Глава 27

— Смотри, чего испугался? Все нормально. — Матлин подвел Голли к смотровому стенду ботанической лаборатории, за пультом которого возвышался Ксарес, рассматривая очерченную световым цилиндром сосну. Ландшафт отодвинулся, и панорама показала весь спуск в почвенном разрезе от вершины холма до усадьбы Гренса и ниже, в густой дремучий лес, дотягивающийся до границы нижнего павильона.

— Вы намудрили с температурным режимом, — объяснил Ксарес, — вот оно и дало мутацию. — Он еще раз пригляделся к дереву, даже опустил на глаза маску, позволяющую разглядеть каждую иголочку. — Это адаптационный экземпляр; способен мутировать от перепадов температуры. Пройдет время, и на нем опять появятся листья. Мы сделали такие гибриды из нормальных семян, опасаясь, что земные оригиналы не приживутся быстро. А потом поленились убрать. Да и зачем? Если их искусственно не провоцировать, это нормальные деревья.

Матлин в ответ на вопросительный взгляд Голли немедленно подтвердил все сказанное как главный ботаник заповедника. А непрошеная сосна как торчала, так и осталась торчать из склона холма, являя собой дополнительный аргумент не в пользу существования реального мира. Но реальный мир тем не менее не собирался сдавать позиций.

— Вы абсолютно в этом уверены?

Матлин с Ксаром ни на секунду не усомнились в своих гибридах.

— Что у вас там происходит, Голл? С тобой все в порядке? — забеспокоился Матлин, будто по выражению лица Голла и так не было видно, что он в отличном порядке и в полной ясности сознания.

Эту ясность сознания Голл старался сохранить в себе всю дорогу обратно, чтобы тот же самый вопрос не услышать от отца, и дал себе слово, что впредь, покуда Матлин не слезет с ЦИФовских пультов, никаких причин для помутнения рассудка под сводами заповедника возникать не должно.

Старший Гренс не обратил на сына внимания, поскольку с раннего утра самозабвенно орудовал рубанком в сарае, создавая гладкие доски для ремонта прогнившего пола баньки. А Альберт столь же самозабвенно выгребал стружку из-под верстака и утаптывал ее в мешок для растопки печи. Старший Гренс на сына даже не взглянул, а лишь только больше насупился и еще яростнее принялся шуровать рубанком.

— Тебе помочь, папа?

— Обойдемся.

— Тогда я приготовлю обед?..

— Не перетрудись, — огрызнулся Гренс, а Альба украдкой подмигнул Голли.

— Пойдем вечером за водопад, на дальний спуск? Пока снег еще не растаял. — Предложил он.

— Этот снег никогда не растает, — проворчал старший Гренс, — здесь наступила вечная мерзлота. У вас в ЦИФе что, теплотрассу разорвало?

— Мы больше никуда не пойдем… — ответил Голл, — пока не отремонтируем теплотрассу. — И ушел в дом, плотно закрыв за собою дверь. Но Альба тотчас же направился за ним, волоча полный мешок стружек.

— Можете покрасить табурет, — прокричал им вслед Гренс, — только не в доме, а на террасе!

— Потом возьмем «миксер» и полетаем по заповеднику? — приставал Альберт к Голлу Гренсу, неподвижно стоящему у замерзшего окна. — Найдем место, где не будет свидетелей. — Он бросил мешок и встал рядом, пытаясь угадать направление задумчивого фиолетового взгляда: то ли на черную тучу, висящую над самой крышей, то ли сквозь нее далеко-далеко… — Ты ведь точно знаешь, где можно…

— Что можно? — перебил его Голл. — Тебе можно только писать стихи, свежий воздух на тебя дурно действует. А я уже ничего не знаю… Что можно? Где можно? Нигде нельзя! Я могу не заметить… — он неожиданно замолчал, будто опасаясь сболтнуть лишнее.

— …Разорванный круг, — продолжил Альба, -

 Все зима да зима.

 Просто вырастут дети моих подруг,

 И постареют дома.

 Но когда меня спросят:

 А где ж ты был? Не пора ли начать?..

 Это очень коварный зигзаг судьбы —

 Можно не отвечать…

Лицо Голли по-прежнему оставалось невозмутимым и безучастным. Альба с сочувствием поглядел на него и продолжил:

 Я готов был догнать

 Свой последний вагон

 И не дать вам уйти.

 Только кто мог подумать, что поезд в пути

 Над землей полетит?

 Только кто мог поверить,

 Что вещие сны — не сплошное вранье?

 Если знать наперед все изломы судьбы,

 Куда бежать от нее?

Значит, говоришь, Феликсу нравится мое творчество?

— Он стал слишком сентиментальным, — ответил Голли.

— Скучает по Земле?

— Возможно.

— Он хотел бы вернуться?

— Мне кажется, да.

— И забыть все, что было здесь?

— Но ведь ты не знаешь, что ждало его там!

— Знаю.

— Замолчи, Альберт! Я не намерен обсуждать с тобой эти темы.

— Я думал о твоей вчерашней просьбе… Пытался представить себе, что чувствуешь ты. Так что ори, сколько хочешь, я на акрусиан больше не обижаюсь. Представляю, как это ужасно чувствовать себя беспомощным в моем шизофреническом мире. Чувствовать, что ты в нем никто…

— Перестань.

— Если только взять и представить себе серьезно, что с тобой происходит… Кто ты, что делаешь здесь, что творится вокруг… Да от этого же рехнуться можно!

— Либо ты заткнешься, — прошипел Голл, — либо я уйду.

— Ты слышишь, Феликс! — громко произнес Альба. — Мы по разные стороны веры. Ты знаешь, как карается вероотступничество… с другой стороны?

Гренс в ужасе обернулся к нему.

— А тебе, акрусианин, уже надоело играть со мной в «золотую рыбку»? О чем ты попросишь меня на этот раз?

— Я пошел красить табурет, а ты можешь перекрасить небо, если делать нечего.

— В какой цвет?

— В какой хочешь. Я пошел помогать отцу. — Голли оторвал взгляд от тучи и направился к дверям.

— Ступай… помогай. Слышал лязг да грохот? Это он не рубанок, это он зуб на тебя точил.