Отступление первое: Вернер фон Браун

Отступление первое: Вернер фон Браун

8 сентября 1944 г., Лондон. Около семи часов вечера раздается звук, отдаленно напоминающий шум идущего по мосту поезда. Гул делается все громче и обрывается грохотом взрыва в районе Чизвик. Лондонцы переглядываются — кто с испугом, кто с удивлением. Ведь воздушной тревоги не объявляли, да и характерного рокота моторов над головами слышно не было. Понятно, уставшим от бомбардировок жителям Туманного Альбиона было все равно, что же в тот день, 8 сентября, разворотило городскую улицу. Но, думается, если б они знали — что, и были способны взглянуть на это событие через толщу последующих десятилетий, то наверняка поспешили бы на место падения таинственного разрушителя, а может, даже и попытались найти его остатки. Ведь именно в тот день Земля, пусть и таким печальным способом, по-настоящему вступила в ракетный век. А помогло ей сделать это похожее на веретено семнадцатиметровое металлическое тело с тремя крылышками-плавниками, плотно прижатыми к нижней части корпуса. За несколько минут до падения на Лондон оно оттолкнулось огненным хвостом от стартового стола, расположенного рядом с Гаагой — столицей оккупированной немцами Голландии. Данная ракета, обезличенная под ничего не говорящим индексом А-4 (А означало «агрегат»), также известная, как V-2, или «Фау-2», стала настоящим символом машинной мощи того времени. Почти 13 тонн ее веса выстреливались вверх с силой, превышающей 25 тонн, а двигатель, развивавший такую тягу, «съедал» 120 килограммов спиртово-кислородного топлива в секунду. Целых 460 лошадиных сил (две трети мощности мотора тяжелого танка «Тигр») вращали одни лишь турбонасосные агрегаты, подававшие горючее в этот маленький «вулкан». В тот же день, 8 сентября, пережить чувства удивления и страха пришлось и жителям Парижа, которых также «навестила» «Фау-2».

…16 июля 1969 года, четверть века спустя. Со стартовой площадки космодрома на мысе Канаверал в штате Флорида медленно поднимается гигантская ракета «Сатурн-5», своим «ростом» заметно обогнавшая символ Америки — знаменитую статую Свободы. Белый узкий цилиндр длиной 110 метров и массой 2 790 тонн сначала неохотно, а потом все быстрее уходит навстречу палящему солнцу. Пять двигателей первой ступени, толкающие огромную машину от Земли с силой в 3 375 тонн, пожирают каждую секунду почти 15 тонн кислородно-керосинового коктейля, а турбонасосные агрегаты, подающие эту смесь в камеры сгорания, развивают мощность 30 дизельных локомотивов. В некоторых домах, расположенных в радиусе десяти километров от стартового комплекса, вылетели стекла, а отдаленные отзвуки непереносимого рева долетели до Нью-Йорка, находящегося от мыса Канаверал более чем в 1 500 километрах. Проходит еще четыре дня, и с поверхности Луны на антенны центра управления полетом в Хьюстоне придет фраза, которую в режиме реального времени транслируют все ведущие телекомпании мира: «Орел» (название посадочного модуля «Аполлона-11») приземлился», а еще через шесть с лишним часов: «Один небольшой шаг для человека, но громадный скачок для всего человечества». Слова эти скажет Нил Армстронг — первый представитель земной цивилизации, ступивший на другую планету.

При всей несхожести данных событий — бомбардировке Лондона и высадке на Луне — было то, что их объединяло (а точнее — тот, кто их объединял). Основным техническим творцом достижения, которое, как когда-то запуск спутника и полет Гагарина, всколыхнуло всю мировую цивилизацию, был главный создатель «Фау-2» и «Сатурна-5», немецкий конструктор, эмигрировавший после окончания Второй мировой войны в США, Вернер фон Браун.

«…Вернер, если так будет продолжаться и дальше, нам придется либо вставить в окна фанеру, либо поселить в доме стекольщика», — барон Магнус фон Браун укоризненно смотрит на среднего сына. В оконном проеме их семейного особняка торчат блестящие осколки — результат поломки «системы управления» обычной фейерверочной петарды, из которой десятилетний сын пытался сделать некое подобие ракеты. Впоследствии барон фон Браун весело вспоминал: «Главное, что мне запомнилось о его детстве, — это абсолютная бесплодность всех моих попыток воздействовать на него родительским авторитетом. Наставления, отцовская строгость, дипломатичность — все было впустую. Любая попытка усовестить или убедить в неприемлемости такого поведения была для него не более чем каплей воды, или нет, даже ртути, не оставляющей после себя никакого следа. Вскоре я сдался и стал просто смотреть, как он растет. Как же я теперь рад, что так поступил — это было лучшее, что я сделал в своей жизни».

Фон Брауны могли проследить свою генеалогию начиная с 1285 года. В их роду имелись рыцари, землевладельцы, губернаторы, юристы, дипломаты, генералы и даже ректоры духовных семинарий. Но вот кем не могли похвастаться благородные фон Брауны, так это — инженерами и учеными. До Вернера среди них не было ни одного представителя точных дисциплин. Откуда же взялись подобные способности у будущего основоположника практического ракетостроения? «Он унаследовал их от матери, — уверенно заявлял его отец. — Она была исключительным сосредоточием различных талантов. Я вообще считаю, что у моих детей была лучшая мать, какую они только могли пожелать».

Что правда, то правда. Биографы фон Брауна считают, что отношения Вернера с его матерью были отмечены редко встречающейся печатью человеческой близости, искренности и тепла. Он мог бы сказать о ней те же слова, какие в свое время его отец произнес о своей матери: «Моя мама со своей идущей из самой глубины сердца неиссякаемой любовью к людям и животным, с неподдельным интересом практически ко всему на свете, была для нас, ее детей, просто центром Вселенной».

Баронесса Эмми фон Браун, урожденная Квисторп, была настоящей «гранд леди» с аристократичными манерами и не менее аристократическими предками. Знала шесть европейских языков и установила в семье традицию — каждый день разговаривать друг с другом на одном из них. Была вхожа в высшее общество, но при этом с одинаковой простотой, мягкостью и человечностью общалась как с графами и баронами, так и с садовниками и кучерами. Именно она купила Вернеру на тринадцатилетие телескоп, через который он, собственно, и увидел цель, к которой потом стремился всю жизнь.

Подарив сыну астрономический прибор, Эмми не только открыла ему двери в науку. Она же научила его играть на пианино — искусство, которым Вернер овладел в таком совершенстве, что уже в 15 лет написал несколько пьес. Впоследствии к фортепьяно добавилась еще и виолончель. С музыкой он не расставался никогда. Друзья и коллеги вспоминали, как фон Браун, будучи уже известным конструктором, иногда отбрасывал в сторону карандаш и садился за пианино, если таковое оказывалось поблизости. Его любимым композитором был Бах. Играл он, как правило, без нот, но при этом никогда не ошибался.

Когда Вернеру было десять лет, на вопрос Эмми, чем бы тот хотел заниматься, когда вырастет, он с той же интонацией, с какой дети его возраста обычно отвечают: «пожарником», «моряком» или «летчиком», ответил: «Хочу помочь колесу прогресса крутиться еще быстрее». Однако перспектива того, что он «выкатится» из школы раньше, чем доберется до этого «колеса», была вполне реальна: почти все время он мастерил какие-то машины и механизмы, а «успехи» по математике и физике — хуже некуда. Поэтому, когда в 1925 г. Вернеру исполняется 13 лет, родители приняли решение перевести сына в школу-интернат в Эттерсбурге, где тот будет почти под постоянным наблюдением педагогов и воспитателей. Из любимых вещей разрешено взять только телескоп — никаких ракет и «ракетомобилей».

Не дали захватить их с собой? Ну и что! Есть же книги, где написано, как построить еще большие и лучшие машины. Вот, например, одна из них: «Ракеты в межпланетном пространстве», написанная двадцатисемилетним теоретиком космических полетов Германом Обертом. Хорошо, что она попалась Вернеру на глаза. Теперь, после внимательного прочтения, Вернер точно знает, что нужно сделать в ближайшем будущем. Первое — основательно изучить математику, второе — стать пионером освоения космоса.

Первая цель блестяще достигнута: уже через пару лет директор школы попросил Вернера заменить заболевшего учителя математики и вместо него провести занятие по этому предмету со своими одноклассниками. Что касается второй, тут фон Браун в лучшем случае стал «одним из». Титула «пионер космонавтики» его лишил советский конструктор Сергей Павлович Королев, запустивший в 1957 г. в космос первый искусственный спутник Земли (ИСЗ).

Но до того момента еще 30 лет. А пока, 15 февраля 1927 года, в «Журнале для германской молодежи» Вернер публикует свою первую статью под названием «Путешествие на Луну: астрономические и технические аспекты». В том же году он, пятнадцатилетний юнец, отправляет самому Оберту письмо, в котором, в частности, есть такие строки: «Я знаю, Вы верите в будущее ракет. Я тоже. Оттого и беру на себя смелость послать Вам небольшую работу по ракетостроению, которую недавно написал». Оберт, с его поразительным чутьем на таланты, ответил парнишке: «Не останавливайтесь, молодой человек! Если Вы продолжите в том же духе, то наверняка станете способным инженером!».

Встреча двух ракетчиков произошла в 1930 году, когда Вернер стал студентом Берлинского технического университета. Летом того же года он уже помог Оберту и двум его соратникам в строительстве неподалеку от Берлина базы для ракетных экспериментов. Их совместная работа и дружба длилась почти 50 лет, до смерти будущего отца «Фау» и «Сатурна» (родившись на 18 лет раньше фон Брауна, Оберт пережил его на 12 лет). Там, в стенах одного из лучших инженерных учебных заведений страны Вернер понимает: чтобы построить ракету — концентрированное воплощение самых передовых знаний в области механики, нужно очень хорошо разбираться в технике вообще. И он проходит практику на локомотивном заводе Борзига в Берлине. Но ракета интересна ему не сама по себе, а лишь как средство, которое доставит человека к иным мирам.

Как представитель человечества перенесет стартовые и посадочные перегрузки? И вот уже крутится сделанная из велосипедного колеса центрифуга, на которой совершают «полет» белые мыши. Правда, эти эксперименты в области «космической медицины» довольно скоро прекратила квартирная хозяйка Вернера. Ей не понравилось, что стены комнаты ее квартиранта, где проходили опыты, забрызганы мышиной кровью. Впрочем, подобный запрет, как позднее вспоминал фон Браун, не очень-то его расстроил. Испытания, которым он подвергал несчастных созданий, не доставляли ему никакой радости, да и не очень-то он верил в то, что данные, полученные в результате подобных экспериментов, помогут людям быстрее освоить космос.

Там же, в техническом университете, проявилась еще одна страсть фон Брауна — полеты. Довольно скоро он становится опытным летчиком-планеристом. Позже, переехав в США после окончания войны, он получил все мыслимые пилотские категории, включая право совершать коммерческие полеты на многомоторных самолетах, да к тому же в сложных метеоусловиях. Последний «трофей» в его пилотской коллекции — лицензия на управление гидросамолетом, обладателем которой он стал в 60 лет.

Тепловозы, центрифуга, самолеты… Все это, конечно, способствует приближению к главной цели — полету в космос. Но без надлежащего финансирования данный полет так и останется мечтой. Где же взять деньги на столь дорогостоящее предприятие? В ослабленной Первой мировой войной и экономическими кризисами Германии есть только одна организация, способная выделить на это средства — армия.

В стране, униженной условиями Версальского мира 1918 г., идеи восстановления поруганной национальной гордости и прежнего влияния на мировой арене приобретали все большую популярность. Политики понимают — без мощных вооруженных сил, оснащенных по последнему слову техники, это сделать невозможно. Следовательно, есть шанс, что власть имущие профинансируют разработку и создание ракет как нового типа оружия, тем более что это, в отличие от военной авиации, не запрещено Версальским договором.

Понятно, откуда взять деньги, но как подступиться к этому «кошельку»? Помог случай. Однажды пассажирами таксомотора, который девятнадцатилетний Вернер водил для пополнения своего скудного студенческого бюджета, оказались Вальтер Дорнбергер и Риттер фон Хорстиг — руководители зарождавшейся ракетной программы вооруженных сил Германии. Пытаясь максимально соблюсти нормы приличия, фон Браун сделал несколько комментариев по предмету их профессионального разговора. Этого оказалось достаточно, чтобы получить приглашение на беседу в главный штаб сухопутных сил. Результатом встречи стал контракт, который в 1932 г. подписал фон Браун с военными на работы в области ракетостроения. Мог ли он предвидеть, что заключает союз с дьяволом? Позже он вспоминал: «Было очевидно, что деньги и материальная база армии давали единственную реальную возможность подступиться к космическому полету, Гитлер для нас в то время был не более чем напыщенным дураком»…

Первоначально работы ведутся на испытательном полигоне в Куммерсдорфе, в 100 км к югу от Берлина. Ракета «Мирак II», созданная при участии Вернера, поднимается на высоту 60 м., после чего начинает «беситься» и падает, прежде чем над ней раскрывается парашют. (Мирак означает «минимальная ракета», или ракета «проще некуда». Вот какой бесхитростный смысл скрывался в этом загадочном имени.)

Присутствовавшие на испытаниях представители департамента по боеприпасам не знают — продолжать финансирование «летающей петарды» или нет. Все заказы на изготовление необходимых деталей, которые фон Браун отсылает в Артиллерийское управление сухопутных войск, выполняются как «неприоритетные», с большой задержкой. Вернер и «штат» его сотрудников, состоящий из одного механика, находят нетривиальное решение: используя обычный телефонный справочник, обзванивают проживающих поблизости жестянщиков, инструментальщиков, сварщиков и так далее, с просьбой о помощи. Помощь приходит, а вместе с ней — удача. Ракеты «А-1» и «А-2» достигают высоты 2,5 км, что расценивается, как полный успех.

30 января 1933 г. «напыщенный дурак» становится рейсхканцлером Германии. Как отреагировал на это Вернер? Скорее всего никак. Он был слишком занят своими ракетами. Но известно — его отец вскоре после прихода Гитлера к власти вышел в отставку с высокого государственного поста и поселился в родовом имении в Силезии. А в 1935 г. для ракетного полигона находят новое место — на острове Узедом, расположенном в Балтийском море в 180 км к северу от Берлина. В 1937 г. после двух лет строительных работ там открывается центр германского ракетостроения, получивший имя расположенной поблизости рыбацкой деревушки Пенемюнде.

…Лето 1943 г. Безупречно стартовав, ракета А-4 (будущая «Фау-2») достигает высоты 30 м., после чего заваливается набок и через несколько секунд разносит в щепки несколько самолетов, стоящих на аэродроме в западной части Пенемюнде — там, где Люфтваффе испытывают управляемые ракеты (или крылатые бомбы) «Фау-1», запускаемые с бомбардировщиков. За стартом наблюдает небольшая группа людей. На лице одного из них, одетого в черную военную форму с высшими знаками различия СС, появляется саркастическая улыбка:

– Теперь у меня не осталось сомнений, что это оружие следует как можно скорее заказать для сухопутных сил в качестве крупнокалиберного артиллерийского снаряда.

– Рейсхфюрер, — один из сотрудников Пенемюнде нашел в себе мужество ответить Гиммлеру в его же духе, — зато теперь вы можете с полным на то основанием называть это «оружием возмездия».

Намек был более чем прозрачен: за несколько дней до этого инцидента «Фау-1» — продукт «смежников» с западной части Пенемюнде, сделала большую воронку рядом с цехами, где собирали А-4.

3 октября 1943 г. ракета А-4 достигла высоты 85 км, пролетев при этом 190 км. Машина явно продемонстрировала свой боевой потенциал. Вожди Третьего рейха наконец-то обращают более пристальное внимание на новое «чудо-оружие». Особую инициативу стал проявлять Гиммлер. Стремясь укрепить вес и влияние своего ведомства, он берет под личный контроль работы по А-4. Впрочем, подобные попытки предпринимались им и раньше. В мае 1940 г. фон Брауну был «пожалован» чин унтершарфюрера СС (примерно — старшего лейтенанта). Вернера весьма огорчило такое проявление благосклонности рейхсфюрера. По совету ближайших друзей и помощников он все же решил принять этот «дар». Отвергнуть его означало бы навлечь на себя гнев Гиммлера с непредсказуемыми последствиями. Теперь же, три года спустя, люди в черных мундирах зачастили в Пенемюнде. Вернер понимает — с этими типами лучше не связываться, но сдержать сарказм при виде их вызывающей самоуверенности порой оказывается выше его сил.

– Господин фон Браун, сколько вам потребуется времени, чтобы подготовить А-4 к войсковым испытаниям? — эсэсовец говорит таким тоном, словно отдает команду: «Смирно!».

– Три месяца.

– А если я отряжу 200 офицеров СС вам в помощь?

– В этом случае, господин штандартенфюрер, потребуется от шести до восьми месяцев, чтобы устранить те поломки, которые понаделают в ракете эти ничего не понимающие в ней люди.

Ладно, тот хоть пытался помочь, но этот самовлюбленный индюк, похоже, вздумал учить его организации труда.

– Доктор фон Браун, что за бумажный бардак вы развели у себя на столе! Просто видеть невыносимо! Когда мой генерал работает в своем кабинете в Берлине, перед ним всегда лежит только один лист бумаги.

– Охотно верю и даже знаю, что это за бумага — наверняка та, в которую жена завернула для него бутерброд.

Все эти мелкие стычки доводятся до сведения Гиммлера и постепенно вызывают в нем крайнее раздражение. Этот чертов интеллигент хочет быть чистеньким! Будто не знает, что на его производстве работают тысячи заключенных концлагерей. Пришла пора доказать ему, что он ничуть не лучше тех, от кого тщательно старается дистанцироваться. В июне 1943 г. фон Брауна повышают до звания штурмбанфюрера СС (майора). А в феврале 1944 г. рейхсфюрер вызывает его для личной беседы.

– Надеюсь, вы понимаете, что ваша ракета А-4 перестала быть игрушкой, — Гиммлер не сводит с лица фон Брауна своего ничего не выражающего взгляда, — полагаю, вам уже порядком надоели ваши начальники-фронтовики, которые не видят большой разницы между солдатами в окопах и инженерами, создающими новую технику. Почему бы вам не стать моим непосредственным сотрудником? Это бы дало вам прямой доступ к фюреру, от которого вы получили бы куда больше поддержки, чем от этих «великих» полководцев.

– Господин рейхсфюрер, — фон Браун старается тщательно подбирать слова, но его обычная манера использовать аллегории для иллюстрации своих мыслей, похоже, в этот раз оказывает ему сомнительную услугу. — Видите ли, задержки с испытаниями А-4 носят технический, а не организационный характер. Это пока еще маленький росток цветка, которому, чтобы распуститься, нужны строго определенные дозы солнечного света, воды, тепла, удобрений, а также умелый садовник. Боюсь, вы намерены вылить на наш цветочек большое ведро жидкого навоза, а это наверняка убьет его…

На этом разговор с Гиммлером закончился. Вскоре после их встречи, однажды в два часа утра Вернера разбудили трое сотрудников гестапо и вместе с еще двумя специалистами из Пенемюнде отвезли в тюрьму. Вернер провел там две недели, пока ему предъявили обвинение в том, что он использовал средства армии для разработки не боевой, а космической ракеты. Надо сказать, что основания для подобных подозрений у «черных мундиров» были. А-4Б — одноступенчатая ракета с крыльями, могла пролететь 450 км, а ее увеличенная двухступенчатая преемница А-9/А-10 — уже 3000 км.

«Зимой 1944-1945 гг., — вспоминал фон Браун, — мы произвели испытательные пуски двух ракет А-9. Первый был неудачным, а в ходе второго управляемая ракета с крыльями, видимо, впервые преодолела звуковой барьер». Впрочем, далеко улететь она не смогла. Вскоре после успешного старта А-9 перешла в глубокое пикирование, в ходе которого у нее отлетели крылья. «На наших проектных чертежах А-9, — продолжал фон Браун, — была уже герметичная кабина вместо боеголовки, а также посадочные шасси! Мы держали эти чертежи втайне от посетителей из Артиллерийского управления сухопутных войск, но при этом продолжали расчеты и выяснили, что А-9 сможет доставить пилота на расстояние 640 км за 17 мин».

Дальше — больше. Оказалось, если А-9 разместить в качестве второй ступени на более мощном носителе А-10, машина сможет перенести своего обитателя со сверхзвуковой скоростью уже через Атлантику. А за А-10 уже проглядывали контуры еще не существующей даже в виде чертежей А-11 — машины, которая могла бы стать первой ступенью трехступенчатого космического корабля.

«Подобная комбинация, — уверял фон Браун, — сможет запустить А-9 с человеком на борту на орбиту искусственного спутника Земли. Следующим шагом будет выведение в космос постоянно обитаемой станции…»

Разумеется, подобные планы по освоению внеземного пространства могли вызвать у руководства Третьего рейха какие угодно чувства, но только не симпатию. Трудно сказать, как сложилась бы судьба фон Брауна после ареста, если б не заступничество высшего армейского начальства. Вернер был условно освобожден на три месяца, а потом и амнистирован — нужно было «доводить до ума» А-4.

…Наступило 8 сентября 1944 г. Над Лондоном и Парижем оседает кирпичная пыль, поднятая взрывами ракет, отныне официально называемых «Фау-2» (означает «оружие возмездия» — имя, данное А-4 министром пропаганды Геббельсом). Доретт Кирстен, секретарь Вернера в то время, вспоминает: «Фон Браун был совершенно подавлен. Никогда — ни до, ни после — мне не приходилось видеть его таким печальным, таким опустошенным. „Это не должно было произойти, — сказал он. — Я всегда надеялся, что война закончится до того, как они запустят А-4 по настоящей цели. Мы создавали наши ракеты, чтобы проложить дорогу к другим мирам, а не сеять разрушение на земле. Неужели это и есть результат нашей работы?"».

Но, увы, был и еще один, не желаемый фон Брауном продукт его деятельности в Пенемюнде. Начиная с апреля 1943 г., Рейх все активнее начинает использовать узников концлагерей в широкомасштабном производстве А-4. В августе 1943 г. Пенемюнде был буквально смешан с землей 600 британскими тяжелыми бомбардировщиками «Ланкастер». Фюрер отдает приказ: «Стратегическую промышленность — под землю». В сентябре 1943 г. первые компоненты А-4 создаются в цехах завода Миттельверк, расположенного в полуторакилометровой пещере, прорытой в горе неподалеку от города Нордхаузен. Эта гигантская рукотворная «нора» была построена обитателями близлежащих концлагерей Дора и Элрих. Несмотря на приказ Гитлера не использовать никого, кроме немцев, в ракетном производстве, 90% из задействованных там узников были представителями других национальностей.

Знал ли фон Браун о том, что его ракеты создаются при участии рабов в арестантских одеждах? Да, знал. По его словам, то, что ему приходилось наблюдать в Миттельверке — ужасало. Стремясь облегчить положение узников, он и один из технических руководителей программы А-4 Артур Рудольф (по некоторым данным вначале с энтузиазмом одобривший использование подневольного труда в Миттельверке) апеллируют не к гуманизму (это было бы бесполезно), а к практичности эсэсовских бонз: «Как вы можете требовать от заключенных качественной работы, если они еле держатся на ногах?» Трудно сказать, в какой степени подобные аргументы облегчили жизнь и работу узников, но одно известно точно: за 5784 А-4/«Фау-2», покинувших цеха Миттельверка, было заплачено жизнями 20 000 гитлеровских невольников, как умерших от истощения и неимоверно тяжелых условий труда, так и казненных по обвинению в саботаже.

…Весна 1945 г. Фон Брауну и его сотрудникам ясно — впереди плен, либо советский, либо американский. Вернер выбирает второе, видимо, понимая, что ему, штурмбанфюреру СС, несмотря на пользу, которую он может принести СССР как конструктор, не придется рассчитывать на снисхождение со стороны Москвы. Любопытно, что впоследствии этот его шаг одобрили даже представители советской космической отрасли. Так, после завершения полета «Аполлона-11», ознаменовавшего собой поражение СССР в «лунной гонке» с Америкой, один из руководителей этой отрасли пошутил:

– Это все Черток виноват (Б. Е. Черток — один из ближайших соратников Королева, изучавший вместе с ним в Германии трофейную немецкую ракетную технику. — Ю. К.). В 1945 г. он задумал украсть у американцев фон Брауна и с задачей не справился.

– И очень хорошо, что эта авантюра мне и Васе Харчеву не удалась. Просидел бы у нас фон Браун без толку на острове, потом отправили бы его в ГДР. Там как бывшего нациста никуда бы не допустили. А так с помощью американцев он осуществил не только свою мечту, но и мечту всего человечества, — с обидой ответил Черток[8].

Но до реализации той мечты было еще 20 с лишним лет. А пока 2 мая 1945 г. брат Вернера Магнус, свободно говорящий по-английски, встречается с представителями передовых американских частей и обговаривает условия сдачи в плен фон Брауна с его командой. «Семена» упали на более чем благодатную «почву». Свидетельство тому — приказ генерала Дуайта Эйзенхауэра, главнокомандующего экспедиционными союзными войсками в Европе и будущего президента США: «Арестовать более 400 ведущих исследователей и разработчиков из Пенемюнде…Идеи научных руководителей этой группы обогнали американские на 25 лет… Рекомендую 100 наилучших специалистов немедленно переправить в США…» Германские конструкторы как «хлеб и воздух» были нужны для «Проекта Гермес» — американской программы создания ракет дальнего радиуса действия для военных и научных целей.

Так фон Браун и 500 его коллег оказались в Соединенных Штатах, а вместе с ними и комплекты для сотни «Фау-2». Чтобы их перевезти, потребовался 341 железнодорожный вагон. Со временем в США были переправлены и семьи творцов этой машины. Первоначально работы немецких инженеров развернулись в штатах Техас и Нью-Мехико. На территории последнего располагался Уайт Сендз — основной ракетный полигон Соединенных Штатов, где в основном и проводились испытания «Фау-2». В Америке у ракет этого типа была куда более долгая, хотя и менее интенсивная жизнь, чем в Германии. В Рейхе с момента первого испытательного запуска «Фау-2» до падения Берлина прошло лишь два с половиной года, но за это время было произведено более 3000 пусков машины. В США не менее 70 «Фау» оторвались от земли, но на это ушло шесть с лишним лет — с апреля 1946 по сентябрь 1952 г. Большинство из них вместо боеголовок были оснащены научной аппаратурой для исследования верхних слоев атмосферы.

Несмотря на теплый прием, оказанный американским правительством немецким конструкторам, фактически они были на положении если не пленных, то «находящихся на привязи» (включая ограничение свободы передвижения) в течение пяти лет после прибытия в США. Лишь в 1950 г., когда конгресс и Белый дом поняли, что германские инженеры необходимы для развития долгосрочной ракетной программы Соединенных Штатов, фон Брауну и его коллегам был предоставлен официальный статус иммигрантов. Сам «отец» «Фау-2» стал гражданином США в 1955 г.

Но еще до этого в жизни Вернера случилось событие, без которого он вряд ли когда-нибудь мог сказать, что его жизнь наконец-то вошла в нормальное русло. Однажды, в феврале 1947 г., он исчез из Форта Блисс, местечка рядом с техасским городом Эль Пасо, где жили германские специалисты, и появился лишь через пару недель, но уже не один. Вместе с ним была та, что сопровождала его потом всю жизнь. Мария фон Браун, урожденная Квисторп, была его «полукузиной» — у них был общий дед. Тридцатипятилетний Вернер был старше ее на 17 лет и потом в шутку говорил, что захотел жениться на ней в тот момент, когда еще юношей держал ее на руках в церкви во время обряда крещения. Они прожили вместе 30 лет. В 1948 г. у них родилась первая дочь Ирис, через четыре года — Маргит, а в 1960 г. — сын Петер.

Немцам создали максимально комфортные условия не только для жизни, но и для работы. Но вот парадокс — правительству будто и не нужны эти ракеты — по крайней мере если судить по крошечному финансированию, которое оно выделяет на их создание. Значит, опять к космическим далям через союз с «демоном» войны? Пусть так, если нет другого выхода. «Запад вынужден вооружиться до зубов в интересах сохранения хрупкого мира на этой истерзанной земле, — пишет Вернер в обосновании разработки и постройки многоступенчатой боевой ракеты. — Мы должны отыскать принципиально новый фактор сдерживания Третьей мировой войны — на том поле, где пробное «бурение» уже подтвердило наличие огромного количества «сокровища», которое мы ищем… «Поле», которое я имею в виду, — это ракеты». Впрочем, фон Браун предлагал вложить в руку американскому «Марсу» не только ракету. Позже он выдвинул идею орбитальной станции с атомными бомбами на борту, способной сбросить их на голову потенциального противника в любой точке траектории своего полета.

Холодная война между СССР и США действительно способствовала росту интереса в обеих странах к ракетному оружию как к фактору сдерживания. С 1950 по 1960 г. фон Браун занимает соответственно посты: руководителя отдела разработки управляемых ракет, затем — директора оперативного отдела развития баллистических ракет. Результатом его работы стали ракета «Редстоун» и ее более «дальнобойная» модификация «Юпитер». Обе они поступили на вооружение американских баз в Европе и Турции в конце 1950-х — начале 1960-х гг. Эти машины стали единственными в многочисленном боевом ракетном арсенале США, разработанными под непосредственным руководством фон Брауна.

Много лет спустя после прибытия в США фон Браун признался друзьям: «Когда я ступил на американский континент в 1945 г., у меня была одна жгучая надежда, а именно, что этот шаг позволит мне внести свой вклад в запуск первого искусственного спутника Земли».

Это произошло, но в СССР. Президент Эйзенхауэр не считал, как премьер Хрущев, что освоение космоса способно сыграть решающую роль в борьбе между капитализмом и социализмом, а потому он, в отличие от советского коллеги, не стал осуществлять тотальную мобилизацию научно-технического и экономического потенциала страны ради космических побед.

Не последнюю роль в неудачном для США начале «космической гонки» сыграло и отношение к космической деятельности американцев в погонах. Специальный технический комитет, созданный Пентагоном в 1947 г. для оценки перспектив использования спутников, не нашел возможностей для их военного применения. На основании выводов данного комитета министр обороны США Джеймс Форрестол заявил в 1948 г., что вся деятельность Соединенных Штатов в области создания рукотворных орбитальных объектов будет ограничена лишь предварительными исследованиями и разработками отдельных элементов спутников. Однако тормозящее воздействие военных на процесс появления первого американского спутника не ограничилось лишь их неспособностью увидеть его разведывательный потенциал. Даже когда в середине 1950-х годов работы по проектированию ИСЗ все же начались, они были в значительной степени затруднены конкурентной борьбой между сухопутными войсками, военно-воздушными и военно-морскими силами, которую те вели за первенство в запуске спутника. В основе борьбы лежали, в первую очередь, личные амбиции руководителей армии, авиации и флота. Данная ситуация была весьма четко отражена в карикатуре, появившейся 21 ноября 1957 г. в газете «Вашингтон Пост», через месяц с лишним после запуска первого советского ИСЗ. Двое военачальников, каждый из которых, очевидно, представлял свой вид вооруженных сил, смотрят вверх на пролетающий над ними спутник с серпом и молотом на борту. И тот и другой с облегчением вытирают пот со лба и говорят: «Слава Богу! Я уж подумал, что это запустил кто-то из «смежников» (в смысле, из другого вида вооруженных сил США)».

К СЛОВУ

О том, какое влияние оказывало соперничество между ведомствами трех видов вооруженных сил США на планирование в американской космической программе, и как трепетно относилось руководство НАСА к тому, чтобы, не дай Бог, не обидеть кого-либо из них, говорит следующий эпизод.

В январе 1961 г. в агентстве решался вопрос — в какой очередности семь астронавтов, отобранных для программы «Меркурий» (с нее начиналась история пилотируемых космических полетов в США), отправятся в космос. Боб Гилрут, руководитель программы, расположил первую тройку в следующем порядке: Алан Шепард, Гас Гриссом и Джон Гленн. О том, почему сделан именно такой выбор и какую реакцию он вызвал среди «звездоплавателей» (так с греческого переводится слово «астронавт». — Ю. К.), лучше всего расскажет Дик Слейтон. Он был одним из наиболее опытных летчиков-испытателей из этой «семерки» и имел все основания надеяться на то, чтобы войти в число «самых первых»:

«[Я] не мог поверить, что не включен даже в первую тройку. То, что остальные трое испытывали такой же шок (от подобного выбора. — Ю. К.), [меня] не касалось. В какой-то момент [я] стал сомневаться — а удастся ли мне вообще слетать? Неужели в этом виновата аритмия? (у Слейтона были определенные проблемы со здоровьем. — Ю. К. ).

[Я] потерял контроль над чувствами. Я был шокирован, уязвлен и невероятно унижен… Я взглянул на Алана. Он побледнел и уставился в пол. Затем ему удалось растянуть губы в некое подобие улыбки. Несмотря на чувства, которые испытывал в тот момент, я напомнил себе, что Шепард не только офицер ВМС, но еще и чертовски классный летчик-испытатель.

Внезапно правда шарахнула меня между глаз. Ну конечно! Политика! Когда бюджет НАСА переживал не лучшие времена, Гилруту приходилось играть на «струнах банджо», натянутых конгрессом. [А потому не удивительно, что из-под его пальцев вышли следующие «ноты»]: представитель ВМС — Шепард, представитель ВВС — Гриссом и представитель корпуса морской пехоты (самостоятельный вид вооруженных сил в США. — Ю. К.) — Гленн. (Таким образом НАСА «потрафило» лоббистам флота, авиации и морской пехоты среди законодателей. — Ю. К.) Что касается сухопутных сил, то у них не было своих летчиков-испытателей. В общем, ни один из видов вооруженных сил не мог предъявить Гилруту претензий. Даже заступающий в должность новый президент. Шепард и Кеннеди — оба офицеры ВМС. Можно дать стопроцентную гарантию, что это никакое не совпадение. Кеннеди — знаменитый командир торпедного катера. Кеннеди — герой войны на море. Все вполне объяснимо»[9].

Попытка избежать ситуации, когда авиационный «лебедь», сухопутный «рак» и морская «щука» тянули в разные стороны «воз», на котором лежал проект первого американского спутника, была предпринята в 1955 г. Тогда уже упомянутый замминистра обороны Дональд Куарелс учредил комитет во главе с Гомером Стюартом — профессором физики из Калифорнийского технологического института. В задачу данного органа входило определить, какой из трех проектов ИСЗ является наилучшим. В августе 1955 г. голоса девяти членов комитета распределились так: шесть — за проект ВМС «Авангард», три — за представленный сухопутными войсками «Орбитер». Что касается спутника ВВС, он даже не рассматривался, поскольку под него не было носителя. Подчеркивая «плюсы» своего предложения, фон Браун, работавший под эгидой сухопутных войск, говорил: «Сравнивая наш проект с проектами, выдвинутыми ВВС и ВМС, необходимо отдавать себе отчет в том, что мы тщательно старались избежать использования техники, которая нуждалась еще в значительной разработке… У нас уже был носитель, который успешно прошел летные испытания…» То есть, как будет видно в дальнейшем, фон Браун исповедовал вполне «советский» подход к запуску Первого ИСЗ.

Решение комитета Стюарта имело довольно драматические последствия для судьбы спутника, предлагавшегося командой немецкого конструктора. Министр обороны отдал приказ сухопутным силам прекратить все работы по созданию ИСЗ и сконцентрироваться на разработке боевых ракет. Когда о распоряжении узнали те, кто проектировал «Орбитер», они не могли поверить в это. Их общее настроение можно выразить следующими словами: «В конце концов, мы хотели запустить американский, а не армейский, или хантсвиллский, спутник (город Хантсвилл, штат Алабама — место, где работала группа фон Брауна. — Ю. К.). Мы знали, что идем «ноздря в ноздрю» в «космической гонке» с Советами, и как трудно будет для команды «Авангард» выполнить свое обещание, с учетом тех абсолютно новых элементов конструкции, которые им предстоит создать, включая ракетный двигатель».

Однако фон Браун не потерял своего традиционного оптимизма. Он предложил продолжить работу над верхней ступенью носителя типа «Юпитер-С», который представлял из себя модифицированную ракету «Редстоун». Ступень эта разрабатывалась для испытания носового обтекателя «Юпитера». И вот когда придет время и их снова попросят подключиться к работам по ИСЗ (а фон Браун не сомневался, что это скоро произойдет), то они быстренько возьмут эту третью ступень, «посадят» на нее спутник, слегка модифицируют систему управления носителем и… готово дело! Первый рукотворный объект отправится на орбиту.

Когда изучаешь историю создания предтечи всех прочих американских ИСЗ, порой отказываешься верить в правдоподобность событий, вокруг него разворачивавшихся. Так, американские военные были куда больше озабочены тем, чтобы соблюсти все приказы и инструкции, чем тем, чтобы первыми запустить в космос спутник. Классический пример: 20 сентября 1956 г. от земли оторвался двухступенчатый «Юпитер-С». Но это случилось лишь после того, как представитель Пентагона убедился — под носовым обтекателем не скрывается третья ступень, способная «невзначай» запуститься и вывести полезную нагрузку на круговую околоземную орбиту.

Надо отдать должное способности фон Брауна подчинить личные амбиции пользе дела: когда стало ясно, что ВМС не «вытягивают» свой «Авангард», он и его коллеги стали (причем неоднократно) предлагать морякам свою помощь. Более того, они даже соглашались с тем, чтобы проект по-прежнему назывался «Авангард» и считался военно-морским. Но ВМС ответили «нет».

Когда фон Браун узнал о запуске ИСЗ в СССР, то был чрезвычайно удручен — если б не организационные просчеты военного командования и политиков, его носитель вывел бы искусственный спутник на орбиту Земли за два года до советского. В качестве объяснения причин проигрыша Советам начального, «спутникового» этапа «космической гонки», он привел выдержку из доклада, написанного одним из американских участников Международного астронавтического конгресса в Барселоне. Конгресс этот открылся в день запуска первого советского ИСЗ. В докладе содержалось изложение беседы этого делегата с профессором Леонидом Седовым — советским участником конгресса и одним из «околоспутниковых» персонажей (о нем пойдет речь далее). Вот, что сказал Седов:

«Одно мы [в Советском Союзе] не могли понять: почему вы выбрали такой сложный, трудный и [не связанный с уже имевшимися у вас разработками] путь создания носителя для вашего спутника. Ведь вам же пришлось все проектировать с нуля! И потом, у него же нет потенциала для развития. Все, что вы надеетесь запустить — это небольшое устройство весом в 20 фунтов (9 кг. — Ю. К.)… Почему, ради всего святого, вы не взяли один из ваших мощных двигателей, которые к тому времени были уже многократно испытаны в полетах? Это было бы как раз то, что нужно для вашего спутникового проекта… Мы просто не могли понять, почему вы не выбрали этот простой и наиболее целесообразный подход… Мы в России рассматривали спутник как проект исключительной важности для нашей страны, не только с научной, но и с политической точки зрения, — развивая свою мысль, добавил Седов. — Для нас это была первостепенная национальная задача… [И чтобы ее успешно решить] мы старались по возможности избегать экспериментов с новыми разработками. Мы просто не могли понять, почему вы не сделали то же самое. Вы бы сейчас находились в отличном положении [для запуска ИСЗ]».

Обратим внимание на один момент: практически дав понять, что советский спутник стал «побочным продуктом» создания ракетно-ядерного щита СССР, профессор Седов, тем не менее, не признал этого факта, заявив, что ИСЗ был самостоятельной программой его страны. Комментируя слова Седова, фон Браун отметил: «Русские прочитали нам, американцам, бесплатную лекцию. Нам следует использовать ее с максимальной пользой для дела… Истинная трагедия [для США] победы спутника состоит в том, что данную ситуацию можно было предвидеть два года назад, когда была учреждена самостоятельная (в смысле — независимая от уже имевшейся военной ракетной техники. — Ю. К.) программа запуска американского сателлита». Однако, с присущим ему оптимизмом, фон Браун добавил: «Мы проиграли битву и, может быть, проиграем еще несколько [сражений], но пока мы не потерпели поражения в войне. Если мы только будем помнить, что запустить спутник от имени всей Америки куда важнее, чем под эгидой сухопутных, военно-морских или военно-воздушных сил, то скоро вновь будем в хорошей форме [для выведения на орбиту ИСЗ]».

Уверенность фон Брауна в том, что, когда запуск в космос первого рукотворного объекта США станет общенациональной, поставленной выше амбиций отдельных лиц и организаций задачей, именно его команде поручат ее решить, оправдалась. Носитель «Юпитер-С» (известный еще под названием «Юно-1»), «выращенный» немецким конструктором из разработанного под его же руководством «Редстоуна», доставил 31 января 1958 г. первый американский автоматический аппарат «Эксплорер-1» в космос. Он весил 13,9 кг, или почти на 70 кг меньше первого советского ИСЗ (83,6 кг), запущенного на орбиту 4 октября 1957 г. Подобное соотношение масс двух аппаратов дало основание премьеру Хрущеву насмешливо сравнивать первый искусственный спутник США с апельсином, хотя по форме тот больше напоминал карандаш. Впоследствии с помощью «Редстоунов» было осуществлено два первых полета американских астронавтов: Алана Шеппарда в мае и Гаса Гриссома — в июле 1961 г. Оба полета были совершены по суборбитальной траектории и представляли собой подъем в корабле до высоты порядка 200 км, а после — практически отвесный спуск. Каждый из них длился около 15 мин. Отправить «звездоплавателей» США по круговой околоземной орбите, как это сделал «Восток» с кораблем Гагарина в апреле 1961 г., у «Редстоуна» просто не хватило бы мощи.

Эпилог же (более похожий на эпитафию) программы «Авангард» был такой. Спутник «Авангард-1» попробовали вывести на орбиту 6 декабря 1957 г., или примерно через два месяца после успешного запуска в СССР первого спутника. Попытка эта, как и следующая за ней — 5 февраля 1958 г., закончилась провалом. В первом случае носитель взорвался через две секунды после старта, а во втором — потерял управление на 57-й секунде полета. После этого ИСЗ «Авангард» приобрели в США созвучное российскому «спутник» насмешливое прозвище «флопник» — от английского слова «флоп» (flop), одновременно обозначающего провал и хлопок.

Успех улыбнулся программе «Авангард», начатой в марте 1955 г. (т. е. почти на 10 месяцев раньше выхода в Советском Союзе правительственного постановления, придавшего созданию спутника статус государственной задачи), лишь 17 марта 1958 т. В тот день одноименный носитель вывел на орбиту «Авангард-1» весом в один килограмм. Впрочем, американские ВМС могли и не спешить. К этому времени в космосе летали уже три спутника — два советских и один американский, запущенный командой фон Брауна за полтора месяца до «Авангарда-1». Вообще, РН типа «Авангард» оказался весьма ненадежной машиной. Из 11 запусков 8 закончились неудачей.

В 1960 г. фон Браун с командой переходят под юрисдикцию созданного в 1958 г. Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства (НАСА), или, проще говоря, американского космического агентства, и приобретают статус гражданских служащих. Вернер становится директором одной из крупнейших научно-исследовательских организаций нового ведомства — Центра космических полетов имени Маршалла, расположенного в Хантсвилле. В том же году в Белый дом приходит сорокатрехлетний Джон Кеннеди — самый молодой президент за всю историю США, который принимает вызов, брошенный Советским Союзом в области освоения космоса Соединенным Штатам. 25 мая 1961 г. он ставит перед нацией задачу — до конца 1960-х годов осуществить высадку американца на Луне и его благополучное возвращение на Землю (программа «Аполлон»). Задача разработки сверхтяжелого носителя поручается фон Брауну, с которой тот успешно справляется. Представители семейства ракет-носителей типа «Сатурн», начиная с самого «маленького» — «1» и заканчивая самым мощным — «5», стартовали в космос в общей сложности 32 раза; 15 раз — с экипажами, а шесть «пятерок» доставили на Луну в 1969- 1972 гг. 12 астронавтов. При этом ни на одном из носителей не было сколько-нибудь серьезного отказа.