Глава двадцать вторая

Глава двадцать вторая

Тоома в шутку называют «младшим братом Лехта». Их внешнее сходство удивительное — та же копна черных волос, такие же лучистые глаза, тот же овал лица. Но трудно найти двух человек с такими различными характерами. Лехт — горячий, порывистый, легко возбудимый, мгновенно реагирующий на любое событие, не умеющий себя сдерживать, когда речь идет о силикальците, порой ошибающийся и быстро признающий свои ошибки. А Тоом — спокойный, уравновешенный, неторопливый, иногда раздражающе молчаливый и на первый взгляд даже вялый, не увлекающийся преждевременными успехами. Словом, две совершенно противоположные натуры. И все-таки Лехт ценил своего нового помощника и прислушивался к его точке зрения.

Они впервые встретились в то время, когда появились статьи, поддерживающие и защищающие Лехта, когда силикальцитные дома уже нельзя было назвать «выдумкой прожектера» — в них жили эстонские семьи. Как Лехт и предполагал, именно они, новоселы, стали главными судьями, беспристрастными арбитрами между ним и его недругами. А новоселы присылали Лехту самые восторженные отзывы о силикальцитных домах. Иногда они звонили ему по телефону, приглашали в гости.

Но молодой человек, позвонивший по телефону Лехту поздно вечером, начал разговор с того, что силикальцитные дома — это еще не вершина мировой архитектуры, что, поскольку новое дело еще находится в начальной стадии, он хотел бы предложить свои услуги.

— Вот как, — усмехнулся Лехт.

— Вам нужен физик? — спросил Тоом.

— Теперь нам нужен электромонтер — в лаборатории погас свет, — продолжал шутить Лехт.

Но Тоом положил трубку: по-видимому, он не склонен был поддерживать разговор.

Через две недели Тоом снова позвонил по телефону Лехту.

— Не нужен ли вам физик? — спросил он. — Или вы все еще сидите в темноте?

Лехт рассмеялся и коротко сказал:

— Физик нужен. Приезжайте.

Они встретились и сразу понравились друг другу. Тоом только попросил добыть электронный микроскоп.

— Без него, — сказал он, — я вряд ли буду вам полезен.

В тот период мысль об электронном микроскопе казалась фантастической. Это было равносильно просьбе о космическом корабле. Но Лехт любил браться за дела, которые кажутся фантастическими. Понадобились длительные хлопоты — Лехт не жалел для них ни времени, ни энергии, ни сил. Пришлось и в данном случае читать пространные лекции о силикальците, о его будущем — словом, обо всем, что Лехт говорил и до этого в различных ведомствах, с которыми соприкасался.

И вот электронный микроскоп прибыл в маленькую лабораторию опытного завода в Таллине.

Тоом сразу же прослыл придирчивым исследователем. Он делил все труды Лехта и Ванаса на «две эпохи» — до появления электронного микроскопа на опытном заводе и после его установки в лаборатории Тоома. С точки зрения молодого физика, вся «первая эпоха» была, конечно, революционной, смелой, интересной, но теоретически не обоснованной. Зато «вторая эпоха» показала всем, что с силикальцитом и его первооткрывателями шутить нельзя, — новые свойства расколотой песчинки, известковой пыли, дезинтегратора изучены и подтверждены чуть ли не самым точным методом — электронной микроскопией.

Во время самого горячего спора о структуре и свойствах силикальцита поднимался на трибуну молодой физик и тоном, не терпящим возражений, говорил:

— Конечно, вы можете спорить с Лехтом, с Ванасом, со мной, но с электронным микроскопом вы не должны спорить. Поверьте мне, он не знаком ни с Долгиным, ни с Лехтом.

Лехт понимал, что Тоом в какой-то мере преувеличивает роль электронного микроскопа, но все же со всей искренностью поддерживал своего нового помощника. Ему же он поручил и волновавшую всех проблему «пальцев» дезинтегратора. Они разбивают песчинки, делают это хорошо, точно, ловко. Но при этом «жертвуют собой», как в шутку говорил Лехт, быстро изнашиваются, стираются. «Конечно, умение жертвовать собой — это героическая черта характера, но в данном случае она может погубить все дело», — тем же тоном продолжал Лехт. Надо, наконец, понять, что происходит с этими чертовыми «пальцами» дезинтегратора, когда они сталкиваются с песчинками.

— Ну что ж, — ответил Тоом, — попробуем обойтись без жертв.

Он любил эту атмосферу шутливой иронии, которую Лехт поддерживал в лабораториях в самые трудные периоды борьбы за силикальцит.

Тоом посвятил «пальцам» много дней, его трудолюбие поражало даже Лехта и Ванаса. И молодой физик уже знал, какие сплавы нужны, чтобы «пальцы» дезинтегратора не «жертвовали собой».

Но вот это уязвимое место новой машины использовал Долгин в разговоре с Лехтом. И, как это всегда бывает, угроза Долгина породила не уныние, а новую решимость и новую энергию.

Вот почему Лехт предложил Тоому поехать в Москву, в Академию наук СССР.

Человек, впервые приходящий в чуть-чуть торжественные академические апартаменты на Ленинском проспекте, ощущает какую-то робость, но Лехт вел Тоома с такой уверенностью, будто принадлежал к завсегдатаям этого дома.

Их встретила молодая женщина, которая крайне удивилась, что посетители пришли к вице-президенту «без вызова, — без приглашения и даже без предварительного телефонного разговора». Лехт же только повторял:

— Такие у нас дела. Такие дела.

— Почему же так сразу? Может быть, вы обратитесь в отделение?

— Куда? — не понял Лехт.

— В отделение, — пояснила она и добавила: — У вице-президента все дни и часы расписаны. Может быть, на той неделе?

Лехт улыбнулся и сказал:

— Мы бы хотели попасть к вице-президенту теперь, через десять минут. Мы ведь уезжаем. Ждать неделю у нас нет никакой возможности.

Молодая женщина на мгновение задумалась и сказала:

— Думаю, что из этого ничего не выйдет. Но я все-таки спрошу. Самонадеянность должна быть всегда вознаграждена, как сказал Сократ, — и вошла в кабинет вице-президента.

Хоть ничего подобного Сократ не говорил, но молодая женщина любила приписывать ему все свои мысли. Так, казалось ей, роль секретаря поднимется до научных высот.

Лехт же почему-то подумал, что именно теперь решается судьба их машины. Он даже загадал: если вице-президент их примет, то, вне зависимости от исхода этой встречи, все будет в порядке и нужный металл для «пальцев» дезинтегратора будет найден.

В этот момент открылась дверь кабинета, к ним вышла поклонница Сократа, и по ее решительному виду можно было догадаться, что ни о каком приеме не может быть и речи. Она подошла к Лехту и тем же тоном, каким она сказала, что ничего не выйдет, торжественно произнесла:

— Пожалуйста.

Вице-президент стоял на ковре в центре кабинета. Он пригласил их сесть, спросил, кто они, почему обратились именно к нему и чем он может им помочь.

Лехт считал, что в этом кабинете читать лекции о силикальците не очень удобно, тем более что молодая женщина его предупредила: «Только десять минут». Но все-таки он коротко рассказал о силикальците, о проблеме сверхтвердого металла для дезинтегратора.

— А что такое силикальцит? — спросил вице-президент. — Как он выглядит?

Лехт вынул из портфеля три кубика и положил их перед академиком. Ученый их долго рассматривал, прочитал наклеенные на них справки с указанием прочности.

— Это что — прочность равна чуть ли не граниту? — спросил он.

— Да, это так, — подтвердил Лехт.

— А из чего вы сделали эти кубики?

— Из песка и извести.

— Без цемента?

— Да, без цемента.

— Удивительно.

Лехт и Тоом улыбнулись.

— Правда, — сказал Лехт, — такая прочность не нужна для строительных конструкций.

— Иногда нужна и для строительных конструкций, — сказал вице-президент, думая о чем-то своем.

Лехт, любивший угадывать, о чем в эту минуту думает его собеседник, решил про себя, что вице-президент видит уже иное применение для силикальцита, не только для жилых домов.

— Я бы хотел узнать все, — сказал вице-президент. — У вас есть с собой какие-нибудь расчеты?

Тоом положил на стол все последние исследования по силикальциту. Академик начал внимательно читать и как бы забыл о присутствии Лехта и его спутника.

Лехту казалось в этот момент, что Тоому не следовало бы посвящать академика во все детали их исследований. «Сразу, — думал он, — академик все не прочтет, а если он попросит отложить решение этой проблемы на какое-то время — пусть даже на неделю, — новые дела и новые заботы отвлекут его от силикальцита».

Вице-президент же перелистывал пухлую тетрадь со всеми многочисленными приложениями и таблицами, задерживался то на одной схеме, то на другой, — у него был цепкий глаз, он умел мгновенно улавливать суть научной проблемы.

Он поднял голову и, подперев ее рукой, как-то по-новому взглянул на Лехта и Тоома. Потом, как бы очнувшись, вице-президент сказал:

— Это же великое дело!

— Я рад слышать это от вас, — сказал Лехт.

— Ну что же, давайте попробуем вам помочь.

Академик позвонил по телефону в Институт металлургии, коротко рассказал о силикальците, предупредил, что он видит в нем проблему большой важности, просил помочь Лехту и его сотрудникам.

— Вот так, — сказал он, — приходят два незнакомых человека и приносят в портфеле революцию в технике.

Он встал и, уже прощаясь с ними, спросил:

— Сколько же силикальцитных домиков вы построили?

— Больше тысячи.

— И они не хуже железобетонных?

— Конечно. И мы обходимся без цемента.

— В том-то и дело. Что же вы собираетесь делать с цементными заводами? — улыбнулся академик. — Представляю себе, как вас клюют наши цементные боги.

Лехт вспомнил о Долгине, но ничего не сказал о нем.

— Ничего не поделаешь, они отдали цементу всю жизнь. Мы их понимаем, — сказал Лехт, продолжая думать о Долгине.

— В том-то и состоит мужество ученого — уступить место новому, вовремя уступить. Но боги не любят признавать, что они всего-навсего простые смертные. Так что не отступайте. Если нужно — ниспровергайте и богов. Желаю вам успеха. И напишите мне, пожалуйста, какие они будут, эти успехи ваши, — сказал академик и проводил их до дверей.

— Мы были у него час, — сказал Лехт, когда они вышли на Ленинский проспект.

Вскоре они уже были в Институте металлургии. И с этого дня у колыбели их скромной и, в сущности, очень простой машины встала Большая Наука.

Вице-президент так и не узнал о разговоре Долгина с Лехтом, но в тот момент он защитил Лехта и его дело от долгиных в самом широком смысле этого понятия. «Если нужно — ниспровергайте и богов». Это Лехт запомнил на всю жизнь.

Впрочем, Долгин уже не был для него научным богом. По-человечески Лехт даже понимал его: слава, авторитет, как будто навсегда установившаяся научная репутация — от всего этого отказаться, более того — добровольно отказаться? Нет, это слишком трудно. К тому же он не один — ученики и ассистенты, помощники и коллеги, в той или иной степени зависящие от Долгина, — все они поддерживают своего патриарха.

Долгин был когда-то передовым ученым, он пробился к научному Олимпу ценой серьезных научных исследований. Его авторитет нельзя было назвать дутым. Но наступил момент, когда от его слова зависела судьба того или иного молодого ученого, той или иной диссертации.

За последние годы эта монополия на справедливость, на непререкаемую истину, на безошибочное суждение начала исчезать. Но Долгин судорожно цеплялся за нее, сохранял внешний вид преуспевающего пророка. Появлялся в президиумах деловых и торжественных собраний, заседал в коллегиях различных комитетов — судил, рядил, влиял…

И в этот-то момент появился Лехт с его силикальцитом, с его независимыми суждениями, острым умом, талантливыми исследованиями. От него отмахнуться было уже нельзя. Интерес к его изобретению все вырастал.

Долгин пытался пристроиться к новому делу, конечно, на правах главы, вершителя судеб. Лехт отверг великодушное предложение Долгина. И началась безжалостная, хоть и бескровная битва.

Долгин почти всегда оставался в тени — в нужный момент на поле битвы оказывались свои люди.

Сперва они атаковали машину Лехта — дезинтегратор. Но потом, когда узнали, что проблема «пальцев» уже решается, подвергли сомнению прочность силикальцитных блоков.

В связи с этим Лехт предложил собрать в Таллине научный семинар, пригласить инженеров и технологов из тех городов, где — пусть в кустарных условиях — наладили изготовление силикальцитных деталей для жилых домов. К семинару долго готовились, всё как будто предусмотрели. Приехали в Таллин и помощники Долгина. Они искали слабое звено в молодой шеренге талантливых энтузиастов. И, к несчастью для Лехта, нашли его.

Лехт пригласил всех, кто приехал на семинар, побывать в лаборатории опытного завода.

— На десять минут, — сказал он, — по пути в зал заседаний.

Это была разумная идея — доставить в лабораторию рядовые силикальцитные блоки и при всем честном народе испытать их прочность. Пусть, мол, на семинаре торжествует язык цифр и фактов.

И вот все собрались в маленькой лаборатории, обступили лаборантку, стоявшую у приборов, приготовились записывать. Лехт и Ванас стояли вдали. Они уже много раз наблюдали такую картину — напряженные лица гостей, спокойный голос лаборантки, объявляющей: «Тысяча двести…», всеобщее удивление, чей-то возглас: «Поразительно!», повторное испытание и тот же голос: «Тысяча двести…» Кто-то говорит: «Подумать только! В два раза прочнее самого прочного бетона». Именно на такую живую реакцию ученых и инженеров рассчитывал Лехт, когда пригласил их в это утро в лабораторию.

Но вот проходит минута, две, пять минут. Лаборантка молчит. Все недоумевают, ждут, смотрят на нее, на стрелки циферблата.

— Что случилось? — спрашивает Лехт.

— Может быть, что-то случилось с прибором, — с явной издевкой сказал один из помощников Долгина, маленький и круглый, как шар, Петр Петрович Шилин.

Все повернулись к Шилину — это была неуместная шутка. Такую фразу в лабораториях произносят в тех случаях, когда исследователя постигает неудача и коллеги хотят как-то успокоить его.

— Почему вы молчите, Аля? — спросил Лехт.

— У нас уже давно не было таких блоков, — ответила лаборантка, — двести…

— Ну что ж, — усмехнулся Лехт, — были у нас и такие блоки… на испорченные приборы мы ссылаться не будем. Мы пригласим вас к концу дня, когда приготовим новые пробы.

— Специально отформованные? — спросил Шилин.

— Нет, тоже с конвейера, — ответил Лехт.

— Чем же эти плохи? — продолжал своим тенорком Шилин.

— Не знаю, Петр Петрович, — ответил Лехт, стараясь не раздражаться. — Я разберусь и доложу семинару.

Эту фразу Лехт произнес громко, чтобы слышали все его друзья. Хоть они и молчали, но были крайне поражены. Пригласить в лабораторию и так позорно провалиться!

— Кто доставил сюда эти блоки? — спросил Лехт у лаборантки.

— Янес, — ответила она.

Лехт побежал в цех, но Янеса там не нашел. Что же случилось? Неужели по ошибке в лабораторию принесли те опытные блоки, которые Лехт просил хранить, чтобы все помнили о пройденном пути, о достигнутых за годы успехах? Нет, не может быть, Янес был аккуратным человеком. Лехт ни в чем не мог его упрекнуть. Правда, был один момент, когда Лехт усомнился в добросовестности Янеса. Но то было минутное сомнение, не больше.

На завод тогда приехал Бруно Крут, весьма влиятельный в Таллине человек. Он был горячим сторонником широкого применения блоков из сланцевой золы. Крут даже написал кандидатскую диссертацию на эту тему. Он был искренне убежден, что силикальцит для новых эстонских домов непригоден. Потом, когда были сооружены десятки и даже сотни домов из силикальцита, Крут упрямо твердил, что сланцевая зола лучше, дешевле, выгоднее.

— Пусть нас рассудит жизнь, — как всегда в таких случаях, говорил Лехт. — Она сама выбирает своих надежных спутников.

Но Крут нашел себе горячего сторонника — Алексея Ивановича Долгина. Именно опираясь на эту авторитетную в научных кругах фигуру, Крут всеми возможными мерами тормозил развитие силикальцита, хоть и сохранял самые лучшие отношения с Лехтом.

Вот почему Лехт удивился, когда узнал, что Крут приехал на опытный завод, но не зашел к нему, а сразу же направился к Янесу, который к тому времени уже стал бригадиром. Янес повел Крута по всей технологической линии, по двору, мимо штабелей, новых и старых, добротных и бракованных блоков: вот и все. На какое-то мгновение Лехт тогда задумался: что связывает Крута и Янеса? Крут, конечно, знает о прошлом бригадира. Почему именно он сопровождал его по заводу?

Но потом обычная вера в людей, в их добропорядочность быстро вытеснила это минутное сомнение.

Теперь Лехт вспомнил о нем. Нет ли какой-то связи между визитом Крута, его дружбой с Янесом и той бедой (Лехт считал это бедой), которая приключилась нынче утром в лаборатории? Откуда взялись эти старые, бракованные блоки?

Тем временем на семинаре уже делались далеко идущие выводы об ошибках Лехта, о его стремлении ввести в заблуждение не только ученых, но и государственных деятелей, от которых зависели перспективы развития силикальцита. Кто-то предложил даже создать следственную комиссию.

Факты были против Лехта. Он хотел как-то спасти положение; вышел на трибуну и предложил повторить формовку конструкций. В это время слово попросил Янес.

— Я должен признаться, — сказал он, — что два года помогал Лехту обманывать государство. Силикальцит ничем не лучше обычного силикатного кирпича.

Он оперировал какими-то расчетами, по всей видимости не им подготовленными.

Лехт сидел и молчал. Он думал в эту минуту не о грозившей катастрофе, не об ударе, нанесенном ему людьми, которым он доверял. Нет, он вспоминал в эту минуту немецкий лагерь, властный, повелительный голос капо. Конечно, Юрий прав, он слишком доверчив. Люди все чаще и чаще пользуются этой доверчивостью. Почему Янес пришел к нему? Может быть, у него были самые благие намерения, он действительно хотел искупить свою вину и помочь ему, Лехту. Но он не учел, что человек, согласившийся стать в тяжкую годину надзирателем в фашистском лагере смерти, человек, издевавшийся над заключенными, хоть он и сам, в сущности, был заключенным, рабом эсэсовцев, — такой человек не мог быть ни порядочным, ни честным. Какие у него могли быть принципы? Что ему силикальцит? Конечно, Янес без малейших колебаний предал его. Теперь участники этого семинара могут вернуться на свои заводы и рассказать о его ошибках, об обмане. Именно этого добивался Долгин или те его помощники, которые приехали на семинар. А он, Лехт, хотел сразу же после семинара, опираясь на его научный авторитет, предложить сооружать многоэтажные силикальцитные дома. Такой эксперимент открыл бы силикальциту дорогу во все наши крупные города. Но после того, что произошло на семинаре, мысль эта показалась Лехту абсурдной.

В это время к нему подошел Ванас и сказал:

— Я выяснил — Янес принес старые, бракованные блоки.

— Конечно, конечно, — как бы не слушая Ванаса, ответил Лехт.

На следующий день удалось исправить «ошибку», сослаться на чью-то злую волю. Лехт, конечно, не назвал имени Янеса. Он никого не хотел посвящать во всю историю их взаимоотношений. Он просто сказал, что при более строгой технологии можно выпускать конструкции более высокой прочности. Но тень на силикальцит и на Лехта все же была брошена.

Эта тень долгое время следовала за Лехтом.

Десять лет Лехт вел эту битву. Конечно, он не мог бы выдержать, если бы был один. У Лехта были помощники. Это не только Лейгер Ванас, Виктор Рут, Ханс Тоом — десятки молодых ученых. Лехта поддерживали люди, которых он мало знал. И как бы живым олицетворением этой опоры был Александр Басов.

Молодой инженер, худой, высокий, с воспаленными глазами фанатика. Он готов был защищать Лехта в любое время. Иногда Лехт даже боялся этой защиты: она была слишком резкой, категоричной. Во всяком случае, в самые трудные моменты Басов был непоколебим, тверд в своих убеждениях. Он настаивал на том, чтобы силикальцит стал продуктом массовым, промышленным. Но как это сделать? Как добиться этой массовости? Для этого нужно построить большой завод. Кто даст на это деньги?

— Вы забываете, — говорил ему Лехт, — что для утверждения проекта будет привлечен такой человек, как Долгин. Уж он-то сумеет доказать, что это безумная трата народных денег.

— Все-таки попробуем, — настаивал Басов.

Вскоре он сообщил, что идея крупного силикальцитного завода находит самую горячую поддержку. Басов сооружал дома на всей линии железной дороги от Ленинграда до Москвы. Он доказал, что если будут использованы песок, известь, которыми так богаты эти места, то железнодорожные дома будут дешевыми и сооружаться они будут с необычайной быстротой, добился поездки в Таллин всех, кто имел отношение к утверждению проекта нового завода. И в этом поедике победу одержал не профессор Долгин, а инженер Басов.