Глава десятая

Глава десятая

Встреча с полицейскими произошла на следующий день. Они лежали в копне сена после трудного ночного перехода, усталые, голодные, отчаявшиеся.

Юрий вылез из скирды сена и собрался идти к реке. Он хотел набрать воды. Но, как только он вылез из своего укрытия, Хинт силой потащил его назад. Теперь они ясно увидели плывущую к ним лодку.

Вот лодка подошла к берегу, ударилась в песчаную косу. Из лодки вышел человек, поднял автомат и пошел прямо на них.

Они лежали не шевелясь. Человек с автоматом шел мимо сарая, обходил каждую скирду сена, приглядывался, прислушивался.

Хинт, лежавший впереди, следил за полицейским. Конечно, он искал их. Потом к человеку с автоматом присоединился еще один, постарше. У него было ружье. Они ходили по лугу и переговаривались.

— Их видели вчера на лесной дороге, — сказал тот, кто был с автоматом. — Потом они исчезли.

Голоса медленно удалялись. В это время Юрий прошептал:

— У меня там ботинки.

— Где? — удивился Хинт.

— Там, висят на бревне.

Все показалось Хинту каким-то трагическим и безнадежным.

Полицейские ушли к дальним стогам сена, а Юрий быстро пополз и вскоре вернулся со своими злополучными ботинками. У него еще были силы шутить.

— В хорошей гостинице, — прошептал он, — ботинки оставляют на ночь перед входом, чтобы их почистили.

— Никто тебя не видел? — спросил Хинт.

— Думаю, что нет, — ответил Юрий. — Но как они не заметили мои чоботы — они сушились у самой скирды?

Снова послышались шаги и голоса. И совершенно неожиданно один из полицейских снял автомат и дал длинную очередь по кустарнику. Потом он повернул дуло автомата к той скирде, где они сидели.

— Не надо, — крикнул тот, кто был с ружьем. — Можно поджечь сено.

— Пусть горит, черт с ним, — ответил человек с автоматом. — Если они прячут у себя коммунистов — пусть горят.

— Не надо, — повторил другой голос и медленно пошел к реке.

Человек с автоматом выпустил и вторую очередь по кустарнику, потом пули просвистели над верхушкой скирды, и все утихло.

Хинт и Юрий просидели в скирде до позднего вечера, боясь шелохнуться или произнести громкое слово.

Ночью они продолжали свой путь и к утру будто бы вышли к той деревне, где Юрий жил в детстве и где теперь жил добрый и сердечный человек, по имени Ян.

Так казалось Юрию. Ночью он уверял, что это именно та самая деревня, где завершится их тяжелый путь. Но теперь, утром, Юрий признался, что где-то он ошибся, не там свернул, не по той дороге пошел, и хоть эта деревня во многом напоминает ту, которая носит название Вилья, но он здесь никогда не был.

— Куда же мы попали? — спросил Хинт.

Конечно, стучать в дома, расспрашивать было опасно, особенно для них, совершавших путешествие в полосатых тужурках узников лагерей.

Вдали был редкий лесок, и они решили идти туда. Утром оставаться в незнакомой деревне они не хотели.

В первом же кустарнике они устроили себе уже привычное для них ложе и быстро заснули. В сущности, сон был их единственным спасением. Он позволял накапливать силы, переносить голод и жажду. К колодцам они не решались приближаться, так как немцы приказали на всех колодцах устроить навесы и запереть их на замки. Пили только из луж. От этого вспухал рот, не прекращались боли в животе. После каждого такого отдыха вставать было трудно, а идти еще трудней. Требовался, по крайней мере, час, чтобы «разойтись», как говорил Хинт, войти в ритм.

— Может быть, твоя деревня и твой Ян — это фантазия? — спросил Хинт.

— Нет, это не фантазия. Я жил в этой деревне, и мы сможем провести в ней день или два, присмотреться, обдумать, куда идти дальше, — ответил Юрий.

Он помолчал, выполз на поляну, вернулся и тихо сказал:

— Я даже думаю, что Ян связан с партизанами. Не может такой человек жить спокойно, когда на нашей земле происходят такие страшные дела.

Юрий чувствовал свою ответственность за избранный им маршрут, и поэтому он решился на отчаянный шаг: подняться на дерево и осмотреть окружающую местность. Для голодного, ослабевшего и усталого человека это нелегкая задача — подняться на дерево.

Но у Юрия были какие-то невидимые и непонятные для Хинта резервные силы. Неожиданно он преображался и начинал совершать чудеса. Таким чудом казался Хинту медленный, но упорный подъем на высокую сосну.

Хинт все время стоял, прислонившись к стволу, чтобы подхватить друга, если он сорвется и упадет. Но, к счастью, все обошлось благополучно, и, спустившись, Юрий сказал:

— Теперь я все вспомнил. Наша деревня в пятнадцати километрах отсюда, не больше. Вдали я увидел мост, а за ним дорога сворачивает вправо, именно в деревню Вилья. Да, я теперь все вспомнил. Мы просто свернули не на ту дорогу и совершили маленький крюк.

— Маленький? — переспросил Хинт.

— Ну, я думаю, километров десять, не больше.

— В нашем положении эти десять километров не пустяки, — сказал Хинт с каким-то раздражением, но тут же взял себя в руки — он понял, что такой тон может обидеть друга, и примирительно заметил: — Как бы то ни было, но мы уже у цели. Может быть, мне сходить за хлебом?

— Нет, нельзя.

— Почему?

— Я видел военные грузовики во дворах этой деревни. Всюду здесь какие-то немецкие обозы.

— В таком случае, — сказал Хинт, — мост охраняется.

— Да, — ответил Юрий, — я видел сверху полосатые будки. Но надеюсь, что мы пройдем. Ночью это не так трудно.

Потом они снова уснули и, проснувшись, снова обдумывали свой маршрут. Хотелось есть, но они не говорили о еде. Это была для них запретная тема, и, не сговариваясь, они обходили ее.

С наступлением темноты они проползли по опушке леса к проселочной дороге, медленно побрели по ней и вскоре очутились на гудронированном шоссе, по бокам которого увидели белые столбы — верный признак того, что впереди мост.

По шоссе медленно двигалась длинная крестьянская телега. Они решили идти за ней.

Лошадь лениво брела к мосту. Одиноко сидевший на дощечке крестьянин, как бы опасаясь догонявших его подозрительных лиц, поторапливал свою лошаденку. Но она не обращала внимания ни на удары вожжей, ни на понукание своего хозяина — шла к мосту своим привычным шагом.

Хинт и Юрий протянули руки к телеге и сделали вид, что только что сошли с нее и на пригорке дают возможность отдохнуть лошади.

Они вышли к мосту. Телега загрохотала на дощатом настиле. На шум вышли из будки двое часовых. И как бы продолжая давно начатый разговор, Юрий с упоением рассказывал о чудесном вечере танцев, который только что закончился в доме старосты, о какой-то девушке Марии, которая никак не отпускала его до позднего вечера. С огорчением Юрий говорил, что дома его ждут и за вечер танцев у старосты ему, конечно, попадет.

Хинт не совсем понимал смысл того, что говорил Юрий, да и вряд ли часовые что-нибудь могли разобрать в той бредовой болтовне, которой сопровождал свои спокойные шаги Юрий.

Больше всего Хинт опасался приближения часовых. Ночь была темной, но часовые осветили бы их фонарями и сразу же поняли бы, что в нижних рубахах, грязных брюках и опорках на вечер танцев к старосте не отправляются. И их бы, конечно, задержали. К счастью, часовые не подошли к ним, а только издали окликнули возницу — они знали его и не считали нужным останавливать его, а заодно и двух парней, возвращавшихся с ним домой.

За мостом с пригорка лошадь побежала, подгоняемая своим хозяином, а Хинт и Юрий отстали.

Вскоре и лошадь, и крестьянин, оказавшийся, сам того не подозревая, их спасителем, и мост, и будки с часовыми исчезли в темноте. Все кругом стихло.

Это было удачное начало ночи. Они были возбуждены и уже не чувствовали с такой остротой ни голода, ни жажды. Они свернули на ту дорогу, которую высмотрел Юрий с высокого дерева, и быстро пошли по ней.

Неожиданно из темноты перед ними возникла большая деревня. Они остановились.

— С высоты мне казалось, что эта деревня находится вдали от дороги, — сказал Юрий. — Да, да теперь все правильно.

И они смело пошли по длинной деревенской улице. Шли спокойно, непринужденно, стараясь не очень шуметь своими деревянными ботинками. У длинного одноэтажного дома, напоминавшего барак, они услышали музыку и песни — там была какая-то вечеринка.

Хинт и Юрий хотели перейти на другую сторону улицы, но внезапно перед ними открылась широкая дверь и прямо на них вышла шумная компания пьяных людей.

Хинт успел заметить, что у всех у них были фашистские повязки на рукавах.

Улица наполнилась пьяными голосами, криками. Вновь открылась дверь, и кто-то позвал:

— Вальтер, вернись.

Тот, кого позвали, остановился, что-то пробормотал, вернулся в дом. Другие же продолжали идти, кричали, шумели, громко переговаривались друг с другом.

Хинт и Юрий прижались к соседнему дому — бежать нельзя было. Пьяные фашисты их не заметили, потом свернули в какой-то двор и исчезли.

Хинт расслышал только чей-то пьяный возглас:

— За каждого беглеца дают десять тысяч марок. Вот бы нам их поймать!

Хинт и Юрий понимали, что речь идет о них, и ускорили шаг, чтобы побыстрее покинуть эту деревню.

В лесу за деревней они остановились, чтобы отдохнуть. Хинт отсчитал десять минут и сказал:

— Теперь — вперед!

Они склонились к придорожной луже, напились и пошли по дороге.

Юрий уже хорошо узнавал дорогу. Он считал, что до цели оставалось не более десяти километров.

Говорили мало. Только подсчитывали оставшиеся километры. Больше всего они боялись, что не выдержат и упадут где-нибудь поблизости от деревни. Хинт поэтому предложил отдыхать каждые два километра. При этом отдых не затягивался. Он точно измерялся в минутах и секундах. Вступала в силу «математическая карта». После коротких привалов Хинт и Юрий с трудом поднимались, с трудом двигались. Иногда даже приходилось ползти. Но через пять минут становилось легче, и они поднимались и шли уже обычным темпом.

Во всяком случае, так им казалось.

Может быть, это был темп уставших, измученных дорогой и голодом людей. Но тогда они считали, что идут быстрым, твердым шагом.

И, как только миновала опасность, как только были забыты часовые, пьяные фашистские молодчики, их начала донимать острая мысль о хлебе.

Хинт мысленно представлял себе, как он съест сперва маленький кусочек хлеба, потом большой кусок, наконец, будет есть без конца все больше и больше хлеба.

Мысль о хлебе звенела в мозгу, владела всем существом, и от нее нельзя было освободиться.

В таком же состоянии был и Юрий. Он стал раздражительным, нетерпеливым.

В то же время они не хотели останавливаться и уже не садились для отдыха. Они понимали, что после следующей остановки они уже не смогут подняться и не смогут идти.

Силы покидали их.

Идти было мучительно трудно. Правда, для Юрия это была дорога, полная воспоминаний детства. Он узнавал знакомые места, какие-то ему одному известные поляны, рощицы.

Они наполняли его сердце новой энергией.

Все чаще он подходил к Хинту и поддерживал его. В другое время Хинт счел бы это проявлением сентиментальности, которую он не любил в людях, но в эту минуту такая поддержка была для него спасительной. Он опирался на руку Юрия, хоть сам Юрий не мог считать себя более крепким — он еле двигался.

Правда, иногда голод заглушался другим, более острым и мучительным чувством — жаждой. Пить из луж они уже не могли, да и лужи эти попадались все реже и реже. Сколько может быть в стакане капель воды? Хинт начинал подсчитывать, сбивался и снова начинал. Ему казалось в эти минуты, что все люди измеряют воду только каплями. Капля воды считалась для него вершиной блаженства. Но ее не было, этой капли.

— Давай посидим, — предложил Хинт, — может быть, легче станет.

— Нет, — ответил Юрий, — если мы сядем, мы уже не встанем. Осталось всего семь километров.

— Сядем, я не могу идти дальше, — сказал Хинт.

— Нет, мы не будем садиться, — отвечал Юрий и продолжал идти, не считая даже нужным объяснять Хинту, почему он столь бесцеремонно обращается со своим другом, не прислушивается к его советам или просьбам. В эти минуты Юрий был сильнее, хоть испытывали они один и тот же голод, одну и ту же жажду, их терзали одни и те же муки.

На рассвете они вошли в маленький лесок, и Юрий сразу же упал на землю. И то ли закричал, то ли заплакал, но сквозь этот вопль Хинт услышал:

— Вот он, будь он трижды проклят, мой любимый лесок! Теперь уже всего один километр. Всего тысяча метров!

Он снова вскочил, быстро пошел вперед, но сразу же упал. Должно быть, он израсходовал на этот крик и восторг слишком много энергии.

Хинт поднял его и до самой деревни поддерживал за руку.

Этот последний километр они шли долго, очень долго. Перед самой деревней они сняли куртки, свернули их, хоть появление двух человек в нижних рубахах в это холодное осеннее утро могло бы и вызвать подозрение. Но в том состоянии, в котором они находились, они уже совершали поступки, подсказанные не разумом, а инстинктом. Они помнили, что всю дорогу их могли выдать куртки, и поэтому прежде всего сбросили их.

К счастью, дом Яна был третьим от края, и Юрий сразу же вошел во двор, постучал в окно.

— Кто это? — спросил глуховатый мужской голос в доме.

— Это я, Юрий.

— Вот не ждали, — сказал тот же голос.

Кто-то начал торопливо открывать дверь.