ГЛАВА 2 Пилот

ГЛАВА 2 Пилот

Я родился в 1920 году в Фермонте, небольшом промышленном городке, расположенном в гористой местности на севере Западной Виргинии на крутом берегу реки Монэнгахела. Отец мой Фрэнк Кендал Эверест был электротехником. В Фермонт он переселился из Огайо. Моя мать Филлис Уокер была учительницей. Родители отца эмигрировали в Америку из Великобритании, где они жили в городе Питерборо. Родственники матери жили в окрестностях Фермонта. Ее предки по материнской линии были первыми переселенцами — пионерами, эмигрировавшими в Америку из Великобритании во времена Вильяма Пенна.

Жили мы в горах. Наш первый, бревенчатый дом находился в Хилкресте, в окрестностях Фермонта. Когда мне исполнилось пять лет, родители построили новый дом в Форест-Хилс — ближе к городу. Место это было самой высокой точкой в Фермонте. Отсюда можно было любоваться чудесным ландшафтом на много миль вокруг.

Школа, в которой я учился, находилась в одной миле от дома. Мне нравились мои учителя и товарищи, учился я с большой охотой. После школы и по воскресеньям я играл на лугах, окружавших наш дом. В то время соседей у нас было мало и мне очень часто приходилось гулять одному. Я научился хорошо стрелять из рогатки и часами бродил один в поле и по лесу, охотясь на птиц и мелкую дичь.

Может быть, именно потому, что в детстве у меня было мало друзей, я всегда чувствовал какую-то скованность при первом знакомстве с людьми. Да и сейчас я не изменился. Мне трудно, например, подойти к группе незнакомых людей и, познакомившись с ними, чувствовать себя свободно. Но, когда лед сломан, скованность исчезает. С людьми, которых я знаю и люблю, я всегда общителен и чувствую себя совершенно свободно. Если я нахожу друга, я дорожу им.

Сколько я помню себя, я всегда любил скорость. Когда мне было десять лет, у меня появился велосипед, и я любил мчаться на нем под гору, не тормозя. Таким же образом съезжал я с горы на роликовых коньках и санках. В те годы автомобилей было еще немного и по дороге можно было свободно ехать вниз, пока не остановишься. В конце дороги проходило шоссе, где движение машин было более оживленным, но, подъезжая к нему, я никогда не останавливался до последнего момента.

Я был задиристым парнем и любил подраться. Однако, несмотря на мой пыл, мне часто сильно доставалось от других мальчишек, так как я был маленького роста. В школе я начал заниматься боксом и борьбой и почти всегда побеждал противников, равных мне по физическим данным. Позже я увлекался групповыми играми, в них меня привлекал дух соревнования.

Учился я в воскресной школе при первой методистской церкви в Фермонте. Пел в хоре мальчиков при христианской епископальной церкви. Моя мать, любившая музыку и хорошо игравшая на рояле, поощряла меня в моих занятиях пением. Однажды пастор, преподобный Брикмен, руководивший хором, вызвал меня после репетиции к себе и освободил от дальнейших занятий, сказав, что у меня начал меняться голос. Мне было жаль уходить из хора, я любил петь.

Впервые в своей жизни я увидел самолет в десять лет. Помню, это было в начале июня. Трава за домом была такая зеленая и привлекательная, что вместо того, чтобы ее косить, я разлегся в ней. Растянувшись, я дремал… и вдруг услышал шум мотора. Открыв глаза, я увидел небольшой самолет, лениво летящий в небе. Как зачарованный, я смотрел на самолет, а летчик уже начал делать различные фигуры. Сначала он плавно сделал несколько переворотов через крыло, затем несколько петель и иммельманов и, наконец, два штопора. Восхищаясь легкостью и грациозностью движений маленького биплана, я ощутил новое, незнакомое мне до сих пор желание самому подняться в небо. Как я узнал, летчик, летевший на этом самолете, родом из Моргантауна, впоследствии разбился, демонстрируя фигуры высшего пилотажа. В тот памятный день, когда я впервые увидел этот самолет в воздухе, у меня появилась цель в жизни. С этого момента моей единственной целью стало научиться летать и стать летчиком.

Лишь несколько лет спустя я впервые поднялся в воздух. Взлетной площадкой служило пастбище недалеко от нашего дома. Старый «Форд» пилотировал летчик, отличавшийся своей бесшабашностью. Я испытывал необыкновенное волнение, находясь в воздухе высоко над городом и глядя сверху на людей. Меня охватило чувство свободы и отрешенности от всего земного. После этого стремление мое стать летчиком усилилось. Как только я достиг нужного возраста, я сразу же поступил в авиационное училище и затем никогда об этом не жалел.

* * *

Родители мои жили в любви и согласии, и у меня с ними были хорошие, дружеские отношения. Однако характер у меня упрямый и независимый и я обычно стремился самостоятельно принимать решения по всем вопросам, касавшимся меня лично. В семье у нас главенствовала мать, которая была более энергичной и решительной, чем отец, остававшийся часто в тени. Она же осуществляла все «дисциплинарные взыскания», за исключением строгих телесных наказаний, которые она всегда поручала отцу; когда же можно было ограничиться выговором — здесь, как известно, основную роль играет умение говорить, — она превосходно справлялась сама.

Мать следила за моими занятиями в школе и за моим поведением, учила меня хорошим манерам. Отец весь день был занят на работе и дома бывал очень мало. Но он любил охоту и рыбную ловлю. Часто он брал меня с собой. С отцом вместе мы занимались не только охотой и рыбной ловлей — он помог мне овладеть и другими видами спорта.

В то время когда я был еще мальчиком, в Фермонте развернулось большое строительство. У отца было много выгодной работы, и в конце концов он открыл свою собственную электротехническую мастерскую, занимаясь подрядами.

Однако во время кризиса тридцатых годов ему, как и многим другим в то время, пришлось пережить некоторые затруднения. В этот период мы дважды уезжали из Фермонта, когда отец получал работу в других городах.

Один год мы жили в Лонг-Бранч (штат Нью-Джерси), где-отец проводил монтаж электросети в казармах в Форт-Монмаут. Еще один год мы провели в Александрии (штат Виргиния), возле Вашингтона. Здесь отец также работал по монтажу электропроводки в новых казармах в Форт-Бельвер. Получив туда пропуск, я также ходил в казармы и помогал отцу, зарабатывая до двух долларов в неделю. На эти деньги я покупал себе одежду и различные мелочи, которые представляли интерес для пятнадцатилетнего парня.

В Александрии я научился управлять автомобилем. Однажды вечером я взял в столе отца ключи от машины и проехался сам в отцовском «Форде» марки «А» 1928 года. После этого в течение нескольких недель я часто уезжал тайком. Сначала я ездил по ближайшим к дому улицам, но постепенно я освоился, стал чувствовать себя увереннее и ездил все дальше. Кончилось это тем, что отец поймал меня и хорошенько мне всыпал. Я тогда был еще слишком молод, и по закону мне не полагалось иметь права на вождение машины.

Когда мы возвратились в Западную Виргинию, я с удовольствием встретился с моими одноклассниками и друзьями, которые теперь уже учились в средней школе. Мне особенно хотелось увидеть девушку, с которой я дружил в Фермонте. Но в мое отсутствие она нашла себе нового кавалера, и я ее больше не интересовал. Это был первый в моей жизни случай неразделенной любви, самолюбие мое было задето, и я страдал в течение нескольких дней.

В средней школе я ничем не выделялся среди других. Я хорошо успевал по тем предметам, которые меня интересовали. Мне нравилась работа в литейной и механической мастерских, любил я и техническое черчение. Я быстро схватывал все новое, но не утруждал себя учебой, да и терпения у меня не хватало. В результате у меня были низкие оценки по тем предметам, которые меня не интересовали, несмотря на то, что я много читал, хуже всего успевал я по таким предметам, как история и английский язык.

* * *

Когда мне исполнилось шестнадцать лет, отец разрешил мне получить права на вождение машины. Он позволил мне также пользоваться в особых случаях нашим семейным автомобилем — все тем же подержанным «Фордом». Снова проявилась моя любовь к скорости, и я начал гонять как сумасшедший. Еще учась в средней школе, я несколько раз попадал в аварии. Каждый раз машина получала повреждения, но я сам и мои спутники всегда оставались невредимы. В это же время я установил несколько рекордов скорости на участках между Фермонтом и соседними городами.

Участвуя в гонках между Фермонтом и такими городами, как Кларксбург, Графтон и Моргантаун, я развивал огромную скорость на холмистых и извилистых дорогах. В среднем моя скорость составляла около 100 км/час. Вспоминая теперь все это, я сознаю, какую опасность представляла езда с чрезмерной скоростью на легком, видавшем виды автомобиле по дорогам, не имеющим уклона на поворотах. Но побить существующие рекорды считалось большой заслугой, и я пользовался возможностью участвовать в состязаниях. Если бы у меня имелась гоночная машина, то, по всей вероятности, я пытался бы ездить еще быстрее.

Я любил гулять с девушками, как и большинство юношей моего возраста. Раза два у меня были серьезные увлечения, но они быстро проходили. Я встречался с разными девушками, но ни одна из них мне не нравилась долго. Однако одна из них, Эвис Мэйсон, впоследствии стала моей женой.

Эвис была небольшого роста, с очень миловидным лицом и волнистыми каштановыми волосами. Она обладала здравым умом и чувством юмора. Я знал ее еще по школе, но мы были в разных классах и поэтому познакомились не сразу. Дружба наша началась, по существу, с того дня, когда она пригласила меня к себе в день своего рождения. Этот вечер начался для меня довольно неудачно: машина моя застревала всю дорогу, и в конце концов я оказался весь в грязи. Меня очень смущало это, но Эвис превратила все в шутку, и смущение исчезло. Я подумал, что с ней всегда будет легко и весело.

После этого мы встречались и не раз танцевали в ресторане гостиницы «Файерсайд». Танцевала она прекрасно, я тоже любил танцы. Я стал назначать ей свидания. Первые несколько месяцев нас связывали скорее танцы, чем взаимное влечение друг к другу. Но, по мере того как мы узнавали друг друга ближе, мы находили все больше общего между собой и в конце концов полюбили друг друга.

Мать Эвис была очень огорчена, узнав, что ее дочь по-настоящему влюбилась в меня. Она считала меня сумасбродным парнем и пыталась даже разбить нашу дружбу, запрещая Эвис ходить на свидания со мной. Узнав об этом, мне пришлось прибегнуть к помощи друзей. Эвис выходила из дому с моим товарищем, потом мы с ней проводили весь вечер вдвоем, а домой ее опять провожал мой товарищ.

Меня также интересовал спорт. Я играл в школьной футбольной команде и входил в команду пловцов. Я не совсем подходил для игры в университетской футбольной команде, однако был неплохим полузащитником и, кроме того, играл во многие другие игры. В колледже я выступал за команду первокурсников, но, однажды повредив колено во время одной из тренировок, не мог играть в течение целого сезона.

Среднюю школу я окончил в 1938 году, после чего поступил в Фермонте в учительский колледж штата, находившийся недалеко от моего дома. В течение года я изучал естественные науки и общеобразовательные предметы, по субботам и воскресеньям работая на предприятии отца. Мой отец хотел сделать из меня инженера- электрика, и я, конечно, остался бы в Фермонте и работал бы вместе с ним, если бы не стал летчиком. В то время мне было всего девятнадцать лет. Мне хотелось волнующих впечатлений, и не в моем характере было спокойно сидеть дома. Я все еще мечтал летать на самолете и в результате подал заявление в авиационное училище.

Письменные экзамены я сдавал в училище Райт-Филд в Дейтоне (штат Огайо), затем, вернувшись домой, стал ждать результата. В училище меня не приняли. Оказалось, что у меня было недостаточно знаний для успешной сдачи экзаменов. Чтобы поступить в училище, необходимо было по всем предметам иметь знания в объеме колледжа, особенно по математике и физике. Меня могли бы принять туда и совсем без экзаменов, если бы у меня имелась справка о том, что я обладаю знанием требуемых предметов в объеме двух курсов колледжа, а это значило, что нужно снова сесть за парту, чтобы углубить знание технических дисциплин. Поскольку в учительском колледже я не мог получить необходимой справки, я перешел в Моргантаунский университет штата Западная Виргиния.

Осенью где-то далеко, в Европе, началась война. Не было никакого основания предполагать, что наша страна также будет втянута в войну. Во всяком случае, наши лидеры в Вашингтоне постоянно твердили нам о том, что мы не вступим в войну. Но, ввиду того что я собирался стать военным летчиком, я проявлял большой интерес к военным новостям, думая, что, возможно, и мне когда-нибудь придется сражаться в небе над Европой.

В Моргантауне зима, как правило, — очень непривлекательное время года, и в тот год она не составляла исключения. Серое небо, холодные ветры с дождем снижали настроение. Не имея возможности поселиться в студенческом общежитии, я был вынужден жить в дешевых меблированных комнатах. В свободные от занятий дни я работал, чтобы оправдать свои расходы. В результате у меня еще оставалось ежедневно около 50 центов карманных денег.

Изучение в университете технических дисциплин оказалось более трудным делом, чем я себе представлял. Все это вместе взятое, а также еще то, что я жил один, далеко от родного дома, в необычной обстановке, действовало на меня удручающе. Я чувствовал себя одиноким и несчастным.

Не удивительно, что я уже в конце первого года оставил это учебное заведение. Я хорошо понимаю, что это было моей ошибкой и могло бы привести к серьезным последствиям: я мог бы навсегда лишиться возможности поступить в авиационную школу. Но в то время я ничего этого не понимал и легко впадал в уныние.

Вскоре вместе с моим другом детства Дэйвом Томпсоном, который позже стал морским летчиком, мы на попутных машинах отправились во Флориду. В отеле «Коралловый шпиль» мы устроились работать на кухню. Мне кажется, что это путешествие встряхнуло меня и привело в чувство. Два месяца, в течение которых я мыл грязную посуду, не прошли даром: я понял, что не здесь должен искать свое будущее. У Дэйва, который имел дело с серебряной посудой, работа была получше, но, очевидно, и он пришел к такому же выводу. Во всяком случае, когда в отеле кто-то из отъезжающих посочувствовал нам и предложил подвезти нас в своей машине до Вашингтона, мы оба согласились с радостью. Я снова стал работать у отца, а осенью 1940 года вернулся в Моргантаун, чтобы продолжить изучение технических дисциплин.

Мое отношение к занятиям резко изменилось. Теперь я учился с охотой, готовясь к поступлению в летную школу. Это было моей главной целью. У меня не было стремления получить знания для того, чтобы стать инженером или приобрести какую-нибудь другую специальность. Единственным моим желанием было сдать все зачеты за второй курс, так как этого было достаточно, чтобы меня приняли в летную школу.

Война в Европе, которая, казалось, происходила где- то очень далеко, приблизила осуществление моей мечты. В связи с тем, что нацисты оккупировали Европу, Федеральное правительство приняло новую программу подготовки летчиков. В некоторых колледжах и университетах были организованы курсы подготовки гражданских летчиков. Таким образом, студенты могли учиться летать, при этом расходы несло правительство. В нашем университете также были организованы курсы пилотов, и я был принят на эти курсы.

* * *

Аэропорт в Моргантауне был построен в 1935 году во время промышленного кризиса. Строительство его явилось одним из мероприятий правительства по осуществлению программы общественных работ для помощи безработным. Аэродром представлял собой открытую со всех сторон поросшую бурьяном площадку с двумя грязными полосами, расположенными в виде буквы X, каждая длиной 1000 м. Чтобы сделать аэродром, потребовалось срезать вершину холма.

Так как деловая активность в этом районе была незначительной, полеты транспортных самолетов здесь были редкими, и новый аэропорт имел небольшую нагрузку. Однако в Моргантауне становились популярными полеты на частных самолетах. Возникло несколько предприятий, которые арендовали легкие самолеты для местных полетов.

Одним из таких предприятий была «Пайониэр флаинг сервис», владельцем и руководителем которой был Ральф Бун (по прозвищу Медуза), летчик и бизнесмен. Этот высокий веселый человек нравился как клиентам, так и своим коллегам по бизнесу. Когда в университете штата Западная Виргиния были организованы курсы по подготовке гражданских летчиков, руководство этими курсами было поручено фирме Буна.

Программа подготовки состояла из двух этапов: обучение на самолете «J-2 Пайпер Каб» в течение 30 часов и 20-часовое обучение на самолетах «Уэйкос» и «Стиэрмен». Это были всем тогда известные учебные самолеты, маленькие, легкие, развивающие очень небольшую скорость. В нашем университете первая группа обучающихся на курсах летной подготовки состояла из 15 студентов. В целях лучшего обучения она разделялась на три отделения. В моем отделении инструктором был А. Смит, по прозвищу Хмурый.

Смит приехал из Питтсбурга, где раньше работал по распространению газет и журналов. Летать он научился в Моргантауне. Спокойный и сдержанный, Хмурый был прекрасным инструктором. Когда началась война, он уехал в Лейкленд (штат Флорида), где работал в школе морских летчиков в качестве инструктора. После войны он стал работать в Бюро погоды США в Лейкленде.

Начальником аэропорта был Ли Ренник- грубовато-добродушный, но сердечный человек. Он и сейчас на том, же месте. Свой «оффис» он устроил в заброшенном трамвайном вагоне на краю аэродрома. В холодную погоду его «оффис» обогревала старомодная печурка, которую топили углем. Мы часто сразу же после полетов заходили в его «кабинет» погреться возле пузатой печурки. Много приятных часов мы провели там, обсуждая полеты.

«J-2 Каб» был типичным учебным самолетом того времени. Имея мотор мощностью 55 л. с., он взлетал и садился на скорости 60 км!час. Помню, в самолете я сидел на заднем сиденье, за инструктором. Небольшой рост мешал мне хорошо видеть землю при посадке, однако никаких происшествий со мной не случалось. Самолет этот не был оборудован тормозами. При посадке, после того как он касался земли, нужно было ждать, когда его остановит хвостовой костыль. Одновременно было необходимо удерживать самолет от разворота при помощи педалей.

В декабре я впервые поднялся в воздух вместе с инструктором. С этого дня я жил одними полетами. Академические занятия стали для меня тягостной необходимостью, с которой я ежедневно должен был мириться. После занятий я спешил в аэропорт. Я даже перестал работать в последние дни недели, отказавшись от лишних денег, и все во имя того, чтобы иметь возможность почаще бывать в аэропорту. Летал я при любой возможности и в любую погоду. Зачастую я летал простуженным, с сильно замерзшими ногами, не обращая внимания ни на простуду, ни на холод. Ничто не могло удержать меня от полетов. Даже тогда, когда я не был назначен летать, большую часть своего свободного времени я проводил на аэродроме.

Когда я взлетал, мне казалось, что я и самолет — это одно целое. Поднявшись в воздух, я забывал все на свете. Для меня не существовало ничего, кроме маленького «Каба». Я жил только полетами. В результате мои успехи были выше, чем у других, а мой энтузиазм — безграничен.

Однажды Хмурый, полетав вместе со мной несколько часов, снова поднялся со мной в воздух и сказал, чтобы я сам посадил самолет. Моя посадка не понравилась ему, мы снова взлетели и сделали еще несколько посадок. День был холодный, ветреный, земля — покрыта снегом и льдом. Когда мы наконец приземлились в последний раз, я почувствовал, что совершенно окоченел от холода и мечтал поскорее уйти в помещение, чтобы согреться. Но, прежде чем я успел выключить мотор, Хмурый вылез из кабины и, обернувшись, сказал:

— Сделайте еще несколько полетов по кругу.

Я испытывал благоговейный страх, ибо совсем не ждал, что в этот раз Хмурый отпустит меня одного. От волнения у меня перехватило дыхание, душа ушла в пятки. Я вырулил на старт, взлетел и некоторое время летал над аэродромом. Это было самое прекрасное в мире ощущение! Я не чувствовал ни холода, ни усталости — все как рукой сняло. Мне было тепло, я был счастлив. Сделав две или три посадки и стараясь между ними пробыть в воздухе как можно дольше, я посадил самолет и зарулил к ангару.

В феврале окончился второй этап летной подготовки и я получил свидетельство пилота гражданской авиации. Через несколько дней в Моргантаунском университете закончился учебный год, и я вновь перевелся в учительский колледж в Фермонт. Теперь у меня на руках было свидетельство о прохождении в колледже технических дисциплин, требуемое для поступления в летную школу, и не было никакой необходимости жить вдали от дома. В Фермонте я продолжал изучать естественные и гуманитарные науки и изредка ездил в Моргантаун, чтобы полетать на самолете. Однако за полеты приходилось много платить, поэтому после окончания курсов летчиков гражданской авиации мне удалось сделать не более шести полетов. Хотя я очень любил летать, полеты оставались для меня роскошью и я должен был терпеливо ждать.

Когда в июне занятия в колледже закончились, я немедленно подал заявление о приеме в летную школу сухопутных войск. В августе меня вызвали для прохождения медицинской комиссии. Вслед за этим прошло два месяца, полных волнений и ожидания. В октябре наконец пришло сообщение о том, что я принят в школу. Мне предписывалось явиться в Колумбус (штат Огайо). 9 ноября я был приведен к присяге, и поезд умчал меня в Келли-Филд, Сан-Антонио (штат Техас).

После того как я подал заявление в летную школу и меня зачислили в армию, у меня состоялся серьезный разговор с Эвис Мэйсон. Она все еще нравилась мне больше других девушек. Мы с ней то прекращали встречаться, то начинали встречаться снова. Свидания наши сопровождались размолвками и легкими ссорами. Уже в течение долгого времени отношение мое к Эвис было противоречивым — с одной стороны, она нравилась мне и я хотел, чтобы она стала моей женой, а с другой — стремление летать поглощало меня больше, чем чувство к Эвис. Все же она согласилась стать моей женой после того, как я окончу летную школу, хотя я чувствовал, что она раньше не верила, что мы поженимся. Она знала, что главным для меня была авиация. Я часто говорил ей, что для меня самое главное — летать, а она сама — это уже потом и что я сделаю все для того, чтобы летать, поеду, если нужно, в любое место, куда потребуется, даже без ее согласия. Эвис, очевидно, одобряла мое решение, так как она никогда не спорила со мной и не касалась этого вопроса. По всей вероятности, она чувствовала, что у нас не возникнет никакого конфликта из-за этой проблемы. Ее никогда особенно не тревожили мои полеты, и между нами не было никаких недоразумений в этом отношении.

После шестинедельного прохождения общевойсковой подготовки в Келли-Филд, где находился пункт приема и распределения пополнений, я был назначен в летную школу первоначального обучения в Сайкстоне возле Сент-Луиса (штат Миссури). Это была гражданская школа, руководство которой осуществляли по договору военные органы. Аэродром располагался на холмистом лугу, взлетно-посадочные дорожки были грязными. Все это очень напоминало мне аэродром в Моргантауне, где я учился летать прошлой зимой. Самолеты тоже были почти такие же. Я начал летать с инструктором на учебном самолете «Фейрчайлд РТ-19». Это был моноплан с низко расположенным крылом, снабженный мотором «Рэнджер». Вскоре я перешел на биплан «Стирмен РТ-18». После того как я совершил с десяток полетов, 11 января мне было разрешено вылететь самостоятельно на «Стирмене». В последующие дни я несколько раз летал на ближайшие аэродромы и сам возвращался в Сайкстон.

После рождества мы с Эвис официально объявили о нашей помолвке. Я купил ей кольцо, и мы Назначили день нашей свадьбы.

После Сайкстона я учился в школе военных летчиков в Рэндолф-Филд (штат Техас). Рэндолф-Филд, где находился штаб армейской авиации, был в то время известен как авиационный Вэст-Пойнт. После Сайкстона с его холодной погодой и наскоро построенными казармами Рэндолф-Филд, где климат был мягче, а казармы просто комфортабельными, казался мне раем.

Я начал летать на новом для меня тренировочном самолете «Норт америкен ВТ-14» с мотором «Пратт энд Уитни», мощность которого достигала 450 л. с. До этого я еще не летал на самолетах с таким мощным мотором. Летные данные этого самолета также были значительно лучше. Первое время меня снова обучали инструкторы. Однако через пять-шесть полетов я без особых трудностей начал самостоятельно летать на ВТ-14.

Я научился выполнять фигуры высшего пилотажа настолько хорошо, что мог делать бочки и мертвые петли лучше своего инструктора. Здесь, в Рэндолфе, я изучил основы военной авиации. Мы научились летать строем, что очень важно при ведении воздушного боя, летали по приборам «вслепую» — под колпаком, а также ночью, изучали радионавигацию. По мере того как росло мое летное мастерство и я становился все более уверенным в себе, возрастал и мой энтузиазм. Мне казалось, что я родился для того, чтобы летать. К этому я стремился, и ничего больше для меня не существовало вокруг. Жизнь в летной школе была для меня огромным удовольствием, и я наслаждался каждой минутой пребывания там. Три месяца, которые я провел в Рэндолф-Филд, были чрезвычайно интересными: я провел их с большой пользой, и результаты этого впоследствии сказались.

В мае я был послан из Рэндолфа в Фостер-Филд (штат Техас) на курсы усовершенствования. Здесь мы освоили еще один новый самолет — «Норт америкен АТ-6». Это был моноплан с низко расположенным крылом, имеющий еще лучшие летные данные. Совершив один полет с инструктором, я вылетел самостоятельно и энергично принялся за дальнейшую учебу.

Мы летали в любое время дня и ночи, совершенствуясь в полетах по определенным маршрутам, в полетах по приборам «вслепую», строем, в выполнении фигур высшего пилотажа, отработке элементов воздушного боя. Особенно мне нравилась воздушная стрельба, которую мы проводили над Мексиканским заливом. В течение двух недель мы жили в палатках недалеко от песчаного аэродрома, ходили в одних трусах. В стрельбе, которая велась боевыми патронами, успехи у меня были средние, и это меня огорчало. Зато я отлично летал в строю и выполнял фигуры высшего пилотажа. В конце июня я возвратился в Фостер-Филд, и учеба моя закончилась.

В.последний месяц моего пребывания в школе мы с Эвис окончательно решили, что поженимся, как только я закончу обучение. Готовясь к свадьбе, я написал своему другу Дэйву Томпсону и попросил его быть моим шафером. — Но он ответил мне, чтобы я на него не рассчитывал, так как он был зачислен в канадские ВВС и не мог сказать наверняка, получит ли отпуск. Тогда я обратился с той же просьбой к другому своему другу из Фермонта, Рэймонду Клоссону. Но и здесь меня ждала неудача: Рэй служил в пехоте, он находился в Форт- Беннинге и прислал мне такой же ответ, как и Дэйв. В отчаянии я написал письмо своему третьему другу, Джонни Джонсу, который оставался еще в Фермонте. К моей большой радости, в своем ответном письме он заверил меня, что будет счастлив быть моим шафером.

3 июля я получил звание второго лейтенанта армейских ВВС и был назначен в истребительную авиацию. Вскоре я был снова дома, и 8 июля мы сыграли свадьбу. У меня было два шафера: приехали и Дэйв, и Джонни.

В то время у меня не было водительских прав, я их лишился после аварии предыдущей осенью, не имела прав и Эвис. Но на помощь пришел мой двоюродный брат Эд Лайвли. Он — и его невеста отвезли нас с Эвис в отель, находившийся в горах, где мы и провели наш медовый месяц. Я был счастлив с Эвис, но полеты все-таки оставались для меня главным. Незадолго до возвращения домой я уже горел желанием начать тренировку на истребителе и потом полететь за океан.

* * *

После отпуска я прибыл в свою часть, которая базировалась в городском аэропорту в Балтиморе (штат Мэриленд). Это была 314-я эскадрилья истребителей 324-го авиационного полка, штаб которого также находился в Балтиморе. Я нашел комнату для нас с Эвис и каждое утро ездил на аэродром вместе со своим товарищем по авиашколе Джеймсом Уайтингом.

Наша эскадрилья летала на «Кёртис-Райт Р-40» — моноплане с низко расположенным крылом, вооруженном шестью пулеметами калибра 12,7 мм. Хотя вес этого самолета был довольно большим — около 4000 кг, в то время это был один из самых скоростных самолетов, и я с волнением ждал того момента, когда мне придется на нем летать. Меня привлекали его хорошие летные данные, я никогда еще не летал на самолете, имеющем скорость 640 км/час. После того как нам приказали начать полеты с аэродрома Вашингтонского национального аэропорта, где взлетные дорожки имели большую длину, я окончательно убедился, что Р-40 — первоклассный самолет. Когда я включил мотор «Роллс-Ройс-Паккард» и направил самолет к краю взлетной дорожки, уже по его реву чувствовалось, что это очень мощная машина. Не было никаких сомнений, что этот самолет один из самых лучших.

Я прижал голову к предохранительной подушке на спинке сиденья, убежденный в том, что при разбеге скорость будет расти неимоверно быстро и я непременно ударюсь затылком. Затем я дал полный газ и затаил дыхание. Разбег Р-40 был необычно медленным, и я подумал, что, должно быть, что-нибудь случилось с мотором. Ни у одного истребителя я не видел такого взлета! Но мотор работал на полной мощности, и, тяжело пробежав всю длину взлетной дорожки, самолет наконец оторвался от земли. Я ушел далеко от аэродрома, прежде чем решился убрать шасси, ибо скорость достигала 200 км/час. После того как я убрал шасси, скорость немного увеличилась, но максимальная скорость, которую я мог выжать в то время, была значительно меньше 640 км/час. В последующие два года я совершил на самолетах Р-40 более ста боевых вылетов, но так никогда и не смог достигнуть такой скорости.

Освоив Р-40, мы возвратились в Балтимору, где продолжали тренировочные полеты на истребителях. В то же время мы были начеку, выполняя задачи противовоздушной обороны восточного побережья. Наш полк находился в распоряжении центра ПВО в Филадельфии, которым командовал полковник Питер Кьюсейда, посланный впоследствии в Великобританию. Во время вторжения союзных войск в Европу он возглавлял 9-е истребительное командование. Когда объявляли тревогу, мы поднимались в воздух для опознавания и перехвата неизвестных самолетов. Однако они всегда оказывались либо нашими же военными самолетами, либо самолетами транспортной авиации.

В течение всей осени мы летали из Балтиморы на аэродром Боллинг-Филд возле Вашингтона и обратно. На каждом аэродроме мы задерживались не более недели. Командир нашей эскадрильи лейтенант Роберт Уорли, так же как и я, очень любил летать, и у нас завязалась тесная дружба. При полетах он часто предлагал мне быть ведомым и мы летали строем. Ему нравилось мое умение летать, и я в свою очередь также уважал его за летное мастерство.

Я любил и всегда был готов летать. За три с половиной месяца я налетал 150 часов, то есть вдвое больше среднего налета пилотов в эскадрилье. Благодаря этому я лучше других овладел техникой пилотирования на Р-40. Я дорожил репутацией ведущего летчика, и моим коллегам было нелегко за мной угнаться. Большое внимание я обращал на взлет. Я отрывал самолет от земли, как только он набирал необходимую скорость, и сразу же убирал шасси. После взлета я круто разворачивался влево, выходя из круга, так что чуть не касался земли левым крылом. Совершая посадку, я приземлял самолет на три точки в любом месте, где мне хотелось. Благодаря моему энтузиазму и приобретенному опыту мне уже через четыре месяца после окончания летной школы было присвоено звание первого лейтенанта.

Балтимора меньше понравилась Эвис. Жизнь здесь казалась ей очень скучной. Днем вместе с женами других летчиков она ходила по магазинам, смотрела кинофильмы. Иногда по вечерам бывали танцы или у кого- нибудь собиралась компания. Но летчики большую часть времени были заняты полетами, поэтому мы очень редко бывали где-нибудь вдвоем.

Когда пришел приказ об отправлении за океан, мне кажется, и я и Эвис были готовы оставить Балтимору без сожаления, хотя для Эвис это означало возвращение в Фермонт я долгие месяцы одиночества. Я же ощутил необыкновенную радость, зная, что скоро буду участвовать в настоящем бою, где придется рисковать жизнью. Я буквально рвался в бой. Хотя Р-40 был далеко не лучшим боевым самолетом, однако другого самолета не было и нужно было использовать то, что есть.