Глава 26. Конец России.

– Давайте, Митт, возможно это наш единственный шанс, – док уверенно подошел к панели, пару секунд изучил ее, и уверенно нажал одну из кнопок.

– Док, что происходит? – я ничего толком не понимал.

– Поспешим, друг мой, – доктор направился к выходу. – Когда мы были в той комнате с аккумуляторами, я оставил там свои шарики для розжига костра. Возле обмоток очень горячо. Я положил их на один из контактов. Вот это видимо он загорелся. Да идемте же.

Я еще не до конца постиг всего хитро задуманного замысла, но ноги уже несли меня вслед за товарищем. Совершенно машинально я напялил рюкзак на плечи, а фотоаппарат повесил себе на запястье.

– Куда мы идем док? Знаете где выход? – взволнованно шептал я пока мы шли коридорами.

– В гараж, – твердо ответил Костомаров. – Из всего что есть, это больше всего напоминает выход.

– А откуда вы знаете куда идти?

– Юра же сам показал нам план своего…дома, – последнее слово он произнес с выражением. – На плане я запомнил номера зон и понял, какую кнопку жать на панели управления.

По дороге нам никто не попался, и я был этому очень рад. Сердце и так колотилось как бешеное и по моему лицу можно было что-то заподозрить.

– Как думаете сколько у нас времени док?

– Не знаю, – прерывисто ответил он, стараясь идти как можно быстрее. – Но на всякий случай я еще открыл некоторые вольеры с животными.

Казалось, что всем этим комнатам, коридорам и прочему не будет конца, но ориентирование на местности у Корнея Аристарховича было превосходным и мы пришли на место. Гараж здесь узнавался лишь по стопке покрышек, но главное – здесь была уходящая куда-то вверх лестница, похожая на пожарную.

Со звоном каблуков о перекладины мы начали подъем. Не представляю, какие усилия пришлось приложить доку, ведь он поднимался считай на одних руках. Костыли он пристегнул себе на пояс и они постукивали о железо во время подъема. Мне постоянно казалось, что сейчас снизу кто-то появится, выстрелит в нас электричеством. Я одновременно очень боялся посмотреть назад и очень хотел. Пока было тихо, но мне мечталось забиться куда-то в уголок, где меня точно никто не найдет. Не нужна мне ни еда, ни питье, лишь бы переждать все, а потом спокойно уйти. Мужественный доктор продвигался выше и выше. Узкая шахта лестницы освещалась фонарем снизу, совершенно непонятно было, что там внизу происходит. Уверен, прошло не так уж много времени, хотя внутренние часы отсчитали, что минимум полчаса, как показалась металлическая крышка люка. Пыхтящий от натуги Костомаров (а он шел первым) толкнул ее рукой, она не поддалась. Еще раз – никакого результата. На меня вдруг навалилась смертельная усталость, какая-то частичка души обрадовалась, что теперь уже конец истории, но не тут-то было.

– Митт, помогите, – прохрипел доктор и постарался максимально отодвинуться в сторону.

Я с трудом протиснулся рядом. Вместе мы навалились на крышку – док рукой, я – шеей и плечами. Никак. Многоумный Юра скорее всего снабдил этот выход еще каким-то хитрым замком. В поисках этого самого важного, на данный момент, в моей жизни засова, заметил узкую щель между крышкой люка и шахтой. Полоса надежды, шириной не более сантиметра.

Чем бы ее поддеть? Нож на ноге! Пальцы нащупали лишь грубую ткань джинсов. Я бросил взгляд на доктора –тот сразу отрицательно покачал головой. Отобрали, на всякий случай, наши несостоявшиеся, я надеюсь, сожители. Монета? Маленькая. Фотоаппарат – большой.

Озарение вернуло мне веру в свои силы. Пыхтя и упираясь спиной в стену, я аккуратно достал из аппарата тот самый Stylus. Как там Юра его обозвал – стилус? Руки дрожали, ладони вспотели – лучше не придумаешь, особенно если нужно удержать скользкий маленький цилиндрик. В щель он как раз поместился, словно был для неё сделан. Мой рычаг позволил хотя бы начаться подъему крышки. Док как мог упёрся в круглую железку, я тоже навалился.

И люк начал открываться. Когда крышка стала почти вертикально, то неожиданно легко упала в сторону, полностью открыв проход. Я вылез, или точнее сказать, выполз, наружу. Оказалось, что сейчас рассвет. Не вставая с земли, я помог Костомарову. Дыхание сбилось, но прежде чем его восстановить, я захлопнул крышку люка. Выявилась ее маскировка слоем земли с травой и к тому же – на вход упала крупная ветка, мешавшая нам его открыть. Что ж, упала пусть будет – и я затащил ветку на место.

– А вот и гараж, – сказал, все еще тяжело дыша, Костомаров.

Рядом с люком, между двух крупных деревьев был импровизированный гараж, крышей которому служили еловые ветки и внутри которого стоял тот самый автомобиль, привезший меня в Чернолесье. Мы не сговариваясь полезли внутрь, да так рьяно, словно ждали только этого.

Ключа разумеется не было. Вспомнилось, что Юра еще какие-то рычажки щелкал. Док терпеливо смотрел на меня.

– Никак, ключей нет! – я в сердцах стукнул по рулю. Хорошо, что не по сигналу. – А как завести без них, я увы не знаю.

– Тогда идем, – Корней Аристархович зашуршал одеждой, неуклюже вылезая.

– Куда? – я завертелся на месте, сам не зная, что я ищу взглядом. Бескрайняя серо-бурая стена леса вокруг.

– Главное, подальше отсюда, – справедливо заметил док, – но давайте попробуем выиграть еще немного времени. Он подошел к машине, вынул запрятанную в недрах своей куртки иглу и с холодной расчётливостью пробил все четыре колеса. Также аккуратно вернув иглу на место, он кивнул и мы зашагали в чащу. Холодное осеннее утро только заступало на свою смену и внутри леса было темновато.

Спустя какое-то время, я вспомнил про свой фонарь. Мы договорились с доком идти пока можем и движения мои были уже вялыми. Включать фонарь надолго было опасно – вдруг погоня. Я поводил лучом перед собой, запоминая примерную тропу и уже нажал на кнопку выключения, как что-то блеснуло. Палец остался держать кнопку нажатой. Теперь уже внимательно я повёл лучом по стволам. Вот оно! Я тут же понял, что это блестит, повернулся к доку и судя по его выражению лица он тоже догадался. Ведь это была его светящаяся краска! Люми…рефракцид или как там он ее называл. А это значило, что это то самое место, куда меня водил «на охоту» Зверев. Яркий мазок в утреннем мраке леса стал нашей путеводной звездой и зарядом энергии.

Не буду детально описывать наш поход, ничего не произошло, я сам честно говоря с трудом его вспоминаю, но никогда не забуду той радости, когда увидел такую знакомую опушку, темные крыши домов. Я словно вернулся домой. Ведь чувство дома – это чувство безопасности и утешения.

Нелепо улыбаясь я посмотрел на доктора, он усмехнулся мне в ответ. Это был, пожалуй, единственный момент, когда я видел его несерьезным. Что-то общее сплотило нас и позволило открыть свои чувства и эмоции. Мы забыли обо всех неприятностях и шагали вперед. Правда длилось это недолго, не более минуты.

– Он приедет за нами? – спросил я, покосившись на дока.

Тот задумался.

– Не знаю. Либо он решит свернуться, пока не нагрянули. Либо решит заткнуть возможную утечку.

– А Вы считаете нужно обо всем этом сообщить?

– Сложный вопрос, если честно, – признался Корней Аристархович. – Юра необычный человек, выдающийся. Прав он или нет? Как обычно, однозначного ответа нет и не будет. В чем-то прав, а всем-то не очень. Он действительно гений, как и его наставник, господин Тесла. Гении смотрят вдаль и не видят того, что под ногами.

Некоторое время шли молча. Чернолесье приближалось, встречая нас своей тишиной и спокойствием.

– Нужно придумать как переправить Вас, Митт, на станцию. Причем как можно скорее, – первым нарушил молчание Костомаров.

– Меня? Но… как же Вы, док? – я даже остановился от этой мысли. – Если Юра приедет сюда…

Костомаров усмехнулся и сощурившись посмотрел вперед, словно заглядывая в будущее:

– Да пусть приезжает. Я ему не враг и он это поймет. А не поймет – такова судьба, выживу как-нибудь в его подземелье. Куда мне бежать, Митт? Я и так беглец от своего прошлого. В конце я пути или еще нет – одному Провидению известно.

У меня в горле застрял ком и сильно защемило сердце. Точнее сказать – душу. Мир сжался до размеров этой русской деревеньки.

Доктор шел молча. Вот уже хорошо виднелась его изба, такая знакомая. Солнце начинало сметать серую рассветную пыль веником своих ярких лучей.

– Вот как доставить Вас на станцию, ума не приложу, -медленного проговорил Костомаров. – Пешком далековато. Идти надо вдоль дороги, а значит – прятаться от погони, если придется. Опыт у вас уже, конечно, есть, но все равно.

Я не смог сдержать ироничной улыбки:

– Да уж, опыт на всю жизнь. Если бы не Вы, то и опыт был бы иной… – я замолчал, понимая, что звучит двусмысленно, но док лишь улыбнулся.

– Рад был оказаться полезным. Как видите, я могу еще себя потешить таким чувством. Но вот не могу сообразить, как быть. Как сказал бы писатель-романист – им оставалось надеяться на Высшие силы.

И стоило ему это сказать, как до нашего слуха долетело лошадиное ржание. Костомаров замер и медленно повёл головой в сторону звука. Он доносился от дома председателя Игната Никитовича.

Не сговариваясь мы двинули туда. Это оказалась не слуховая галлюцинация – за домом старика стояла запряженная в старую телегу лошаденка, жующая пучок сена. Она глянула на нас с гораздо меньшим интересом, чем мы на неё.

– Игнат Никитич!– гаркнул вдруг доктор так, что мы с лошадью аж встрепенулись.

Раздались шаги по деревянному полу, скрип и во двор вышел председатель, а следом еще один мужичок, маленького роста с обвислыми усами. Возрастом он был ненамного моложе хозяина избы и носил на голове кепку с лаковым козырьком.

– А вот и он! – как-то обрадованно сказал председатель и показал на меня пальцем. – Жив-здоров оказывается.

Я ничего не понял,

– Вы меня что – искали? – в моем голосе было искренне удивление.

– Да вот Петр Иваныч заехал справиться, как ты тут, не сгинул ли в лесу.

Я перевёл своё удивление и взгляд на Петра Ивановича.

– Да Машка это, со станции, – забубнил тот. – Я вчера…или позавчера? Короче, проснулся, вагон надо было опустошить. А она и говорит: надо вот почту в Елисеевку везти, лошадь есть. Ты все равно лодырничаешь, так съезди потом в Чернолесье, узнай там за мерикаца… мерикана этого. Митей зовут. Я было заартачился, ехать в другой край, а она – выгоню с перрона, в лесу будешь ночевать, как волчара. А про «налей» вообще забудь. Ну я сел да поехал. Так бы спал себе на лавке, пока тепло еще.

– На лавке? – в моей голове что-то защелкало и тут же осенило. – Так это вы тогда были на перроне! Я у вас еще дорогу спрашивал! Петюня!

Мужик посмотрел на меня, нахмурился:

– Кому Петюня, а кому и Петр Иваныч. Черт тебя знает, может и виделись. Ну да мое дело сообщить. Раз ты целый, то так Машке и скажу, пускай радуется. Поеду я, пожалуй.

– Послушай, Петр Иваныч, – Костомаров мгновенно перешёл с высокого языка на человеческий. – Дело есть. Надобно этого мериканца на станцию отвезти.

– Ой неее! – замахал руками работник станции. – Куда мне еще кого-то.

Док не отреагировал и добавил:

– Очень надо.

Эта простая и, казалось бы, далеко не самая убедительная фраза заставила Петра Иваныча заволноваться, искать что-то у себя в карманах.

– Лошадка слабовата, – сказал он, указав на свой гужевой транспорт. – Я-то легкий, а если еще молодца такого-то – не знаю-не знаю…

– А мы тебе овса подкинем, Петр Иваныч. Можно в бутылке.

Мужичонка сглотнул, почесал затылок:

– Ну ежели правда важно, то что делать. Ай, была не была! – он с чувством махнул рукой. – Где наша не пропадала! Вывезем.

– Ну и отлично, – удовлетворенно кивнул Костомаров и повернулся ко мне. – Это последний шанс, Митт. Нужно уходить прямо сейчас.

Я кивнул, хотя и не был готов.

– Заводи свой экипаж, – Костомаров махнул головой мужику и тот рысцой добежал до лошади. – Вон к той дальней избе подвезёшь, заправим тебя.

Я перевёл взгляд на стоящего молча председателя. Почему-то мне показалось, что он эдакий вечный хранитель здешнего леса. Приедешь через пятьдесят лет – а он все тут, такой же молчаливый старичок с бородой, живущий в своё мире, окружённом лесными стенами. Кто образ России – он или Гаринов? Или это Прошлое и Будущее?

– До свидания, Игнат Никитович, – я протянул председателю руку. – Спасибо за все.

Тот смущенно ответил на рукопожатие, неуверенно покивал и отвёл взгляд на землю. Идти к Наседкиной и Тимохе я не стал. Сейчас это было бы слишком трудно. В части моего сердца, где поселилась эта семья, у меня еще было неспокойно.

Мы докатились на скрипучей телеге к дому доктора и тот пошел вовнутрь, зазвенел из глубины стеклом.

– Вот держи, – он сунул бутылку моему водителю. – Не налягай, штука крепкая.

Петр Иванович лишь презрительно фыркнул и схватил пузырь.

– А вот это, – док вынул из-под куртки еще одну бутылку, так чтоб не увидел Иваныч, – лично Вам. Фирменный рецепт. Надеюсь разопьете уже дома с семьей. Ну а если какая беда, то это нечто вроде валюты. Только особо не светите в поезде, а то за такую мелочь можно нарваться на большие неприятности.

Все слова после «семья» я слушал в пол уха.

– Док. Корней Аристархович, – глаза уходили вниз, но я заставлял себя их поднимать. – Вы теперь тоже моя семья. Русская. Может это звучит глупо, но, если вдруг будете в США…знайте, что в Сан-Франциско у вас есть я. Да я приеду куда угодно. Фамилию Корнев там хорошо знают. В определенных кругах. Называют правда КорнЕв. А может вы со мной?

Я посмотрел на Костомарова, зная его ответ. Он улыбался, своей фирменной улыбкой, весь такой уверенный и невозмутимый, словно мы прощались на пороге его кабинета:

– Врос я тут, Митт, словно местный дуб, корнями. Сам иногда себе поражаюсь – ведь были возможности уехать, а что-то не пускает. Сижу себе один, наблюдаю как течёт время. Может кто заглянет, под мои старые ветки, – он улыбнулся.

– До свидания, Корней Аристархович. Не буду говорить «прощайте». Не хочу, – я протянул руку.

– Не поминайте лихом, Митт, – крепко пожал ее Костомаров и добавил, указав взглядом на возницу. – Если этот выпьет и отключится – доверьтесь лошади. Она маршрут знает точно не хуже уважаемого Петра Ивановича.

Я залез в телегу и лег, накрылся, по совету доктора, куском ткани, оставив снаружи голову.

Мужик зачмокал губами, дернул поводья и мы тронулись. С покачиванием отдалялась изба со стоящим возле неё доктором, машущим мне рукой. Со каждым скрипом все дальше становились мои приключения. С каждым шагом лошади, все дальше от меня оставалась Россия.