О ядерных Соединённых штатах, «благодетеле человечества» Бернарде Барухе и спецкомитете Лаврентия Берии

Да, к осени 1945 года ядерная политика США превратилась в циничную авантюру. И передержки в такой жёсткой оценке нет.

Задумаемся, какая ядерная политика была бы для США рациональной? Очевидно, та, которая обеспечивала бы безопасность, во-первых, непосредственно территории США, а во-вторых, территории их союзников.

При таком подходе наличие, совершенствование и разумное наращивание ядерного арсенала США можно было бы расценивать как логичное решение — коль уж США не предлагали миру масштабного разоружения.

Однако Соединённые Штаты начали сразу же наращивать потенциал первого уничтожающего («внезапного обезоруживающего» и т. п.) удара по СССР.

Сегодня это хорошо известно.

Немотивированно агрессивная линия была характерна для «ядерной» политики США и позже, причём она остаётся такой же агрессивной и подлой по отношению к России по сей день.

Тогда же всё разворачивалось так.

В августе 1945 года отгремели первые и последние боевые ядерные взрывы, а с 11 сентября по 2 октября 1945 года в Лондоне прошла первая сессия Совета министров иностранных дел (СМИД) — органа, куда входили министры СССР, США, Великобритании, Франции и Китая.

Военный министр США Стимсон позднее вспоминал, что после его разговора накануне Лондонской сессии СМИД с государственным секретарем Бирнсом сложилось впечатление: Бирнс ожидает, что «бомба, положенная в его карман, будет, так сказать, отличным решением проблемы». Однако СССР оказался «несговорчивым» (определение Бирнса). И руками гоминьдановского Китая Бирнс сессию сорвал.

С 16 по 26 декабря всё того же 1945 года в Москве проходило Совещание министров иностранных дел СССР, США и Великобритании. Кроме прочего, на Совещании было решено внести на I сессии Генеральной Ассамблеи Организации Объединённых Наций (ГА ООН) предложение об учреждении комиссии «для рассмотрения проблем, возникших в связи с открытием атомной энергии и других связанных с этим вопросов».

И вот тут мне придётся выйти за временные рамки 1945 года в следующий — 1946 год. 24 января 1946 года на I сессии ГА ООН в Лондоне Комиссия по атомной энергии была создана. Она работала над проектами конвенций о запрещении атомного оружия и о создании системы контроля за использованием атомной энергии исключительно в мирных целях.

Однако 14 июня 1946 года на первом же заседании Комиссии по атомной энергии ООН представитель США Бернард Барух внёс в Комиссию план, вошедший в историю под его именем. Сутью плана было создание международного контрольного органа, неподотчётного Совету Безопасности ООН, зато имевшего широчайшие полномочия по контролю и инспекциям.

План Баруха был не то чтобы очень уж хитрым. Но подлым и нахальным он был.

Ещё бы!

Все ядерные объекты всех стран-участниц (реально это были, конечно, США и СССР) должны были быть переданы под «международный контроль» с правом доступа на национальную территорию, с нахождением на этой территории штата представителей-инспекторов и т. п.

Запрещение же атомного оружия планом Баруха не предусматривалось.

План Баруха в России с самого начала расценили как попытку закрепления атомной монополии США путём американского контроля над советскими атомными работами. И такая оценка была единственно состоятельной.

Вот доказательство… «Плану Баруха» предшествовал доклад группы экспертов: ученых, политиков и крупных промышленников, известный как доклад Ачесона-Лилиенталя от 28 марта 1946 года. По мнению авторов доклада, вопрос о том, когда прекращать (подразумевалось, конечно, и «надо ли прекращать») производство атомных бомб, Соединённые Штаты будут решать сами, и это решение не будет иметь прямого отношения к американскому плану контроля.

Позднее Дин Ачесон в письме госсекретарю Бирнсу подтвердил принцип независимости американского атомного оружия от соглашения по контролю уже применительно к «плану Баруха».

СССР на это, конечно, согласиться не мог, и план Баруха ушёл в небытие, а 29 июля 1949 года за ним последовала и сама Комиссия ООН.

Однако сама проблема ядерного оружия и его смысла оставалась, поскольку в мире сохранялось ядерное оружие.

Американское….

Поэтому уже в 1945 году началось концептуальное осмысление неизбежных последствий и перспектив, связанных с открытием нового вида энергии. Ряд историков атомной проблемы сходится на том, что за точку отсчёта здесь можно брать меморандум физика Лео Сцилларда, направленный президенту США в марте 1945 года.

Что ж, если иметь в виду первый комплекс идей о возможном развитии ядерной проблематики с учетом фактора СССР, то этот меморандум, пожалуй, можно действительно назвать «постановочным».

Иногда меморандум Сцилларда оценивают как документ, проникнутый лишь стремлением не допустить военного применения практически готовой атомной бомбы. Так же оценивается и доклад от 11 июня 1945 года, подготовленный комитетом во главе с лауреатом Нобелевской премии физиком Дж. Франком (плюс ещё два физика — Хьюдж и Сциллард, и три химика — Хогнес, Сиборг и Рабинович). Доклад назывался «Социальные и политические последствия развития атомной энергии» и был направлен военному министру Стимсону.

Впрочем, Стимсон составил и собственный меморандум президенту от 25 апреля 1945 года.

Намерения и Сцилларда, и группы Франка были далеко не только пацифистскими. Всё было сложнее, и однозначно конструктивными эти документы назвать нельзя. Если отбросить эмоциональные обороты («чудовищное оружие», «малейший неосторожный шаг», «катастрофа», «спасти положение» и т. п.), то в них можно было выделить такие главные пункты.

1. Военное использование ядерного оружия стимулирует гонку ядерных вооружений. При этом особую озабоченность вызывал будущий ядерный статус СССР, в котором здравомыслящие авторы не сомневались.

2. Выход виделся в более или менее (впрочем, скорее более, чем менее) жёсткой системе международного контроля за всеми стадиями ядерной деятельности, начиная с добычи урановых руд. Замечу в скобках, что имелся в виду контроль вроде бы по всему миру, однако Сциллард, например, предлагал неограниченные инспекции на территории почему-то конкретно СССР.

Ему же принадлежит идея о создании своего рода штата инспекторов из числа «тайно завербованных русских граждан с гарантиями личной неприкосновенности».

Сей пространный эвфемизм можно было заменить двумя словами — из числа «предателей и шпионов».

В докладе Франка контроль предлагался на стадии добычи и обогащения урана с последующим строгим учётом каждого фунта и принудительным денатурированием чистого урана (то есть введением в него трудноотделимых примесей, лишающих уран оружейных кондиций).

Но авторы меморандумов помалкивали о том, как быть с уже произведёнными в США оружейными ураном и плутонием.

Собственно, отказа от развития атомных усилий США никто не предлагал. Напротив, расширение этих усилий и обеспечение мирового ядерного лидерства США (в том числе в военном аспекте) предполагалось автоматически.

То есть основные американские концептуальные идеи в ядерной сфере сформировались достаточно рано. И в целом это был курс на ядерную монополию США, на попытки установления контроля над Россией, а также на дискриминацию и ограничение возможностей Советского Союза обрести ядерный статус.

Причём в «ядерной» истории ещё 1945 года есть интересный и ставший известным не так уж давно момент.

Первый ядерный взрыв был произведён в Аламогордо 16 июля 1945 года. А почти за месяц до этого знаменитый французский физик Фредерик Жолио-Кюри, приехав в Москву на юбилейную сессию Академии наук в июне 1945 года, обратился к президенту АН СССР B.JI. Комарову с предложением объединить атомные усилия СССР и Франции.

Впервые он предложил это в конце 1944 года через советского посла во Франции А.Е. Богомолова. В письме на имя Комарова Жолио-Кюри, кратко сообщая о собственных работах и о крупномасштабных работах в США, писал тогда:

«Практическое осуществление их (атомных работ. — С.К.) в относительно короткий срок возможно лишь в большой стране, располагающей сырьём и развитой промышленностью. Во Франции мы располагаем хорошими специалистами…»

Тогда же Жолио-Кюри в беседе с членом-корреспондентом АН СССР Я.И. Френкелем высказал мнение, что «практическое решение проблемы урана по плечу лишь таким большим странам, обладающим огромными ресурсами сырья и высокоразвитой индустрией, как США и СССР».

Если бы не высокая репутация француза — и вообще в мире, и в глазах СССР, — акцию Жолио-Кюри можно было расценить как тонкий разведывательный зондаж. Но так намерения Жолио не расценил у нас никто.

Впрочем, взятая сама по себе, его идея была обречена на бесплодность хотя бы потому, что: 1) её автор безвыездно оседать в СССР намерений не имел, и 2) он же сам заявлял, что де Голль будет против сотрудничества с СССР.

Именно в этом духе высказался и Л.П. Берия в сентябре 1945 года в письме И.В. Сталину.

Но для темы нашего разговора интересно то, что уже в 1945 (даже в 1944!) году, ещё до Аламогордо, Хиросимы и Нагасаки, европеец Жолио-Кюри не сомневался, во-первых, в праве СССР на собственное ядерное оружие и подчёркивал, что все его симпатии на нашей стороне. Он отказывался от предложений США присоединиться к их работам и сам предлагал своё участие в работах СССР.

Во-вторых же, французский учёный в 1945 году ясно отдавал себе отчёт, что в обозримой перспективе только Россия может и по всем показаниям должна и имеет право стать второй ядерной державой.

Так зачем же нужны были эвфемизмы американских меморандумов, если за их словами о «любой другой стране» и т. п. стояло фактически одно: «Россия»?

Если бы учёные, военные и политики в США думали о стабильном мире, то после обретения и тем более после первого военного использования ядерного оружия у Соединённых Штатов было, как и позднее, два конструктивных варианта поведения.

Первый. Не кто-либо, а США должны были предложить миру и прежде всего России следующий план, например того же Сцилларда, сохранивший свою формальную структуру, но немного откорректированный, скажем, вот так…

США отдают свою территорию под неограниченный международный контроль с предоставлением права СССР тайно рекрутировать граждан США для инспекторских функций при «гарантии их личной неприкосновенности».

А почему бы и нет? Честный подход предполагает равные права для обеих сторон.

Далее, США заявляют о полном сворачивании атомных работ, сворачивают их, под контролем СССР взрывают свой ядерный арсенал в пустынных районах Земли, а потом соглашаются на тотальную инспекцию всех сфер экономики и вооружений для того, чтобы мир убедился в полном запрете атомной «военной» энергии.

И только после этого (или на последних этапах реализации этого проекта) вводится такой же всеобъемлющий контроль за сворачиванием атомных работ в СССР и вводится такой же жёсткий тотальный контроль за соблюдением запрета.

На подобной договорной базе можно было заняться расконсервацией атомных исследований, придав им международный и мирный характер.

Вот что Америка должна была предложить России, чтобы обеспечить тотальный безъядерный мир.

Или ядерный мир, но только с мирной ядерной энергией при добыче и использовании урана и других расщепляющихся материалов под жёстким международным контролем.

Возможен был и второй вариант.

США сохраняют атомное оружие. Но тогда они создают — далее его не наращивая, небольшой ядерный арсенал, признавая за СССР право: а) провести полный цикл атомных работ; б) испытать своё ядерное оружие; в) создать свой тоже небольшой ядерный арсенал.

Затем Россия должна была бы договориться с США о замораживании ядерных военных усилий под жёстким международным контролем.

При тенденции к устойчивому обострению ситуации для одной из двух держав со стороны третьих стран, США и Россия имели бы право на согласованное увеличение своих ядерных арсеналов одновременно или односторонне — как договорятся.

Однако США и Западу нужна была только их ядерная монополия, направленная против Советского Союза.

В 1945 году США и Запад такую монополию имели.

В 1949 году они её лишились, но это уже — совсем другая история. И я здесь скажу лишь об её начале, относящемся к 1945 году.

Война во многом разрушила результаты созидания тридцатых годов в СССР. В экономическом отношении Россия в 1945 году оказалась отброшенной существенно назад.

В 1939 году мы производили 43,2 миллиарда киловатт-часов электроэнергии, в 1945 году — те же 43,3 миллиарда.

Стали в 1945 году мы выплавляли 12,3 миллиона тонн против 17,6 миллиона тонн в 1939 году.

Нефти добывали 19,4 миллиона тонн вместо 30,3 миллиона тонн.

Валовой сбор зерновых составил в 1945 году 47,3 миллиона тонн против 97,4 миллиона тонн в 1937 году.

В 1945 году ещё не были восстановлены Днепрогэс, «Запорожсталь», «Криворожсталь», «Азовсталь», Харьковский и Сталинградский тракторные заводы, шахты Донбасса, нефтепромыслы Грозного и Дрогобыча…

Поля Белоруссии, Украины и русского Черноземья вместо тракторов вспахивали конные упряжки, а порой — и женщины, впрягшиеся в плуг вместо сгоревших в огне войны лошадей и быков. Тогда ведь не зря родилась горькая частушка:

Я и лошадь, я и бык,

Я и баба, и мужик…

О какой «агрессивности» России могла идти речь в этих условиях?

У России и у Сталина после Победы была одна желанная задача — поскорее залечить военные раны, восстановить страну, накормить людей. И не вина России и Сталина, что наряду с этой задачей нам пришлось сразу же после Победы решать вторую грандиозную задачу — оградить страну от угрозы атомной агрессии США.

А она становилась вполне возможной. 31 октября 1945 года Объединённый комитет начальников штабов США дал первую сводку «атомных» мишеней на территории Советского Союза: Москва, Ленинград, Горький, Куйбышев, Свердловск, Новосибирск, Омск, Саратов, Казань, Баку, Ташкент, Челябинск, Нижний Тагил, Магнитогорск, Пермь, Тбилиси, Новокузнецк, Грозный, Иркутск, Ярославль.

Минск, Киев, Харьков, Сталинград, Севастополь, Ростов, Запорожье, Николаев, Днепропетровск, Мариуполь, Одесса пока отсутствовали в этом списке по единственной причине — их промышленность и так была разрушена — «обычными» германскими бомбами.

Нам надо было в кратчайшие сроки создать свою Бомбу — как гарантию от Бомбы США.

4 сентября 1945 года был упразднён Государственный Комитет Обороны (ГКО или ГОКО). Теперь бывший председатель ГКО Сталин был вновь просто Председателем Совета Народных Комиссаров СССР.

Заместитель Сталина по ГКО Берия опять становился заместителем Председателя Совнаркома СССР, оставаясь также наркомом внутренних дел СССР. Однако 29 декабря 1945 года Указом Президиума Верховного Совета СССР он был освобождён от обязанностей Наркома внутренних дел СССР.

10 января 1946 года Берия и новый нарком Круглов подписали акт приёма-сдачи дел по наркомату, а 15 января 1946 года в газете «Известия» в разделе «Хроника» появилось краткое сообщение:

«Президиум Верховного Совета СССР удовлетворил просьбу заместителя Председателя СНК СССР т. Л.П. Берия об освобождении его от обязанностей Наркома внутренних дел СССР ввиду перегруженности его другой центральной работой. Народным комиссаром внутренних дел СССР назначен т. С.Н. Круглов».

О сути другой «центральной работы» ничего не сообщалось, да и не могло быть ничего сообщено, потому что Постановление ГОКО от 20 августа 1945 года № 9887сс/оп «О Специальном комитете при ГОКО», из которого можно было бы почерпнуть нечто конкретное, имело гриф «Совершенно секретно (Особая папка)».

Этим Постановлением создавался Специальный комитет с чрезвычайными полномочиями для решения любых проблем «Уранового проекта» во главе с председателем Л.П. Берией.

Победив в одной войне, России тут же пришлось напрягать усилия для того, чтобы нейтрализовать угрозу уже новой и ещё более страшной войны.

Той войны, которую планировали против России любитель галстуков-«бабочек» президент Гарри Трумэн, любитель сигар Уинстон Черчилль, любитель тайной власти Бернард Барух и другие «ядерные» «благодетели» человечества.

Что же до роли Берии в предотвращении атомной войны, то на сей счёт я недавно получил интереснейшую информацию и не могу удержаться от соблазна поделиться ею с читателем уже в этой книге.

Заканчивая «Мифы 45-го», я познакомился с 85-летней Людмилой Дмитриевной Павловой-Головиной (обе фамилии по двум мужьям), в девичестве Катаевой. Людмила Дмитриевна — интереснейший человек. И вот что она рассказала мне.

В «атомный» «Арзамас-16» она приехала в 1947 году по путёвке Сталина как молодой толковый врач-кардиолог. Лечила всю «саровскую» «верхушку» советского Атомного проекта: академиков Харитона, Зельдовича, Сахарова, Негина, Павловского, профессора Фишмана и других, в том числе — и многолетнего директора «Объекта», дважды Героя Социалистического Труда генерал-лейтенанта инженерной службы Бориса Глебовича Музрукова.

Музруков — это фигура историческая, легендарная. Первую Звезду он получил во время войны как директор Уралмаша, а одним из первых дважды Героев стал в 1949 году как директор нашего первого Плутониевого комбината.

Людмила Дмитриевна была другом семьи Бориса Глебовича, хорошо знала и его, и его жену. И вот уже в семидесятые годы врача Головину вызвали к Музрукову, почувствовавшему себя плохо. В итоге Людмиле Дмитриевне пришлось выводить его из состояния клинической смерти.

Когда всё уже благополучно закончилось и за жизнь Бориса Глебовича можно было не бояться, она решилась задать Музрукову давно мучивший её вопрос: «Борис Глебович, чего тут таить в такой момент, скажите, пожалуйста, как вы относитесь к Сталину и Берии?»

Музруков входил в младшую государственную когорту Сталина, но «живьём» с ним почти не общался, хотя о Сталине знал всё не из сообщений «сарафанного радио». С Берией же Музрукову приходилось много взаимодействовать ещё во время войны, а после неё как раз Берия и привлёк Музрукова к «атомным делам».

И вот в момент, который был, безусловно, «моментом истины», вновь вернувшись с того света на этот, Музруков ответил так:

«Людмила Дмитриевна, никого не слушайте, не верьте никому… Запомните: тем, что мы сейчас с вами разговариваем, что мы живём и что живет страна, мы обязаны прежде всего двум людям — Сталину и Берии».

Так человек, который сам много сделал для того, чтобы день 9 мая 1945 года стал для России днём Победы, оценил вклад в историю России двух других её сынов, сделавших для этой Победы больше, чем кто-либо другой.

Впрочем, так много сделать Сталин и Берия смогли потому, что не отделяли своей судьбы ни от судьбы России, ни от судьбы и будущего её народов.

Да, Россия была застигнута войной врасплох, хотя не Сталин был в том виноват. Но Россия закончила ту войну как опытная и умелая военная держава, и вот тут роль Сталина оказалась выдающейся и первостепенной.

Хотя сегодня пытаются оспорить и это.

Что ж, продвигаясь к окончанию книги, скажу немного и об этом.