Уровень 0. Эмоциональный выпад, ругань, «наезд»
Кажется, какой тут может быть выбор? Хама нужно выставить за дверь. Но чуть притормозим: мы знаем, что хорошего специалиста природа порой награждает скверным характером. А к своей профессиональной сфере люди нередко испытывают особый пиетет и легко «вспыхивают», увидев чью-то небрежность или искажение факта. Для них это как красная тряпка. К тому же соцсети подают нам дурной пример разнузданности. Сколько мы видим шероховатых, эмоциональных комментариев от вроде бы интеллигентных друзей – уже далеко не мальчиков и не девочек. Ставим ведь лайк? Есть, впрочем, и исторические примеры – из эпохи, далекой от соцсетей.
Середина XIX века. В роддомах Европы свирепствует родильная горячка, от которой умирает до 30 % рожениц. Доходит до того, что женщины предпочитают рожать на улице – лишь бы не попасть в родильное отделение «на верную смерть». Согласно царившим тогда среди медиков представлениям, родильная горячка имеет космически-атмосферную природу, ее вызывает «невидимый миазм», не поддающийся лечению. Молодой врач Игнац Земмельвайс выдвигает гипотезу: инфекцию заносят сами врачи, приходящие принимать роды из инфекционного и патологоанатомического отделений, где они контактировали с гнойными больными и трупами. Введя правило всему персоналу перед приемом родов обеззараживать руки раствором хлорной извести, Земмельвайс резко снизил смертность в клинике. Это произошло задолго до того, как было доказано существование болезнетворных микроорганизмов! Однако медицинское сообщество было глухо к призывам молодого, настырного врача, который предлагал коллегам последовать его примеру. Возмущенный равнодушием коллег, Земмельвайс в 1861–1862 годах направил пять гневных писем наиболее значительным врачам-акушерам Европы. Но что это были за письма! «Перед богом и людьми, – писал он вюрцбургскому профессору Сканцони, – объявляю вас убийцей». «Кто виноват в том, что через пятнадцать лет после появления теории предупреждения родильной лихорадки рожающие женщины продолжают умирать? – заявлял Земмельвайс в другом письме. – Не кто иной, как профессора акушерства»{40}. Как могли отнестись медицинские светила того времени к подобной выходке молодого выскочки? Признать всю тяжесть обвинений, выраженных столь категорично и прямолинейно? Об этом и речи быть не могло. Каков же конец истории? Осмеянный и затравленный, Земмельвайс умер в сумасшедшем доме, так и не увидев результатов своих усилий.
Этот печальный поучительный пример заставляет нас во имя науки стремиться найти рациональное зерно в критике, облаченной даже в предельно нелицеприятные формы.
Итак:
