Близкий к современности краниологический материал по финно-угорским народам, их расовая дифференциация и этногенез

В. П. Алексеев

В основу рассмотрения обозначенной в заглавии темы положен анализ краниологических серий, опубликованных в книге по краниологии народов Восточной Европы (Алексеев, 1969). Данные по двум сериям удмуртов и трем сериям мордвы соответственно объединены из-за их близкого морфологического сходства и чтобы получить более представительные характеристики каждого из этих народов. Данные по хантам и манси заимствованы из книги Г. Ф. Дебеца (1951). Чтобы получить более представительные серии лопарей и финнов, мои данные по финнам суммированы с результатами измерений финских коллекций, произведенных Г. Ф. Дебецом в музеях Хельсинки и переданных автору для публикации. Последнее осуществляется в специальной работе.

Мои данные но краниологии лопарей малочисленны. Поэтому использованы опубликованные материалы Г. Ф. Дебеца по лопарям Финляндии, суммированные с данными обширной сводки К. Скрейнера. При использовании суммарных величин по лопарям Норвегии включены в подсчет не суммарные величины, опубликованные К. Скрейнером в 1932 г., а результаты работы 1946 г. Как ii в случае с финнами, получены невзвешенные средние.

В дальнейшем анализе фигурируют только мужские черепа, гораздо более многочисленные, чем женские. Не учтен материал по венграм в силу исключительной специфики их этнической истории и сравнительно раннего отрыва их предков от основного ареала финно-угорских народов.

Представительность материалов зависит не только от их количества, но и от характера выборок. За исключением хантов и обеих групп марийцев, в основу характеристики которых положены преимущественно серии из отдельных больших кладбищ, мы имеем дело со сборными сериями, происходящими из разных мест расселения соответствующих народов. Поэтому они пригодны для обобщенной оценки антропологических комплексов финно-угорских народов в целом.

Способ анализа

Из довольно разнообразных краниометрических программ выбраны 14 характеристик, чтобы не загромождать дальнейшие расчеты признаками, автоматически связанными значительной корреляцией. Выбранные 14 признаков также связаны взаимными корреляциями, но тем не менее они употребляются из-за своей высокой дифференцирующей эффективности на групповом Уровне. Величины попарных межгрупповых корреляций в гомогенных сериях известны, к сожалению, не для всех этих признаков.

Таким образом, мы имеем многомерное таксономическое поле, образованное десятью элементами с 14 характеристиками каждый. Структура этого поля определяется групповыми корреляциями между характеристиками и расстояниями между элементами внутри этого поля как по отдельным характеристикам, так и по их сумме. Количественные меры этих показателей являются одновременно количественным выражением и определением структуры поля.

Для исчисления межгрупповых корреляций выбран коэффициент Бравэ. Ранговый коэффициент корреляции имеет приблизительно ту же величину, что п коэффициент корреляции, вычисленный по способу Пирсона. Его недостаток по сравнению с последним состоит в том, что нет способа вычислять его ошибку, достоинство в том, что он применим к любому распределению и к малому числу наблюдений. Это обстоятельство обусловливает его преимущество перед коэффициентом Пирсона в нашем конкретном случае наличия рядов по отдельным признакам, состоящих лишь из десяти наблюдений.

Что касается расстояний между выборками по отдельным признакам, то они важны лишь при наличии удовлетворительной гипотезы оценки их таксономической значимости. Такая гипотеза, естественно, меняется от работы к работе, но в целом все же дифференцированный подход исчерпал себя па современном методическом уровне: выбраны комплексы дифференцирующих особенностей, падающих в основном на признаки, характеризующие уплощенность лицевого скелета и носовых костей (Дебец, 1961), выявлены связанные с ними в межгрупповом масштабе комплексы признаков в строении черепной коробки (Дебец, 1964), определено местоположение отдельных финских серий в масштабе различий между европеоидами и монголоидами по отдельным признакам и сделана попытка очертить этнические границы отдельных локальных комплексов (Алексеев, 1969).

Из многочисленных способов вычисления суммарных расстояний между группами по многим признакам выбрана формула Пенроза в редакции Р. Кнуссмана. Во всех ныне используемых способах учитывается в той или иной форме внутригрупповая корреляция между признаками, что лишает убедительности традиционные доводы, выдвигавшиеся против старых способов вычисления межгрупповых расстояний по сумме признаков (способы Я. Чекановского, коэффициент расового сходства и т. д.). Из многих достоинств выбранной формулы — удобства пользования, введения в конечный результат внутригрупповых коэффициентов в стандартизированной форме, наконец, возможности подключать все новые и новые группы, не изменяя предшествующих результатов, — пожалуй, особенно важно то, что она позволяет отдельно оценивать расстояния как функцию просто арифметических разниц между групповыми средними и как выражение различий в соотношении размеров. Иными словами, при принятом способе подсчета межгрупповых расстояний по сумме признаков отдельно вычисляются и оцениваются расстояния между группами по «величине» и «форме» (последняя есть выражение соотношений в размерах, специфических для каждой сопоставляемой группы).

Обсуждение результатов

Матрица межгрупповых корреляций приведена в табл. 1. Некоторые высокие коэффициенты автоматически повторяют внутригрупповые — например, коэффициенты между размерами лицевого скелета и носовыми. Но на общем фоне других сравнительно невысоких коэффициентов выделяется группа связей, не отражающих внутригрупповые и имеющих самостоятельное значение, речь идет о скуловой ширине, угле выступания носовых костей, обоих углах горизонтальной профилировки. Все четыре размера связаны либо небольшими, либо ничтожными коэффициентами внутригрупповой корреляции. В обсуждаемом таксономическом поле они связаны очень высокими коэффициентами. Морфологическое истолкование этих коэффициентов приводит к выводу, что мы имеем дело с двумя компонентами — широколицым, с уплощенным лицевым скелетом, с уплощенными носовыми костями, и узколицым с резко профилированным лицом и выступающим носом.

При генетическом истолковании сделанных наблюдений легко увидеть в этих компонентах монголоидов и европеоидов. Такая историческая корреляция между признаками бесспорно является одним из сильнейших аргументов в пользу смешанного происхождения финно-угорских народов. Любопытно, что высота лицевого скелета, будучи связана с углами горизонтального профиля и углом носовых костей коэффициентами с теми же знаками, что и ширина, обнаруживает в то же время гораздо меньшую тесноту связи.

Это обстоятельство можно интерпретировать с теистической точки зрения как указание на то, что монголоидный компонент выступал в форме двух вариантов — высоколицего и низколицего, что соответствует и соматологическим, и палеоаптропологическим наблюдениям.

Может ли, однако, такой обобщенный подход создать твердую базу для окончательного выбора между упомянутой гипотезой смешения в расогенезе Приуралья и Западной Сибири и гипотезой недифференцированного происхождения уральской расы, сформулированной В. В. Бунаком (1956)? Полагаю, что не может: редкие случаи сохранения недифференцированных комплексов в современном антропологическом составе, если даже они и имеют место, должны сказываться на подсчете межгрупповых коэффициентов, мало или во всяком случае неуловимо для наблюдателя влияя па их окончательную величину. Кажется теоретически оправданным видеть морфологическое выражение нелифференцированности в таких сочетаниях, которые по разным признакам попадают в противоположные крайние категории. Чтобы °Ценить этот показатель, для каждой группы подсчитана общая сумма разниц между рангами по каждому признаку. Все десять

Наибольшая теоретическая сумма разниц между рангами при десяти группах и 14 признаках — 882, наименьшая — 98. Если даже наименее недифференцированная из всех групп в соответствии с этим критерием выборка — мордва — сравнительно значительно отличается от теоретического минимума, то манси близки к верхнему пределу. Это можно проиллюстрировать и другим способом, вычислив для каждой группы среднюю разницу между рангами по всем признакам попарно. Число этих разниц в каждой группе — 91. Величины средних разниц по группам следующие:

Минимальная средняя разница, теоретически возможная при данном числе групп и признаков, равна 1,08, максимальная — 9,69. Манси, ханты и эстонцы имеют наибольшие величины средних разниц, и поэтому можно думать, что именно они в наибольшей степени сохранили в своем антропологическом типе наследие недифференцированных протоморфных комплексов. Важно отметить, что сумма разниц, а за ней и величина средней разницы

увеличивается более или менее пропорционально географическому положению группы в направлении с запада на восток. Исключение составляют одни лишь эстонцы. Поэтому, опираясь на критерий промежуточности группы по наибольшему числу признаков как на показатель ее смешанного происхождения, можно сделать вывод, что смешение сыграло наибольшую роль в формировании финноязычных народов, тогда как в составе угров сохраняются в большей пли меньшей степени недифференцированные комплексы. Последнее сохраняет известную силу и по отношению к другим народам, входящим в уральскую расу: мне приходилось отмечать, в частности, морфологическую противоречивость сочетания признаков в соматологическом типе лесных ненцев (Алексеев, 1971).

Известным объяснением своеобразного положения эстонцев по сумме разниц является положение их по среднему рангу. Величина последнего распределяется по группам следующим образом:

Эстоицы — единственная группа с территории западных районов расселения финно-угорских народов, которая имеет высокий средний ранг, т. е. отличается большими размерами по большинству признаков. Возможно, это проистекает за счет примеси особого сохранившего черты протоморфности европеоидного компонента в их составе, который в сочетании с небольшой монголоидной примесью и обусловил все своеобразие их морфологического облика.

Взаимные расстояния между популяциями но сумме признаков приведены в таблицах 2–4. Из них последняя таблица имеет наименьшее значение, так как она просто суммирует результаты.

двух первых. Что же касается этих последних, то в них дифференцированно представлены расстояния, сначала отражающие просто разницу между абсолютными величинами размеров, а затем разницу в их соотношении. Прежде чем перейти к анализу I

этих таблиц на предмет локальной дифференциации таксономпческого поля, представленного финно-угорскими народами, целесообразно вообще оценить порядок полученных расстояний в каком-то межгрупповом масштабе. Межгрупповая дифференциация финно-угров больше, чем территориальных групп русских, но не достигла такого уровня, который фиксируется на Кавказе.

Иными словами, степень морфологической специфичности финно-угорских народов в среднем больше, чем территориальных групп русских, но меньше, чем кавказских народов.

Уже простой просмотр табл. 2 обнаруживает значительные расстояния, разделяющие угорские народы от финских. Среднее расстояние у всех финских народов равно 0,27, расстояние между двумя угорскими сериями — 0,41, тогда как среднее расстояние угорских серий от финских составляет 0,72, т. е. почти а два раза больше. Таким образом, можно сказать, что по «величине» угорские и финские народы образуют две самостоятельные ветви внутри финно-угров, внутри каждой из этих ветвей взаимное сходство гораздо больше, чем их различия.

Не проявляется ли, однако, аналогичная дифференциация внутри финских народов, если не рассматривать их суммарно? Для ответа на этот вопрос средние разницы подсчитаны по трем группам — народам Прибалтики (финны, эстонцы и лопари), народам Поволжья (коми-пермяки, удмурты, луговые марийцы, горные марийцы и мордва) и угорским народам. Результаты подсчета таковы (по диагонали — средние разницы внутри групп, они подчеркнуты).

Приуралье и Западная Сибирь

Прибалтика Поволжье

0,41

Видно, что средние разницы внутри народов Прибалтики и Поволжья практически те же, что и между ними. Поэтому нет оснований говорить о какой-то специфической дифференциации По «величине», которая была бы локально приурочена в пределах финского ареала. Это и неудивительно, если вспомнить, например, особую близость эстонцев и горных марийцев, которая заметна и по отдельным признакам: горномарнйская серия характеризуется крупными размерами (по среднему рангу она даже превосходит эстонскую), высокоголова, носовые кости заметно выступают и т. д. Финские и угорские народы связаны между собой меньше, чем отдельные народы друг с другом внутри каждой из этих групп. Финские народы в целом менее дифференцированны, чем угорские.

Расстояния по «форме» в связи с их малой величиной вообще вычислены до третьего знака. Их анализ выявляет несколько иную картину по сравнению с предшествующим. Правда, средние суммарные расстояния внутри только финских и только угорских народов в целом все же меньше, чем аналогичное среднее расстояние между ними. Последнее равно 0,101, тогда как расстояние между угорскими группами — 0,084, а среднее расстояние между всеми финскими сериями составляет всего 0,031. Но порядок расстояний внутри угров и угров от финнов более или менее одинаков, и поэтому можно сказать, что по «форме» финно-угорские народы дифференцированы менее отчетливо, чем по «величине», и что финские народы не так ясно противопоставляются угорским.

Выделение трех территориальных групп — Прибалтики, Поволжья, Приуралья н Западной Сибири и подсчет средних внутригрупповых расстояний по каждой, а также взаимных расстояний их друг от друга дают следующую картину (опять подчеркнуты и расположены по диагонали средние размеры внутри территориальных групп).

Приуралье

Прибалтика Поволжье и Западная

Сибирь

Прибалтийско-финские и волжско-финские народы не обнаруживают взаимного расхождения, хотя взаимная дифференциация у последних, если судить по величине расстояний, и выражена почти втрое сильнее, чем у первых, но среднее расстояние между прибалтийскими и поволжскими сериями меньше, чем внутри поволжской группы. То же повторяется и при сопоставлении финнов с уграми: расстояние между двумя угорскими сериями в полтора раза больше, чем среднее расстояние их от прибалтийских серий. Любопытно, что аналогичное среднее расстояние их от поволжских серий очень велико. Возможно, какое-то формальное влияние на величину расстояний в данном случае оказывают крупные размеры черепа на западе и па востоке финно-угорского ареала. Но почему они не оказали аналогичного влияния на распределение расстояний по «величине»? Так или иначе степень морфологической специфичности финских и угорских народов меньше по «форме», чем по «величине».

Манси теснейшим образом связаны с финскими народами, ничуть не меньше, чем эти последние между собой. Ханты отстоят от финских народов несколько дальше, но и они связаны с ними пятью случаями близких расстояний. Дополнительным подтверждением высказанного вывода об отсутствии четкой дифференциации финно-угорских народов по «форме» служат два случая проявлений наименьших расстояний между хантами, с одной стороны, эстонцами и горными марийцами — с другой, и два противоположных случая наибольших расстояний между теми же хантами и поволжскими народами — коми-пермяками и мордвой. О том же говорит и наибольшее отличие угорских народов от финнов Поволжья по сравнению с финнами Прибалтики.

Суммирование расстояний по «величине» и по «форме» дает генерализованные величины, не имеющие самостоятельного значения. Так как абсолютная величина различий по «форме» во много раз меньше, чем по «величине», эти генерализованные величины в целом повторяют колебание расстояний по «величине». Генерализованное расстояние между двумя угорскими сериями равно 0,34, среднее генерализованное расстояние между всеми финскими сериями — 0,24, т. е. в целом они менее дифференцированны, чем угорские; среднее генерализованное расстояние между угорскими и финскими народами вдвое больше, чем внутри каждой из этих групп, и составляет 0,61. При территориальной разбивке на три группы, аналогичной выше приведенной, опять не видно разницы между прибалтийско-финскими и волжско-финскими народами, тогда как угорские народы отчетливо выделяются. Масштаб их отличий, правда, меньше, чем по «величине», что полностью объяснимо влиянием на генерализованные показатели расстояний по «форме».

Приуралье

Прибалтика Поволжье и Западнаи

Сибирь

Своеобразие угорских народов и их значительные краниологические отличия от финских народов по комплексу признаков можно показать, если суммировать расстояния каждой группы от всех остальных и поделить на число этих расстояний, т. е. получить средине расстояния каждой серии от всех остальных. Расстояния по «величине» распределяются следующим образом:

Из финских народов некоторое своеобразие обнаруживают одни эстонцы, но и они отличаются от других финских групп меньше, чем те различаются между собой (средняя из приведенных значений по финнам — 0,37; при колебаниях, исключая эстонцев, от — 0,28 до 0,39). Отличающаяся картина выявляется при вычислении средних расстояний каждой группы от всех остальных по «форме»:

Манси отстоят от других групп примерно на таком же расстоянии, что и финские народы друг от друга. Резко выделяются ханты и в меньшей степени — луговые марийцы и коми-пермяки, В последнем случае величина расстояний определяется значительным, максимальным в данном таксономическом поле, удалением от угров. В общем при данном способе сопоставления групп видно, что дифференциация этого таксономического поля выявляется больше по величине составляющих его элементов, а не по их характеристикам, отражающим форму. Средние расстояния каждой группы от всех остальных, представленные в генерализованном виде (разности расстоянии по «величине» и «форме»), повторяют картину таких же расстояний по «величине», показывая обособленность угорских народов:

Проявляется ли какая-то менее глубокая, по сравнению с дивергенцией финнов и угров, краниологическая дифференциация внутри финских народов? Если опираться на расстояния по «величине», то малые размеры этих расстояний объединяют финнов и эстонцев, а также коми-пермяков, удмуртов и мордву. В первом случае расстояние равно 0,09, во втором среднее расстояние у трех группировок составляет 0,13. Обе группировки выделяются и по территориальному признаку и объединяют соседние народы (во второй группировке удалена от других, пожалуй, только мордва). Разница между этими группировками невелика — включение финнов во вторую группировку увеличивает среднюю разницу лишь до 0,14, но все же удаленность финнов от представителей второй группировки больше (0,14 в среднем), чем от эстонцев. Последние же заметно отличаются от коми-пермяков, мордвы и удмуртов, почему обе группировки и пе могут быть объединены. Пожалуй, дополнительным аргументом в пользу своеобразия и единства морфологического типа финнов и эстонцев является соотношение сумм отрицательных и положительных разниц между рангами межгрупповых корреляций для всех признаков, характерных для каждой группы. В финской серии оно равно 0,43, в эстонской — 0,31, тогда как в других сериях колеблется от 0,60 до 3,42. Коми-пермяки, удмурты и мордва дают соответственно 1,09, 1,18, 1,36. Справедливости ради нужно отметить, что близко к ним подходят лопари (1,33) и луговые марийцы (1,10).

Однако, если мы попытаемся проиллюстрировать реальность выделенных двух группировок с помощью подсчетов величины среднего расстояния каждой финской группы от всех остальных, нам не удастся получить одинаковые расстояния для эстонцев и финнов, для коми-пермяков, удмуртов и мордвы.

Все же заметно, что отдельные финские народы занимают несимметричное положение внутри таксономического ноля: финны, коми-пермяки и мордва отличаются в среднем от других групп по «величине» в суммарном выражении намного меньше, чем все другие народы. В случае определения средних расстояний от других групп по «форме» в число народов, отстоящих от других в наибольшей степени, попадают лопари, место коми-пермяков занимают удмурты, обе группы марийцев, наоборот, отходят на значительное расстояние.

Морфогенетический комментарий

Интерпретация полученных расстояний и их группировок невозможна без дополнительных гипотез: величина расстояний сама по себе не свидетельствует о генетических взаимоотношениях групп, и адекватная информация о последних получается лишь в том случае, если эти дополнительные гипотезы сформулированы Удачно. Одной из таких гипотез является утверждение Пенроза о том, что расстояния по «форме» более фундаментально отражают структуру таксономического поля, что они маркируют более глубокий уровень популяционной дифференциации, чем расстояния по «величине». В целом такое утверждение кажется правдоподобным. К соображениям Пенроза можно добавить, что соотношения размеров, отражающих форму, конечно, важнее с таксономической точки зрения, чем просто абсолютная величина того или иного размера, являющаяся прямой функцией роста.

В качестве второй дополнительной гипотезы, сформулированной специально для интерпретации межпопуляционных расстояний с генетической точки зрения, можно выдвинуть положение о том, что абсолютная величина расстояний прямо пропорциональна времени дивергенции популяций. Иными словами, чем больше расстояние между популяциями, тем раньше, можно предполагать, они разошлись в процессе микроэволюции. В принципе, хотя такая интерпретация никогда не была доказана, более того она заведомо неверна для отдельных признаков, накопление различий по сумме признаков все же является при прочих равных условиях функцией времени. Таким образом, от положения популяций в таксономическом поле мы приходим к относительной хронологии их временной дифференциации.

Первым этапом было выделение комплексов признаков, приуроченных к угорским и финским народам. Формирование антропологических особенностей первых прошло через две ступени выделение комплекса, свойственного уграм, и затем сходного с ним комплекса, носителями которого являются манси. В группе финских народов наиболее ранняя ступень — выделение марийцев и затем лопарей. Более поздняя ступень связана с оформлением антропологических особенностей тех двух узколокальных вариантов, о которых сказано выше: с одной стороны, эстонцев и финнов, с другой — удмуртов, мордвы и коми-пермяков. Выделение марийцев по сравнению с лопарями в качестве группы, наиболее рано отделившейся от исходного ствола, оправдано их значительным удалением от всех других финских популяций по «форме». Что касается лопарей, то многократно подчеркивавшаяся разными исследователями их морфологическая специфика не находит подтверждения в краниологических наблюдениях: по сумме признаков их удаленность от всех других финских популяций никак не больше, чем в случаях с другими группами. Среди волжско-финских народов ранняя ступень расообразования представлена комплексом, сохранившимся в составе удмуртов, среди прибалтийско-финских — комплексом, сохранившимся у эстонцев.

После всего сказанного есть смысл обсудить проблему так называемых антропологических типов в составе финно-угорских народов, схемы которых предлагались разными исследователями. При публикации материалов по краниологии финских народов мне пришлось писать о типологическом модусе изменчивости в пределах того расообразовательного локуса, который распространен в рамках финского ареала на территории Восточной Европы и в Западной Сибири (Алексеев, 1969). Конкретно этот локус был подразделен на шесть микролокусов, каждый из которых характеризуется, как мне казалось, своим набором маркирующих признаков: ланоиоидный, восточнобалтийский (эстонцы и финны), североуральский (коми-пермяки), субуральский (удмурты, марийцы, частично мордва), европеоидный узколицый (под вопросом мордва-мокша) и уральский (маиси и хапты). Предшествующий анализ не подтвердил своеобразия ланоноидного комплекса — краниологически лопари в целом же все близки к прибалтийско-финским народам. Не подтвердил он и своеобразия коми-пермяков и мордвы: первые из них во всяком случае могут быть включены в субуральскую комбинацию. Высказанное ранее сомнение в целесообразности выделения сублапонондного типа (Алексеев, 1964) подтвердилось: удмурты не обнаруживают никакой специфической близости с лопарями.

Означает ли вышесказанное, что автор отрицает все результаты предшествующих исследований, основанных на генетическом истолковании вариации отдельных признаков? Ни в коей мере. Отрицать низколицесть лопарей, например, или брахикранию удмуртов граничило бы с нелепостью, так как и то и другое представляет собой бесспорный факт. Расхождения начинаются тогда, когда речь заходит о том, как интерпретировать эти факты. Дивергенция по отдельным признакам, особенно таким, как высота лицевого скелета пли величина черепного указателя, соответствует, на мой взгляд, менее глубокому уровню дифференциации, чем та же дивергенция по сумме признаков. Все местный варианты, маркированные отдельными признаками, представляют собой поэтому лишь какую-то позднюю надстройку над уровнем более фундаментальной дифференциации, о котором сказано выше.

Последнее, о чем остается сказать, — уровень морфологической дифференциации угорских народов. Сходство манси с финскими народами по суммарным расстояниям, отражающим «форму», заставляет предполагать гетерогенность уральской группы популяций и приводит к необходимости выделить в ее составе два варианта — приуральский и зауральский. Таким образом, сказанное о типологическом модусе изменчивости в составе финно-угров сохраняет свою силу, хотя число локальных комплексов изменилось после дополнительного анализа: вместо шести сейчас можно выделить в лучшем случае четыре и именовать их восточнобалтийским, субуральским, или волжско-камским, приуральским и зауральским. Возможно, морфологическое своеобразие марийцев также должно получить таксономическое выражение.

Исторнко-этнологическнй комментарий

Если отвлечься от деталей, то новое, что привнесено предшествующим анализом в наши представления о расогенетических взаимоотношениях финно-угорских народов, сводится к двум моментам. Первый из них — сравнительно малый масштаб отличий Лопарей от других финских народов, в частности, даже и более Узко — от прибалтийско-финских народов, второй — неполное совладение расогенетической дифференциации западносибирских угорских и финских народов с языковой границей. Можно ли совместить близость лопарей но сумме краниологических признаков с соседними финскими народами с существующими гипотезами их происхождения? Полагаю, что можно. Вскрытие самодийского субстрата в протолопарском языке заставляет предполагать наличие этнических контактов с самодийскими народами, в составе которых зафиксирован темнопнгментированный брахикефальный низколицый компонент, распространенный также и у тунгусо-маньчжурских народов (Дебец, 1947, 1951; Розов, 1960; Рычков, 1961). Его влиянием легко объяснить своеобразие лопарей на фоне антропологической карты Северной Европы.

Дифференциация финно-угорских народов по размерам, отражающим «форму», произошла, очевидно, раньше, чем формирование угорской и финской ветвей в рамках финно-угорской языковой семьи. Если бы она относилась к более раннему времени, трудно было бы объяснить такой ее характер (близость манси к финнам по «форме») при наличии языкового барьера. Существует, конечно, еще одна теоретическая возможность объяснить сходство манси и финских народов по соотношениям размеров, отражающих «форму», — предположить, что далекие предки манси относились когда-то к финской ветви и лишь позже перешли на угорскую речь. Но для принятия такой гипотезы пока нет никаких данных, тем более что по генерализованным характеристикам, отражающим «величину», манси, как мы убедились, очень сходны с хантамн. Сильное влияние па свойственный им комплекс недифференцированных комбинаций также свидетельствует в пользу первой гипотезы.

Этногенетические выводы

1. Смешение было сильным и преобладающим, но не единственным фактором формирования краниологических особенностей финно-угорских народов. Наряду с ним определенную роль играло сохранение недифференцированных комплексов. Таким образом, сложение финно-угорских языков и культуры финно-угорских народов происходило в обстановке интенсивных контактов как с западом, так и с востоком. Однако на фоне этих контактов сохранялись длительное время отдельные области, находившиеся в условиях относительной изоляции.

2. Сохранение недифференцированных краниологических комплексов сильнее всего заметно в районах, непосредственно примыкающих к Уралу с запада, и в Западной Сибири, т. е. в составе угорских народов. Сильнее они выражены у манси. Это ставит на очередь специальный поиск реликтовых явлений в языке и традиционной культуре, в первую очередь манси и затем хантов.

3. Меньшая краниологическая дифференцнрованность финских народов по сравнению с угорскими свидетельствует о том, что и в более поздние эпохи межэтнические контакты играли значительно большую роль в оформлении этнического лица финнов, нежели угров. Среди факторов этнического развития последних преобладала изоляция.

4. Палеоантропологнческпй материал свидетельствует о том, что еще в позднем неолите в Приуралье проживали и европеоидные, и монголоидные формы (Дебец, 1953) и, следовательно, продолжался процесс смешения. Так как есть основания относить начало антропологической дифференциации финно-угров к более ранней эпохе, чем языковой, можно думать, что попытки удревнять начало их языковой дифференциации (Чернецов, 1969) выглядят преждевременными.

Литература

Алексеев В. П. Антропологические материалы к этногенезу марийского народа. «Труды Марийского научно-исследовательского ин-та языка, литературы и истории», вып. XIX. Йошкар-Ола, 1964.

Алексеев В. П. Происхождение народов Восточной Европы (краниологическое исследование). М., 1969.

Алексеев В. П. Лесные ненцы. Соматологические наблюдения. «Вопросы антропологии», 1971, вып. 39.

Бунак В. В. Человеческие расы и пути их образования. «Советская этнография», 1956, № 1.

Дебец Г. Ф. Селькупы. Антропологический очерк. «Труды Ин-та этнографии АН СССР», новая серия, т. II. М.—Л., 1947.

Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области.

«Труды Ин-та этнографии АН СССР», повая серия, т. XVII. М., 1951. Дебец Г. Ф. К палеоантропологии Урала. «Краткие сообщения Ин-та этнографии АН СССР», вып. XVIII. М., 1953.

Дебец Г. Ф. О путях заселения северной полосы Русской равнины и Восточной Прибалтики. «Советская этнография», 1961, № 6.

Дебец Г. Ф. Об антропологическом типе древнего населения Финляндии.

«Труды Московского об-ва испытателей природы», т. XIV. М., 1964. Розов Н. С. Антропологические исследования коренного населения Западной Сибири. «Вопросы аптроиологии», 1961, вып. 6.

Рычков Ю. Г. Материалы по антропологии западных тунгусов. «Труды Ин-та этнографии АН СССР», новая серия, т. XXI. М., 1961.

Чернецов В. Н. Опыт выделения этнокультурных ареалов в Северо-Восточной Европе и Северной Азни. «Происхождение аборигенов Сибири и их языков». Томск, 1969.