2. Политбюро XVII созыва

«Потепление» 1934 г. состоялось без особых изменений в высших эшелонах власти. Политбюро, сформированное после XVII съезда, по своему составу почти не отличалось от Политбюро, избранного после XVI съезда ВКП(б) в 1930 г. Из членов Политбюро прежнего XVI созыва в 1934 г. лишь один Я.Э. Рудзутак был «понижен» до кандидата в члены Политбюро, что было, видимо, связано с его недостаточной деловой активностью (подробнее об этом см. стр. 233). Новым кандидатом в члены Политбюро в 1934 г. стал П.П. Постышев, что, напротив, было наградой за активную деятельность на Украине, куда Постышева послали в 1933 г. вторым секретарём ЦК КП(б)У для «укрепления руководства».

Судя по известным фактам, не произошло также существенных изменений в распределении обязанностей между членами Политбюро. После XVII съезда ВКП(б) Л.М. Каганович, по всем признакам, сохранил свою позицию заместителя Сталина по партии. Подлинники протоколов Политбюро показывают, что Каганович был автором многих постановлений Политбюро, что во время отпусков Сталина он по-прежнему руководил работой Политбюро и всего аппарата ЦК. Каганович председательствовал во многих комиссиях Политбюро, рассматривал и решал от имени Политбюро важнейшие политические и экономические вопросы. В 1934 г. Каганович занял несколько новых важных постов. Оставаясь вторым секретарём ЦК, он был назначен председателем Комиссии партийного контроля — нового руководящего партийного органа, созданного по решению XVII съезда партии вместо Центральной контрольной комиссии. 15 февраля 1934 г. во изменение прежнего решения от 18 августа 1933 г. Политбюро утвердило новый состав совместной комиссии ЦК и СНК по железнодорожному транспорту: Л.М. Каганович (председатель), И.В. Сталин, В.М. Молотов, А.А. Андреев, Г.К. Орджоникидзе, К.Е. Ворошилов и заместитель наркома путей сообщения Г.И. Благонравов[262]. 10 марта были назначены заведующие отделами ЦК ВКП(б). Кагановича на посту заведующего сельскохозяйственным отделом заменил новый секретарь ЦК А.А. Жданов; Каганович же стал заведующим транспортным отделом ЦК[263]. Эти перемещения свидетельствовали о том, что Каганович по-прежнему считался одним из наиболее деятельных лидеров партии. После того как положение в сельском хозяйстве относительно нормализовалось, его «бросили» на другой сложный и традиционно отстающий участок — на транспорт.

О сохранении прежней иерархии в руководстве партии свидетельствовало очередное распределение обязанностей между секретарями ЦК, произведённое 4 июня 1934 г. Сталину поручалось наблюдение за отделом культуры и пропаганды, Особым сектором[264] и Политбюро. Каганович руководил работой Оргбюро, промышленного и транспортного отделов, комсомола и Комитета партийного контроля. Жданов контролировал сельскохозяйственный, планово-финансово-торговый, политико-административный отделы, отдел руководящих парторганов, Управление делами и Секретариат ЦК[265]. Большое количество обязанностей заставило Кагановича обратиться в Политбюро с просьбой об освобождении от заведования транспортным отделом. 9 июля 1934 г. Политбюро удовлетворило эту просьбу, хотя оставило за Кагановичем «наблюдение и общее руководство этим отделом»[266].

Формально секретарём ЦК ВКП(б) после XVII съезда был избран также секретарь ленинградского обкома, член Политбюро С.М. Киров, однако, фактически он оставался в Ленинграде и обязанности секретаря ЦК не выполнял. Эта ситуация сложилась в результате конфликта, который произошёл между Кировым и Сталиным. О сути этого конфликта писал в своих воспоминаниях М.В. Росляков, в 1934 г. руководивший финорганами Ленинградской области (Росляков ссылался на рассказы самого Кирова и председателя Ленсовета И.Ф. Кодацкого). «Съезд (XVII съезд ВКП(б). — О.Х.) закончился 10 февраля, и в тот же день состоялся Пленум ЦК для формирования руководящих органов партии, — сообщал Росляков. — Как и полагается, прежде чем внести какие-либо организационные вопросы на Пленум, их предварительно обсуждают на Политбюро. Так было и в тот раз. Всё шло гладко, согласованно. Когда стали обсуждать кандидатуры секретарей ЦК, то Сталин внёс предложение избрать одним из секретарей С.М. Кирова, с освобождением его от работы в Ленинграде. Сергей Миронович решительно возразил против этого, выдвинув основным мотивом — дайте поработать в Ленинграде ещё пару лет, чтобы вместе с ленинградскими товарищами выполнить вторую пятилетку; были ссылки и на неподготовленность к работе в центре, на состояние здоровья. Сталин настаивал на своём предложении, мотивируя его необходимостью укреплять рабочий аппарат ЦК, выдвигая более молодых, учитывая его, Сталина, возраст (ему было тогда 54 года). Кирова поддержал энергично Серго (Орджоникидзе. — О.Х.), мотивируя в основном проблемами тяжёлой промышленности, которые решает Ленинград. Куйбышев также высказался в пользу соображений Кирова.

Сталин, видя, что его предложение не встречает полного и привычного согласия, разгневался и «в сердцах» ушёл с заседания. Товарищи, понимая отлично, что вопрос всё равно надо решать, предложили Кирову идти к Сталину и искать вместе приемлемый выход. Какие были разговоры у Кирова со Сталиным, вряд ли точно кто-либо знает, но Киров настаивал на своём, и было принято компромиссное решение: Кирова избирают секретарём ЦК, но с оставлением в Ленинграде секретарём Ленинградского обкома. А для работы в ЦК берут А.А. Жданова из Горького. Насколько этот вариант оказался неожиданным даже для членов Политбюро, видно из того, что с переходом Жданова в Москву в Горьковской парторганизации не оказалось бы ни члена ЦК, ни кандидата в члены ЦК, а ведь она считалась одной из крупнейших. Было решено секретарём Горьковского обкома рекомендовать Э.К. Прамнэка, члена партии с марта 1917 года, в прошлом рабочего завода «Красная Этна». Эдуард Карлович более 15 лет проработал в руководящих органах Горьковского края. Но Прамнэк в состав ЦК не выдвигался. Как быть? И тогда кандидатуру Прамнэка голосуют после окончания съезда опросом делегаций. (Поэтому в списке избранных кандидатов в ЦК Прамнэк идёт последним, под номером 68)»[267].

Мемуары Рослякова вообще отличаются высокой степенью достоверности. Кроме того, как показала А.А. Кирилина, архивные документы подтверждают его рассказ: в списках членов и кандидатов в члены ЦК, присутствовавших на первом заседании пленума ЦК нового созыва 10 февраля 1934 г., фамилии Прамнэка не было[268]. Назначение же секретарём ЦК А.А. Жданова по всем признакам действительно не входило в первоначальные планы и создало ряд формальных проблем, в частности, привело к нарушению уставных норм в работе Политбюро. Жданов, не будучи даже кандидатом в члены Политбюро, в силу своей должности принимал участие во всех заседаниях Политбюро и в голосовании решений Политбюро опросом. Более того, в сентябре 1934 г. в отсутствие Сталина и Кагановича, Жданов фактически руководил работой Политбюро — именно он подписывал подлинники постановлений Политбюро за этот период. На имя Жданова приходили письма по различным вопросам, которые рассматривались затем Политбюро[269]. Этого можно было бы избежать, если бы Киров был реально действующим секретарём.

Все эти факты позволяют утверждать, что конфликт по поводу назначения Кирова в Москву действительно произошёл. Однако ничего необычного в этом столкновении не было. Мотивы Сталина, настаивавшего на назначении Кирова, очевидны: после перевода Постышева на Украину в ЦК действительно был нужен новый, энергичный секретарь, отвечающий за крайне важные участки работы. Не исключено, что Сталин хотел также несколько уравновесить влияние Кагановича (что он сделает в 1935–1936 гг.) и по этой причине также хотел видеть на посту секретаря ЦК члена Политбюро. Не менее понятны возражения Кирова. Переезд в Москву означал для него ломку привычного, сложившегося за восемь лет ритма жизни, погружение в сложные московские дрязги и проблемы. Вполне возможно, что Кирова не устраивал переход под непосредственное подчинение к Кагановичу, который в руководящей иерархии стоял на ступень выше Кирова. Можно напомнить также, что перемещения высших руководителей на новые должности в конце 1920-х – начале 1930-х годов достаточно часто сопровождались конфликтами и скандалами. Известно, что сам Киров с большой неохотой переезжал в 1926 г. из Баку, где он занимал пост секретаря компартии Азербайджана, в Ленинград. Большим скандалом сопровождался перевод Орджоникидзе в том же 1926 г. из Закавказья в Москву на пост председателя ЦКК ВКП(б)[270]. Неоднократно, как уже говорилось, о намерении подать в отставку со своих постов заявляли другие члены Политбюро. В общем, конфликт между Сталиным и Кировым был типичным бюрократическим столкновением, за которым не просматриваются какие-либо политические разногласия. Скорее всего, Киров выторговал некоторое время для завершения дел в Ленинграде, и Сталин согласился отложить его переезд в Москву. Хотя Кирову, как свидетельствуют данные книги записи посещений кабинета Сталина, в 1934 г. приходилось бывать в Москве гораздо чаще, чем в предшествующий период (см. приложение 4).

Компромисс по поводу нового назначения Кирова вполне соответствовал традиции разрешения такого рода разногласий, сложившейся в Политбюро в начале 30-х годов. В этом смысле он может служить некоторым подтверждением сохранения в Политбюро и в 1934 г. относительного статус-кво. Косвенно об этом свидетельствуют также данные о посещении членами Политбюро кабинета Сталина (см. приложение 4). В 1934 г., как и в предыдущие три года, чаще и дольше других у Сталина бывали Молотов и Каганович. Третью строку в этом списке, как прежде Постышев, занимал Жданов, сменивший Постышева на посту секретаря ЦК.

Правда, в последнее время в российской печати широкое распространение получила версия иного рода — об ослаблении власти Сталина накануне убийства Кирова, о нарастании оппозиционности по отношению к вождю ряда членов Политбюро. В подтверждение этой версии приводится рассказ о крупном скандале, якобы, происходившем в Политбюро в сентябре 1934 г. Суть этого рассказа такова: «Политбюро приняло решение о крупной модернизации армии. Оно держалось в строжайшей тайне. И вдруг, вскоре после этого, поступили сведения, что иностранные разведки, а особенно германская, уже знают о принятом решении и усиленно добывают информацию о том, как оно осуществляется. Тухачевский, который руководил модернизацией армии, дал задание выяснить, где произошла утечка сведений о наших секретных мерах. Оказалось, от самого… Сталина, который в полуофициальной беседе с чешскими представителями похвастался, что проводимая под его руководством реорганизация Красной Армии не только поставит советские вооружённые силы на один уровень с европейскими, но и превзойдёт последние. Он хотел приписать себе и заслуги модернизации. Узнав об этом, Тухачевский пошёл к Куйбышеву. Тот позвонил Орджоникидзе. Услышав о поступке Сталина, Орджоникидзе коротко сказал: «Ишак». Он согласился с мнением Куйбышева, что вопрос о нетактичном поведении Сталина надо поставить на закрытом заседании Политбюро. Валериан Владимирович взял на себя подбор всех фактов, которые должны были быть поставлены в упрёк Сталину.

Разговор Тухачевского с Куйбышевым и Орджоникидзе произошёл в середине сентября 1934 года. В конце этого же месяца на закрытом заседании Политбюро Сталину пришлось не только выслушать много неприятных вещей, но и вдруг почувствовать некоторую шаткость своего положения. Если бы Молотов и Енукидзе не воздержались при голосовании и не выступил бы с примирительной речью незлобивый Калинин, Сталину могли бы даже объявить взыскание»[271].

Как обычно в таких случаях, происхождение этой истории установить невозможно. Н.А. Зенькович, из книги которого взята вышеприведённая цитата, глухо ссылается на писателя В. Карпова. Некоторое время спустя этот же рассказ, вообще без ссылки на источник, повторил в своём выступлении в газете «Московские новости» (№ 5, 22–29 января 1995. С. 14) сын Куйбышева Владимир Валерьянович. Очевидно, перед нами очередная легенда, плод устного исторического творчества. Живучесть подобного рода интригующих легенд, вероятно, предопределена тем, что они дают непротиворечивые ответы на непонятные исторические вопросы. Действительно, если скандалы, подобные описанному, имели место, то все известные события конца 1934 — начала 1935 г. выстраиваются в логичную цепочку: нападки членов Политбюро на Сталина — устранение нападающих (сначала Кирова, потом, в январе 1935 г., Куйбышева). Возможно, пишет по этому поводу Зенькович, скандал сентября 1934 г. в Политбюро «ускорил ход дальнейших событий. После этого заседания Сталин, наверное, решил, что не стоит подвергать себя подобной опасности в будущем». Понятны также причины, по которым эти рассказы охотно «подтверждает» сын Куйбышева. Мы же, по существу, получили новый вариант «конфликта по делу Рютина».

Как обычно, легко растиражированная и неоднократно повторенная, очередная легенда не вызвала никаких вопросов у её публикаторов. Между тем многие несуразности рассказа лежат, как говорится, на поверхности. Совершенно невероятным образом приплетён к истории Енукидзе, которого, и случись подобное закрытое заседание Политбюро, никто не допустил бы даже в прихожую зала заседаний. Только обладая значительной фантазией, можно вообразить то нечто особенное, что Сталин в принципе мог рассказать о модернизации Красной армии «чешским представителям». Может быть, он демонстрировал им чертежи или выдал дислокацию оборонных предприятий? Крайняя скупость легенды на подобные детали вовсе неслучайна. Если довести этот миф до логического конца, то получится, что Сталина обвиняли в том, что он похвастался ростом боевой мощи советских вооружённых сил. Правда, об этом постоянно, и особенно активно ежегодно 23 февраля, писали все советские газеты. Наконец, по понятным причинам авторы легенды не знали о графике отпусков членов Политбюро. А если бы знали, то, несомненно, «перенесли» бы «скандал» на другое время, потому что весь сентябрь (а также август и октябрь) Сталин находился в отпуске на юге[272], откуда, кстати, писал своим соратникам строгие наставляющие письма.

Но даже не эти несуразности, в конечном счёте, имеют значение для оценки подобных предположений о шаткости положения Сталина. Главное, что пока нет решительно никаких свидетельств о каком-либо изменении расклада сил в Политбюро в 1934 г. Ничего подобного осуждению Сталина или даже лёгкому порицанию его за проступок в Политбюро в это время не могло быть в принципе. Сталин по-прежнему держал под контролем все важнейшие политические и экономические акции и обладал правом решающего голоса. Другое дело, что и члены Политбюро представляли собой пока относительную политическую величину. В общем, характеризуя ситуацию в Политбюро в 1934 г., можно было бы с незначительными оговорками повторить оценки, данные в предыдущем разделе применительно к 1931–1933 гг.

К числу этих оговорок, возможно, следует отнести дальнейшее упрощение прежнего порядка функционирования Политбюро как коллективного органа, подотчётного ЦК, которое наблюдалось после XVII съезда ВКП(б). Первое заседание Политбюро XVII созыва состоялось 20 февраля 1934 г. На нём, как и прежде на очередных заседаниях, помимо членов и кандидатов в члены Политбюро присутствовала большая группа членов ЦК, кандидатов в члены ЦК, а также члены бюро Комиссий партийного и советского контроля. В дальнейшем такие очередные заседания проводились всё реже. Всего за 1934 г. (с 20 февраля по 27 декабря, когда прошло последнее очередное заседание 1934 г.) было созвано всего 16 очередных заседаний Политбюро XVII созыва, причём в сентябре и ноябре состоялось только одно такое заседание, а в октябре их не было вообще. Основная масса вопросов, выносимых на рассмотрение Политбюро, решались либо опросом членов Политбюро, либо на неофициальных встречах членов Политбюро у Сталина. Возможно, именно это обстоятельство объясняет тот факт, что в журналах записи посещений кабинета Сталина в 1934 г., зафиксировано намного больше, чем в предшествующий период, визитов к Сталину практически всех членов Политбюро (см. приложение 4).

Некоторые дополнительные возможности для наблюдений по поводу фактической процедуры деятельности Политбюро дают подлинники протоколов Политбюро за 1934 г. Они показывают, например, что большое количество постановлений Политбюро были написаны рукой заведующего Особым сектором ЦК А.Н. Поскрёбышева, а под текстом постановления шли сделанные его же рукой приписки: «т. Стал. Мол. Каг. — за (Александр] Поскрёбышев])» или «т. Стал. Мол. Каган. Вор. — за» и т.д. Ниже на том же листе секретарём фиксировались результаты опроса других членов Политбюро, например: «т. Куйбышев — за, т. Калинин — за» и т.д. Такой порядок оформления позволяет предположить, что эти постановления фактически обсуждались и принимались той группой членов Политбюро, фамилии которых записывал Поскрёбышев (чаще всего это были Сталин, Каганович, Молотов). Поскрёбышев вызывался или, как правило, присутствовал на таких «узких» заседаниях и записывал принятые на них решения.

Значительная часть оригиналов постановлений Политбюро за 1934 г. представляет собой автографы Поскрёбышева или его заместителя Б. Двинского, но без каких-либо упоминаний о голосовании членов Политбюро. Вполне возможно, что в ряде случаев подписи членов Политбюро сохранились на инициирующих решения документах (проектах постановления, письмах, докладных и т.д.), которые хранятся среди материалов к протоколам Политбюро в Президентском архиве. Однако во многих случаях на подлинниках есть указания о том, что таких материалов не было вообще. А это означает, что определённая, достаточно значительная часть постановлений Политбюро принималась вообще без голосования членов Политбюро. Поскрёбышев или Двинский записывали решения, продиктованные кем-либо из высших руководителей ЦК (скорее всего, Сталиным), и они оформлялись как решения Политбюро. В сентябре 1934 г. в подлинниках протоколов на многих постановлениях появилась отметка: «без опроса». Такие постановления визировал только Каганович (Сталин в это время был в отпуске), а в его и Сталина отсутствие — Жданов[273].

Все эти факты позволяют говорить о дальнейшем упрощении деятельности Политбюро, всё большем превращении его из относительно коллективного органа в формальный придаток системы принятия решений, ориентированной на единовластие вождя. Такое положение не было особенностью 1934 г. В это время в работе Политбюро лишь усилились тенденции, наметившиеся в предшествующий период.

Кадровая стабильность, сохранение прежнего распределения политических ролей и порядка деятельности Политбюро позволяют предположить, что «потепление» 1934 г. не являлось результатом выдвижения на первый план каких-либо новых политических лидеров, а было следствием упрочения «умеренной» линии, признаки которой обнаруживались в предшествующие годы. Соответственно правомерно предположить, что прежним остался механизм принятия важнейших решений и порядок инициирования «реформ». По этим вопросам в литературе существует большое количество различных мнений и интересных исследований.