Глава восьмая

Глава восьмая

Ванас слушал Лехта, оглядывался, видел смущенные лица. Многие в зале испытывали неловкость от всего того, что происходило на заседании технического совета. Внутренняя вера, убежденность Лехта передавались и им, как бы они ни относились к его изобретению. Может быть, не раз они повторяли эту излюбленную и ставшую банальной фразу: «Наука требует всего сердца, всего человека». Вот перед ними такой исследователь — у него нет ничего, кроме силикальцита. По-человечески эти люди понимали Лехта, восхищались его мужеством и одержимостью, отдавали должное его упорству, настойчивости, умению вести борьбу. Сколько лет могущественные «боги науки» пытаются затормозить развитие силикальцита, а дело это идет и идет, не считаясь ни с какими конъюнктурными «рифами», подводными течениями, невидимыми и сильными влияниями.

Ванас тоже вспомнил поездку в Италию.

Лехт, Ванас, Краус приехали в Рим и сразу же попали в атмосферу «делового дружелюбия», как выразился итальянский инженер. Их встретили президент, главный инженер, инженеры фирмы, которая купила лицензию па силикальцит. На автомобилях они тогда совершили чудесное путешествие по Италии. Но Лехт как бы пребывал в другом мире — он не замечал ни голубого неба, ни гор, ии прославленных площадей, ни дворцов, о которых бредят все туристы мира. Лехт был поглощен своими мыслями. В машине во время поездки Лехт говорил только о силикальците. Порой Ванасу казалось, что увлеченность Лехта приобрела некую ненормальность. Но именно этот высокий душевный накал Лехта привел в восхищение итальянских инженеров и деловых людей. Они поняли, что перед ними не случайный изобретатель, которому в ночной тиши улыбнулась судьба, а подлинный ученый, исследователь, первооткрыватель. Он не знал ни дня, ни ночи. Весь его мир лежал у него в руке — это был маленький кубик силикальцита. О нем он говорил всю дорогу, и итальянские коллеги слушали его, затаив дыхание.

Нельзя сказать, что Лехт во время этой поездки, да и в последующие дни и недели пребывания в Италии, восторгался силикальцитом. Нет, он все чаще и чаще поругивал его. Если Ванас произносил какую-нибудь ничего не значащую фразу о достоинствах нового камня, Лехт обрывал его:

— Хватит о достоинствах. Их у нас никто не отнимет, а вот пороки — они еще дадут о себе знать.

Ванас вспомнил удивительный эпизод. В нем была вся атмосфера их взаимоотношений с итальянскими инженерами. Лехт узнал, что в одном из силикальцитных домов в Средней Азии появилась трещина. Конечно, этим воспользовались его недруги. Лехт рассказал о трещине итальянским инженерам — эти ошибки надо изучать. Но главный инженер завода усмехнулся:

—  Видите ли, синьор Лехт, мне когда-то пришлось участвовать в расследовании обвала одного из железобетонных мостов Италии. У меня не было даже мысли, что после этого повсеместно запретят железобетон. Я вам предсказываю, синьор Лехт, что силикальцитные дома еще будут рушиться, а мосты проваливаться в воду, если начнут сооружать мосты из силикальцита. Все еще будет. Но атака требует жертв. Это мне сказал мой командир еще в первую мировую войну. Я видел на своем веку много атак и много жертв. И все-таки победа достается только атакующим. Не так ли?

Лехт согласился с этой мыслью, но хотел бы, чтобы было поменьше обваливающихся домов или поврежденных стен. Он знал, какие это страшные и убедительные козыри в руках Долгина и Королева.

Ванас прислушивался к тихому голосу Лехта — он говорил о лицензиях. «К чему это? Какое это имеет отношение к силикальциту? Ах, не надо было». Ванас слушал с огорчением.

— Даже самые передовые концерны покупают лицензии на то или иное изобретение с единственной целью — выиграть время, — говорил Лехт. — А это очень важно при современных стремительных темпах технического прогресса. Японская фирма «Тойе Кейон» купила у американского концерна «Дюпон де Немур» лицензию на способ производства нейлона. И выиграла одиннадцать лет, которые понадобились американцам для исследований. За семь миллионов долларов японцы вышли в «нейлоновой борьбе» на одну стартовую линию, на один уровень с американцами. В дальнейшем эти миллионы долларов окупились во много раз.

Лехт почувствовал, что его внимательно слушают, и уже более уверенно продолжал:

— Так повелось теперь в мировой индустрии, — покупают лицензии не слабые, а сильные. Покупают большие и малые изобретения. Так случилось и с нашим силикальцитом. Мы не скрывали наши трудности, не утверждали, что решили проблему износа «пальцев» дезинтегратора. Мы открыто признавали, что ищем пути создания силикальцитных конструкций с наилегчайшим весом. И все-таки лицензии на силикальцит покупали, не скупились на доллары. Дело все в том же: иностранные фирмы знали, что мы уже затратили на исследования больше десяти лет, и платили деньги, чтобы «купить эти годы», встать с нами на одну дорожку, на одну линию. А стартовый выстрел уже прозвучал, — Лехт коснулся своей излюбленной темы.

— Какой выстрел? — не понял Туров.

Но Лехт продолжал свои размышления об экспорте технических идей и открытий.

Было время, когда мы только учились, покупали лицензии, но не продавали. Теперь иностранные концерны вынуждены признавать наши успехи. Они выражают эти признания не улыбками и высокопарными фразами, а миллионами долларов. Нелегко платить миллионы долларов за десяток страниц технических расчетов, за пачку чертежей. Особенно если капиталистической фирме приходится платить социалистическому государству. Но иного выхода нет. Если в мирном соревновании один из партнеров вырывается вперед, надо пересаживаться на его же машину, воспользоваться его же опытом, чтобы догнать, «не сойти с круга». Это так. Ничего не поделаешь. Это плата за бессонные ночи, за мучительные поиски и находки.

— Так почему же вас, — Лехт посмотрел в зал, потом повернулся к Долгину и Королеву, — почему вас не радует этот факт?

В зале кто-то зааплодировал. Туров потянулся со своим толстым карандашом к графину, но сразу же отдернул руку. Прекращать такое выражение чувств было бы бестактно. И по многолетней председательской привычке начал беззвучно хлопать своими мягкими ладонями. Потом поднялся и бросил гневный взгляд на Лехта:

— Мы собрались сюда для разговоров о силикальците, товарищ Лехт.

— Да, да, — подтвердил Лехт, — именно о силикальците. Почему же капиталистические фирмы купили эту как будто еще не совершенную технологию? Почему? Если фирма верит в промышленные перспективы изобретения, то она покупает лицензию и сама его совершенствует. Иногда с учетом своего уровня техники, своих возможностей. Японские инженеры даже не скрывали от нас этот свой принцип. Они хотели только побыстрее встать рядом с нами. Теперь и нам нельзя медлить, надо продолжать исследования, чтобы не отстать, не «сойти с круга».

Лехт взглянул на Сергея Александровича, на его каменное лицо, на его холодные, будто стеклянные, глаза и с горестной улыбкой сказал:

— Все это вы должны были говорить мне, Сергей Александрович, а не я — вам. Простите, если я задержал ваше внимание. А теперь давайте оставим в покое силикальцитные заводы, действующие за границей. Им еще предстоят самые жестокие испытания конкурентной борьбы. И кто знает, выдержат ли они эти испытания. Но безжалостная конкурентная борьба в капиталистических странах не должна нас в этот день занимать — у нас с вами спор научный, технический.

— И экономический, — бросил Туров.

— Конечно, Сергей Александрович, и экономический.

Именно поэтому я призываю вас прислушаться к голосу жизни. В нашей строительной индустрии известны два бесцементных камня — силикатобетон и силикальцит. Всем известно также, — я имею в виду строителей, — что наша строительная наука поддерживает силикатобетон, но не поддерживает силикальцит, что люди, возглавляющие ведомственные управления строительной индустрии, отдали свое предпочтение силикатобетону, а не силикальциту. Всем, наконец, известно, что силикатобетону покровительствуют весьма уважаемые ученые Алексей Иванович Долгин и Михаил Борисович Королев, что они у нас представляют и науку и ведомства, что в их руках — деньги, технические журналы, научные институты и даже — Сергей Александрович Туров.

— Вот не знал!— воскликнул Туров и неестественно засмеялся.

Все же знавшие самолюбивого и мстительного Турова поняли, что одной этой фразой Лехт приобрел ловкого и хитрого врага. Но Лехт был в том состоянии запальчивости, которое не одобряли его друзья и которое отталкивало многих искренних его сторонников.

— Всем известно, — продолжал в том же тоне Лехт, — что силикатобетон — любимое детище, а силикальцит — только Золушка. И все-таки, несмотря на все это, принц избрал Золушку. Почему? Под принцем я разумею практику, опыт, жизнь. Вот уже более пятнадцати лет к нам, в Таллин, приезжают инженеры из самых разных мест — от Ленинграда, где был создан первый силикальцитный завод, до бухты Находка на Дальнем Востоке, от Белой Церкви на Украине до Средней Азии, где в Голодной степи сооружаются силикальцитные дома. Приезжают они к нам, требуют чертежи дезинтегратора, схему технологии, консультантов. Платят за проект, за копировку чертежей, иногда привозят копировщиков с собой, требуют, торопят, если что-то у них не ладится — звонят по телефону мне или Лейгеру Ванасу, днем, ночью в любое время вызывают к себе, и если мы отказываемся, жалуются на нас, обвиняют меня в том, что я срываю выпуск нового бесцементного камня — силикальцита. Вот как решительно действует современный принц.

— Это все анархия, — крикнул Туров, почувствовавший, что логика и непоколебимость, даже запальчивость Лехта действуют на многих сидящих в зале с какой-то магической силой.

— Вы называете это анархией, а я — инициативой, — ответил Лехт. — Да и можно ли их в чем-нибудь винить? Строить надо — люди ждут квартир. А стеновых блоков, конструкций не хватает. Ведь не всюду можно применять железобетон. И вот, перед ними два камня — силикатобетон и силикальцит. Люди думают, подсчитывают, проверяют, судят-рядят — и выбирают силикальцит. Почему? Чем он их прельщает? По-видимому, у силикальцита есть какие-то могущественные силы, даже более влиятельные, чем те, которыми располагают доктора наук Долгин и Королев. Это — силы экономические.

— Но мы делаем дешевые конструкции и с помощью шаровой мельницы, — впервые вмешался в спор Долгин.

— Меня это только радует, Алексей Иванович, — ответил Лехт, — но нужны не только дешевые, но и прочные, добротные конструкции.

— Прочные, прочные, — махнул рукой Долгин, — и ваш силикальцит не такой уж прочный, как вы изображаете.

— Я ничего не изображаю, а только рассказываю о нашем опыте. Все дело в том, что в дезинтеграторе каждая песчинка получает не менее пяти мощных ударов с ураганной скоростью примерно ста метров в секунду. Вот в результате этих ударов возникают механо-химические реакции, над которыми теперь трудятся крупнейшие ученые мира. После такой обработки смесь быстро формуется и схватывается. В этом одна из тайн прочности. Именно о такого рода процессах мечтали русские ученые, а вы хотите вернуть нас к шаровой мельнице; она-то не дает такого эффекта.

Я покидаю эту трибуну с надеждой, что вы не будете нам мешать, Алексей Иванович. Я не прошу, чтобы вы нам помогали, — это было бы с моей стороны чудовищной самонадеянностью.

И не торопясь Лехт собрал бумаги, подхватил свой тяжелый портфель и пошел не в президиум, а в зал.

Туров быстро взглянул на Долгина, потом — на Королева и после этого короткого молчаливого совета объявил на два часа перерыв.

— После обеда будем продолжать с новыми силами, — попытался он пошутить.

Но его уже никто не слушал — все устремились к выходу.

В холле Лехт подошел к ожидавшим его Ванасу, Краусу и Тоому.

— Где будем обедать? — спросил Лехт.

— Лучше всего в «Центральной», — предложил Тоом.

— Идите заказывайте, — попросил Лехт, — а я забегу на телеграф — переговорю с Таллином.

Лехт свернул с Советской площади на улицу Горького, остановился, чтобы переждать поток машин и перейти на другую сторону. В этот момент его тихо окликнули.

— Простите, Иоханнес Александрович, — услышал он женский голос, — можно вас задержать на минуту?

Лехт повернулся и увидел рядом с собой миловидную женщину в коричневой дубленке. Женщина прятала лицо в воротник, хоть день был солнечный, мягкий. Молодые люди, проходившие мимо них, повернулись, с улыбкой взглянули на женщину в дубленке, высоких сапогах.

— Ради бога, простите меня, — вновь повернулась она к Лехту, — я должна сказать вам, Иоханнес Александрович, очень важное для вас… Поверьте мне, очень важное, — настаивала женщина в шубке. Ее миловидное лицо, ее большие лучистые глаза как бы гипнотизировали его.

Лехт же был так поглощен и взволнован своими делами, что не сразу понял, о чем говорит ему эта симпатичная и привлекательная женщина, на которую проходящие молодые и даже не молодые люди бросают веселые взгляды.

— Вы меня слышите, Иоханнес Александрович? — еще раз повернулась к нему женщина. — Я прошу выслушать меня, для вашей же пользы, поверьте…

Она задыхалась от волнения и, казалось, готова была расплакаться тут же на улице, на виду у восхищавшихся ею людей. «Господи, что за увальни эти ученые», — как бы говорил ее вид. Только теперь Лехт услышал слова, обращенные к нему, заторопился, переложил портфель в левую руку, участливо спросил:

— Чем я могу вам помочь?

— Не вы мне, а я вам хочу помочь, — ответила женщина в шубке, — где бы мы могли поговорить?

— Очень жаль, — растерялся Лехт от такого напора, — я должен переговорить по телефону с Таллином. Потом мои друзья ждут меня обедать.

— Где? — спросила она.

— В ресторане «Центральный».

— Нет, — решительно ответила она, — в ресторан я не пойду.

Лехт развел руками.

— Может быть, вечером? — спросил он.

— Нет, — с той же решительностью сказала она, — вечером я занята. Да и для вас это будет слишком поздно.

Лехт был явно заинтригован и начал быстро перебирать различные возможности — отказаться от телефонного разговора или от обеда? Просто пойти в скверик, к Юрию Долгорукому.

— Хорошо, — уже успела за него решить женщина, — я провожу вас на телеграф. Не сразу же вам дадут Таллин — там и поговорим.

Улыбнулась и пошла па другую сторону улицы Горького. Лехт со своим тяжелым портфелем едва поспевал за нею.