ОРГАНИЗАЦИЯ ГОСУДАРСТВА КОНГО

ПЛОЩАДЬ, ЧИСЛЕННОСТЬ НАСЕЛЕНИЯ И ГРАНИЦЫ КОНГО

Описание и анализ государственного устройства Конго в изучаемое нами время мы начнем с рассказа о его территории, границах и населении.

Как мы упоминали, европейцы познакомились с государством Конго, по-видимому, в тот период, когда могущество его уже начало клониться к закату, а территориальные границы значительно сузились. Однако память о былом могуществе сохранилась в пышной титулатуре христианских королей Конго и в рассказах стариков, которые проникли на страницы многих «Сообщений». Сохранилось и воспоминание о том, что все пограничные страны, в XVI—XVII вв. вполне независимые, некогда входили в состав Конго.

В 1624 г. один из папских чиновников в Португалии писал в Рим: «Королевство Конго больше всей Испании и очень населенное». Анализируя архивные материалы, Кювелье приходит к выводу, что площадь государства Конго можно было бы приблизительно исчислить такими цифрами: в глубину — 500 км, в длину (вдоль берега) — 600 км К

Численность населения государства была велика, но менялась в зависимости от самых различных факторов (войны, нашествия яга, эпидемии и многое другое). В письме папе Дуарти Лопиш (конец XVI в.) сообщает, что в этих государствах «имеется более 2 млн. крещеных христиан»^{922 923}. О нехристианах он не упоминает. Спустя примерно столетие (к 1676 г.) де Буссето утверждает, что одно «королевство Конго насчитывает около двух с половиной миллионов жителей»⁹²⁴. Судя по архивным материалам середины XVII в. (1657 г.), «некогда государство Конго было очень населенным. Король мог призвать к оружию

в случае войны 400 тыс. человек. Сейчас же (1657) численность уменьшилась до 200 тыс. вследствие жестокой чумы (1655—1656), которая свирепствовала, гражданской войны, которая опустошила страну, и особенно вследствие охоты на людей, которая позволила португальцам снабжать рабами копи в Бразилии»⁹²⁵.

Кавацци упоминает о том, что в 1665 г. во время войны с португальцами король Конго поставил на ноги армию в 900 тыс, воинов (не считая огромного числа людей — мужчин, женщин и детей, не способных носить оружие) ⁹²⁶. Он же пишет и о том. что европейцы обычно сильно приуменьшают численность населения Конго^{927 928}. О большой плотности населения центральных земледельческих областей можно судить по следующему замечанию Кавацци: «Вся страна полна деревень, правда маленьких, но расположенных так близко одна от другой, что кажется, будто они составляют единый город необъятной величины» ¹.

Нам следует разобраться теперь, что за страны или государства окружали Конго в XVI—XVII вв. и в каких отношениях оно с ними находилось. Обратимся к свидетельству современников. Кадорнега пишет, что границы Конго «проходят по другому берегу Заира с могущественным королевством Ма-коко и, с другой стороны, с провинцией Сонзо графства или маркизата мани Лоанго, будучи отделенным от королевства Ангола рекой Данде»⁹²⁹. Далее он сообщает, что по берегу моря граница тянется от устья Заира до устья р. Данде⁹³⁰. Кавацци, сведения которого относятся примерно к тому же времени, пишет: «Это королевство имеет в качестве границы в южной части Африки шестой градус южной широты, как раз в том месте, где река Заир... изливается в Эфиопический (Атлантический.— А. О.) океан. Горы, очень высокие, и песчаные пустыни отделяют его (Конго. — А. О.) от королевства Анголы с юга, примерно около девятого градуса широты; и река Дан-да служит также границей с той же стороны. На закате оно имеет море, или Эфиопический океан, и на восходе — королевство Фунту и Матамба, Солнечные горы, Выжженные горы...» ⁹³¹. Несомненно, войны и междоусобия меняли и площадь государства и его границы, но несомненно также, что основные очертания государства были довольно устойчивы и после кратковременных перемен восстанавливались почти в том виде, какой нам известен из описаний Лопиша, Кавацци и Кадорнеги

Южный сосед Конго — Ангола — уже к концу XV в., когда появились европейцы, была независимой от Конго. Однако еще во второй половине XVI в. ее правители время от времени посылали подарки королям Конго в знак дружбы и приязни (вместо регулярной дани) ^п. Эта гористая страна тянулась от устья р. Данде до 16° ю. ш. С запада ее омывал океан, на востоке она граничила с государством Матамба. Таковы ее древние границы, как утверждает Кавацци ^{932 933}. В его времена вторжение яга и европейцев изменили границы страны. Не лишнее отметить, что, по словам Лопиша, население Анголы и Конго говорит на очень близких языках, отличающихся лишь произношением слов ⁹³⁴.

С севера Конго граничило с тремя небольшими государствами— Нгойо (Ангой), Каконго и Лоанго, протянувшимися вдоль побережья океана с юга на север. Наиболее значительным по площади и по политической роли в низовьях Конго было Лоанго — самое северное из всех трех. Все эти неболь* шие государства были тесно связаны с Конго узами вассальной зависимости на протяжении почти всего периода, который мы изучаем. С точки зрения этнического состава они были очень близки Конго, их создали баконго, смешавшиеся в большей или меньшей степени с местными племенами ⁹³⁵.

К востоку от этих государств и к северо-востоку от Конго лежала страна, которую наши авторы называли Анзика ⁹³⁶, Ан-зикана, Ангикос⁹³⁷. Некоторые сведения о ней дают Лопиш и Конфалоньери: «Этот район простирается к западу до народа Амбус и к северу до королевства Коанго (Лоанго) и до Ну бийской пустыни. На востоке он доходит до второго большою озера, откуда вытекает река Конго, т. е. Заир, где много островов; некоторые из них принадлежат королевству Ангикос»⁹³⁸. Другое название государства — королевство Макоко⁹³⁹. Население его составляли батеке, и сейчас живущие примерно в том же районе. Столицей государства был город, который Дап-пер (и другие авторы) называют Моносоль⁹⁴⁰. В XVII в. здесь находился один из крупнейших в Нижнем Конго рынков рабов и слоновой кости, а сами батеке были поставщиками живого товара европейцам⁹⁴¹. Могущественный правитель этой страны мог в один час поднять на войну войско в 40 тыс. человек⁹⁴².

Нам важно отметить, что народ этой страны говорит на языке, отличном от того, на котором говорят в Конго⁹⁴³. Конфалонье-ри подчеркивает, что здесь «король более могущественный и королевство 'более обширное, чем Конго или Ангола»⁹⁴⁴.

Далее на восток от Макоко и к северо-востоку от Конго лежала страна Фунгу⁹⁴⁵, или Фунгено⁹⁴⁶. Страна эта, населенная одним из племен батеке — бамфунгуну (бамфунука, бам-фуму), простирается между реками Нселе и Кванго; к югу от 5° ю. ш. население было сильно смешано с баконго и байака, как считает ван Винг⁹⁴⁷. Страна эта зависела от Макоко.

К северо-востоку от Макоко находилось «королевство» Жи-рибума (Гирибума) ⁹⁴⁸, т. е. страна бабома, небольшого народа, живущего на правом берегу Нижней Касаи и в устье Кванго⁹⁴⁹.

На восток от Конго и Анголы лежало обширное королевство Матамба⁹⁵⁰, населенное главным образом амбунду. Кон-фалоньери, путая расстояния, пишет об особом «королевстве Амбунду, которое... прилегает к королевству Матама (Матамба.— А. О.) империи Монопата (Мономотапа)...»⁹⁵¹. Внутренние области Тропической Африки были так мало известны европейцам во второй половине XVI в., что знаменитая «империя» Мономотапа, расположенная на восточном побережье, оказывается непосредственным соседом государства Конго, а единое государство Матамба разделяется ?на два: одно —ближайшее, которому дается имя народа, населяющего страну, и на более отдаленное, носящее название реально существовавшего государственного объединения. Кавацци пишет, что «Матамба лежит... между государством Конго и Бенгуэлла. Оно удалено от Океана на 200 лье по меньшей мере. Оно начинается на седьмом градусе южной широты и продолжается до 15 градуса южной широты»⁹⁵². Реки Кванго, Барбола отделяют его от государства Конго, р. Кумени — от Южных Королевств, а высокие горы и густые леса составляют его границу на востоке⁹⁵³. Вторжение яга изменило и границы государства и его этнический состав.

Таковы были примерные границы крупнейших государственных образований в низовьях р. Конго в XV—XVII вв.

АДМИНИСТРАТИВНО-ТЕРРИТОРИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА ГОСУДАРСТВА КОНГО

Остановимся подробнее на административной структуре государства Конго. Вопрос этот очень важен: он неразрывно связан с вопросом об особенностях крупного землевладения в Конго. Территория государства делилась на шесть провинций, или графств — герцогств — княжеств, как принято было их называть в XVI—XVII вв.: Мбамба (Бамба), Сойо (Соньо), Нсук-ди (Сунди), Мпангу (Пангу), Мпемба (Пемба), Мбатта (Батта). Каждая из них в свою очередь делится на более мелкие административные подразделения — сеньории, или маркизаты (опять-таки термины XVI—XVII вв.). Несмотря на частые междоусобия, границы этих административных образований были сравнительно устойчивыми⁹⁵⁴. По-видимому, каждое из них сложилось еще в период, предшествовавший объединению государства Конго, на основе крепкого этнического ядра. Даже в XVI—XVII вв., когда баконго, несомненно, слились в единый народ, европейцы подмечают особенности характера, физического облика, свойственные жителям той или иной провинции. Так, жители Мбамба воинственны и крепко сложены⁹⁵⁵, население Нсунди отличается необычайной храбростью, жестокостью и свободолюбием⁹⁵⁶, подданные графа Сойо — жизнерадостностью, веселостью и любовью к танцам, несмотря на вечно полуголодное существование⁹⁵⁷, и т. д.

Попробуем представить себе примерные границы провинций и их внутреннее деление в той мере, в какой это позволяют наши материалы, очень противоречивые и неясные. Один из наиболее сложных и затруднительных в этой связи вопросов — точная локализация древних названий и увязка их с современной картой. Наши данные позволяют это сделать лишь в очень немногих случаях.

Наиболее значительной по площади и важной по ее роли в государстве была провинция Мбамба. Она простиралась вдоль побережья от устья р. Амбризи до устья р. Данде (по другим сведениям, до устья Кванзы на юге), гранича на юге с Анголой; на юго-востоке — со страной Чеззама (Кисама), некогда населенной народом свободным и независимым, а во времена Лопиша завоеванной португальцем Диашем; на востоке — с провинцией Мпемба, а на севере — с провинцией Сойо⁹⁵⁸. Мбамба благодаря своему положению играла как бы роль буфера между Конго и Анголой, где во второй половине XVI в. оконча-

тельно утвердились португальцы. В то же время она отгораживала государство от вторжения с моря. Недаром титул правителя Мбамба давал право на должность главнокомандующего. Конфалоньери называет провинцию «ключом и крепостью королевства Конго»^г8.

Франческо Романо отмечает, что Мбамба была и одной из самых населенных провинций: в его время (первая половина XVII ?в.) правитель ,мог созвать армию в 200 тыс. человек, а в ⁹⁵⁹

предшествующие века численность этой армии доходила до 400 тыс.⁹⁶⁰.

Значительные естественные ресурсы (соль, железо, ракови-ны-нзимбу) и процветающая торговля делали провинцию одной из богатейших в государстве⁹⁶¹. По сведениям Лопиша, повторенным Даппером, в состав провинции входило несколько «сеньорий»: Лембо, Данди, Бенго, о-в Луанда, Коримба, Коан-за, Коззанси (вдоль побережья) и Анганси (Ангази), Чинген-го, Мотолло, Чабонда и некоторые другие в глубинных областях⁹⁶². Пограничные с Сойо «сеньории», или «маркизаты», входили то в состав одной, то другой провинции. Наиболее значительный из них, маркизат Муссулу, в течение почти всего XVII в. зависел от правителей Мбамба⁹⁶³. Остров Луанда выделялся в особую административную единицу. На острове было семь больших деревень (либатта) ⁹⁶⁴.

Кадорнега перечисляет в составе провинции лишь пять территориальных единиц, которые он называет «маркизатами»: Пемба, Сенбо, Лебита, Бумби, Муссулу⁹⁶⁵. Такое расхождение можно объяснить изменениями в политической структуре провинции, а также тем, что Кадорнега перечисляет лишь те территориальные единицы, правители которых имели титулы маркизов.

Другая прибрежная провинция — Сойо — с запада омывается волнами океана, с севера — рекой Заир; по сведениям Лопиша, включает и земли, лежащие к северу от реки⁹⁶⁶; р. Ам-бризи отделяет ее от герцогства Мбамба с юга, а с востока она граничит с провинциями Мпемба и Нсунди⁹⁶⁷. Лопиш пишет а большом числе «сатрапов», подчиненных мани Сойо, многие из которых были некогда самостоятельными правителями (на-цример, Момбала) ⁹⁶⁸. Даппер также сообщает, что провинция эта разделена на несколько «сеньорий», ранее независимых⁹⁶⁹. В документе, где правитель Сойо обязуется не принимать иных миссионеров, кроме капуцинов, перечисляются следующие территории («сеньории»), входящие в состав провинции: «Амбал-ла... Шова, Савана, Энтари, Киондо, Каинза, Алазонго... Фут-да, Лусумбу, Бинда, Кумгилуа и Кивилу...»⁹⁷⁰.

Маркизат Шова, по словам Лоренцо, некогда самостоятельная административная единица в составе государства Конго, был завоеван правителями Сойо и в течение XVII в. целиком (по временам частично) входил в состав этой провинции⁹⁷¹. Все наши авторы подчеркивают бедность населения провинции и тот факт, что благополучие знати зиждется на торговле, которую она ведет через порт Мпинда, а также на добыче соли на побережье моря⁹⁷². Кроме этого порта, расположенного на одном из рукавов Заира, в провинции был другой большой город— его столица Мбанза-Сойо⁹⁷³.

Третья провинция — Нсунди — протянулась вдоль берегов Заира. Ее правители постепенно распространяли власть и на население противоположного берега. Ее границы на северо-востоке дошли до королевства Макоко (Анзика), на востоке — до впадения в Заир р. Бранкаре, а на юге она граничила с провинцией Мпангу. Столица Нсунди — город того же названия ⁹⁷⁴. Во времена Лопиша и Кавацци Нсунди была разделена на несколько полунезависимых сеньорий. Их правители подчинялись графу Нсунди лишь в той мере, в какой это было им самим выгодно. Гористая, малодоступная местность способствовала раздробленности страны ⁹⁷⁵. Джироламо да Монтесар-чио перечисляет в составе Нсунди четырнадцать округов («сеньорий»): Нсанга, Мазинга, Мпемба Кази, Нгомбе а Кину, Кази, Коанжила, Квилу, Нтанда Конго, Бвензе, Килемфу, Кун-ситу, Мбинза, Лемба, Нканга Нсунди⁹⁷⁶. В перечне, приведенном Кадорнегой, указаны десять маркизатов; среди них лишь некоторые по названиям совпадают с приведенным выше списком Джироламо да Монтесарчио: Энзанга (Нсанга), Эмгом-бе (Нгомбе а Кину), Казинга (может быть, Мазинга), Сунда (Н канта Нсунди). Полный перечень приведенных Кадорнегой маркизов, зависящих от графа Нсунди, таков: «маркиз Энзам-га, маркиз Тиро (?), маркиз Кикути, маркиз Кифума, маркиз Жиба, маркиз Эменсиле (?), маркиз Эмгомбе, маркиз Касин-га, маркиз Энжилада (?), маркиз Сунда»⁹⁷⁷. Провинция богата металлами. Ее население вело торговлю с соседними провинциями, ввозя соль, европейские ткани, вывозя ткани и пояса из волокна пальмы, слоновую кость и шкуры животных⁹⁷⁸.

Четвертая провинция — Мпангу — во всех документах называется маркизатом и была некогда независимым государством. Прежнее название и государства и его столицы — Панга Лагос (Пангалунгуш) ⁹⁷⁹. С севера маркизат граничил с провинцией Нсунди, на юге — с провинциями Мпемба и Мбатта, на востоке граница шла по р. Барбела (Инкиси) ⁹⁸⁰. Многие авторы дают иное расположение восточных границ этой лежащей глубоко внутри страны провинции. Так, Лопиш, а вслед за ним Конфалоньери и Даппер сообщают, что р. Барбела течет посреди этой провинции, а восточная граница проходит по Солнечным горам⁹⁸¹. Внутренняя структура ее неизвестна.

Пятая провинция — Мпемба — по площади была невелика, далеко уступая Мбатта, Нсунди и др. Центральное положение делало ее менее уязвимой для вражеских набегов. Здесь была расположена столица всего государства — Мбанза-Конго (Сан-Салвадор), здесь постоянно жил король со своим двором, здесь были похоронены все правители Конго. Соседство большого города, нуждавшегося в продуктах питания, стимулировало развитие сельского хозяйства и торговли. Это была наиболее плотно населенная и наиболее процветающая из всех провинций государства⁹⁸². Кроме Сан-Салвадора, в провинции был еще один город — место пребывания маркиза Мпемба — Мбанза-Мпемба ⁹⁸³.

Шестая провинция — Мбатта — представляла собой обширную страну, граничащую с северо-востока и с севера с провинцией Мпангу и Нсунди, с юга — с графством Амбуила (Ам-брила), с запада — со столичной провинцией Мпемба⁹⁸⁴. Представления о восточных границах провинции были не слишком определенны. Лопиш, например, пишет: «...к востоку они (границы.— А. О.) протянулись за р. Барбела до Солнечных гор и от подножия этих гор, проходя место слияния рек Барбела и Каринга, до гор, которые португальцы называют Квамадаш (Квемадиш.— А. О.), т. е. „Выжженные"»^{985 986}. С востока провинция Мбатта служила заслоном против страшных яга, расселившихся в XVI в. на ее восточных границах. Ее древнее название — Ангирима (Агиримба). Кавацци полагает, что в прежние времена ее площадь была гораздо больше, включая Нсунди, в том числе и земли по правому берегу Заира и многие другие⁸⁶. Столица ее — Мбанза-Мба^та была торговым центром. Кадорнега дает следующий список маркизатов. входящих в состав этой провинции: Зенбо (Зомбо), Энзилло (Нзоло), Санга (Нсонго), Бенна (?), Кунди, Канга (Оканга), Лула, Конго ди амулака (Конго диа Нлаза). Далее он добавляет: «и другие маркизаты, названия которых я не знаю»⁹⁸⁷. В этот список Кадорнега «включил некоторые страны, зависевшие от правителей Мбатта чисто номинально и лежавшие в глубинных районах страны. Такова Оканга (Канга). Кадорнега пишет, что Помбу ди Оканга находится за Великим Кванго. В XVII в. многие португальцы извлекали большие прибыли из торговли с этой страной. Она граничила с могущественным королевством Макоко⁹⁸⁸. Голландский торговец Ян Хердер помещает Оканга к востоку от Кунди (маркизата, по терминологии Кадорнега) и р. Кванго⁹⁸⁹. Кавацци называет ее Кон-го-Рио-Канга и пишет, что она фактически зависит от правителя Мбатта⁹⁹⁰. Точность сведений Хердера, Кадорнеги и Кавацци подтверждается данными конца XIX в. В 1885 г. Кунд и Тап-пенбекк, первые исследователи района между реками Кунди и Вамба, вынуждены были защищаться от нападения местных носильщиков из баконго, возмущенных бесцеремонным поведением европейцев. По словам Планкверта, в стране, орошаемой реками Лонзо и Нижней Вамба, встречались епщ в первой трети XX в. группы баконго — потомков древних обитателей Оканга ⁹⁹¹. Любопытные сведения о стране Оканга дает Даппер. Он пишет, что по древнему обычаю эта страна управляется женщиной, которая зависит от манибатта, т. е. правителя провинции Мбатта ⁹⁹².

Название Конго ди Амулака встречается у Кавацци. По его словам, эта страна, населенная людоедами гиага (яга), лежит к северу от Заира и зависит от правителей Мбатта ⁹⁹³. Кроме того, упоминает Кавацци и о королевстве Лула (маркизат Лула у Кадорнеги), зависимом, как и Оканга, от правителей Мбатта⁹⁹⁴. Ян Хердер (XVII в.) также дает сведения о стране Лула⁹⁹⁵. В числе данников правителей Мбатта Кавацци упоминает и области Нсонсо, Нсонго и «многие другие, населенные варварами гиага, людоедами»⁹⁹⁶.

Из этих основных шести провинций в разное время выделялись в качестве самостоятельных территориальных единиц отдельные области. Так, во времена Д. Аффонсу I (первая половина XVI в.) область Вембо имела самостоятельное управление. Во главе ее стоял брат короля — Д. Педру ⁹⁹⁷.

Временами свое особое, независимое от правителя Сойо-управление имели области Мукату и Шова. Таким образом,, после очередных междоусобий территориальное деление иногда менялось. Однако это были явления временные и преходящие. При этом шесть основных провинций продолжали существовать, лишь несколько меняя границы.

Помимо центральных провинций, составлявших ядро государства, в состав Конго временами входили другие области. Так, Лопиш пишет об островах на Заире, «царьки» которых подчинялись королям Конго, ведя между собой постоянные войны⁹⁹⁸. Кавацци и Даппер также упоминают об этих островах и о больших островах в устье Заира (Боммо и Луинталла) ⁹⁹⁹. Однако в их время (вторая половина XVII в.) подчинение этих островов королям Конго было чисто номинальным: «В большинстве своем это люди, которые нисколько не интересуются королем Конго и которые совсем не хотят платить ему налог» ¹⁰⁰⁰.

Большое «графство» Амбуила, по сведениям Даппера, было* независимым от Конго, но старалось жить в согласии с могущественным соседом, имея общую с ним западную границу. В этом графстве—15 сеньорий, однако известны названия лишь пяти из них: Матуи-Нунго, Пинген, Хойкианболе, Амбуила и Ловандо¹⁰⁰¹.

Другие государственные образования — Ангола, Матамба, а также Лоанго, Каконго, Нгойо — в административном отношении делились на провинции, а эти последние на «сеньории».

Таким образом, каждое из государств в низовьях Конго-имело территориальное деление, аналогичное административно-территориальному устройству государства Конго.

ГОРОД И ДЕРЕВНЯ В КОНГО

Ко времени появления европейцев в Конго процесс выделения городов как центров ремесла и торговли и резиденций для правителей областей и всего государства зашел достаточно далеко.

Для Конго, по-видимому, было характерно образование города прежде всего как административно-управленческого центра. По словам посла Конго (1595 «г.), «...королевство Конго имеет много городов; благодаря большому числу герцогов, графов, маркизов и других знатных лиц существует и много значительных населенных пунктов там, где они обосновались. На языке конго их (населенные пункты.— А. О.) называют банза, что можно перевести словом город. Равным образом имеются и менее значительные поселения. Главный город королевства — Сан-Салвадор, где живет король со своим двором и знатью»¹⁰⁰².

В языке конго существовали два различных термина для обозначения города (мбанза) и деревни (либатта). Упоминания о городах и деревнях в государстве Конго довольно часты в деловой переписке королей Конго на протяжении всего XVI в., но они фрагментарны, случайны и не дают возможности восстановить характерные черты облика средневекового города. Более подробные сведения о городах мы получаем лишь с конца XVI в. (из «Сообщения» Лопиша и более поздних авторов) .

Общее число населенных пунктов в разное время наблюдатели оценивали по-разному. В конце XVI в. в документах, связанных с историей организации диоцеза Сан-Салвадор, указана цифра «около 30 тыс. населенных пунктов»¹⁰⁰³. В 1603— 1604 гг. европейцы полагали, что помимо крупных поселений имеется примерно 10 тыс. небольших деревень¹⁰⁰⁴. Наконец, в одном из документов, относящихся к 1627 г., сказано, что в королевстве Конго насчитывается более 40 тыс. населенных пунктов¹⁰⁰⁵. Разница в суждениях может проистекать и из плохой осведомленности очевидцев, никуда, кроме Луанды и Сан-Салвадора, не выезжавших, и от причин, вполне объективных: изменений численности населения вследствие опустошительных эпидемий, войн и охоты на людей.

Среди городов наблюдатели упоминают обычно столицы провинций (графств) и более мелких административных подразделений (маркизатов и пр.), названия которых одноимен-ны им. Это — Мбатта (Бата), Нсунди (Сунди), Мбамба (Бам-ба), Мпангу (Панго), Мпинда (морской порт государства) и др.¹⁰⁰⁶. Столица государства — Мбанза-Конго, или Сан-Салвадор (название, данное 'португальцами, окончательно утвердилось с конца XVI в.).— была в период расцвета государства Конго большим ц цветущим городом. Численность его и величина периодически менялись вследствие тех же причин, что нами были указаны выше. Цифры, приведенные в одно время различными лицами, варьируют иногда очень значительно, вследствие того что одни причисляли к горожанам и рабов, которых было, по-видимому, много, другие не учитывали их. Лопиш пишет, что население Сан-Салвадора насчитывало 100 тыс. человек (конец XVI в.) ¹⁰⁰⁷. Миссионеры-кармелиты определяли его примерно в то же время (1584 г.) в 30 тыс. жителей¹⁰⁰⁸. Ка-вацци (вторая половина XVII в.) считает, что в мирное время в городе более 60 тыс. жителей¹⁰⁰⁹. В церковных документах население города исчисляется по числу «очагов». С конца XVI в. и до конца XVII в. из документа в документ повторяется одна цифра—10 тыс. «очагов»¹⁰¹⁰, что примерно составляет 70—100 тыс. жителей. Единственное исключение — свидетельство С. Р. Рангела и Р. Карнейро; в 1603—1604 гг. они назвали число очагов — 2 тыс.¹⁰¹¹.

Со времени правления Гарсиа II (середина XVII в.), в период междоусобий. Сан-Салвадор приходит в запустение, Восстановленный вновь к 1700 г., он никогда уже больше не достигал былого расцвета. Лоренцо да Лукка в донесении от 3 января 1707 г. пишет: «Видны также развалины церквей и зданий, которые должны были быть для страны достаточно примечательными»¹⁰¹².

Остановимся подробнее на описании столицы в период ее расцвета. Сан-Салвадор был расположен почти в центре провинции, в местности, высоко поднятой над уровнем моря, очень живописной и красивой. Город был построен на плоской вершине высокого утеса, доступ на которую был только с южной стороны. Здесь первые христианские короли построили стену. Расположение города само по себе служило наилучшей защитой¹⁰¹³. В западной части города находился португальский квартал, окруженный стеной. Как пишет Лопиш, первые христианские короли Конго пожаловали этот огражденный участок португальцам, чтобы они могли жить в безопасности¹⁰¹⁴. Церковные власти полагали, что в конце XVI в. в столице проживало более ста португальских торговцев и более тысячи других урск женцев Португалии¹⁰¹⁵. Позже, во второй половине XVII в., здесь насчитывалось уже более 4 тыс. португальцев¹⁰¹⁶. Восточную часть города занимал королевский дворец с прилегающими строениями, также окруженный стеной. Стены португальского квартала и королевской усадьбы имели в окружности около 1,5—2 км каждая. Построенные из камня и глины, они были прочны, широки и высоки¹⁰¹⁷. Между этими огражденными кварталами (каждый из них представлял собой небольшой «город в городе») была расположена обширная площадь, где возвышалась церковь; к ней прилегало кладбище. Эта площадь, пишет Кавацци, «достаточно велика, чтобы вместить значительную армию»¹⁰¹⁸. Она окружена стеной из камней и извести^{1019 1020 1021}. Вне ее пределов находились усадьбы знати ".

В городе было несколько церквей. По мере их разрушения короли Конго отстраивали новые. Франческо Романо (1648 г.) перечисляет шесть действующих церквей, в том числе Кафедральный собор, церковь св. Антония Падуанского, где находились могилы королей Конго. Все церкви были выстроены из камня ¹⁰°.

С 1595 г., когда был создан диоцез Сан-Салвадор и построен Кафедральный собор, город становится центром, где группируется высшее духовенство португальского и африканского происхождения. Число священников временами превышало 20 человек¹⁰²². Размещались они в центральных кварталах.

Королевская усадьба, комплекс строений, соединенных улицами, дворами, садами и небольшими площадями, была очень обширна. В нашем распоряжении есть любопытное описание этой усадьбы, относящееся к середине XVI в. (в письме мис-сионера-иезуита). Направляясь на прием к королю, иезуиты прошли через 10 ворот в изгородях, состоящих из пальм и других деревьев, посаженных так плотно одно к другому, что проникнуть внутрь можно только через ворота. Первые (внешние) ворота представляли собой большое строение с двумя выходами, охраняемыми двумя воинами; у каждых из остальных девяти ворот стоял один страж. Близ первых ворот был расположен обширный внутренний двор, обсаженный деревьями. На этом дворе король, окруженный близкими и придворными, судил преступников. Пройдя все ворота, миссионеры-иезуиты попали во внутренний двор, также очень большой, где был расположен королевский «дом». Этот «дом» представлял собой длинное, одноэтажное строение, которое поддерживало множе-:тво колонн из стволов толстых деревьев. Внутренняя поверхность его стен была целиком покрыта цветными циновками ^{1023 1024}. Те же подробности об устройстве королевской усадьбы сооб-

щает Конфалоньери: «...прежде чем попадешь туда (во дворец.— А. О.), проходишь много оград и дорожек, составляющих как бы критский лабиринт. Перед входом в этот лабиринт расположена большая площадь, где находятся стража и трубачи, ибо у них в обиходе трубы из слоновой кости и барабаны» ¹⁰²⁴. Спустя столетие Кавацци пишет, что правители Конго переехали в португальский квартал, а в бывшей крепости устроили жилище¹⁰⁴. Этот королевский дворец был построен весь из кирпичей: «Дворец большой, удобный, великолепный. В нем много помещений, построенных симметрично и с хорошим вкусом» ¹⁰²⁵.

Внешний вид города в XVI—XVII вв. был очень красив: «Его длинные и широкие улицы обсажены пальмами, располо женными красивыми рядами. Дома — низенькие, побеленные снаружи и изнутри белой известкой, которая в сочетании с зеленью деревьев создает впечатление чрезвычайно привлекательное и веселое...»¹⁰²⁶. Знатные особы имели достаточно большое число строений, соединенных друг с другом. Одни служили залами или жилыми комнатами, другие — кладовыми¹⁰²⁷. Жилища простого народа были расположены на склонах утеса. Каждый домик прямоугольный в плане (длина вдвое больше ширины) был разделен на две комнаты ¹⁰²⁸.

О таких городах, как Мбанза-Мпангу, некогда центр самостоятельного княжества и к моменту появления европейцев столица провинции Мпангу, Мбанза-Мпемба — столица провинции Мпемба, Мбанза-Нсунди — столица провинции Нсунди, Мбанза-Мбатта — столица одноименной провинции, известно лишь их примерное местоположение и что это были города, а не деревни ¹⁰²⁹. Наиболее значительными были города приморских провинций — Сойо и Мбамба. Мбанза-Мбамба во время Алвару II (1587—1614) представляла собой город «здоровый и населенный»¹⁰³⁰. Позже, в 60—70-х годах XVII в., Денис Карли пишет, что «Мбамба — большой город... и достаточно многолюдный...»¹⁰³¹. В городе были построены монастырь капуцинов и церковь¹⁰³². В провинции Сойо были два значительных города — Мбанза-Сойо, столица, расположенная неподалеку от Мыса Падран, и порт Мпинда, лежавший на берегу

одного из рукавов Заира. О величине Мбанза-Сойо можно судить по словам Монари, будто этот город имеет 5 лье в окружности (приблизительно около 10 км) ^ш. В столице провинции были три церкви, в Мпинда — одна очень древняя, построенная, вероятно, в ближайшие после первого крещения Конго годы. Оба города имели значительное население. Мбанза-Сойо насчитывала, по разным данным, от 12 тыс. до 30 тыс. человек^{1033 1034}. Порт Мпинда был меньше столицы. Тем не менее экономическая его роль была очень велика: он был вторым после Луанды портом по вывозу рабов и торговле с Европой.

Остальные, кроме столицы, города, по словам Кавацци, будучи меньше по размерам, имели такой же чистенький и привлекательный вид. Города (посады) были окружены несколькими рядами плотной живой изгороди. Узкое расстояние между изгородями служило проезжей дорогой ¹⁰³⁵.

Жилище простого народа в городах ничем не отличалось от жилища деревенского.

В деревнях жила большая часть населения Конго. Деревни были различны по величине — от маленьких, затерянных вдали от больших дорог, до крупных населенных пунктов, насчитывавших 100 домов и более. Так, Денис Карли пишет, что первая деревня, в которой они остановились по пути в столицу провинции Мбамба, состояла из 100 домиков¹⁰³⁶. О деревне Бомби — резиденция маркиза, вассального графу Мбамба,—он сообщает, что «это — очень большая либатта»¹⁰³⁷. Формы жилища менялись от провинции к провинции. Общее описание жилища баконго мы находим у Конфалоньери (и у Лопиша — Пигафетты): «Они живут в хижинах, иногда больших, которые они легко строят из кольев и травы. Когда жилища украшены расписными циновками снаружи и изнутри, они имеют привлекательный вид и относительно удобны»¹⁰³⁸.

Кавацци выделяет в низовьях Конго три типа жилища: обычное жилище, круглое в плане, сделанное из кольев, воткнутых в землю, с толстой крышей из тростника или листьев пальмы; дома с двускатной крышей (нзо) (встречались в королевстве Конго); жилища с пирамидальной крышей (ндум-бо) преобладали в Анголе¹⁰³⁹.

По описаниям Дениса Карли, в провинции Мбатта хижины строят из соломы и стеблей сорго (сарасин), но есть дома и

193

глинобитные с соломенной крышей^{1040 1041}. Лоренцо да Лукка особо подчеркивает разницу между сельским жилищем в провинции Сойо, где его делали из черешков листьев пальм, и жилищем в провинции Мбатта, где дома строили из очень толстых кольев и крыли соломенной крышей ^т.

Деревню окружали обычно высокой и плотной оградой, защищающей от диких животных.

Утварь и внутреннее убранство крестьянского дома были очень простыми: одна-две циновки, на которых спят (Кавацци называет их соломенными ковриками), деревянное изголовье, служащее вместо подушки; пара калебас для пальмового вина и для хранения овощей и зерна; глиняная утварь — блюда, горшки, чаши для приема пищи, ее хранения и приготовления. Тут же находились орудия труда: мотыга, топор для рубки леса, тесак, с которым отправляются в путешествие и идут на войну. У ремесленников — орудия, необходимые для их ремесла ¹⁰⁴².

КОРОЛЬ И ЕГО ВЛАСТЬ

Верховная власть в государстве Конго принадлежала правителю страны, носившему титул мани (глава, голова, хозяин, господин, вождь). До появления португальцев и еще около полувека спустя этим титулом называли в Конго всех представителей административно-территориальной иерархии, от правителей провинций до деревенских старейшин. С начала XVI в. (в правление Аффонсу I) все более прочно входит в употребление европейский термин «король», когда речь идет о правителе государства Конго.

По сообщениям европейцев, власть короля Конго была непререкаема и ничем не ограничена. В их изображении король Конго выступает в качестве образца «африканского абсолютного монарха». Нет сомнения, что в описаниях такого рода многое является попыткой подогнать нечто для европейцев новое, сложное и непонятное под известные образцы европейского средневековья (и притом позднего). Однако нет сомнения и в том, что эти утверждения содержат значительную долю истины. Сравнительные материалы помогают нам многое в этой связи понять и объяснить. Итак, обратимся к материалам наших источников.

Конфалоньери пишет, что король Конго является абсолютным господином над всеми своими подданными и никто не имеет права вмешиваться в дела, связанные с управлением государством ¹⁰⁴³. Мандельсло подчеркивает, что власть короля настолько велика, что он располагает целиком жизнью и имуществом своих подданных¹⁰⁴⁴. Даппер сообщает, что король правит неограниченно. Любого, кто посмеет оскорбить его, безжалостно осуждают на вечное рабство¹⁰⁴⁵. Подобные утверждения повторяются из одного «Сообщения» в другое на протяжении двух веков. Даже в период глубокого упадка государства, судя по материалам конца XIX — начала XX в., королевская власть оставалась столь же непререкаемой, как и в период расцвета ¹⁰⁴⁶.

Итак, первое, что следует подчеркнуть: право короля на жизнь и смерть своих подданных; второе — право на их имущество; третье — право короля смещать за малейшую провинность с должности любого из своих подданных. «Он может отстранить губернатора (правителя провинции.— А. О.) с занимаемой должности. Тот, кто сегодня находится во главе провинции, завтра мог быть лишен своей власти»¹⁰⁴⁷,— гласит один из документов, приведенных Фелнером. «Король... абсолютный господин всего королевства, и, когда ему приходит в голову каприз, он отнимает должность, и наследство, и имущество у любого, если ему угодно»¹⁰⁴⁸,— утверждает Конфалоньери.

Король выполнял функции верховного главнокомандующего армией страны и сосредоточивал в своих руках функции верховного судьи, верховную судебную власть.

Одна из важнейших прерогатив короля — его верховные права на всю землю государства (к этому вопросу мы вернемсй ниже).

Таким образом, даже простой перечень прав и прерогатив короля Конго свидетельствует о той значительной власти, Которая была сосредоточена в его руках.

Идеологическим обоснованием и прочной основой величия королевской власти служило представление об особом, сакральном ее характере. Мысль об этом мелькает в разных «Сообщениях». Так, Лоренцо да Лукка пишет, что подданные почитают своего правителя «за, так сказать, Бога» ¹⁰⁴⁹.

Наиболее полное представление о безмерном почитании, которым была окружена личность короля Конго, дает Кавац-ци: «Эти народы уверены, что во всей Вселенной нет никого, кто был бы равен ему, это слишком слабо сказано,— кто приближался бы к нему, кто имел бы владения столь обширные, как его, кто имел бы сокровища неисчерпаемые, как он, и кто бы пользовался всеми невообразимыми радостями. Море и реки, по их мысли, только и заняты заботой служить ему и приносить ему бесчисленные сокровища...»¹⁰⁵⁰. Эта мысль находит подтверждение и в материалах конца XIX — начала XX в. Уикс пишет, что власть короля опирается на суеверия народа, «боящегося его (короля.— А. О.) как обладателя великого фетиша»¹⁰⁵¹. Характерно, что принятие христианства и долгие века его влияния в стране не привели к изживанию представлений такого рода. С этими представлениями связана одна из торжественных церемоний, в течение долгого времени бытовавшая при дворе королей Конго. Миссионеры называют ее церемонией «благословения народа». В ней очень отчетливо можно проследить дохристианские представления о священном характере королевской власти. Кавацци подчеркивает важность и значительность этой церемонии. На нее стекаются огромные толпы народа: большая площадь Сан-Салвадора не в состоянии вместить всех желающих. «Они жаждут этой милости, как самой большой, какую они могли бы получить от своего короля: это — знак его благорасположения, который один стоит больше всех сокровищ мира»¹⁰⁵². Со своей стороны, король пользуется этой торжественной минутой, чтобы свести счеты с недругами. С возвышения в середине площади, где стоит его трон, он осматривает присутствующих и приказывает изгнать неугодных ему вельмож. Немедленно толпа набрасывается на них, избивает, рвет одежды, иногда разрывает на куски. Когда недостойные изгнаны, король обращается с речью к народу, призывая его к верности и подчинению. Затем он поднимается с трона и делает легкие движения пальцами над простертой толпой, как бы благословляя ее. Громкие крики радости, звон музыкальных инструментов, ружейные залпы завершают церемонию. Танцы и празднества длятся несколько дней¹⁰⁵³.

Таким образом, отчетливо проявляется классовый характер этого очень древнего, по-видимому, по своим корням обряда. Король ставит его на службу своим интересам, использует для укрепления собственной власти.

Представления о священном характере власти верховного правителя были широко распространены во многих государствах древней и средневековой Африки. Ярчайший пример это-_Му — история средневекового Бенина¹⁰⁵⁴. Эти же верования мы встречаем и в непосредственном соседстве с Конго, в государствах, этнически и политически тесно связанных с Конго, однако до XVIII—XIX вв. избежавших сильного влияния христианства. Речь идет о Каконго и Лоанго — северных соседях Конго. Беттел пишет (конец XVI — начало XVII в.): «Король (Лоанго. — Л. О.) так почитаем, как будто он является богом...» ¹⁰⁵⁵. Миссионер Де-к>вриер, живший в Каконго в конце XVIII в., сообщает, что все население страны «рассматривает себя в качестве рабов короля и выражает ему экстраординарные знаки подчинения...» ¹⁰⁵⁶.

Остановимся на чисто внешних проявлениях величия королевской власти, на различных моментах жизни и быта королевского двора. Материалы эти, очень яркие и впечатляющие, лишний раз покажут нам глубину сословных контрастов в государстве Конго.

Жизнь короля была обставлена сложными церемониями. Многое здесь появилось в результате более чем двухвекового знакомства с жизнью и бытом европейских дворов, однако многое сохранилось и от седой старины. Сравнение с жизнью, и бытом северных государств бассейна Конго поможет нам разобраться в этом сложном переплетении местного и чуждого, наносного. Лопиш утверждает, что в его -время «короли Конго во всем старались подражать португальским королям¹⁰⁵⁷. Так, трапеза короля происходит в присутствии всего двора, он сидит на возвышении, покрытом богатым ковром, один за столом в окружении грандов, которые с обнаженной головой прислуживают ему. Столовая посуда, золотые и серебряные кубки прочно вошли в королевский быт. Особые лица пробуют пищу и напитки прежде чем подать их королю ¹⁰⁵⁸. Если в старые времена троном королю служило небольшое возвышение, покрытое тканью или дорогой циновкой, то в конце XVI в. он восседал на кресле, подобном испанским^{1059 1060}. Когда король отправляется на прогулку или в путешествие, его окружают все придворные. Громкие звуки рога, слышные на расстоянии около 10—12 км, предупреждают народ об этом событии ¹⁴°. Описание торжественного выхода короля, сделанное Франческо Романо, дает представление о пышности королевского двора и о разнообразных придворных должностях. Процессию возглавляет отряд гвардейцев, вооруженных луками, копьями и мушкетами. Вслед за ним шагает большое число музыкантов, воспевающих величие короля и его предков. За отрядами следуют королевские гонцы, пажи, большое число должностных лиц. Затем появляется сам король, впереди которого идут два юных оруженосца из лучших семей королевства. Один из них несет щит, обтянутый шкурой леопарда, и палаш (широкая сабля), украшенный драгоценными камнями, другой — жезл, обтянутый красным бархатом и увенчанный шаром массивного серебра. По обе стороны короля шагают два должностных лица, обмахивающие его опахалами из лошадиных хвостов, сзади—третий, несущий над его головой зонт из темно-красного Дамаска, расшитого золотом и украшенного золотой бахромой ¹⁰⁶¹. Даппер пишет, что королю в обычные дни прислуживают 100 пажей¹⁰⁶². Со временем, несмотря на упадок престижа государства, на частые междоусобия, пышность королевского двора все возрастает. В 60-х годах XVII в. миссионеры-капуцины (Денис Карли и др.), имевшие возможность наблюдать королевский выход в городе Мпемба, были поражены богатством одежды короля и его многочисленной свитой. С удивлением они пишут, будто король ежедневно меняет одеяние ¹⁰⁶³.

Во время различных приемов, которые устраивал король, никто из присутствующих не имел права сидеть на стуле с покрытой головой. Не делалось различия между господами и простым народом: все должны были стоять или сидеть на полу, скрестив ноги и обнажив головы ¹⁰⁶⁴.

Власть короля Конго была наследственной, но нормы наследования были достаточно сложными и влияние знати на окончательный выбор наследника было очень велико. Король намечал кандидатуру своего преемника. В знак этого он отправлял его править провинцией Нсунди. Однако не всегда именно этот человек становился королем. Три представителя знати — мани Бунда (Элеффунда), мани Мбатта и мани Сойо — должны были выбрать наследника из узкого круга лиц, имевших законное право на престол. Эти три представителя знати присутствовали при кончине короля (никто иной не допускался), им он устно передавал свою последнюю волю, эту волю они могли толковать по своему усмотрению, заранее предупреждая своего ставленника о предстоящей борьбе.

В соответствии с древними законами наследование власти у баконго шло по нормам материнского права. Иными словами, во-первых, из числа законных наследников исключались сыновья короля (если он не женат на женщине королевского рода, т. е. близкой родственнице); во-вторых, наследовать власть могли: дяди — братья матери короля; родные (единоутробные) братья короля; племянники — сыновья сестер; сыновья короля, если он женат на близкой родственнице, женщине королевского рода, происходящей по прямой линии от первых королей Конго ¹⁰⁶⁵. Европейцам такой порядок наследования незнаком, а отсюда — и в «Сообщениях» и в других документах мы находим невероятную путаницу по этому вопросу. Так, король Жоау III Португальский писал в 1529 г, второму христианскому королю Конго Аффонсу I, настоятельно советуя ему при жизни выбрать наследника из числа своих сыновей, чтобы уберечь страну ог междоусобий ¹⁰⁶⁶. Анонимный автор одного из документов конца XVI в. уверяет, что «королевская власть переходит к сыну короля, наиболее одаренному разумом и доблестью, особенно же наиболее набожному...» ¹⁰⁶⁷. О выборе наследника среди сыновей короля пишет и Даппер ¹⁰⁶⁸.

В сведениях Кавацци по этому вопросу также много неточностей: «...особым является в этом государстве тот факт, — пишет он, — что любой потомок королевского дома может быть возведен на трон, будь то сын или племянник умершего короля, будь он законным или нет...» ¹⁰⁶⁹. Кавацци подтверждает, что нерушимо соблюдается обычай выбора на трон человека королевской крови ¹⁰⁷⁰°.

Ван Винг, один из современных ученых, разбирая вопрос о преемственности власти у баконго, приходит к выводу, что материнские нормы наследования власти соблюдались в Конго нерушимо. И если документы говорят о наследовании власти сыновьями, то «...речь идет либо о членах королевского рода, либо •о случае исключительном и противозаконном, влекущем за собой беспорядки»¹⁰⁷¹. Тем не менее по мере проникновения в страну европейской культуры и христианской церкви короли Конго стараются всеми правдами и неправдами закрепить трон за одним из своих сыновей. История государства Конго в XVI—XVII вв. изобилует эпизодами, связанными с борьбой за власть между претендентами — представителями материнской линии (законными) и претендентами — представителями отцовской линии (с точки зрения древнего права баконго — незаконными). Один из документов середины XVII в. прямо указывает на то, что усилия короля Гарсиа II сделать власть наследственной в своей семье повлекли гражданскую войну ¹⁰⁷². Обычно исход самих «выборов» зависел от реального соотношения сил спорящих сторон ¹⁰⁷³.

Христианская религия ничего не изменила в порядке наследования; она лишь прибавила черты пышности в сам ритуал «выборов». В нашем распоряжении есть несколько описаний этого ритуала, отличающихся в деталях, но однотипно передающих сущность дела. Кавацци сообщает, что «выборщики», придя к соглашению, оповещают об этом 'всех представителей знати и членов королевского рода. В Сан-Салвадор со всех сторон спешат толпы вооруженных людей. Когда народ заполняет обширную площадь, большая процессия, возглавляемая тремя «выборщиками», направляется к собору. У входа ставят богато украшенный алтарь. По одну сторону от него восседает епископ (или лицо, его заменяющее), по другую — глава «выборщиков» мани Бунда. Ему принадлежит честь обнародовать результаты выборов. Встав перед алтарем, он произносит длинную торжественную речь, обращаясь к присутствующим. Мани Бунда напоминает об обязанностях короля перед народом, католической церковью и португальским королем, его братом; описывает трудности, связанные с королевским званием; призывает его быть добрым и справедливым, быть другом бедных, не жалеть милостыни рабам и пленным и т. д. Эту длинную речь слушают в полной тишине и стоя. В конце речи он называет шмя избранного, берет его за руку и ведет к епископу, который благословляет нового короля и в свою очередь произносит речь об обязанностях христианского короля. Король произносит клятву жить и умереть в католической вере к пр. Епископ ведет его к трону, дает ему в руки символы королевской власти, на руки надевает золотые браслеты, на голову — корону. Звучит музыка, раздаются ружейные залпы, народ приветствует нового короля, хлопая в» ладоши¹⁰⁷⁴. Торжественная процессия направляется к королевским помещениям. Восемь дней новый король не выходит, принимая поздравления (и подтверждения верности) от представителей знати. На следующей неделе он показывается народу на большой площади столицы, где произносит речь, обещая быть верным своим клятвам, содействовать процветанию страны и пр. Это — своего рода присяга короля перед лицом народа. Народ в свою очередь (через своих представителей) дает ему клятву в верности ¹⁰⁷⁵.

В этих описаниях обращает на себя внимание любопытная черта: под внешней показной стороной (пышные аксессуары, роль христианской церкви и ее главы, епископа, и многое другое) явственно проступают черты, свидетельствующие об очень, по-видимому, древних истоках обычая «выбора» короля. Церемония происходит в присутствии огромных масс народа, который является, хотя и пассивным, но непременным участником церемонии. Иными словами, перед нами «народное собрание», давно утратившее свою основную функцию — решать и определять наиболее важные вопросы жизни общества — и низведенное да роли пассивного участника, наблюдателя церемонии «выбора» правителя.

Как правило, идиллическая картина мирного, воцарения нового короля в ближайшее же время омрачается выступлёнием соперников и претендентов на трон. Редко начало царствования обходилось без более или менее длительных междоусобий¹⁰⁷⁶* Нередко соперники обращаются за помощью к соседним правителям— нехристианам, но стараются не вмешивать в свои споры европейцев: «Они боятся, как бы европейцы под предлогом помощи не захватили королевство, доброй частью которого они уже овладели» ¹⁰⁷⁷.

Особенности преемственности королевской власти («выборность», роль при этом высшей знати, связанной узами кровного родства с королем: королева была всегда родом из правящего дома Мбатта; широкий круг лиц, имеющих право претендовать на королевский трон, и мн. др.) свидетельствуют о том, что король правит не как представитель королевской семьи в узком смысле этого слова, а как представитель довольно широкого кровнородственного объединения — династического рода. Этот династический род служит реальной опорой королевской власти, коль скоро она утвердилась ¹⁰⁷⁸. Тают образом, хоть это и звучит парадоксально, крепость родовых уз и обязательств (да и всей родовой структуры), пережиточно сохраняющихся в условиях, классового общества, служит опорой и одним из источников силы и прочности королевской власти (опять-таки, коль скоро эта королевская власть утвердилась).

Описанные нами формы преемственности власти в Конго свидетельствуют о том, что древние нормы наследования здесь были в XV—XVII вв. в значительной мере расшатаны. Материалы Лоанго опять-таки помогают нам уяснить тот строгий порядок преемственности власти, который существовал, по-видимому, и и дохристианском Конго. В основе наследования власти в Лоанго лежали нормы материнского права. Королю наследовали его братья в порядке старшинства. Все крупные населенные пункты (с окружающей сельской местностью) были отданы в управление братьям и сестрам короля. Даппер называет их «города и посады», стало быть, речь идет об укрепленных поселениях. Наиболее значительные были расположены на расстоянии, не превышающем полутора дней пути от Лоанго; все, что были расположены дальше, были гораздо меньше. Правители каждого городка имели под управлением различные «сеньории леса и реки» ¹⁰⁷⁹. Чем дальше от Лоанго был расположен населенный пункт, тем меньше его правитель имел прав на верховную власть. Положение правителей было строго иерархизировано. Так, старший брат короля, наследник престола, жил в Кайе, в двух лье (около 5 км) от Лоанго, следующий по старшинству — в Буке, в 5—6 лье (около 10 км) от столицы, и т. д. В случае если король умирал или умирал кто-либо из старших братьев, происходило передвижение по всем ступеням этой лестницы и соответствующее переселение братьев в более близкий к столице городок, дающий больше прав на престол ¹⁰⁸⁰°.

В стране, где господствовали материнские нормы наследования власти и имущества, неизбежно должен был возникнуть такой порядок бракосочетания в королевском роде, который обеспечивал бы через женщину преемственность королевской крови. Не случайно еще во времена Кавацци (т. е. в сравнительно поздние этапы жизни государства Конго) считалось, что право на престол человека королевской крови было нерушимо в Конго и что король, царствовавший в то время, происходит от древних королей, которые правили страной за несколько веков до открытия страны португальцами ¹⁰⁸¹. Именно в силу этих двух факторов возник такой брачный порядок, когда женой короля могла быть лишь его кровная родственница — сестра. Слово сестра в данном случае не означает родную сестру; как правило, это представительница более Отдаленной степени родства. Такой порядок был широко известен во многих странах древнего Востока, например в Древнем Египте. Короли Конго в своей переписке с португальским двором и папами часто называли своих жен «сестрами» (речь идет о так называемой законной, с точки зрения христианской церкви и норм европейского брака, жене). Наследник престола должен был обязательно выбирать жену из дочерей правителя провинции Мбатта ¹⁰⁸², который был одним из трех «выборщиков» короля.

Со времени договора между Нтину Вене и религиозным главой баконго Исаку Лау (Исаку не Бунда) королева должна была обязательно происходить из рода правителя Бунда. Если король имел несколько жен, строго соблюдалась разница между королевой и другими его женами. Провинция, откуда она была родом, уплачивала особую подать на ее содержание ¹⁰⁸³.

Все документы, которыми мы располагаем, свидетельствуют V том, что в XVI—XVII вв. королева не играла большой роли в политической жизни страны и не оказывала заметного влияния на дела управления. Более того, -европейцы обычно стремятся подчеркнуть ее затворнический образ жизни: «...королева почти никогда не выходит за пределы королевской ограды» ¹⁰⁸⁴. Королева имела свой «дворец», отделенный от жилища короля. Она жила в окружении большого числа женщин и девушек из знатных семей ¹⁰⁸⁵. Ее выход из дворца был обставлен большой пышностью: «...ее несут на носилках, украшенных шелком, бахромой, золочеными и посеребренными кистями...» ¹⁰⁸⁶. Придворные дамы сопровождают ее, стуком кастаньет предупреждая, что королева отправилась в путь¹⁰⁸⁷. Титул королевы — не-мбанда (у Даппе-ра — мани момбанда) ¹⁰⁸⁸. Еще -в период, предшествовавший введению христианства, положение королевы резко отличалось от положения других жен короля: в древнем, дохристианском Конго господствовала полигамная семья, число жен в которой было ограничено лишь достатком главы семьи. Введение норм христианского брака провело резкую черту между «законной женой», королевой, и «наложницами», «рабынями».

Таким образом, в Конго XVI—XVII вв. не сохранилось и следов особой роли женщины-соправительницы, которая была отмечена наблюдателями во многих средневековых государствах Африки. Иногда это была жена, иногда соправительница, носившая титул «матери короля». Широко известна роль Лукокеши и Свана Мулопве — соправительниц Мвато-Ямво в государстве Лунда; Лукокешу называли «матерью царя», она имела свой двор и оказывала огрохмное влияние на все дела государства ¹⁰⁸⁹. При дворе правителя — кабака Буганды, одного из государств Межозерья, также существовали две «должности» женщин-со-правительниц: намасоле («мать» короля) и лубуга (сестра короля), пользовавшихся очень большой властью и влиянием в стране¹⁰⁹⁰. Наконец, пример, наиболее близкий Конго, — государственное устройство Лоанго. Здесь король делил власть с женщиной, которая носила титул «матери» короля (маконда). Обычно Королевский совет выбирал ее из числа самых пожилых женщин королевской крови (отнюдь не настоящую мать короля). Власть ее была настолько велика, что в случае, если король ей был неугоден, она могла добиться смещения его; король не смел ничего предпринять без предварительного совета с ней. Он не мог ей отказать, если она вступалась за преступника, и т. д. ^ш. По-видимому, эти порядки были характерны и для ранней истории средневекового Конго. Основание думать так дает одно место из письма короля Португалии Жоау III королю Конго: «...здесь же письмо для Дочери короля, которая согласно обычаю страны является дочерью и матерью короля и согласно этому обычаю она имеет власть во всем Конго» ^{1091 1092}. Особенности государственного устройства, аналогичные тем, что существовали в государствах Лунда, Лоанго и др., были отмечены европейцами в некоторых отдаленных провинциях Конго. Так, Лоренцо да Лукка в одном из своих донесений сообщает о некой даме, которую правители «великого герцогства» Овандо называют матерью. Именно ей принадлежит непререкаемое право избирать «великого герцога» Овандо ¹⁰⁹³.

Приведенные нами материалы свидетельствуют о том, что живучесть кровнородственных связей Ц обязательств накладывала свой отпечаток на формы государственного устройства, сказываясь, например, в нормах преемственности власти. Однако они говорят и о другом. Во-первых, о полноте власти, сосредоточенной в руках верховного правителя. Власть эта нередко принимает деспотические формы. Во-вторых, о том, что государственная власть, персонифицированная в лице верховного правителя, нередко ставит на службу государству самые эти пережиточные явления, связанные с живучестью родо-племенных отношений, использует их для укрепления государственной (т. е. королевской) власти.

ДВОР КОРОЛЯ КОНГО И АППАРАТ УПРАВЛЕНИЯ ГОСУДАРСТВОМ

Король был окружен большим штатом придворных, носивших почетные звания и титулы. Одни из них выполняли различные важные функции в управлении, другие не занимали придворных должностей. Разобраться в сложной иерархии должностных лиц, установить реальную роль тех или иных в управлении государством— дело очень сложное. Сведения источников в этой области очень противоречивы и не дают возможности взаимного контроля и проверки. Ни один из наших авторов-миссионеров, ни один из корреспондентов португальского короля или папского престола не задавался целью дать более или менее полное описание системы государственных должностей и их роли в управлении государством. Картина, которую можно нарисовать, опираясь на эти отрывочные и подчас противоречивые материалы, едва ли может быть достаточно исчерпывающей.

С проникновением португальцев и христианства короли Конго вводят придворные должности по образцу двора «католических королей». И таким образом, в этой сфере перед нами также выступает причудливое переплетение древнего, исконного, и нового, привнесенного португальцами. Так, уже в 1512 г. Симау да Силва среди должностных лиц королевского двора перечисляет и такие, которые имеют португальские названия: «мордому моор» — главный мажордом; «вейадур да каза» — дворецкий, королевский эконом; «тримшанте» — смелый оруженосец (точнее, оруженосец, вооруженный режущим оружием); «копейру моор» — главный виночерпий (стольник); «копейру пекену» — младший виночерпий; «мантейру» — хранитель столового белья; «не-лоту» — хранитель ложек¹⁰⁹⁴.

Должность «тримшанте» упоминается также в одном из писем Корнелиу Гомиша (около 1550 г.). По его словам, король Диогу назначил на этот пост некоего Симоу да Мота, португальца. Марцеллин д’Атри также упоминает о существовании такой должности в конце XVII в. при дворе короля Конго Пед-ру IV ¹⁰⁹⁵.

Кавацци пишет: «Когда необходимо дать знать -волю короля или решение по делу правителю или другому... лицу, двор имеет верных и мудрых людей, которым дают определенные знаки, играющие роль верительных грамот, и которые должны нести устно приказы короля должностным лицам, удаленным от двора» ¹⁰⁹⁶. Описывая торжественный выход короля, Кавацци также упоминает множество лиц, обслуживающих королевскую особу, однако местных названий он не сообщает. Среди них: гонцы, пажи, два оруженосца, один из которых несет богато орнаментированный драгоценными камнями щит, другой — жезл (скипетр), два служителя обмахивают короля лошадиными хвостами¹⁰⁹⁷, и еще один несет над головой короля зонт. Эти пять последних являются, по словам Франческо Романо, самыми важными лицами в королевском доме, так как «..они имеют честь быть ближе всего к его особе» ¹⁰⁹⁸.

Правители провинций появлялись при дворе в окружении многочисленной свиты. «Хотя двор короля,— пишет Кавацци,— и не сравним с двором наших королей в Европе, он не лишен ни величия, ни блеска, ни великолепия» ¹⁰⁹⁹.

Многие из должностей, упомянутых нами выше, сохранились до конца XIX в.; Уикс записал их названия. Среди них — «ка-гштау» (представитель короля, дарующий титулы); «нелум-бу» — глава (вождь) королевской ограды (организатор и блюститель порядка королевских церемоний); «шамберлен» — «управляющий королевским двором» (отвечает и за продовольственное снабжение двора). Кроме того, он упоминает несколько категорий королевских гонцов: «немпангу» (от слова «мпан-гу» — королевский жезл) —вестник, несущий королевский жезл; «нембила» — королевский гонец, предупреждающий о прибытии короля, передающий его приказы; «неджингузиока» («тот, который всегда в движении») — тоже королевский гонец, передающий приказы ¹¹⁰⁰.

Введение письменности, реорганизация двора на европейский манер вызвали к жизни такую должность, как секретарь короля.

Одна из любопытных черт организации аппарата управления — связь его со штатом, обслуживающим короля. Чем ближе стоял человек к королевской особе, обслуживая ее, тем значительнее были и его функции в аппарате управления. Все это разительно напоминает организацию государств раннего европейского средневековья и на Руси (стольники, конюшие и др.). Однако мы лишены возможности судить, в какой степени эта черта продолжает традиции древнего Конго, в какой— ойа привнесена, как и многое другое, европейцами.

Вернемся, однако, к аппарату управления. На фоне разрозненных сведений о различных должностях при дворе довольно отчетливо, тем не менее, проступает главенствующая роль верховного органа государства — совета двенадцати, который был призван помогать королю «в управлении страной. Одно из ранних упоминаний о нем принадлежит королю Аф-фонсу I и относится к 30-м годам XVI в. Рекомендуя папе Павлу III членов своего посольства в Рим, Аффонсу I называет имя посла Мануэла: «Дом Мануэл — мой племянник и иэ моего совета, главный представитель моей особы...»¹¹⁰¹. В письме королю Португалии Жоау III от 25 марта 1539 г. Аффонсу! пишет о другом знатном муконго — Мануэле, которого отправляет вместе с послом: «...наш внук, сын нашей дочери, господин (фидалгу) земель и многих вассалов, и из двенадцати нашего двора» ¹¹⁰².

Упоминания о совете двенадцати есть и в других письмах

Аффонсу I, опубликованных Пайва Маншу¹¹⁰³, а также у Дап-пера ¹¹⁰⁴.

Нам очень немного известно о функциях этого совета и о распределении обязанностей. В состав его входил верховный судья (вангованго), роль которого Конфалоньери (время Алвару I, конец XVI — начало XVII в.) сравнивает с «президентом королевского совета в Испании», с той разницей, что вангованго обладает гораздо большей полнотой власти ¹¹⁰⁵.

В письме от 16 мая 1616 г. король Алвару III перечисляет среди членов своего верховного совета следующих лиц: Педру Мани Лумбу, своего мажордома, Гарсиа, главного судью, Косма Манибамба и Жоау ди Меллу, своего первого секретаря ¹¹⁰⁶.

Даппер следующим образом описывает верховный совет: «Его (короля.— А. О.) советниками являются десять или двенадцать дворян, его фавориты, с которыми он советуется в каждом важном случае, издавая распоряжения, заключая мир и объявляя войну, и которым он доверяет исполнение своих замыслов»¹¹⁰⁷. Об этом совете говорит и Уикс, описывая государство Конго в период глубокого упадка (конец XIX в.): «...король имел некоторое число советников (мбанда-мбан-да)...»¹¹⁰⁸. Каков был состав совета, он не уточняет, называя лишь его главу, «своего рода премьер-министра», который носил титул «немфуланту». Буквально значение термина, по мнению Уикса, переводится следующим образом: «...тот, кто держится или двигается около головы короля», или «тот, на чьи колени король кладет свою голову» ^{1109 1110}.

Один из документов конца XVI в. говорит о большой роли при дворе четырех представителей знати, которые командуют королевской гвардией. Однако автор этого документа особо подчеркивает, что лишь два человека при дворе занимают первое место: это — мани. Бунда (Исаку не Бунда) и мани Лао (Исаку Лау) ¹⁹°, уже знакомые нам главные «выборщики» королей Конго.

Суммируя эти свидетельства, можно сказать, что в состав совета непременно входили верховный судья («вангованго»), глава совета («немфуланту»), первый секретарь короля и, по-видимому, все три «выборщика» короля Конго; кроме них, некоторое число представителей крупной знати государства, правивших обширными территориями.

Вступление в должность при дворе сопровождалось присвоением почетного титула. Более или менее полный перечень этих титулов мы находим лишь в материалах Уикса. В его время смысл большинства из них был забыт, хотя и сохранились люди, которые получили эти титулы по наследству от своих предков. Таковы титулы: туланте, кабата, масаку, нсаку, сенгеле, нконди, немванда ¹¹¹¹. Значение некоторых удается расшифровать. Так, лубатабата — «сильный (в смысле — влиятельный, твердый) человек»; катенди — «тот, кто должен биться до последнего и никогда не сдаваться» (этот титул носил перед восшествием на престол король Педру V); нкангампа-ка — «сильный человек, который пренебрегает возражениями и трудностями и идет прямо по своей дороге» (этот титул носил во времена Уикса правитель городка Мпамбала близ Матади: хотя этот городок расположен в 80 милях ог Сан-Салвадора, правитель его продолжал периодически посылать подать королю); мфутила — «плата золотом за...» (сборщик торговых пошлин с караванов); мпидиксипе — от португальского «прин-сипе» — князь. По сведениям Уикса, держатель этого титула иногда бывал «премьер-министром» ¹¹¹². Значительное число этих титулов не имеет ничего общего с португальской титулатурой (среди перечисленных Уиксом лишь титул мпидиксипе португальского происхождения). Они существовали и в тех районах, куда португальское влияние не проникало¹¹¹³, и, по-видимому, были вредены в обиход в очень отдаленные времена. Некоторые из них встречаются в архивных документах и сообщениях периода, независимости Конго. Короли Конго жаловали эти титулы часто вместе с почетной или выгодной должностью при дворе (например, мфутила — сборщик торговых пошлин) представителям знати .в знак своей милости или за особые заслуги. В период упадка государства короли поддерживали свое благосостояние продажей титулов за высокую плату. Уикс был свидетелем, как титул «туланте» был куплен за 5 тыс. ниток трубчатого голубого бисера и одного раба¹¹¹⁴. Почетные титулы, как и должности, были, как правило, наследственными. Об этом свидетельствует Кавацци, хотя даваемое им объяснение причин этого явления далеко от истины. «Политика этих государей и постоянное недоверие по отношению к верности их подданных вынуждают их сделать почти наследственными должности в их домах; но необходимо, чтобы те, которые ими наделены, держались особо осторожно; для них не существует небольших ошибок, всякая — огромна, лишение жизни — наказание самое обычное за самое маленькое упущение»¹¹¹⁵. Наследник должен был внести определенную плату королю или его представителям за введение в право наследства данным титулом ¹¹¹⁶ (свидетельство, подтверждающее это, правда, относится к позднему времени — концу XIX в.).

В период, предшествовавший появлению португальцев (как мы уже упоминали), человека знатного происхождения, занимающего определенную должность в административно-придворной иерархии, именовали «мани». Этим словом называли и короля (мани Конго), и правителя провинции (мани Мбат-та), и вождя деревни, и командира воинского подразделения, и человека, имеющего какую-либо должность при дворе (мани нуни — начальник королевского птичника; нуни — птица). Этот термин прочно отделял знать от простого народа. Сословное деление, выразившееся в употреблении термина мани, резко бросалось в глаза уже первым португальцам в стране. Барруш писал: правителю Сойо «дали почетную частичку дом, которая соответствует слову... мани, когда хотят сказать сеньор; прибавленное к Соньо (Сойо.— Л. О.), оно означает сеньор Соньо, потому что все народы имеют свои определения знатности и достоинства в отличие от простых тружеников»¹¹¹⁷. Описание термина мы находим и в переписке короля Аффон-су¹¹¹⁸, и в компиляции Конфалоньери, и во многих других документах. Так, Конфалоньери пишет: «Слово магни (мани)... прилагается ко всякому, кто имеет какую-либо власть... Так, тот, кто управляет провинцией Бамба, называется Манибамба, и вождь любой деревни называется мани №№; и тот, кто является полководцем короля или занимает какую-либо другую должность, называется мани...» ¹¹¹⁹.

Лишь много позже, со второй половины XVI в., в деловой переписке королей Конго появляются и прочно входят в употребление европейские титулы: маркиз, граф, князь и пр., а знать баконго вместе с титулами присваивает себе фамилии: граф Лакрима Кристи и пр.

Вернемся к вопросу об организации верховной власти и попробуем подвести некоторые итоги. Главное, что следует отметить: наши документы не позволяют составить более или менее полного представления о существовании стройной системы управления. По-видимому, таковой в период, охватываемый этой документацией, в Конго и не существовало. Это могло быть следствием двух факторов. Первый из них — своеобразие развития государства Конго, ушедшего далеко вперед по сравнению с другими государственными образованиями бассейна Конго еще в период, предшествовавший появлению европейцев. Отсюда быстрое развитие тенденций централизации и выдвижения на первый план фигуры короля — верховного правителя, облеченного почти священной властью, и столь же быстрое размывание, исчезновение древних институтов в управлении государством, связанных с материнским правом. Второй фактор: проникновение в жизнь и быт государства, особенно в жизнь и быт верхних слоев общества, различных европейских норм и установлений. Как бы ни было оно поверхностно, это влияние, несомненно, оказывало разрушающее воздействие на местные институты. В таких условиях быстрое разрушение древней системы политической организации, начавшееся еще до европейцев, не сопровождалось созданием другой стройной системы управления. Документы отражают лишь пеструю хаотическую смесь случайно уцелевших элементов прежнего государственного устройства с элементами, привнесенными европейским влиянием и влиянием католической церкви.

НАЛОГИ И НАЛОГОВЫЙ ПРЕСС

Одна из важнейших функций государства — перераспределение материальных ценностей в пользу господствующего сословия. Каждое государство — и рабовладельческое, и феодальное, и капиталистическое — представляет собой сложный аппарат, часть которого занимается специально извлечением доходов для господствующего класса. Перераспределение материальных ценностей производится с помощью налогового пресса, системы налогового обложения, имеющей специфические особенности в каждом конкретном государстве, для каждой общественно-экономической формации. Изучение системы обложения и методов -сбора налога может оказать услугу тому, кто хотел бы установить характер общественных отношений, существовавших в данном государстве. Не составляет в этом отношении исключения и государство Конго. Правда, мы располагаем очень отрывочными и неполными сведениями, характеризующими его государственно-правовую надстройку и социально-экономический базис.

Фиксированных налогов в государстве Конго, по всем данным, не существовало. Многие из наших авторов упоминают об этом. Так, рассказывая о сборе натуральных податей, Кон-фалоньери сообщает: «Что касается количества, этот налог не является фиксированным» ¹¹²⁰.

Все население государства было обложено податью в пользу короля. Подать эта выплачивалась местной монетой — раковинами нзимбу, а также тканями из волокна пальмы-рафии.

209

слоновой костью, шкурами диких животных, продуктами сельского хозяйства, в разгар работорговли — рабами¹¹²¹. Районы, где разводили скот, уплачивали подать скотом: 20—30 быков, 50 баранов ¹¹²². Другие области поставляли продукты земледелия: овощи, фрукты, пальмовое масло, вино и пр.¹¹²³.

В конце XVI в., в период относительной устойчивости государства, была следующая практика взимания налогов: вожди деревень собранный с населения налог посылали правителю провинции. Последний отправлял два раза в год нзимбу, сельскохозяйственные продукты и скот в столицу, лично сопровождая караван носильщиков. Если король был удовлетворен количеством и качеством полученного, он давал об этом знать правителю, который и в дальнейшем старался придерживаться тех же объемов натурального налога. Если король выражал недовольство, правитель должен был позаботиться о сборе более значительной суммы (массы, объема) налога ¹¹²⁴.

Позже, примерно с середины XVII в., сбор налогов производят раз в год и он бывает приурочен ко дню св. Якова. Сбором налогов, как правило, стали заниматься королевские посланцы, специально назначенные должностные лица ¹¹²⁵. Они возглавляли вооруженные отряды, которые разъезжали постране, отбирая у населения все, что могли отобрать или что крестьяне не успели припрятать. В пограничных провинциях и областях, где правители чувствуют себя почти независимо, сборщики рискуют натолкнуться на вооруженное сопротивление и действуют не так жестоко, как в центре. Правители некоторых провинций добивались права самостоятельно собирать налоги, чтобы иметь возможность присваивать большую часть собранного. Это право во времена Кавацци имели лишь правители Сойо ¹¹²⁶.

Помимо натурального налога существовали, по-видимому, в Конго и различные отработочные повинности. Прямых свидетельств этого мы не имеем. Однако в небольших государствах,, зависимых от Конге и лежавших к северу от него, такого рода-повинности наблюдателями зафиксированы. Небольшие размеры этих государств делали многие черты быта, общественного и государственного устройства гораздо более «зримыми» для миссионеров и путешественников. Так, Даппер описывает один обычай, существовавший в королевстве Лоанго. Согласно этому обычаю каждый год, 4 января, все жены подданных короля обязаны являться к королевскому дворцу, чтобы, собравшись вместе, идти обрабатывать и засевать королевские земли — обширную равнину. Их вооруженные мужья присутствуют при этом, готовые их защищать в случае нужды или предотвратить могущие возникнуть ссоры ¹¹²⁷. Это — своего рода «королевская барщина». Упоминания о барщине в Конго, в провинции Сойо, приводятся в «Сообщении» Лоренцо да Лукка (начало XVII в.). Так, он отмечает, что барабаны, вывезенные из Европы, служат специально, чтобы созывать народ на барщину в лесу и другие службы графу ¹¹²⁸. В другом месте он упоминает об обязанности правителей Туби, Пангала и Квиме являться со своими людьми для строительства дома для правителя и его супруги ¹¹²⁹. Никакими иными данными о так называемой королевской барщине в государстве Конго мы не располагаем.

Многие из наших авторов пишут об особом налоге в пользу королевы, который шел на содержание обширного штата придворных, окружавших ее. Этот налог взимался с населения провинции Мбатта: из правящего дома этой провинции брали жену наследнику престола¹¹³⁰.

Помимо прямого обложения существовали и иные налоги и поборы. В конце XIX в. сбором налогов со всех торговых караванов, проходивших через город или хотя бы близ него, занимался мфутила (от глагола фута — платить). Эту должность занимал представитель низшего ранга знати. Мфутила отвечал перед королем за безопасность каравана на участке, вверенном ему¹¹³¹. По-видимому, этот торговый налог имел достаточно длинную историю и взимался еще в пору могущества и независимости государства Конго.

Еще один вид поборов, не фиксированных, но именно поэтому очень тяжелых для крестьянства, составляли конфискации продовольствия при проходе короля со свитой или любого крупного сеньора. Кавацци не раз упоминает об этом¹¹³². Он пишет: «Когда король и вельможи предпринимают какое-нибудь путешествие, то согласно обычаю они не думают о том, чтобы нести с собой продовольствие, необходимое для них и их свиты, всегда очень многочисленной. Закон страны обязывает жителей тех мест, по которым они идут, снабжать их (продовольствием.— А. О.) и избавлять от расходов»¹¹³³. Часто жители, услышав о таком путешествии, покидают жилища и бегут в потайные места, унося все, что могут унести, пока эта туча саранчи не пролетит¹¹³⁴. Да^ке это далеко не полное (в меру тех возможностей, которые дают нам наши источники) описание показывает необычайно ярко, каким тяжким гнетом ложились все налоги и поборы на плечи простого народа. Форма обложения, методы взимания налогов почти аналогичны методам раннего европейского средневековья. Остановимся на вопросе: на какие нужды, куда шли многочисленные доходы, ручейками стекавшиеся в королевскую казну?

Часть их шла на содержание королевского двора, на подарки вельможам, которыми «покупались» их усердие в сборе налогов, приверженность и преданность королю¹¹³⁵.

В период, когда нищавшая португальская знать зачастила ко двору королей Конго в поисках новых доходов и выгодных должностей, большие средства тратились на советников-пор-тугальцев, миссионеров, а также на строительство церквей¹¹³⁶.

Часть доходов расходовалась на организацию традиционных всенародных празднеств, игравших, по-видимому, немалую роль в разрядке постепенно накапливавшегося народного недовольства.

СУД, СУДОПРОИЗВОДСТВО И ПРАВО

Суд — одно из мощных орудий государства, используемое им для укрепления власти господствующего сословия (класса). Степень централизации судебной власти в значительной мере отражает степень централизации государственной власти.

Мы не располагаем сведениями об органах судебной власти в Конго до прихода европейцев и можем судить о ее организации лишь в течение определенного (правда, довольно длительного— около 150—200 лет) периода. Верховная судебная власть в государстве принадлежала королю. Ему были подсудны в высшей инстанции дела любого характера: уголовные, все тяжбы, возникшие между представителями высшей знати, и т. д.¹¹³⁷. Лопиш пишет, что «он отправляет правосудие публично два раза в неделю, но только для знати (грандов)»¹¹³⁸. Вторым лицом в государстве, обладавшим также всей полнотой судебной власти, был вангованго, которого Конфалоньери сравнивает с президентом королевского совета в Испании¹¹³⁹.

Даппер пишет о том, что во время судопроизводства королю помогает совет из 10—12 сановников, король советуется с ним по различным вопросам: о заключении мира, об объявлении войны и т. д. Им же он доверяет исполнение своих решений ²²°. Это все тот же королевский совет, о котором мы уже писали.

Документы XVI — середины XVII в. свидетельствуют о том, что во все провинции своего государства король назначал верховных судей^{1140 1141}. Даппер пишет, что «в каждой провинции имеется королевский судья по гражданским делам, который может заключить в тюрьму, оставить на свободе или присудить к штрафу» ¹¹⁴².

Низшая судебная власть принадлежала правителям небольших территориальных объединений (деревень) ¹¹⁴³. Впрочем, Ка-вацци пишет, будто в каждой деревне, в каждом округе есть свой судья, символом его власти служит жезл, который он держит в руках ¹¹⁴⁴. Однако из его описаний остается неясным, был ли судья особым лицом в деревне или вождь ее в силу своих прав и привилегий играл и роль судьи. Поздние данные (конец XIX в.) свидетельствуют, что в это время судебная власть принадлежала только правителям (вождям) территориальных единиц, деревень, городов ¹¹⁴⁵ и никаких иных должностных лиц, исполнявших судебные функции, не существовало. В случае спора между представителями разных деревень или городов вожди их вместе со своими приближенными собирались вместе и разрешали конфликт¹¹⁴⁶.

По-видимому, с распадением государства разрушались постепенно и его органы власти, в том числе и судебные, а судебная власть переходила (вернее, возвращалась) в ведение тех общественных подразделений, которые оказались наиболее устойчивыми в тяжелых условиях, возникших в результате .анархии и междоусобий, в условиях разгула охоты за рабами, д позже — начавшихся колониальных захватов.

Чем дальше от центра государства, тем ярче проявляются более древние обычаи судебного разбирательства. Кавацци, например, пишет со слов некого Джироламо, миссионера-капу-цина, долго жившего в провинциях Оканга и Помбу, что большие споры разрешаются следующим образом. Обе стороны в сопровождении родственников и друзей (все вооруженные) приходят на условленное место. Пришедшие первыми занимают наиболее выгодные позиции. Судья требует, чтобы стороны изложили свои претензии. Но заинтересованные стороны всячески мешают ему: кричат, шумят, хлопают в ладоши. Если в это время спорящие все-таки придут к соглашению и доверятся арбитражу третьего лица, они кладут оружие. В противном случае начинается ожесточенный бой, во время которого многие гибнут. Побежденная сторона обращается в бегство. Ее не преследуют, но процесс она таким образом проигрывает ¹¹⁴⁷.

Процедура суда в провинциях, составлявших ядро государства, по описаниям Кавацци, выглядела совсем иначе. В каждой деревне или городе существовало специальное место для отправления правосудия. Под крышей, укрепленной на столбах, или под большим деревом обычно сидел на ковре судья и обязательно с жезлом — символом своей власти в руках. Вокруг него располагались советники, которых он выбирал из числа наиболее умных и способных людей. Стороны являлись в сопровождении друзей, которые играли роль «адвокатов». Истец, бросившись на колени к ногам судьи, льстиво излагал свои жалобы. Затем выступал ответчик, также сдабривая речь лестью. Если было необходимо, судья опрашивал свидетелей, делал очную ставку. Если заинтересованные стороны хотели сделать заявление, им это разрешалось только один раз. Затем судья восстанавливал тишину, и уже никто не осмеливался открыть рот. После консультации со своими советниками судья произносил длинную речь, в которой повторял сказанное сторонами и свидетелями, чтобы присутствующие поняли, что он все слышал и все принял во внимание. В конце речи судья выносил решение ¹¹⁴⁸. Кавацци восхищается здравым смыслом, на основе которого выносится решение, отсутствием всяких скучных формальностей, которые в Европе так часто являются поводом к коррупции ¹¹⁴⁹. Его особенно удивляло беспрекословное подчинение сторон вынесенному решению: «Совершенно

удивительно видеть, с каким уважением стороны его принимают и подчиняются ему! Все это очень далеко от скверных манер европейцев... Стороны уходят с заседания довольные и дружественные, какими они были до процесса» ¹¹⁵⁰. Приговор, как бы он ни был суров, исполняется немедленно.

Очень велика была роль ордалий («суд божий» европейского средневековья) в судебной процедуре. О различных видах «испытаний» сообщают многие из наших авторов: Бернардо да Галло¹¹⁵¹, Лоренцо да Лукка ¹¹⁵², Гиацинт да Болонья¹¹⁵³ и др. Лоренцо да Лукка пишет, что приказ об «испытании», называемом «болонго», дает правитель провинции Сойо. Стебли и листья растения болонго (у других авторов — булонго, болунгу) толкут в порошок, смешивают с водой. В этом растворе правитель моет одну ногу и свой лук; затем: эту же воду дают выпить обвиняемому. Существует поверье, будто вода не причиняет зла невинному, но виноватый (или солгавший) умирает в страшных мучениях ¹¹⁵⁴. Кроме этого, в Конго имели место и другие виды «испытаний»: испытание молотом (заставляли лизать языком раскаленный молот), святой водой и др. ¹¹⁵⁵.

В своих суждениях и решениях судьи руководствовались нормами обычного права. Никаких записей этих норм, подобных «Варварским правдам» раннесредневековой Европы или «Русской правде», в Конго не существовало в период, предшествовавший появлению европейцев, а следовательно, введению-в обиход письменности. Неизвестны они и для более позднего периода (XVI—XVII вв.). Нормы обычного права передавались изустно из поколения в поколение. Частично они были записаны и систематизированы в конце XIX в. миссионерами. Некоторые сведения, опять-таки далеко не полные и зачастую противоречивые, дают и авторы XVI—XVIII вв. Полной сводки обычного права баконго нет и поныне. Характерно, что обычное право чутко реагировало на различного рода измене-ния в общественной жизни, отражающиеся и в нормах наказаний. Уикс в конце XIX в. отмечает, что в Конго еще существует должностное лицо — ненкундо, обязанность которого — хранить память о всех законах и «штрафах», о всех нововведениях в этой области ¹¹⁵⁶.

Система наказаний в государстве Конго предусматривала и смертную казнь, и заключение в тюрьму, и телесные наказания, и «выставление на посмешище прохожим», и конфискацию имущества. Наиболее ранние из наших авторов свидетельствуют о том, что смертная казнь применялась чрезвычайно редко ¹¹⁵⁷. В XVI в. даже самые тяжкие преступления карались лишь изгнанием из страны ¹¹⁵⁸. По-видимому, со временем суровость наказаний за тяжелые преступления все более усиливалась. Даппер пишет, что в Конго за убийство карали смертной казнью ¹¹⁵⁹. В таких государствах, где христианство не стало государственной религией, к смерти приговаривали за некоторые проступки против обрядов и обычаев, окружавших «священную» особу правителя. Так, тот же Даппер сообщает, что в Лоанго смертной казнью карается тот, кто хотя бы случайно увидел, как ест король ¹¹⁶⁰.

Наконец, в Конго в середине XVII в. смертный приговор выносили за колдовство и идолопоклонничество. Виновных ежи* гали заживо¹¹⁶¹. В этом мудрено не усмотреть «благотворного» влияния европейской цивилизации, католической церкви и церковной нетерпимости.

Уикс рассказывает о системе наказаний за убийство. Одинаково— смертью — карается и убийство свободного и убийство раба свободным ^{1162 1163}. Если убийца бежит под покровительство своей семьи^24а или деревни, они обязаны выдать его вождю, который осуждает его на казнь. Приговор приводят в исполнение в один из ближайших рыночных дней. Если убийце удалось скрыться, его семья обязана найти его и доставить на суд, иначе она платит разорительную пеню в 20 тыс. нитей голубого трубчатого бисера. Если впоследствии убийца и будет найден, штраф его семье не возвращается. В случае, если убийца схвачен до бегства или вскоре после бегства, штраф, который платит его семья, уменьшается до 2—5 тыс. нитей голубого трубчатого бисера ¹¹⁶⁴.

Тот же автор описывает любопытный обычай: если убийца схвачен и передан вождю округа и после этого ему удается бежать, он считается свободным от наказания ¹¹⁶⁵. Случайное убийство не считалось преступлением, и лишь незадолго до появления Уикса в стране оно было признано преступлением, и виновник присуждался к выплате небольшой пени семье пострадавшего¹¹⁶⁶. При самозащите разрешается убить сумасшедшего. Если же сумасшедший убьет человека, его не наказывают, но семья его платит разорительную пеню ¹¹⁶⁷.

В это время (а может быть, и раньше) вора, грабящего могилу и застигнутого на месте преступления, тут же убивали. Его кровь, пролитая на могилу, считалась жертвой духам предков ¹¹⁶⁸.

Характерная для Конго особенность: при всей живучести родовой организации, силе и крепости родственных уз и обязательств, в стране не было обычая кровной мести. Лишь семья убитого получала часть пени, которую выплачивала семья убийцы ¹¹⁶⁹.

Авторы середины XVII в. часто сообщают о жестокости наказаний, о том, что проигравшего процесс секут и сажают в тюрьму (его судьбу часто разделяют его родственники, друзья и рабы, сопровождавшие его на процесс), пока он не удовлетворит претензии выигравшей стороны ¹¹⁷⁰; о конфискации всего имущества преступника в пользу короля (иногда выдвигают ложное обвинение, чтобы конфисковать имущество богатого человека) ¹¹⁷¹. Однако нигде не указывается, какого рода преступления наказываются подобным образом. Даппер пишет о конфискации имущества в связи с осуждением на смертную казнь колдунов и убийц ¹¹⁷². По-видимому, в его время конфискация имущества следовала за осуждением на смертную казнь. Любопытно, что в Каконго во второй половине XVIII в. за убийство присуждали к смертной казни с конфискацией части имущества в пользу семьи убитого ¹¹⁷³.

О наказании в Конго за воровство на рынках мы располагаем лишь сведениями Уикса. Вор, пойманный на месте преступления, должен был вернуть украденный предмет и оплачивал все расходы по судебному разбирательству. Укрыватель краденого обязан был отдать половину штрафа. Но если человек непреднамеренно купил краденое на рынке, он считался невиновным и либо оставлял у себя купленную вещь, либо получал за нее деньги ¹¹⁷⁴. Укрытие беглого раба рассматривалось как кража (если раб и укрыватель не совершали обряда усыновления раба родом) ¹¹⁷⁵. Что касается соседних стран, то в каждой из них в XVII—XVIII вв. существовали на этот счет свои обычаи и законы. Так, в Лоанго, по словам Даппера, вора, пойманного с поличным, заставляли вернуть украденное пострадавшему или его родне, а затем выставляли на позор и посмешище прохожим, крепко привязав руки к дереву¹¹⁷⁶. В Каконго (несколько .позже, во второй половине XVIII в.) кража, как и прелюбодеяние, каралась продажей в рабство. Виновный мог отдать взамен себя одного или двух рабов потерпевшей стороне ¹¹⁷⁷.

Вопрос о долгах, оставленных умершим, заинтересованные стороны рассматривали сами, без судебного разбирательства, но с привлечением свидетелей, достойных доверия. Долги выплачивали немедленно. Существовал, однако, обычай, согласно которому, если умерший должник ничего не оставил после себя, король сам возмещал его долги кредитору ¹¹⁷⁸.

О строгости обычного права к несостоятельному должнику, который чрезмерными займами разорил несколько семей и бежал, мы можем судить лишь на основании законов государства Лоанго в середине XVII в. Даппер пишет, что кредитор имеет право схватить одного из родственников бежавшего и держать его под арестом до тех пор, пока долг не будет заплачен ¹¹⁷⁹.

Никаких данных о наказании и судебной процедуре в случаях поземельных споров мы не имеем, однако у Лоренцо да Лукка есть упоминание о «тяжбах из-за такого-то поля» ¹¹⁸⁰. Это упоминание очень любопытно само по себе, указывая на то, что земля отнюдь не была «ничейной», а принадлежала определенным владельцам, так как из-за права на участок земли могло возникнуть судебное разбирательство.

Подводя итоги рассмотрению (пусть очень неполных и разновременных) материалов о суде и правовых нормах в государстве Конго, мы можем со всей очевидностью говорить о том, что, во-первых, перед нами суд и право классового общества; во-вторых, что правовые нормы служат средством для охраны и защиты государства, его главы и институтов этого государства; в-третьих, что суд и право в Конго, несомненно, служат орудием обогащения правящей верхушки государства. Вспомним такие наказания, как продажа в рабство виновного, конфискация имущества, наконец — различные пени и штрафы, которые выплачивают обвиняемые в пользу судей, короля и королевской казны.

АРМИЯ

Изучение структуры армии, способов формирования ее подразделений, принципов ее стратегии играет немаловажную роль в исследовании особенностей государственного и общественного строя.

Как формировалась армия Конго? Были ли в ней регулярные части? Кто командовал воинскими подразделениями?

Наиболее ранние из наших документов (конец XVI в.) свидетельствуют о том, что в Конго еще не существовало регулярной армии, не была она и наемной. Один из этих документов особо подчеркивает, что солдаты не получают жалованья¹¹⁸¹. В это время армия государства Конго представляла собой ополчение, созываемое по приказу короля по провинциям и другим административно-территориальным подразделениям ¹¹⁸². На протяжении последующих веков (и, конечно, в предшествующие века) положение не менялось. Кавацци пишет: «Если сеньор одной провинции поднимается на войну... все те из его подданных, которых не удерживают почтенный возраст или тяжелые болезни, обязаны идти с ним. Но если король собственной персоной отправляется на войну, тогда все его вассалы, правители его провинций, со всем народом, что под их управлением, одним словом, все подданные короны обязаны там находиться» ^{1183 1184 1185 1186 1187 1188} Иногда король сам определяет, какое число людей ему нужно от каждой провинции, и правители строго следуют этим приказаниям. Аналогичным образом формировалось и войско Анголы ²⁶⁴. Общую численность армии Конго наблюдатели конца XVI в. определяли в 100 тыс. человек (христиан) ^хъ. Наиболее отборные войска поставляла провинция Мбамба. Отряды, сформированные из воинственных подданных Манибам-ба, составляли лучшую, наиболее боеспособную часть войска королей Конго ²⁶⁶. Численность отрядов провинции Мбамба в конце XVI в.— 40 тыс. человек ²⁶⁷. Правитель этой провинции был главнокомандующим королевской армии ¹¹⁸⁸.

Эта армия-ополчение не имела централизованного снабжения солдат продовольствием. «Они снабжаются за собственный счет или за счет врагов» ¹¹⁸⁹,— написано в упомянутом выше документе конца XVI в. Кавацци же сообщает, что продовольствия берут с собой минимум; его конфискуют у населения тех районов, через которые армия проходит: «Они грабят деревни и поля, они обирают жителей так бесчеловечно, как это сделали бы враги» ¹¹⁹⁰. После битвы армия вынуждена идти другой дорогой¹¹⁹¹. Численность войска возрастала в несколько раз за счет рабов, которые несли съестное и в то же время увеличивали количество голодных ртов ¹¹⁹². Это не только делало армию маломаневренной, но зачастую было причиной того, что полководцы были вынуждены бесславно поворачивать назад, когда в войсках начинался голод. Война — а войны в Конго XVI—XVIII вв. были очень часты — превращалась в стихийное бедствие прежде всего для населения самой страны, безжалостно обираемого голодными солдатами. На дорогах, где следовали армии, царили голод и несчастье.

Помимо армии-ополчения король Конго имел в своем распоряжении отряды королевской гвардии. Сведения об этих отрядах есть и в документах XVI в. и в архивных документах XVII в. По-видимому, гвардейские части существовали ,и раньше. Лопиш утверждает, что они формировались из «анзике и других иноземцев» ¹¹⁹³. Документ № 38 публикации Кювелье — Жадена сообщает следующее: «Король имеет гвардию, которой командуют четверо знатных из числа наиболее важных лиц королевства. Каждый из них имеет под начальством от четырех до пяти тысяч человек, подчиненных воинской дисциплине»¹¹⁹⁴. Королевская гвардия несла охранную службу в королевском дворце и в столице ¹¹⁹⁵.

Позже, в XVII в., по свидетельству Кавацци, в войсках Конго появляются отряды мушкетеров, вооруженные огнестрельным оружием. Обученные португальцами-инструкторами солдаты-африканцы научились .прекрасно пользоваться этим новым оружием ¹¹⁹⁶. Отряды мушкетеров давали немалое преимущество королям Конго в войнах с соседями. Однако, как показала история, короли Конго научились обращать это оружие и против своих учителей, отстаивая свободу и независимость своей страны от происков португальских захватчиков.

Вооружение простого воина состояло из лука и стрел, ас-сегая — метательного копья с древком длиной от П/2 до 1 м 80 см и широким лезвием, тяжелого ударного копья, кинжала (за поясом с левой «стороны), ножа в форме штыка длиной около половины метра, топора в форме полукруга из хорошего железа или хорошо закаленной стали, щита. Лук делали из очень крепкого дерева длиной около 1 ж, заостренным на концах; стрелы (такой же длины) с одного конца имели железные наконечники в форме крючка, с другого — перья. Огромные щиты, прикрывавшие все тело целиком, были обтянуты такой прочной кожей (обычно буйвола), что копье ее не пробивало. Наконечники стрел и копий — ударного и метательного— были отравлены ¹¹⁹⁷.

В XVI—XVII вв. получили распространение сабли и тяжелые мечи (наподобие швейцарских), ввезенные португальцами¹¹⁹⁸. Аналогичным было вооружение армии Анголы и северных государств — Лоанго, Каконго, Нгойо ¹¹⁹⁹.

Одежда простых воинов сводилась к минимуму — лишь ни? тела был прикрыт тканью или шкурой животного ¹²⁰⁰. Командиры отличались от простых воинов головными уборами и одеждой. Голые до пояса, они на плечах и на шее носили украшения в виде толстых железных цепочек. Поверх коротких, до колен, штанов они надевали кусок ткани, спускавшийся до икр; на красивом поясе висели колокольчики, звеневшие при малейшем движении. На голову надевали квадратной формы шапочку (колпачок) с перьями павлинов, страусов, петухов; иногда перья втыкали в прическу. Эти перья носили только командиры. Так же, как и звук колокольчиков, они указывали солдатам место, где находится их командир¹²⁰¹. Все войско передвигалось пешком. Лишь изредка командиры пользовались особого рода носилками, которые несли рабы. Короля, если он совер-нал марш вместе с войском, несли на носилках ¹²⁰². Марш совершался под грохот барабанов и звук рожков. Командующий держался в середине войска, разделенного на несколько подразделений, «батальонов». Он подавал команды с помощью различных инструментов. Таковы большие деревянные трещотки, деревянные цилиндрические барабаны, обтянутые кожей треугольные пирамиды, сделанные из полос железа, по которым ударяют палками, наконец, различной величины дудки и рожки из полых слоновых бивней. Аналогичные инструменты имели и командиры подразделений. Услышав команду, они повторяют ее, передавая таким образом ее солдатам. При этом каждый маневр имеет строго определенный сигнал команды, подаваемый определенным инструментом. В соответствии с этими сигналами войско начинает сражение, направляется направо, налево, вперед, назад, рассыпается или смыкает ряды. Сигналы для всего войска подаются самыми большими инструментами. Чем меньше инструмент, тем меньше и войсковое подразделение, к которому команда относится.

Сражение начинает «батальон», состоящий из молодых людей. Тучи отравленных стрел летят с обеих сторон. Воины ловко парируют их своими щитами. Когда командующий замечает, что люди устали, он дает сигнал первому подразделению* отступить, и его место занимает другой «батальон». Так продолжается, пока все подразделения не вступят в бой. В эта время бой ведется в рассыпном строю. Затем оба войска сходятся для рукопашного боя. Если при этом хоть одно подразделение дрогнет и ударится в бегство, все войско в панике бежит с поля боя. Сражение проиграно.

Так описывает Лопиш армию Конго, отмечая, что ее организация аналогична организации армии Анголы ¹²⁰³. Картина* нарисованная им, свидетельствует наглядно и о дисциплине в армии Конго, и о строгом порядке, и об определенной тактике. Упоминает он и о том, что португальцы на собственном опыте убедились, что командующие армиями Конго и Анголы часто прибегают к военным хитростям и прекрасно умеют пользоваться благоприятными обстоятельствами. Часто они начинают атаку ночью, в момент, когда враги меньше всего ждут нападения, или во время проливного дождя, когда огнестрельное оружие (аркебузы и пушки), дававшее португальцам важные преимущества, бездействует ¹²⁰⁴.

В противоположность Лопишу Кавацци утверждает, будто-в войсках Конго нет ни порядка, ни дисциплины, ни повиновения вождям. Сами вожди не имеют ни достаточного авторитета, ни мудрости, чтобы вести войско. Эти пессимистические замечания становятся понятными, если учесть, что Кавацци писал в период, когда государство Конго, раздираемое на части внутренними междоусобиями и вторжением яга, находилось в состоянии упадка и деморализации. А это в первую-очередь сказывалось и на боеспособности войска. По-видимому, набираемая по территориальному признаку армия повторяла административно-территориальную структуру: наиболее

крупным ее звеном было ополчение провинции во главе с ее правителем; более мелкие звенья соответствовали тем округам, на которые делились провинции, и возглавлялись правителями этих округов. В самых мелких подразделениях, как и в самом принципе расселения по деревням, были сильны родственные связи и отношения. Это, надо думать, придавало подразделениям большую внутреннюю силу и устойчивость.

Раз в год король производил своим войскам смотры, называемые нсангаменти или нсангаре. После принятия христианства смотр и парад войск проводили в день св. Яго, который считался покровителем государства Конго. В день этого святого устраивали большое празднество. Смотр и парад были лишь частью этого торжества. Основное же содержание заключалось в демонстрации единства всего, государства. Васса* лы короля Конго съезжались ко двору, привозя причитающуюся с них дань. Они вновь приносили клятву верности королю^ а сам король появлялся перед подданными во всем своем блеске и величии. Он удостаивал наград и повышения по службе одних, делал выговоры другим, третьих отрешал от должности¹²⁰⁵. После парада начинался пир; затем до поздней ночи

все танцевали и пели ¹²⁰⁶. Сам парад, по свидетельству Кавац-ци, представлял собой зрелище, не лишенное красоты, значительности и величия. Вся армия, разделенная на несколько отдельных подразделений («корпусов»), показывала своего рода военные игры, имитирующие подлинные сражения. Король, проходя во главе всех «батальонов», внимательно следил за подготовкой бойцов, дисциплиной, выучкой и пр. Он порицал одних и хвалил других, распределял награды, призывая всех с честью выполнить свои обязанности, когда представится этому случай ¹²⁰⁷.

Армия Конго (в годы расцвета государства) была грозной силой, с которой считались и друзья, и недруги, и ближайшие соседи, и португальцы.

Такова была организация государства Конго.

²¹³ Ibid., pp. 489—490.