5. Русская школа воздушного боя

5. Русская школа воздушного боя

В то далекое время упоминание о немецкой, французской или английской школе воздушного боя слушатели или читатели воспринимали как должное. Однако в русской школе после первой мировой войны не говорили и не писали. Действительно, накопленный опыт был слишком мал для серьезных обобщений и выводов. Об этом свидетельствуют, например, списки асов: у французов их насчитывалось 52, у русских — 2. Однако в русской авиации воевало в десять раз меньше летчиков. Русские истребители сражались на «гробах» — списанных французских самолетах, пригодных для разведки, но не приспособленных для маневренного боя. Редкий боевой полет обходился без отказов материальной части. Если у противников «по воздуху» — германских летчиков стояла задача лучшего использования боевых качеств нового истребителя «Фоккер», то русские пилоты считали удачей возвращение невредимыми с боевого задания на разваливавшихся от тряски «вуазенах» или «фарманах». Лишь в 1917 году некоторые истребительные отряды перевооружились на «ньюпоры» и «спады».

Первым заявил о самостоятельности русской школы (правда, в несколько иносказательной форме) Евграф Николаевич Крутень. В своей брошюре «Нашествие иноплеменников» он призывал освободиться от засилья зарубежных инструкторов-наставников, ограничить влияние чуждых русскому воину тактических идей и принципов, ратовал за создание истребительной авиации по своему, отечественому, образцу. Крутень имел «право слова»: на его счету значились три блестящие воздушные победы, в том числе с принуждением противника к посадке (и последующим пленением экипажа), а также четыре сбитых самолета на стажировке во Франции. Кроме того, в его послужном списке — восемь неофициальных побед.

Вот как написал о своем воздушном бое Крутень в ведомости боевых вылетов истребительного отряда: «Увидя со своего аэродрома в дер. Малово немецкий самолет над Погорельцами, поднялся к Замирью, оттуда, набирая высоту, вел преследование германца по железной дороге до ст. Столбцы. Над Погорельцами настиг неприятельский самолет и отрезал ему пути к позиции. Он пробовал прорваться, нырнул под меня. Я, пикируя на него, выпустил по нему обойму, но мимо. Сейчас же повернул за ним, переменил обойму и снова повел преследование, отрезав ему дорогу. Над м. Несвиж удалось близко подойти к нему спереди. Он снова пробовал нырнуть, но я выпустил на пикирующем спуске в него вторую и последнюю обойму, попал несколькими пулями в жизненные части аппарата.

…Тогда я стал все время набрасываться на него, то сверху, то спереди, заставляя снижаться. Прижав его к земле, я заметил, что у него кипит вода в радиаторе, а мотор не работает. Для меня стало ясно, что немец подбит. Он опустился у м. Несвиж и пробовал сжечь самолет, но это ему не удалось».

Автор первых трудов о воздушном бое знал и объективно оценивал постановку дела у союзников, но он четко представлял и потенциальные возможности русских истребителей. Им была нужна своя организация, свои методы подготовки, своя школа.

Русские летчики достаточно много и храбро воевали, но мало писали. Они оставили потомкам краткое описание лишь немногих из достаточно большого количества зафиксированных воздушных боев, проведенных в годы первой мировой войны. Не удалось восстановить имена всех двадцати шести русских летчиков, сбивших по пять и более самолетов противника. Известны только Казаков, Крутень, Смирнов, Багровников, Орлов, Комаровский, Коссовский, Макеенок, Пульпе, Янченко, Кокорин, Сук, Махлапу, Пишванов. Скудность сведений из истории нашей истребительной авиации, однако, не дает права обходить молчанием вопрос о русской школе воздушного боя. Есть ведь официальные данные о 188 воздушных победах, одержанных в чисто русском стиле, а также о господстве в воздухе, завоеванном русскими истребителями под Луцком.

Остались записи о полетах некоторых из перечисленных выше русских героев.

28 мая 1916 года начальник VII авиаотряда подпоручик И. Орлов сбил немецкий аэроплан, упавший около наших передовых окопов. 15 июня он же сделал за день десять боевых вылетов и в последнем сбил австрийский аэроплан. 21 сентября Орлов вместе с прапорщиком Янченко провели шесть воздушных боев и сбили один неприятельский аэроплан, который упал, объятый пламенем, в р. Брзежан. Эти короткие строчки — об авторе одного из первых методических пособий — «Приемы ведения воздушного боя».

11 июля 1917 года прапорщик X истребительного отряда А. Пишванов атаковал самолет противника с короткой дистанции. Во время сближения пулемет дал осечку. Воспользовавшись этим, неприятель обстрелял Пишванова и ранил его в правую руку. Несмотря на ранение, Пишванов устранил задержку и снова атаковал вражеский аэроплан, заставив его убраться восвояси. Только после этого, управляя аппаратом левой рукой, летчик вернулся на свой аэродром.

10 ноября 1917 года доблестный летчик XIX корпусного авиаотряда прапорщик И. Смирнов, отвечая на атаку двух немецких аэропланов южнее Гусятина, сбил одного из них в искусном бою. Это девятая победа Смирнова, подтвержденная падением неприятельского аэроплана на нашей территории.

Характерно, что вопрос о господстве в воздухе был поставлен в русской действующей авиации не позже, чем во французской или германской, но в условиях качественного и количественного превосходства противника. В первом руководстве по ведению боя Ткачева («Материал по тактике воздушного боя») упоминается крылатая фраза Суворова: «воевать не числом, а умением». Но для победы в меньшинстве умение должно было сочетаться с неуемным желанием добиваться поставленной цели. «Сейчас у пас на фронте много аэропланов, уступающих в конструктивном отношении противнику, но восполнение этому можно почерпнуть в значительной мере в мастерстве и героизме личного состава», — писал Е. Крутень. В наставлении «Применение авиации на войне» (1916) свойственными для истребителей назывались задачи «активно-наступательные». Это позволило назвать первой отличительной чертой русской школы воздушного боя боевую активность.

Суть этого принципа показал на практике русский летчик А. Петренко, награжденный четырьмя Георгиевскими крестами (впоследствии erne и орденом Красного Знамени в гражданской войне). В бою встретились германский «альбатрос», вооруженный пулеметом, и русский «фарман», пилотируемый Петренко. У наблюдателя «фармана» Кузьмина был только ручной карабин. Обладавший преимуществом в скорости и огне, «альбатрос» неоднократно нагонял и обстреливал русский аэроплан. Что предпринимал в ответ экипаж «фармана»? «Нам оставалось только одно, — пишет А. Петренко, — атаковать». Серией встречных атак нападение было отбито.

В приказе командующего 5-й армией № 41 от 9 июня 1916 года, в частности, отмечалось: «…каждый раз более совершенные неприятельские аппараты, атакованные нашими, не выдерживали атаки и отступали».

Боевая активность, присущая духу и назначению истребителя, была непременным девизом и других школ воздушного боя. Однако немецкие летчики (не считая отдельных асов) проявляли ее только при численном большинстве, английские — преимущественно над своей территорией, а французские — на лучших самолетах, которые пилотировали асы. Первые же русские летчики боролись за захват инициативы в бою, как правило, в меньшинстве и уступая противнику в техническом оснащении. В проекте «Наставления по боевому применению авиации», выпущенном в 1919 году, рекомендовалось «при общем недостатке сил и средств концентрировать их на важнейших направлениях боев, беспрестанно преследовать неприятельские аппараты для истребления их и бою». Боевая активность основывалась на характерах летчиков-истребителей, их психологической подготовке. В руководстве «Материал по тактике воздушного боя» Ткачева, написанном в 1917 году, главенствовал нравственный элемент. Отметим сразу, что ни в одном иностранном пособии по бою подобной формулировки не было. Если моральные качества летчика-истребителя и упоминались, то приоритета перед другими не получали. Достаточно вспомнить, что британский летчик был «готов бороться ради спортивной стороны дела». Русская школа рассматривала этот вопрос так.

«Кратковременность боя, в большинстве случаев исчисляемая секундами, трудность и подчас сложность маневра, затруднение в стрельбе, а также обособленность в огромном воздушном пространстве, — все это создает исключительную обстановку боя в воздухе, разобраться в которой и выйти с честью можно только при обладании незаурядными нравственными качествами. Боязливая осторожность мертвит смелость и удваивает предприимчивость противника, а при отсутствии энергии применяются средства недостаточные и тогда — неудача. Хладнокровие же, соединенное с быстротой и находчивостью, даст возможность летчику достаточно правильно оценить обстановку и принять правильное решение. Летчиков, слабых духом, пора вовсе устранить из авиации или поставить на корректирование стрельбы. Во всяком случае истребителей хватит, был бы лишь строгий спрос и хорошие аппараты», — писал Е. Крутень.

А вот характеристика русских летчиков-истребителей, которую дал один из старейших авиаторов французской армии майор Брокар:

«За время, которое под моим командованием находились русские летчики, я успел достаточно хорошо узнать их. Что мне с первых же дней бросилось в глаза как отличительная черта их характера, — это удивительная дисциплина и выдержка. Приказ командира для русского летчика сильнее всех его личных побуждений и чувств. Только живя на фронте, изо дня в день дыша атмосферой войны, можно вполне себе отдать отчет в ценности того, что называется дисциплиной. А русский авиатор пропитан ею, и это делает его совершенно незаменимым. Однако было бы несправедливо считать, что он пассивно подчиняется воле командира. Наряду с дисциплиной русский летчик проявляет инициативу и активность. Эти последние проявляются особенно часто в полетах на разведку и в воздушных боях, которые требуют подчас безумной храбрости, большой находчивости и выдержки. И того, и другого, и третьего в русском летчике чрезвычайно много. Мы не представляли себе, что русские так быстро приспособятся к авиационной технике и методам ведения войны в воздухе на нашем фронте… Русские летчики — это рыцари воздуха без страха и упрека».

Следующей чертой отечественной школы воздушного боя можно считать тесную связь маневра и огня. Как известно, эти два элемента составляют существо боя, органически соединяются в динамике его ведения. Борьба за приоритет одного из них как при строительстве самолетов, так и при формировании тактики не прекращается до настоящего времени. Обратимся к примеру, относящемуся уже к периоду становления советской истребительной авиации. В книге «Самолеты страны Советов» (М.: ДОСААФ, 1974) отмечалось, что во второй половине 20-х годов, когда решался вопрос о путях развития самолетостроения в стране, в авиационных кругах возникли споры о том, что важнее для самолета-истребителя — скорость или маневренность. Высокие скорости при хорошей аэродинамике могли достигаться самолетом и с тяжелым вооружением, даже бомбардировщиком. Маневренность же не терпела затяжеления самолета, ради нее приходилось жертвовать скоростью. По итогам дискуссии сформулировался вывод: в ходе проектироваиия истребителей необходимо добиваться не только большой скорости, но и хорошей маневренности при безусловной надежности машины.

Связь маневра и огня считалась обязательным требованием при подготовке летного состава. Маневренные качества аппарата могли быть полностью и с успехом использованы только в том случае, если летчик обладал достаточным искусством пилотажа. В этом элементе русская школа всегда играла ведущие роли. Наши талантливые летчики П. Нестеров и Н. Арцеулов первыми в мире выполнили фигуры сложного пилотажа — петлю и штопор, ставшие впоследствии боевыми маневрами. Искусным маневром, — говорилось в руководстве «Материал по тактике воздушного боя», — истребитель ставит себя в выгодное положение для обстрела противника из своего пулемета, а при невыгодной обстановке быстро выводит аппарат из-под губительного огня противника. Несмотря на наличие в аэроплане массы нежных ответственных частей, практика все же, говорит за его крайнюю живучесть. Нередки случаи возвращения аэроплана на свой аэродром со значительным числом пробоин, но без повреждения ответственных частей. Следовательно, чтобы сбить противника или заставить его спуститься, необходима исключительно меткая стрельба в наиболее уязвимые места аппарата, это может быть по плечу только отличному стрелку».

С момента своего зарождения отечественная школа воздушного боя придавала важнейшее значение внезапности. Тактическая внезапность решала исход многих воздушных боев. Являясь результатом творческой деятельности летчика, она проявлялась в конечном счете через маневр и огонь. Еще в первом пособии «Применение авиации на войне», выпущенном в 1916 году, отмечалось, что «искусство маневрирования заключается в умении поставить себя внезапно в наивыгоднейшую позицию для обстрела, не подвергаясь таковому со стороны противника». В книге «Материал по тактике воздушного боя», написанной по опыту боев на Юго-Западном фронте, внезапность возводилась уже в ранг принципов боя: «Как во всяком бою, так и тем более в воздушном, обладающем исключительной скоротечностью, необходимо стремиться к проведению принципа внезапности, пользуясь умело обстановкой. Внезапность даст, во-первых, инициативу (даже при меньшей скорости аппарата) и, следовательно, свободный выбор более удобной позиции для обстрела, а потому и лучшее использование огня. У атакующего в этом случае будет также значительный перевес в моральной стороне. Атакующий и застигнутый врасплох в первый момент может растеряться, не сразу оценить обстановку, запоздать открыть стрельбу и повести ее с меньшей меткостью».

Евграф Крутень в труде «Истребительная авиация» определил, что для достижения внезапности необходимо: тщательно маскировать свое присутствие; скрывать свое желание атаковать (делать вид, что не замечаешь противника; если он «старый воробей», то полезно запутать его разными трюками); быстро подскочить к противнику; свалиться на него сверху; подходить с одной стороны, а уходить с другой — принцип хитрости, царствующий в каждой схватке.

Таким образом, первые русские истребители довольно четко определили слагаемые внезапности, к которым отнесли скрытность, стремительность и военную хитрость. В сумме эти слагаемые должны обеспечить выполнение точной атаки, решающей исход боя в тот момент, когда противник не готов к ее отражению.

Проще и лучше, чем в первых руководящих документах, сказать об основах воздушного боя довольно трудно.

Анализ опыта первой мировой войны показывал, что тактика, которой придерживались воевавшие стороны, имела свои достоинства, недостатки и общие подходы. Учитывая это, Е. Крутень сделал заключение, что «воздушный бой слишком индивидуален для каждого конкретного случая и никакого, вполне определенного рецепта дать нельзя». Однако основные принципы есть, и сводятся они к следующему:

— разрабатывать тактику боя, предварительно вывести заключение о возможностях аппаратов своего и противника (1, рис. 5);

— как можно раньше увидеть противника, обнаруживший первым получает инициативу и поэтому — половину успеха (2);

— сближаться незаметно, со стороны, которую противник считает наименее угрожаемой (3);

— перед атакой быть выше противника — это дает быстроту сближения, внезапность и моральное преимущество (4);

— чтобы сбить противника с толку, применять ложные маневры (5);

— заканчивая сближение, стремиться стать в «мертвом конусе» противника (6);

— подойти к нему в упор и только тогда открывать огонь наверняка (7);

— безусловно, видеть все вокруг себя, особенно перед атакой; истребитель должен «иметь глаза сзади» (8);

— поймав противника в прицел, приложить все искусство и хладнокровие, чтобы не упустить его безнаказанным (9).

Девизом воздушного боя должно быть: «Истребление воздушного противника везде, где его можно найти».

^{Рис. 5. Рекомендации Е. Крутеня по ведению боя}