неверные, прекрасные или безобразные, – получает право диктовать нам, что думать и как поступать.

Бог как источник смысла и права был не просто философской теорией. Ему подчинялись абсолютно все аспекты повседневной жизни. Вообразим, что в 1300 году в маленьком английском городишке замужняя женщина воспылала страстью к соседу и отдалась ему. Пока она, крадучись, пробиралась домой, пряча улыбку и оправляя юбку, в уме у нее проносилось: «Что это было? Зачем я это сделала? Хорошо это или дурно? Что это говорит обо мне? Как мне вести себя впредь?» Чтобы разрешить эти вопросы, женщине полагалось пойти к священнику, исповедаться и попросить наставлений. Святой отец не один день изучал Писание, через которое ему было открыто, как Бог относится к адюльтеру. Основываясь на слове Господа, священник выносил безапелляционный приговор: на душе у женщины смертный грех, и если она не искупит вину, то попадет в ад. Поэтому ей следует немедленно покаяться, пожертвовать десять золотых на нужды предстоящего Крестового похода, отказаться на полгода от употребления в пищу мяса и совершить паломничество в Кентербери к гробнице святого Томаса Бекета. И, само собой разумеется, свой ужасный грех она ни в коем случае не должна повторить.

Сегодня все обстоит совершенно иначе. Веками гуманизм внушал нам, что главный источник смысла – мы сами и потому наша свободная воля и является высшим авторитетом. Вместо того чтобы ждать, когда какая-то высшая сущность разъяснит нам, что есть хорошо, а что плохо, мы можем полагаться на наши собственные чувства и желания. С детства нас окружают гуманистические слоганы, советующие: «Слушай себя, будь верен себе, полагайся на себя, следуй голосу своего сердца, поступай как нравится». Жан-Жак Руссо отразил все это в своем трактате «Эмиль, или О воспитании» – библии чувств XVIII столетия. По словам Руссо, свои жизненные принципы он нашел «начертанными природой в глубине своего сердца неизгладимыми буквами. Когда я хочу что-либо делать, мне стоит лишь обратиться за советом к самому себе: все, что я сознаю хорошим, хорошо; все, что я чувствую дурным, дурно…»[150][151].

Так и современная женщина, желающая понять смысл своей связи с соседом, не будет полагаться на суждение священника или древних книг. Она будет пытаться разобраться в своих собственных чувствах. Если эти чувства неясны, она позвонит подруге, пригласит ее на чашку кофе и изольет ей душу. Если прояснение не наступит, она пойдет к своему психотерапевту и выложит все ему. Теоретически, современный психотерапевт занимает то же место, что занимал средневековый священник, и сопоставление этих двух профессий превратилось в клише. Однако на самом деле их разделяет огромная пропасть. У психотерапевта нет священной книги, которая определяет, что есть добро, а что – зло. Выслушав исповедь женщины, психотерапевт вряд ли возопит: «Ты порочная женщина! Это ужасный грех!» Так же как вряд ли скажет: «Умница! Продолжайте в том же духе!» Что бы женщина ни рассказала, психотерапевт, скорее всего, заботливо спросит: «А какие чувства вы испытываете по поводу произошедшего?»

Книжная полка психотерапевта, конечно, прогибается под тяжестью томов Фрейда, Юнга и тысячестраничного «Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам (ДСР)»[152]. Но это не священные книги. ДСР классифицирует жизненные недуги, а не жизненные смыслы. Большинство психологов убеждено, что только чувства должны определять истинный смысл поступков. Поэтому, что бы психотерапевт ни думал об интрижке своей пациентки и что бы ни думали Фрейд, Юнг и ДСР об интрижках вообще, навязывать свои взгляды пациентке доктор не вправе. Он должен помочь ей заглянуть в укромные уголки сердца. Только там она отыщет ответы. У средневековых священников была прямая линия с Господом – поэтому они различали для нас добро и зло. Современные же психотерапевты просто помогают нам наладить контакт с нашими собственными внутренними чувствами.

Это отчасти объясняет значительные изменения, которые претерпел институт брака. В Средние века брак считался таинством, предписанным Богом, и Бог наделял отца правом устраивать судьбы детей в соответствии со своими желаниями и интересами. Следовательно, внебрачная связь являлась дерзким восстанием против власти как отеческой, так и божеской. Она была смертным грехом независимо от того, что чувствовали и думали об этом любовники. Сегодня люди женятся по любви, и именно их личные чувства придают ценность и смысл их союзу. Если тот же чувственный порыв, который бросил вас в объятия одного мужчины, теперь бросает в объятия другого – что тут плохого? Если внебрачная связь дает выход эмоциональным и сексуальным желаниям, не удовлетворенным за двадцать лет вашим мужем, а ваш новый возлюбленный нежен, страстен и чуток – почему не наслаждаться этим?

Постойте, скажете вы. Нельзя же забывать о чувствах других участников драмы. Вероятно, женщине и ее любовнику очень хорошо друг с другом, но, если узнают их обманутые супруги, у всех наверняка надолго испортится настроение. Не исключено, что дело закончится разводом, и тогда их дети будут десятилетиями переживать душевную травму. Даже при условии, что измена никогда не обнаружится, сохранение ее в тайне потребует больших усилий и нервного напряжения и может привести к возникновению и нарастанию раздражения и отчуждения.

Самые интересные дискуссии в сфере гуманистической этики разгораются именно вокруг ситуаций, которые приводят к столкновению человеческих чувств – типа внебрачных романов. Что происходит, когда один и тот же поступок приводит к тому, что кто-то начинает чувствовать себя лучше, а кто-то – гораздо хуже? Как мы соизмеряем эти чувства? Перевешивает ли счастье любовников страдания их супругов и детей?

Неважно, что ответили бы вы на эти вопросы. Гораздо важнее понять аргументы, которые приводят обе участвующие стороны. Наши современники по-разному смотрят на внебрачные отношения, но в любом случае судят их с позиции человеческих чувств, а не с позиции священных писаний и Божьих заповедей. Гуманизм внушил нам: плохо только то, от чего кому-то плохо. Убийство недопустимо не потому, что когда-то Бог повелел: «Не убий», а потому, что несет страшные муки жертве, ее родным, ее друзьям и знакомым. Воровство недопустимо не потому, что в древних текстах сказано: «Не укради», а потому что тот, кого обворовали, чувствует себя плохо. А если поступок никого не задевает, то в нем не может быть ничего дурного. Если в тех же древних текстах сказано, что Бог повелел нам не делать «никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли» (Исх., 20: 4), а я люблю лепить всякие фигурки и вреда никому этим не причиняю – что в этом может быть нехорошего?

Той же логике подчинены все сегодняшние споры о гомосексуализме. Когда двое взрослых мужчин занимаются сексом, никому не причиняя вреда, почему это должно считаться неправильным и запрещаться? Это их личное дело, и они вольны поступать в соответствии со своими внутренними чувствами. Если бы в Средние века двое мужчин признались духовнику, что они любят друг друга и никогда не были счастливее, их добрые чувства не смягчили бы оценки священником их поведения. Напротив, отсутствие раскаяния только усугубило бы ситуацию. Сегодня, если двое мужчин живут вместе, им говорят: «Нравится, так живите! Не слушайте никаких священников. Слушайтесь своих сердец. Вам лучше знать, что для вас хорошо».

Любопытно, что в наши дни даже ревнители веры прибегают к подобной гуманистической аргументации, когда хотят повлиять на общественное мнение. Например, в последние десять лет израильское ЛГБТ-сообщество проводит на улицах Иерусалима свои ежегодные парады. И день парада стал уникальным днем гармонии в обычно раздираемом конфликтами городе, так как в этот день верующие евреи, мусульмане и христиане объединяются на почве возмущения гей-парадом. Но самое интересное – их обоснование своего возмущения. Они не говорят: «Эти греховодники не должны устраивать тут шествия, потому что Господь запрещает мужеложство». Любому доступному микрофону или телекамере они заявляют: «Зрелище гей-парада на улицах священного города Иерусалима оскорбляет наши чувства. Геи хотят, чтобы мы уважали их чувства, – значит, должны уважать наши». 7 января 2015 года исламские фанатики расстреляли нескольких сотрудников французского журнала «Шарли Эбдо» за то, что журнал опубликовал карикатуры на пророка Мухаммеда. Многие мусульманские организации заклеймили теракт, однако некоторые не удержались от «но». Так, египетский Синдикат журналистов осудил насилие, но одновременно осудил и журнал – «за оскорбление чувств миллионов мусульман по всему миру»[153]. Заметьте: синдикат не обвинил журнал в непослушании Божьей воле. Это мы и называем прогрессом.

Наши чувства придают смысл не только нашим частным жизням, но и социальным и политическим процессам. Когда мы хотим знать, кто достоин править страной, как лучше строить международные отношения и куда вести экономику, мы не ищем ответа в священных книгах. И не ждем указаний от римского папы или от Совета нобелевских лауреатов. В большинстве стран мы устраиваем демократические выборы и спрашиваем людей об их отношении к той или иной проблеме. Мы верим, что избирателю виднее и что свободный выбор личностей и есть высшая политическая власть.

Но как избиратель решает, за что голосовать? Теоретически, ему следует посоветоваться со своими сокровенными чувствами и действовать так, как они подскажут. Это не всегда просто. Чтобы пробиться к своим собственным чувствам, я должен отсеять пустые пропагандистские лозунги, бесконечную ложь беспринципных политиков, назойливую трескотню хитроумных политтехнологов и проплаченные мнения многочисленных экспертов. Только отрешившись от всего этого, я услышу свой реальный внутренний голос. И мой внутренний голос шепчет мне в ухо: «Голосуй за Меркель», или: «Голосуй за Макрона», или: «Голосуй за Чавеса», или кого там он выбрал, и я ставлю галочку или крестик против этого имени в избирательном бюллетене. Так мы узнаём, кто должен управлять страной.

В Средние века это сочли бы крайней глупостью. Изменчивые чувства невежественных простолюдинов вряд ли могли быть прочной основой для важных политических решений. Когда Англию разрывала пополам Война роз, никому не могло прийти в голову положить конец междоусобице с помощью всенародного референдума, в котором каждый высказался бы либо за Ланкастеров, либо за Йорков. Точно так же папа Урбан II, инициируя в 1095 году Первый крестовый поход, не утверждал, что такова была воля народа. Такова была воля Господа. Политическая власть нисходила с небес, она не рождалась в сердцах и умах смертных.

Что верно в отношении этики и политики, верно и в отношении эстетики. В Средние века искусство загонялось в прокрустово ложе заданных мерок. Идеал красоты не отражал пристрастий реальных людей. Скорее человеческие вкусы полагалось приспосабливать к надчеловеческим стандартам. Это и понятно: люди верили, что источником творческого вдохновения являются высшие силы, а не земные чувства. Считалось, что рукой художника, поэта, композитора и архитектора водили музы, ангелы и Дух Святой. Сколько бы прекрасных гимнов ни написал композитор, это никогда не ставилось ему в заслугу по той же причине, по какой не ставилось в заслугу перу. Перо держали и направляли человеческие пальцы, а их, в свою очередь, держала и направляла рука Божья.

Святой Дух в обличье голубя приносит сосуд со святым миром для крещения короля Хлодвига, основателя Франкского королевства (иллюстрация из «Больших французских хроник», ок. 1380). Согласно французскому мифу об образовании страны, сосуд с тех пор хранился в Реймсском соборе, и все последующие короли Франции помазывались на царство божественным миром. Каждая коронация сопровождалась чудом – пустой сосуд наполнялся сам собой. Это было знаком того, что король – Божий избранник и получает Его благословение. Если бы Бог не хотел возведения на трон Людовика IX, или Людовика XIV, или Людовика XVI, сосуд остался бы пустым

Средневековые ученые восприняли теорию древних греков, согласно которой движение светил по небу сопровождается дивной музыкой, пронизывающей всю Вселенную. Человек пребывает в физическом и душевном здравии, когда недра его тела и души вибрируют в унисон с этой дивной музыкой сфер. Поэтому земная музыка должна быть отражением божественной мелодии космоса, а не выражать идеи и чувства композиторов из плоти и крови. Самые прекрасные гимны, песнопения и мотивы приписывались обычно не гению человека, а вдохновению, ниспосланному ему свыше.

Папа римский Григорий Великий сочиняет Григорианские песнопения. Святой Дух, в своем любимом голубином обличье, сидит на правом плече папы, напевая мелодии ему на ухо. Истинным автором песнопений является Святой Дух, тогда как Григорий – всего лишь посредник. Высший источник искусства и красоты – Господь

Время таких взглядов давно прошло. Сегодня гуманисты считают, что источником художественного творчества и эстетической ценности являются человеческие чувства. Музыка создается и оценивается нашим внутренним слухом, которому не нужно ни улавливать ритмы звучания звезд, ни исполнять повеления муз и ангелов. Ведь светила безмолвны, а музы с ангелами существуют лишь в нашем воображении. Современные художники стремятся говорить с собой и своими чувствами, а не с Богом. Неудивительно поэтому, что, оценивая искусство, мы больше не полагаемся ни на какие заданные мерки. Мы и тут обращаемся к нашим субъективным ощущениям. В этике гуманистический лозунг заявляет: «Нравится – делай». В политике он утверждает: «Избирателю виднее». В эстетике гуманизм провозглашает: «Красота – в глазах смотрящего».

Следовательно, возможны очень разные взгляды на то, что называть искусством. В 1917 году Марсель Дюшан приобрел обычный стандартный писсуар, объявил его произведением искусства, назвал «Фонтан», подписал и отправил на выставку в нью-йоркскую галерею. В Средние века никто бы не потрудился даже обсуждать это. Зачем тратить время и слова? Но в нашем гуманистическом мире работа Дюшана признается важной художественной вехой. В бесчисленных аудиториях всех художественных учебных заведений студентам-первокурсникам неизменно показывают фото «Фонтана», и по знаку преподавателя начинается спор: «Это искусство! – Нет! – Да, да! – Рядом не стояло!» Позволив студентам немного попрепираться, преподаватель задает наводящий вопрос: «А что такое искусство? И как мы определяем, произведение искусства перед нами или нет?» После отпущенных на споры минут преподаватель направляет аудиторию в нужное русло: «Искусство – это то, что считают искусством люди, так как красота – в глазах смотрящего». Если люди считают, что писсуар – произведение искусства, значит, так оно и есть. Какой высокий авторитет имеет право сказать им, что они ошибаются? Сегодня копии этого «шедевра» имеются в ряде крупнейших музеев мира, включая Музей современного искусства Сан-Франциско, Национальную галерею Канады, галерею Тейт в Лондоне и Центр Помпиду в Париже (в музейных залах конечно же, не в туалетах).

Эти гуманистические подходы оказали огромное влияние и на экономическую сферу. В Средние века процесс производства контролировали гильдии, не поддерживавшие инициативу и вкусы отдельных мастеровых и потребителей. Гильдия плотников определяла, каким должен быть стул, гильдия булочников – каким должен быть хлеб, а гильдия мейстерзингеров решала, какие песни хороши, а какие нет. Правители и городские советы регулировали доходы и определяли уровень цен. В современном свободном рынке все эти гильдии, советы и правители были заменены новым верховным распорядителем – свободной волей потребителя, его желанием.

Предположим, Toyota решает создать идеальный автомобиль. Она включает в экспертную группу специалистов из разных областей: нанимает лучших инженеров и дизайнеров, собирает умнейших физиков и экономистов и даже консультируется с социологами и психологами. Для подстраховки привлекают также парочку нобелевских лауреатов, оскароносную актрису и нескольких мировых поп-звезд. После пяти лет исследований и конструкторских работ автомобиль готов. Миллионы экземпляров сходят с конвейеров и поступают в дилерские центры по всему миру. Но автомобиль не продается. Означает ли это, что потребители ошибаются и просто не понимают своего счастья? Нет. При свободном рынке покупатель всегда прав. Если покупатели автомобиль не хотят – значит, он недостаточно хорош. И пусть все университетские профессора и все священники говорят, что этот автомобиль идеален, – если потребители его отвергают, судьба его решена. Никто не может указывать потребителям, и горе правительству, которое попытается заставить своих граждан покупать не полюбившееся им авто.

То же относится и ко всей прочей продукции. Вот что думает по этому поводу профессор Лейф Андерссон из Упсальского университета. Он работает над генетическим улучшением сельскохозяйственных животных – чтобы получать более скороспелых свиней, более удоистых коров и более мясистых кур. Журналистка газеты «Хаарец» Наоми Дэром предложила ему прокомментировать тот факт, что генетические манипуляции, вероятно, обернутся для животных страшными мучениями. Уже сейчас у «улучшенных» дойных коров такое тяжелое вымя, что они еле ходят, а «усовершенствованных» кур не выдерживают их лапы. Профессор Андерссон высказал свое мнение без колебаний: «Все дело в потребителе и в том, сколько он готов платить за мясо… надо понимать, что невозможно поддерживать нынешний уровень глобального потребления мяса без современной (то есть улучшенной) курицы… если потребители хотят самого дешевого мяса – они его получат… Потребители должны решить, что для них главное – цена или что-то другое»[154].

Профессор Андерссон может спать спокойно, не терзаясь муками совести. Потребители покупают его дешевое мясо – следовательно, он удовлетворяет их нужды и желания, то есть делает благое дело. По той же логике, если некая международная корпорация пожелает проверить, соответствует ли она собственному лозунгу «Не будь злом»[155], ей нужно лишь заглянуть в свой финансовый отчет. Если она зарабатывает кучу денег, значит, миллионам людей нравится ее продукция, поэтому она – носительница добра. Если кто-нибудь возразит и скажет, что, возможно, люди делают неправильный выбор, ему сразу напомнят, что потребитель всегда прав и что человеческие чувства – источник всего смысла и права. Если миллионы людей свободно выбирают продукцию этой компании, кто вы такой, чтобы говорить им, что они обманываются?

В образовательных системах гуманистические идеи также совершили переворот. Поскольку в Средние века источник всего смысла и права находился вне общества, где-то на небесах, образование основывалось на внушении послушания, зубрежке священных писаний и изучении древних традиций. Учитель объявлял перед учениками вопрос, а они должны были запомнить, как на него отвечали Аристотель, царь Соломон или святой Фома Аквинский.

Современное гуманистическое образование, напротив, стремится учить студентов думать самостоятельно. Знать, что Аристотель, Соломон и Фома Аквинский думали о политике, искусстве и экономике, безусловно, полезно; но коль скоро высший источник смысла и права находится в нас, несравнимо важнее знать, что о них думаете лично вы. Спросите преподавателя – в детском саду, школе или университете, – чему он старается учить своих подопечных. Скорее всего, он ответит, что учит детей истории (грамоте, живописи, квантовой физике), однако прежде всего пытается научить их мыслить самостоятельно. Возможно, это не всегда получается, но задача гуманистического образования именно такова.

Перемещение источника смысла и права с небес на землю, к нам, изменило природу всего космоса. Окружающее пространство, прежде кишевшее богами, музами, вампирами и феями, опустело. Внутренний мир – бывший не игравшим роли анклавом грубых страстей – сделался безгранично глубоким и богатым. Ангелы и демоны из реальных существ, бродивших по земным лесам и пустыням, стали обитателями глубин нашей психики. Рай и ад тоже перестали быть реальными местами где-то в заоблачных высях и вулканических недрах и превратились в наши внутренние душевные состояния. Вы переживаете ад всякий раз, как разжигаете в сердце огонь злобы и ненависти, и наслаждаетесь райским блаженством, когда прощаете врагов, раскаиваетесь в дурных поступках и делитесь богатством с бедными.

Когда Ницше провозгласил, что Бог умер, он имел в виду именно это. По крайней мере на Западе Бог стал абстрактной идеей, которую одни принимают, другие отвергают, но которая уже не имеет значения. В Средние века в отсутствие Бога для меня не было бы политического, морального и эстетического авторитета. Я не мог бы определить, что правильно, что хорошо и что прекрасно. Так жить невозможно. Сегодня, наоборот, очень легко не верить в Бога, потому что я ничем не расплачиваюсь за свое неверие. Я могу быть чистейшим атеистом и все же черпать насыщенную смесь политических, моральных и эстетических ценностей из своего внутреннего опыта.

ГУМАНИЗМ В ПЯТИ ИЗОБРАЖЕНИЯХ

Гуманистическая политика: избирателю виднее

Гуманистическая экономика: потребитель всегда прав

Гуманистическая эстетика: красота в глазах смотрящего («Фонтан» Марселя Дюшана на выставке современного искусства в Национальной галерее Шотландии)

Гуманистическая этика: нравится – делай!

Гуманистическое образование: думай самостоятельно!

Если я всерьез верю в Бога, это мой выбор. Если мое внутреннее «я» велит мне верить в Бога – я верю. Я верю, потому что чувствую присутствие Бога, и сердце говорит мне, что он здесь. Но если я больше не буду чувствовать присутствие Бога и сердце вдруг скажет мне, что Бога нет, – я перестану верить. Так или иначе, авторитетом для меня будут мои собственные чувства. Даже когда я говорю, что верю в Бога, правда состоит в том, что куда сильнее я верю в свой внутренний голос.