ФАТИГ-СИНДРОМ*: УСТАЛОСТЬ

«У меня однажды был пациент, настолько слабый, что едва мог поднимать веки, и то очень медленно. Он произносил громко максимум два-три слова в день, все остальное говорил шепотом. Он даже не мог поднести к губам полный стакан и еле-еле справлялся со стаканом, налитым до половины»¹.

В первые десятилетия XX века к врачам повалили пациенты с жалобами на сильнейшую усталость. Им приходилось лежать неделю в кровати после короткой прогулки. Было тяжело держать голову. Трудно сидеть на стуле — на приеме у врача они сползали вниз и оставались лежать на полу с раскинутыми руками и ногами.

Что это? Усталость, которая ищет выхода и открывает для себя новые формы выражения? Неосознанный протест против «вертикальной оси буржуазного общества», требующего всегда быть в форме, держаться ровно, смотреть только вперед, не позволять себе никаких слабостей?²

В рассказах о начале XX века тема усталости проходит красной нитью. Ситуация очень напоминает наши дни, мы легко узнаем в этих людях себя. Сходство между нервозностью прошлого и стрессом нашего времени очень велико. В обоих случаях мы имеем дело с эмоциональной реакцией на стремительное развитие общества, ключевым симптомом является сильная усталость. Разница только в том, кто ее испытывает, как это проявляется и какими оценками сопровождается.

В самом конце XIX века радикально изменилось восприятие нервной системы: ученые стали меньше говорить о напряженных и раздраженных нервах и больше о расслабленных и вялых. Теперь пациенты жаловались не на нервозность, а на усталость. Складывалось впечатление, будто процесс болезненной адаптации к новому обществу вошел в новую фазу. Годы безудержного потребления нервной энергии не прошли бесследно.

Все заговорили о перенапряжении.

На собрании британского Общества медицинской психологии в ноябре 1900 года был поставлен вопрос об ухудшении психического здоровья граждан. Причин называли три: вырождение, внешнее и внутреннее отравление и (нервный) стресс. То, что стресс приводит к нездоровью, показали опыты на крысах: животных помещали в так называемые колесные клетки, тем самым лишая отдыха. Через некоторое время крысы становились беспокойными и вялыми. Эта реакция объяснялась потерей энергии. Выступавшие на собрании ораторы указывали, что, поскольку стресс опасен, необходимо искать подходящие формы восстановления. «Мы еще увидим много людей, чья нервная система будет приведена в негодность, если не удастся защитить их от стресса, в котором они живут. Среди них могут оказаться биржевые маклеры или люди любой другой профессии, связанной с очень жестким соблюдением временных рамок»³.

Интересно, что в то самое время, когда наука поменяла терминологию и заговорила об усталых нервах, изменился язык выражения чувств: на смену нервозности пришла усталость.

Темп

Индустриализация и модернизация, охватившие западный мир в начале XX века, являются главной причиной нервозности и усталости. Для человека происходящее означало кардинальную трансформацию времени и пространства. Телеграф и телефон поставили с ног на голову представления о возможностях коммуникации и географических расстояниях. Новые транспортные средства изменили понятия скорости и движения. Август Стриндберг и Ула Хансон" жаловались, что после долгой поездки по железной дороге чувствуют себя разбитыми и вымотанными. Напряжение создавалось за счет высокой скорости, вагонной качки, резких остановок, ландшафтов, мелькающих за панорамными окнами. Окружающий мир словно распадался на отдельные сегменты (говорят, именно так родилась идея создания синематографа — в ее основе лежит неспособность глаза уследить за мельканием «движущихся картинок»). Боязнь опоздать и зависимость от жесткого расписания, давка на перронах, от которой не были избавлены даже привилегированные пассажиры, резкие крики из громкоговорителя, пронзительные свистки паровозов — все это символизировало новый ритм жизни, который насильно проникал в тела и души современников⁴.

Образ укоротившегося времени подкреплялся газетной хроникой и прежде всего информацией о дорожно-транспортных происшествиях. Два гения — Пьер Кюри и Рудольф Вирхов** — окончили свою жизнь именно так: Кюри попал под экипаж, Вирхов упал с трамвая. Газетные репортажи напоминают описание жизни муравейника или улья, движение на перекрестках в часы пик похоже на бурлящую реторту. Новомодный синематограф показывает на экране людей, двигающихся молча, быстро и угловато. Достижения науки оборачиваются для людей новыми рисками. Дарвиновская теория эволюции применительно к обществу узаконивала конкуренцию за место под солнцем, закон сохранения энергии напоминал об ограниченности энергии человека. Теоретики культуры активно обсуждали тему перенапряжения. Пьер Жане положил понятие истощения в основу своей психологической теории.

И посреди всего этого — люди, которым кажется, что их все больше затягивает водоворот новых скоростей и требований. В приемных врачей сидят уставшие и задерганные пациенты. В сотнях историй болезни пересказывается одна и та же драма.

Вот два случая из врачебной практики⁵.

Торговец в течение года страдает от бессонницы и усталости, жалуется на ощущение тяжести в голове:

«Я работаю с восьми утра до десяти вечера. У меня почти нет времени поесть. Обычно я на бегу съедаю что-то безвкусное и холодное. К вечеру устаю так, что едва нахожу в себе силы закончить необходимые бухгалтерские подсчеты. Ночью в голове продолжают крутиться дневные дела, засыпаю только под утро. Встаю разбитым и приходится выпивать коньяку, чтобы немного взбодриться и идти на работу».

Молодой негоциант страдает от бессонницы и агорафобии, уже несколько месяцев не способен заниматься интеллектуальной работой:

«Мы работаем с восьми утра до восьми вечера и имеем только четверть часа на завтрак. Вечером после окончания работы, мы, несколько молодых людей, отправляемся в кафе, где едим и пьем до двух-трех часов ночи. Я никогда не высыпаюсь, с.. .> В поездки по делам службы я всегда отправляюсь ночью, чтобы использовать день для работы».

Шведские пациенты доктора Ленмальма рассказывают о том же. Бывают дни, когда почти все пациенты-мужчины приходят с жалобами на профессиональное перенапряжение. Описание случаев совпадает почти дословно: «бакалавр философии, 29 лет, бессонница, страхи, головокружение, трудно работать, агорафобия»; «бакалавр медицины, 30 лет, не может читать, не может писать»⁶.

Эти симптомы очень напоминают то, что мы сейчас называем психическим выгоранием.

Утомление идет по нарастающей. Сначала мучительная бессонница, сопровождаемая страхами и сердцебиением. Потом проблемы с концентрацией и неспособность к умственной деятельности. От чтения несложной книги кружится голова, усиливается потливость, бьет дрожь и наступает чувство изнеможения. Затем сходные симптомы начинают сопровождать любое физическое напряжение. И наконец, приходят полное опустошение, парализующая усталость.

Некоторые пациенты, похоже, находятся в состоянии хронической депрессивной усталости. Вот один из типичных случаев: Альберт Спитцер, 30 лет, проживает на улице Энгельбректсга-тан в Стокгольме. Перенапряжение произошло еще в школе, в возрасте 15 лет. С тех пор он проводит время на курортах, куда ездит в сопровождении матери. Безостановочные перемещения, неясный характер заболевания, недовольство гостиницами, докторами и лечением. «Никогда ничем не занимался», — пишет о нем доктор Ленмальм. Симптомы расплывчаты: слабость, бессонница, нервная раздражительность. Малейшее движение души ухудшает состояние молодого человека. Мать пала духом. Сын не верит в предлагаемые программы реабилитации. Не хочет читать. Не хочет наслаждаться искусством и музыкой. Может подолгу просто лежать на улице на расстеленном пледе (как грудной ребенок)»⁷.

Другой случай, тоже выбранный произвольно, Вальдемар Виллен, 27 лет. В прилагаемом к истории болезни письме матери излагается суть проблемы. Вальдемару пришлось бросить школу из-за переутомления. В дальнейшем у молодого человека временами случались приливы энергии, затем он снова становился «вялым и утомленным». Короткие периоды работы сменялись «периодами слез и отчаяния... Он лежал на кровати в состоянии полузабытья и апатии». Иногда Виллен оживлялся, но чаще лежал на диване, курил одну за другой сигареты и пил, порой выходил гулять, а в промежутках что-то писал. Изменить этот ритм он был не в силах. Мать пребывала в отчаянии оттого, что сын «ничего не делает»⁸.

Как следует понимать эти состояния?

То, что на поверхности производит впечатление летаргического сна, в действительности может иметь совсем иной характер. В «Общей психопатологии» (1913) Карл Ясперс описывает симптомы переутомления и перенапряжения:

«...безразличные мысли беспорядочно проносятся в голове, или наоборот, человек никак не может избавиться от определенных мыслей, представлений и образов (в особенности от аффективно окрашенных воспоминаний). Явления обретают живость чувственных ощущений; образные представления начинают походить на псевдогаллюцинации, мысли — на разговор. <...> Часто встречаются обманы восприятия наподобие «колокольного звона». <...> Возникает повышенная двигательная возбудимость <...> прогулка в горы может привести к депрессии, любая физическая работа — к явлениям деперсонализации; истощение может способствовать развитию долго вызревавшего бреда отношения (сверхценной идеи); возможны такие проявления, как плаксивость, повышенная раздражительность, апатия, тревога и беспокойство, навязчивые представления»⁹.

Большинство пациентов доктора Ленмальма — обеспеченные люди. Мужчины, как правило, имеют высокий общественный статус — бизнесмены, чиновники, банкиры, врачи, профессора, студенты. В отличие от медицинских книг, где анализ различных случаев из практики по этическим соображениям подвергается цензуре и правке, в историях болезни мы встречаемся с пациентами лицом к лицу, слышим их собственный голос, снимаем с них треснувшую маску и, испытывая неловкость, заглядываем в душу несчастного человека. Вот еще один пример: «Директор, 46 лет, перенапряжение, агорафобия, монофобия (боязнь одиночества). Плаксивость. Может работать несколько часов подряд, затем начинает плакать»¹⁰.

В художественной литературе также происходили процессы конкретизации. Холодные, отстраненные наблюдения фланёров остались позади, теперь в литературе царила острая, злая усталость, как, например, в романе-дневнике Арне Гарборга «Усталые люди» (1891). «Холод души, слабость души, от всего тошнит. Фигурально выражаясь, во рту от всего остается дурной привкус. Отвращение. Ко всему. И ко всем. Головная боль и бессонница. Противная усталость, нервы не выдерживают, вялость, хочется спать, глаза сами собой закрываются, через мгновение веки уже так отяжелели, что приподнять их можно только с огромным трудом. Глаза спят. Но дух мой бодрствует»¹¹.

В общественном контексте культивируется образ человека, нацеленного на достижение все новых целей, заложником которых он становится. Необходимо стремиться вверх, вверх, расчищать себе путь локтями, быть на виду. Люди старательно работают для достижения успеха, но, достигнув его, ощущают лишь усталость и бремя ответственности. Чтобы отвлечься, они пускаются во все тяжкие, развлекаются и путешествуют. Психическое утомление компенсируется столь же энергоемкими наслаждениями и безудержным потреблением: покупка одежды, обстановки, пышные приемы, обеды и ужины (которые в среде крупной буржуазии не отличались умеренностью), экстравагантные развлечения тела, духа и ума.

Есть версия, согласно которой истощение нервной энергии приводит к возникновению особого психофизиологического состояния, лежащего в основе искусства того времени. Общим для атональных экспериментов Малера, меланхолической позолоты на картинах Климта, изломанных человеческих тел на полотнах Эгона Шиле* является эстетика усталости. Она же лежит в основе культа наркотиков и сексуальной амбивалентности в среде богемы и денди.

Ключевые слова — спешка и стресс_у болезненное приспособление к чуждым ритмам и темпам лишает человека сил и энергии. Перенапряжение возникает в результате перерасхода психической энергии, а также из-за недостатка отдыха. «Проклятие нашего века, — писала Виктория Бенедиктсон еще в 1880-е годы, — суетливая, нервная усталость, которая никогда не сменяется отдыхом, ибо не умеет отдыхать — она утратила эту способность»¹².

Перенапряжение

Врачи придумали для нервной усталости собственное имя — неврастения. Этот диагноз Ленмальм периодически ставит пациентам, жалующимся на перенапряжение.

Термин был придуман в 1880-е годы американским доктором Джорджем Бирдом для обозначения нервного истощения и определялся как нехватка нервной энергии. Усталость подразделялась на два вида. Первый назывался «церебральная астения» (усталость мозга) и характеризовался, в частности, удрученностью, нарушениями памяти и внимания, общей сенсибилизацией*¹ организма. Для лечения больному требовались стимуляция и разнообразие. Другой вид усталости назывался «миеластения» (спинномозговая усталость) и сопровождался более яркими симптомами, например подергиванием мышц, резкими перепадами температуры тела, мигрирующими болями, ощущением жжения и мурашек, удушьем, сдавливанием в груди. В этом случае помочь мог только отдых¹³.

Перечисленные виды нарушений отмечаются у людей, занимающих ключевые посты в различных сферах деятельности. Причиной нарушений являются одновременно переутомление и перевозбуждение индивида, сопровождающиеся сильным выплеском энергии.

Диагноз имел большой успех. Он был быстро принят на вооружение и начал победоносное шествие по Европе. Медицинское управление Швеции включило его в свою классификацию болезней в 1890 году, и вскоре началась настоящая эпидемия. Кривая заболеваемости стремительно ползла вверх. Сто лет спустя так же стремительно будет распространяться синдром психического выгорания. Все происходящее было ярким примером того, как происходит признание диагноза: получив название и одобрение врачей, а также широкий резонанс в прессе, диагноз притягивает к себе носителей типичных для этого заболевания симптомов. Сказанное не значит, что симптомы являются вымышленными, нет, они вполне реальны, однако диагноз предлагает алгоритм для их толкования и язык для выражения пережитых чувств.

Итак, состояние определялось как недостаток нервной энергии. Заболевший человек испытывает чувство всепоглощающей усталости, бессилия и паралич воли. Симптомов великое множество: давящая головная боль, которую Шарко называл galeatus (от лат. galea — шлем), снижение концентрации внимания, способности воспринимать на слух. Гиперчувствительность к свету и звукам. Провалы в памяти, вплоть до невозможности вспомнить симптомы собственного заболевания. Особенно поражала врачей неспособность пациентов испытывать скорбь, интерес, сопереживание — своего рода эмоциональная усталость.

Одной из центральных проблем усталости, как и нервозности, была сексуальная несостоятельность. В ее основе, скорее всего, лежали некие серьезные, незаметные на первый взгляд нарушения — неумение строить отношения, неспособность устанавливать контакт с противоположным полом. Для фланёров вопросы секса были неактуальны, они ограничивались меланхолическими мечтаниями о недостижимом идеале, мимолетная встреча будоражила чувства и включала игру воображения. Денди демонстрировали напускное безразличие, играли собственной андрогинностью и иронически относились к любовным неудачам (как декадентский персонаж Гюисманса, который обставил поминки по своей «мужской силе» со всей возможной театральностью).

В начале XX века сексуальная проблематика стала настолько важна, что Бирд дал этому феномену название — сексуальная неврастения. Многие пациенты доктора Ленмальма страдали этим нарушением, нередко оно отягощалось чувством стыда. Отчаявшиеся мужчины обращались к врачам и изливали в их кабинетах душу. Вот один из типичных случаев: «Банковский служащий, 28 лет... жалуется на онанизм, которым он занимается раз в 7-14 дней, находясь в состоянии полудремы. На следующий день испытывает угрызения совести и не может смотреть в глаза людям». 23-летнему студенту из Упсалы поставлен диагноз «сексуальная неврастения (меланхолия)». Он мучается бессонницей. Спит только до трех-четырех часов утра, затем в полном отчаянии часами бесцельно ездит по городу на велосипеде¹⁴ (!).

Усталость, безысходная усталость. Кажется, будто неврастеники — люди особого сорта.

Сравнение здоровых людей с психическим переутомлением и тех, кто страдает усталостью нервной системы, показало, что разница между этими двумя состояниями количественная, а не качественная. Обычно неврастения поражает людей умственного труда — по причине большой нагрузки на мозг. Бирд считал невозможным, чтобы усталость нервной системы проявилась у дикаря — «он не читает, не пишет, не считает». У рабочих данное нарушение могло возникнуть лишь при наличии некоего травмирующего опыта. Гендерный аспект вопроса не рассматривался, поскольку женщинам не грозило интеллектуальное перенапряжение (лишь немногие их них имели доступ к высшему образованию и профессиональной карьере). В отношении женщин обычно применялись различные объяснения, в основе которых лежал тезис о психологической слабости женщин из высших слоев населения.

Описание больных и примеры из собственного опыта в огромном количестве представлены не только в журналах приема пациентов и историях болезни, но и в художественной литературе, автобиографиях, дневниках и письмах, в научно-популярных книгах по медицине, в статьях и рекламных проспектах различных санаториев, лечебных заведений и лекарственных препаратов. Развилась даже особая разновидность публичных выступлений — «речи об усталости», особый жанр, раскрывающий образ задерганного и выжатого, как лимон, современного человека (в наши дни так популяризуют тему психического выгорания). Складывается впечатление, что усталость стимулировала самокопание. Больные приходят к врачу с целым списком симптомов (Шарко назвал этот феномен le malade au petit papier — фр. зд. «пациент на листочке бумаги»). Замечена одна особенность: люди одновременно хотят и боятся знать свой диагноз. Яркий пример тому — Макс Вебер, который смертельно боялся прослыть неврастеником. Он искал причины своих проблем, однако с возмущением отвергал любую попытку обобщения симптомов.

Главное — быть самим собой.

В целом неврастению невозможно отделить от ее симптомов, это не абстрактный диагноз, а некий изменчивый и раздробленный психофизиологический язык. В каждом конкретном случае симптомы складываются в новый текст. Задача доктора заключается в том, чтобы раскрыть значение усталости и сложить в структуру отдельные компоненты, среди которых есть явно противоречивые и абсурдные (так критик пытается понять смысл абстрактного художественного полотна). Врачи-невропатологи не однажды заходили в тупик, пытаясь разобраться в загадках симптомов, описанных дотошными больными.

Усталость не только изнуряла пациента, но и давала ему возможность создать себе определенную роль, новую идентичность и спасительную нишу. «Я? Я неврастеник — это моя профессия и судьба», — сказал Генрих Манн¹⁵. Многие чувствовали себя в этой роли вполне комфортно. Современники нередко отмечали прекрасный внешний вид неврастеников. Вебера, например, очень раздражали комплименты в адрес его внешности.

Итак, поначалу усталость переняла от нервозности высокий статус, считалось, что она свойственна людям ранимым и утонченным. Она выражалась по-разному — то выплескивалась вовне, то переживалась внутри себя. В ее основе лежало неумение приспособиться к окружающему миру. Человек чувствовал себя лишним, ему казалось, будто он находится не на своем месте, не в то время, играет чужую роль, занимает чужое место и даже находится «в чужой шкуре». Многие пациенты давали этому состоянию собственные названия, например «болезнь сомнений» (фр. та1асИе ёи <1оиХе или folie ёи с1ои1е).

Но вскоре стало ясно, что для получения в обществе статуса исключительности, одних сомнений и рефлексии теперь было мало.

Проблемы усталости

Мир людей, пораженных усталостью, отличался от условий, в которых жили люди, страдавшие нервозностью.

Нервозность существовала там, где были платежеспособные представители высшего общества и внимательные доктора. Для лечения требовались частые консультации с использованием особой техники диалогов, открывающей доступ к самым глубинам эмоциональной жизни пациента. Классическими примерами стали сделанные Фрейдом описания его пациентов — Доры, Эмми фон Н., Элизабет фон Р., Человека-волка. Шарко, Аксель Мунте⁴¹ и Георг Гроддек⁴² также были известны своими симбиотическими связями с пациентами-невротиками.

В отличие от нервозности, усталость неразговорчива. Это самая молчаливая форма меланхолии. Будучи рождена духовным переутомлением, она тоже имела налет элитарности. Нервы, перенапряженные во время занятий наукой или творчеством, уставали быстрее, чем нервы тех, кто выполнял менее сложную работу (не говоря уж о рабочем классе, у которого, как считалось, нервы вообще не напрягались). Были также варианты статусной усталости, которая возникала в результате погони за эстетическим наслаждением. В качестве примера можно привести аристократов Жана дез Эссента из романа Гюисманса «Наоборот» или Густава фон Ашенбаха из новеллы Томаса Манна «Смерть в Венеции».

Жизнь уставшего человека была тусклой. В отличие от нервозности, усталость не знала контрастных чувств, лихорадочного интереса ко всему происходящему в мире, резких переходов от экстаза к отчаянию. Существование усталого человека напоминало непрерывную прямую линию. Обратимся снова к свидетельствам пациентов. 30-летний мужчина, так и не закончивший обучение на юридическом факультете, рассказывает доктору: «Встаю обычно в половине седьмого — в семь... а после восьми ложусь опять и лежу в одежде почти весь день с перерывами на еду. Вечером гуляю час-полтора, потом иду в кровать»¹⁶.

Так выглядит усталость, потерявшая флер необычности.

За исключением тезиса о перенапряжении, во всем остальном усталость ничем не отличается от обычной слабости. Это сказывается и на ее репутации в обществе. Если нервозность пропускала окружающий мир через себя, то усталость была своего рода дезертирством. Пассивность, неспособность к работе и низкая мотивация воспринимались как нелояльность к обществу и отсутствие свойственных мужчине бойцовских качеств.

Все перечисленное стало причиной постепенного, но неуклонного падения статуса усталости. После 1910 года ее перестали считать нервным нарушением и отнесли к числу гораздо менее привлекательных — психических. Конкретное понятие «нервная усталость» заменили более расплывчатым «чувство усталости», и даже еще более неопределенным — «чувство нежелания». Нежелание имеет совсем иной привкус, от слова веет скукой и пораженческими настроениями. Усталость потеряла связь с культурной элитой (как в 2000-х годах — психическое выгорание). Это состояние сделалось атрибутом серой бессильной личности с нерешенными внутренними конфликтами. Даже название изменилось — психастения (психическое истощение). И то и другое определяется не как результат давления со стороны общества, или интеллектуальное перенапряжение, или влияние ответственной работы, а именно как бессилие. Недостаточность.

Психастеники характеризуются «ярко выраженным чувством недостаточности, которое проявляется как в жизни, так и в умственной деятельности», — писал Пьер Жане. Чтобы компенсировать нехватку энергии, больные прибегают к различным тактикам. «Они становятся осторожными и избегают... неожиданностей и ситуаций, предполагающих выбор. Стараются не нарушать один и тот же строго заведенный порядок и придерживаются в жизни однообразия». Медицинские справочники вторят Жане: «...недостаток душевных сил, нерешительность, депрессия, пессимизм, сомнения»¹⁷. Усталость растворяется в серой меланхолии.

Тяжелый случай.

Последствия не замедлили сказаться. Психастеники, в отличие от неврастеников, не могли лечиться отдыхом и развлечениями.

Их не спасало воздержание от работы. Напротив, существовало мнение, будто регулярная работа способна восстановить энергию. В Швеции пациентов, жалующихся на усталость, посылали лесорубами в северные районы Норланда. Но это мало кому помогало. «Меланхолия подкосила меня», — пишет один из пациентов Ленмальма, усталый банковский служащий Гуннар Рамберг из своей норландской ссылки¹⁸.

По утверждению одного из самых популярных стокгольмских врачей Поля Бьерре, нервная усталость имеет мало общего с перенапряжением. Внешняя ситуация играет незначительную роль по сравнению с «внутренней работой» по освоению различных чувств, импульсов, ошибочных выборов, препятствий, неуверенности и комплекса неполноценности. Поэтому при лечении рекомендуется не отдых, а активность. Усталого человека нужно «наполнить новыми впечатлениями, новыми обязанностями и даже новыми конфликтами»¹⁹. Рынок быстро отреагировал на растущий спрос, и тут же в продаже появилось огромное количество книг из разряда «Помоги себе сам». Авторы пособий «Здоровье нервов», «Как стать господином над нервами» и др. убеждали читателей, что бессилие — это «маска, за которой скрываются внутренние конфликты», или «просто привычка».

На приеме у врача мягкое увещевание сменилось строгостью. И сами врачи уже, конечно, перестали признаваться в том, что являются неврастениками.

Диагноз, однако, продолжал употребляться и даже получил развитие. Стали выделять конституциональный тип усталости, характеризующийся депрессивностью и быстрой утомляемостью; благоприобретенный, «который поражает даже психически уравновешенных людей в результате перенапряжения»; и компетентностную неврастению, напрямую связанную с интеллектуальным переутомлением. Наука играла важную роль в быстро развивающемся обществе, поэтому переутомлению, наступившему в результате научных занятий, в то время уделяли большое внимание. Журналы Ленмальма пестрят данными о несчастных студентах и доцентах, у которых от письма начинаются судороги, от умственного напряжения — мозговой ступор и слезы льются рекой. Отчасти это состояние сходно с акедией — другим типом академического выгорания, характеризующимся опустошенностью и безразличием.

Еще один неврастенический тип получил название «фемининный». Его можно узнать по яркости «выражения чувства подавленности и слабости. Пациенты в прямом смысле слова лишены сил и мужества... Не могут ходить, а некоторым стоит большого труда сохранять вертикальное положение... кое-кто вообще не встает с кровати». Наиболее ярко усталость проявляется у женщин. В этой связи возникает целый ряд вопросов о специфике женской меланхолии. Что, например, символизировала астазия-абазия, «психически обусловленная неспособность стоять и ходить», которая так часто упоминается в документах?²⁰

Усталость имела классовые признаки и по-разному выглядела у рабочих и привилегированных слоев населения. Применительно к рабочим не использовались термины «меланхолия», «нервозность» и «бессилие». Усталость называли пограничным состоянием, свидетельствующим о необходимости отдохнуть и восстановиться, сигналом, который здоровое тело подает человеку. Но медицина, как ни странно, проявила живой интерес к этому состоянию и сделала далеко идущие выводы. Утомленные рабочие не выполняли норму и тормозили поступательное развитие индустриального общества, поэтому специалисты решили изучить различные формы и степени усталости через анализ конкретных физиологических проявлений. Измерив при помощи эргографа мышечную усталость, при помощи эстезиометра — уровень стресса (чувствительность кожи к прикосновениям), ученые зарегистрировали степень усталости на разных стадиях производственного процесса. Отдельные измерения были сделаны, чтобы выяснить, как сказывается усталость на болезнях, несчастных случаях и хорошо известной «понедельничной депрессии» (blue monday)²¹.

Как видите, у представителей рабочего класса феномен усталости рассматривался чисто физиологически и не предполагал какой-либо культурной составляющей. Никаких нервов, меланхолии или «мимозного» характера, только биология. «Понедельничная депрессия» была единственным допущением того, что рабочим тоже может быть свойственна ранимость души.

Данный подход отражал иерархическое представление о телах людей, принадлежащих к разным общественным классам. Умственный труд требует больших затрат энергии, чем физический. Нагрузка на ум переносится организмом тяжелее, чем нагрузка на тело. Такие утверждения подкрепляли древнее противопоставление духа и тела, а также социальные различия между людьми.

После Первой мировой войны критика современного общества утихла, лихорадочный стиль жизни 1920-х годов постепенно уступил место рыночным отношениям, и проблема усталости, отделившись от анализа культуры, лишилась своей актуальности. Эта тема отныне перестает мелькать на страницах газет и существует лишь в стенах научных кабинетов. На производстве усталость обсуждается только в связи с вопросом о продолжительности рабочего дня или выступает как физический симптом, изучением которого занимаются специалисты. В качестве симптома депрессии она еще раньше перешла в ведение психиатрии.

Итак, усталость деградировала вслед за нервозностью и меланхолией. Она стала ассоциироваться с астеническим типом личности и непрестижными женскими проблемами. И то и другое казалось ерундой на фоне глобальных проектов создания общества всеобщего благополучия. Перенапряжение и нервный срыв стали непрестижными, поскольку обозначали реакции, не соответствующие норме. «Народному дому» были нужны бодрые и эффективные граждане.

Усталость сегодня

Складывается впечатление, будто усталость решила выждать до наступления подходящего момента. Она не напоминала о себе ни в кризисные 1930-е годы, ни в долгий послевоенный период всеобщего благоденствия и появилась опять лишь в последние десятилетия XX века²².

Сходство между началом XX и началом XXI века огромно, особенно в том, что касается восприятия стресса. Оба периода отмечены стремительными изменениями: ускорением темпа жизни, увеличением потока информации, интенсивным развитием техники и повышением требований, предъявляемых к индивиду — все это на фоне жесткой рыночной экономики. Люди живут с постоянным ощущением отставания — ментального, психического и эмоционального. Ритмы, заложенные в организм природой, оказываются под угрозой. От человека требуются максимальная гибкость и умение приспосабливаться.

В оба рассматриваемых периода возникают новые типы усталости, диагнозы фиксируют новые симптомы стресса и истощения. Это сигнал того, что человеку не комфортно в окружающем его мире.

Перелом произошел в начале 1980-х годов. В средствах массовой информации появились статьи о возникновении нового странного состояния крайней усталости, получившего в народе название «грипп яппи», но вскоре переименованного в «синдром хронической усталости». После эпидемии в штате Невада (США)" это нарушение стало ассоциироваться с молодыми карьеристами (отсюда название**). Явление вызвало огромный общественный резонанс и распространилось по Европе так же быстро, как когда-то неврастения. За короткое время была собрана значительная документация по данному вопросу²³.

Отличается ли эта усталость от той, что причиняла людям страдания в конце XIX века? Методическое сопоставление симптомов демонстрирует много сходных черт²⁴. В обоих случаях усталость сопровождается чувством столь сильного истощения, что человек не способен к работе, напряжению, деятельности или даже развлечению (беседе, музыке, чтению). Совпадают также и другие признаки: проблемы со сном, неясные боли, головокружение, чувствительность к звукам и свету, нарушения памяти и концентрации.

Сначала это состояние пытались объяснить с помощью двух научных моделей, популярных и по сей день: вирусологической и иммунологической в сочетании с анализом жизненных факторов, спровоцировавших нарушения. Согласно первой модели, болезнь вызвана так называемым вирусом Эпштейна-Барра или другими возбудителями, например герпесом или боррелиями. Вторая теория возникла как реакция на проклятье 1980-х годов — СПИД — и отравление окружающей среды. Обе модели отражали любовь того времени к биологическим трактовкам, а также страхи, связанные с различными опасными инфекциями и экологическими проблемами.

Но диагноз не складывался. Несмотря на то что изначально усталость проявилась в кругах элиты, она быстро распространилась в массы и «заразила» женщин, число которых среди пациентов резко возросло. Однозначного медицинского объяснения данному состоянию не находилось. Многочисленные случаи заболевания обсуждались средствами массовой информации, но плохо сочетались с образом рационального, активного человека.

И никто тогда еще не знал, что очень скоро эта усталость получит альтернативное и звучное название, лучше отражающее социальный аспект проблемы, — «выгорание».

Само по себе слово «выгорание» не ново. Оно употребляется еще в древних описаниях меланхоликов, которые «изнутри и снаружи были будто высушены или выжжены». Во второй половине XIX века в студенческих кругах так называли депрессивные состояния, в частности выгоранием объясняли одно очень скандальное самоубийство²⁵. В 1880-1890-х годах данное понятие использовали в основном писатели и художники. «Он выжжен, хотя воспламенялся всегда лишь от мыслей о себе самом», — написал литератор П.А. Ёдекке в 1883 году. Стриндберг любил рассуждать о выжженных сердцах и выжженной крови (а также о «нервах, которые лопаются с коротким сухим щелчком»)²⁶.

В начале XXI века это состояние снова напомнило о себе, превратилось в диагноз, который быстро прижился и завоевал прочные позиции. Со времен нервозности не было состояния души, которому бы столь явно приписывали зависимость от состояния общества.

Постепенно из этого нового типа меланхолии родился новый тип личности. В Швеции о «выгорании» заговорили в 1985 году²⁷. Состояние характеризовалось эмоциональным истощением, отчуждением и утратой сопереживания. В первую очередь оно проявилось в отраслях, где «нужно использовать личностные качества в профессиональных целях для утоления социального или психического страдания ближних». Люди, заболевшие выгоранием, определяли свое состояние как «пустоту, опустошение, изношенность, выжатость»²⁸.

Обнаружились и закономерности: психическое выгорание поражает прежде всего людей увлеченных, но со слабым внутренним «Я» и склонностью к возникновению чувства вины. В общем и целом судьба каждой болезни в обществе определяется тем, кто является ее носителем. Чаще всего это элита либо люмпены. Пострадавшие в 1980-е годы не относились ни к тем, ни к другим. Это были специалисты, работающие в социальной сфере. В основном женщины.

Перед нами еще один пример того, что для закрепления в обществе некоего образа, его структура чувств должна отвечать культурным кодам соответствующего времени. Выгорание не вписывалось в культуру маниакального предпринимательства 1980-х годов, предъявлявшую высокие требования к гибкости и компетентности сотрудников. О нем заговорили всерьез, только когда участились заболевания представителей элиты. Но и то потребовалось время, чтобы понять — причина заболевания является внешней и кроется в системе организации труда в обществе, а не в «дефектности» конкретного человека. Тогда, наконец, сложился диагноз, который начали ставить работающим людям.

На очень короткий период в последние годы XX века (хронология здесь очень сжатая) диагноз даже получил героический оттенок. Психическим выгоранием заболевал не всякий, а лишь тот, кто работал особенно интенсивно. «Это почти как контузия», — писал Финн Скордерюд. Страдали те, кто не боялся брать на себя работу «в горячих точках». Особенно уязвимы были работники сферы информационных технологий, массмедиа и рекламы. Это заболевание не вредило репутации мужчины, и даже сложился новый тип маскулинности, который, если его правильно преподнести, добавлял мужчине веса в глазах окружающих.

Одно из ключевых слов наших дней — «идентичность» — было очень тесно связано с понятием «выгорание»: по своей профессиональной идентичности все пострадавшие принадлежали к отраслям, предъявляющим к сотрудникам высокие требования и дающим им большие возможности для самореализации. Их рабочее место — коллектив единомышленников, трудящихся с полной отдачей для достижения некой общей цели; самопожертвование здесь является нормой, и нет жестких границ между работой и свободным временем. Работа на износ приобрела романтический ореол благодаря языку, который использует риторику из мира приключений, спорта и наркокультуры: риск, команда, поднапрячься, добить (например, отчет), попасть в «яблочко», кайф, последний рывок, награда. Потом полное бессилие. Катарсис.

А иногда и не катарсис, а усталость, которая уже не проходит и приносит с собой целый ряд незнакомых симптомов и ощущений. Иногда полный срыв со страхами, растерянностью, потерей контроля, чаще — гнетущая подавленность и чувство пустоты.

Может ли состояние одновременно быть новым и повторять уже известный синдром?

Особенности усталости образцов начала 1900-х и 2000-х годов могут изучаться параллельно. Нервозность и стресс, срыв и тупиковая ситуация, перенапряжение и выгорание похожи, как близнецы. Они даже одинаково описываются критиками культуры. «Люди, которые живут в центрах современной цивилизации — крупных городах — выглядят бледными, недовольными, возбужденными, беспокойными», — пишет врач в 1885 году, и мы можем подписаться под каждым его словом²⁹. В обоих случаях усталость объясняется не физическим напряжением, а психическими нагрузками. Список современных симптомов во многом повторяет те, что были известны в начале XX века. Главный из них — истощение энергии из-за необходимости постоянно соответствовать высоким требованиям, предъявляемым к человеку интенсивно развивающейся экономикой (и им самим!). Человек большую часть суток находится в состоянии внутренней концентрации: мыслительная деятельность, потребление информации, занятия спортом, общение, покупки и наслаждения. Ключевыми понятиями профессиональной культуры являются компетентность, харизма, талантливость и успешность. Не только служебная деятельность, но и личная, семейная и даже сексуальная жизнь строятся по модели проекта. Этот проект предполагает, в частности, сотрудничество с многочисленными экспертами — психотерапевтами, тренерами, поборниками здорового образа жизни, производителями лекарств, которые, как и сам человек, исходят в своей деятельности из тезиса об уязвимости человеческой личности.

Психическое выгорание, таким образом, создало новую идентичность, как за сто лет до этого новая идентичность родилась из состояния перенапряжения. Эти два типа убедительно иллюстрируют тот факт, что психологические классификации являются продуктом эпохи, возникают и развиваются во взаимодействии с социальной средой. В обоих случаях речь идет о современных формах меланхолии, вызванных к жизни стремительным изменением общественной жизни и (если использовать понятие из арсенала психоаналитиков) потерей связи с реальностью.

Социальный психолог Юхан Асплунд отмечает, что спецификой феномена выгорания является его связь с социальным взаимодействием, следовательно, это процесс не законченный, а протекающий во времени³⁰. По мнению Асплунда, состояние выгорания не является результатом переутомления, не зависит от конкретной работы и не лечится отдыхом или расслаблением. Оно локализовано в конкретном социальном пространстве и может быть охарактеризовано как утрата чувств. Причина — в недостатке социального взаимодействия — «ощущение такое, будто тебя нет», и в конце концов человек действительно перестает подавать признаки жизни. Это происходит не сразу, не обязательно сопровождается кризисом или нервным срывом, и не всегда этому состоянию предшествует особенно интенсивная работа. Просто нарастает пустота. Выгорание — не усталость, а болезнь, отчуждение.

Перед нами опять главная тема меланхолии — утрата.

Мужнины и психическое выгорание

Но кто возьмет на себя смелость объяснить ситуацию? Что чувствует человек, переживший психическое выгорание? Его впечатления, наверняка, очень далеки от объективного критического анализа. Для него это состояние было равносильно потере окружающего мира. Смысл и связь событий утрачены. «Привычный ритм времени нарушен. Чувство собственного достоинства, радость и желания мимолетны, и, проснувшись наутро следующего дня, уже не чувствуешь ничего, кроме презрения к себе, скорби и отчаяния»³¹.

Свидетельства людей, в конце XX века испытавших на себе синдром хронической усталости, многочисленны и столь же разнообразны, как документы XVIII века, повествующие о чувствительности, и XIX века — о нервозности. В нашем распоряжении имеются автобиографии, произведения художественной литературы, интервью, материалы дебатов, истории болезни и программы реабилитации, книги и брошюры «Помоги себе сам», а также лекарственные препараты, названия которых так же хорошо известны широкой публике, как в прежние времена веронал и валиум.

Говорят, что описания различных клинических случаев (патографии) — это приключенческие романы нашего времени. В них есть все необходимые составляющие: судьба человека, чувства, страдание, действие (завязка, кульминация и развязка). Подобно меланхолии, которая имеет собственную документацию — от Кьеркегора до Сартра, Уильяма Стайрона и психиатра Питера Кремера, выгорание тоже создало свой корпус текстов.

Примером может служить книга Ларса Вайсса «Ловушка успеха: о невидимом выгорании» (1998)³². В автобиографической форме он описывает собственный тяжелый опыт, пытаясь найти объяснение и название пережитым ощущениям.

Будучи руководителем крупного медийного предприятия, он привык «чувствовать свою силу и контролировать положение». Но вдруг приходит весть о серьезной болезни отца, и Вайсс не выдерживает. Коллапс. Страх сжимает сердце, мозг и тело сковывает отчаяние. Сердце колотится так, будто хочет выскочить из груди, кружится голова, подташнивает. «В зеркале отражалось чужое лицо... Бледное, безжизненное, лоб покрыт испариной, щеки ввалились... Рот полуоткрыт, губы дрожат».

Человек в зеркале вызывает у Вайсса отвращение, которое придает ему сил. «Этот человек — не я».

Окружающие отнеслись к случившемуся с пониманием, но контроль над ситуацией был потерян, и Вайсс страдал от этого. После трудового дня он в глубоком унынии, без сил возвращался домой, вновь и вновь перемалывая депрессивные мысли. Ночью начинались проблемы со сном. «Я просыпался посреди ночи, таращился в темноту и плакал». Паника, удушье и странные приступы зевоты. Растерянность. Днем он работал, как обычно, а ночью «превращался в тряпку и страдал от физического недомогания и психического паралича».

Пытаясь найти причину своего состояния, он начинает искать у себя какую-нибудь физическую патологию. Возвращается мыслями в детство, перебирает чувства и воспоминания. Всеми силами отодвигает мысль, что «не в порядке психика». Ходит от одного специалиста к другому, каждый дает советы, и ни один не помогает: терапевт, невролог, психолог, психиатр, специалист по лечебной физкультуре, кудесники альтернативной медицины.

Симптомы пугают невнятностью. Раздражает то, что снаружи ничего не заметно. Окружающие относятся к нему как обычно и рассчитывают на его силы. Новый срыв. Организм не выдерживает. Кажется, тело вот-вот взорвется. «Ну и ладно, оно мне не нужно. Я хочу другое тело». Приступы паники, страх смерти, от которого он малодушно прятался под одеяло и лежал, «воняя потом и страхом».

Вайсс называет эти приступы «состоянием».

«Это было нечто среднее между ипохондрией и депрессией, мозг пребывал взаперти, в клетке. Я был болен, но никто не мог поставить диагноз. Я мечтал, чтобы кто-нибудь одним рывком выдрал из моего тела этого паразита — отчаяние. Мы бы сожгли его, и все стало как прежде».

Шла постоянная невидимая глазу борьба. Но борьба с чем? «Называть это болезнью вряд ли правильно, ведь диагноз не поставлен». Вайс пробует на вкус слово выгорание и считает, что от него веет безнадежностью. Что сгорело, то сгорело. А еще ему кажется, что это слово из лексикона среднего класса.

Постепенно Вайсс возвращается к жизни. «Иногда я думаю, что происшедшее было длительным и болезненным процессом взросления, который в моем случае потребовал истощения всех сил вплоть до психического выгорания».

Без языка

Про выгорание говорят: «новый способ быть несчастным»³³. Возник новый тип, или, скорее, образ личности, столь хрупкой, что ее могут раздавить серьезные нагрузки.

Если рассматривать выгорание как меланхолию, с точки зрения утраты, его можно определить как утрату баланса между требованиями и возможностями. Но при чем тут усталость? Может оно иметь другую форму, более бунтарскую, или нет, или оно является разновидностью другого, хорошо известного обществу состояния — депрессии? В отличие от меланхолии, которая всегда принимает образ, подкрепленный общественными установками, выгорание противоречит современным требованиям контроля и самоконтроля. Выгорание не предполагает контроля, это спонтанные выплески телесных симптомов. Как в классической меланхолии. Но у выгорания нет своего языка, и это сближает его с депрессией. Возможно, в основе данного состояния лежит более серьезная проблема амбиций, которые служат для человека мерилом собственного достоинства, стратегией жизни. Когда они пропадают, образуются вакуум и, в прямом смысле слова, немота.

Одного пациента спросили, можно ли понять, что такое выгорание, и он ответил: «Если вы сами его не пережили, нет». — «Почему нет?» — «Потому что многое я не могу объяснить, не знаю слов... Таких слов нет»³⁴.