Назначение начальником института. Наша доктрина ПВО. Самолет Ту-22М

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Назначение начальником института. Наша доктрина ПВО. Самолет Ту-22М

Это произошло в начале 1970 года и, на мой взгляд, было не очень справедливо по отношению к В. А. Джапаридзе, когда его просто грубо сняли с работы. Даже если он того заслуживал, о чем я не знаю, то сделать это можно было и более интеллигентно.

В общем, приехал А. А. Кобзарев в институт, собрал всех руководителей научных подразделений, представил меня как начальника института, после чего встал, попрощался и… ушел. И с этого момента мне пришлось заниматься уже другим кругом вопросов. Но об этом — позже, а пока немного коснусь стратегии и тактики СССР в области строительства ПВО и вернусь к работам над Ту-22М.

В Советском Союзе в середине прошлого века придавалось особое значение строительству противовоздушной обороны. Она создавалась как бы в виде двух «заборов» из комплексов зенитных ракет. Один пытались выстроить на границах СССР, а второй — вокруг жизненно важных объектов промышленных районов. А в зоне между ними должны были действовать истребители-перехватчики. Вот такая доктрина ПВО, как предполагалось, могла защитить нашу страну от воздушного нападения противника. Конечно, средств даже у такой державы, как СССР, не хватало, чтобы создать «забор» по периметру всей границы. Но вокруг больших городов и особо важных промышленных районов, таких, как Центральный, куда входила и Москва, он был создан и прикрывал их зенитными ракетами. Московский регион был защищен даже двумя кольцами ПВО. А по периметру СССР средствами ЗУР закрывали только приграничные города, такие, как Ленинград, Львов, Баку и другие, в основном на северо-западе, западе и юго-западе, откуда могли быть нанесены воздушные удары, поскольку главным противником считались страны НАТО. Все «предполье», включая Восточную Европу, куда входили страны Варшавского Договора, океанические зоны Севера и Дальнего Востока, предполагалось, будут прикрыты действиями истребителей-перехватчиков, так же, как и все небо СССР. Поэтому мы и строили перехватчики, как основной вид истребителя.

Эту линию начал Су-9, затем продолжили Су-11, Су-15 КБ Сухого и МиГ-25, высотный перехватчик КБ Микояна. Последним самолетом, который нес в себе идею фронтового истребителя, способного поддержать с воздуха действия сухопутных войск, и формально не входившим в систему ПВО, был МиГ-21. На нем стояло легкое вооружение, в частности, ракета К-13. Этот самолет очень широко продавался. По-моему, более 15 000 машин ушло только за рубеж, в разных модификациях, последняя из которых, МиГ-21 «бис», пришлась на 70-е годы. Его охотно брали в Сирии, Ираке, Вьетнаме, Мозамбике, других странах Африки… МиГ-21 «бис» был рожден в 1972–1973 годах в период египетско-израильской войны. Он был модифицирован за счет создания гаргрота на «спине» фюзеляжа, где размещалось дополнительное топливо, что увеличивало его дальность; было усовершенствовано вооружение… Первые МиГ-21 были чисто «пушечные», потом пушку сняли и поставили ракеты «воздух — воздух», работавшие по лучу, — К-5 и К-5М. А вот появление его с ракетами К-13, копировавшими линию «Сайдуиндера», родило МиГ-21 МФ, который лег в основу МиГ-21 «бис».

Больше фронтовых истребителей в то время мы не строили, поскольку позиция Хрущева, а значит и страны, заключалась в том, что фронтовую авиацию строить бессмысленно, так как СССР обладает мощным ракетно-ядерным вооружением.

…После того, как все-таки был выбран Ту-22М, как дальний бомбардировщик следующего поколения, начальная фаза его строительства не очень затрагивала наш институт, потому что он создавался как самолет-ракетоносец и основная система его вооружения разрабатывалась в КБ-1 (теперь «Алмаз»). Главным конструктором радиолокационной станции был Виталий Михайлович Шабанов, который в последующем стал заместителем министра обороны, а крылатую ракету Х-22 для этого самолета разработал коллектив Александра Яковлевича Березняка. В основном система ракетного вооружения была разработана еще для самолета Ту-22К, предтечи Ту-22М. Головка самонаведения тоже создавалась в КБ-1.

Это конструкторское бюро было очень замкнутой организацией, не терпевшей никаких коопераций. Считалось, что оно самодостаточно, поскольку выстроено по схеме вертикальной интеграции всех служб и все необходимые разработки, связанные с системами управления, полностью замыкаются в недрах этого КБ. Поэтому на этапе формирования системы ракетного вооружения самолета Ту-22М какого-то широкого участия нашего института не требовалось и нас к этой работе не привлекали. Такое положение дел закреплялось и жесткими режимными ограничениями, которыми окружило себя КБ-1; это наследие бериевских времен держалось здесь весьма устойчиво.

Ту-22М был одним из первых самолетов с переменной геометрией крыла, поскольку в качестве основного режима его применения были выбраны предельно малые высоты, где он мог максимально продуктивно использовать рельеф местности и прижиматься к земле. А над океаническими театрами военных действий он должен был подниматься на высоту 10–15 км и на маршевых бросках достигать скорости в два «маха».

Подобная концепция резкой смены скорости и высотности была основной при создании сверхзвуковых бомбардировщиков в период с начала 50-х до середины 60-х годов. Тогда мы в этой области занимали лишь оборонительную позицию по отношению к США и не строили специально стратегическую дальнюю авиацию. Мы пошли по пути развертывания межконтинентальных баллистических ракет — это была ракетно-ядерная доктрина Хрущева. А свою авиацию развивали лишь для выполнения задач перехвата возможных налетов авиации США, уже имевшей на вооружении самолет-гигант В-52, о котором я уже говорил выше. Это дозвуковая машина, способная нести очень большое количество вооружения. Ее бортовое оборудование многократно обновлялось, модернизировались другие системы, что позволило В-52 перейти в разряд долгожителей неба. Это самолет средних высот и трансзвуковых скоростей.

Потом американцы предприняли попытку создать скоростной бомбардировщик В-58 «Хастлер». Он мог развивать скорость около двух «махов» и забираться на большие для 50-х годов высоты — 15–18 км. Но развитие зенитных ракет и ПВО Советского Союза легко закрывало эту брешь, и в США спроектировали еще более скоростную и высотную машину — В-70 «Валькирия», которая и была вскоре построена. И наша работа над Т-4 в какой-то мере была попыткой повторить опыт американцев и даже превзойти «Валькирию». Т-4 должен был летать на скоростях более 3М и на высотах более 20 км, то есть уметь «перепрыгивать» зоны ПВОпротивника.

Самолет же Ту-22М появился в послехрущевский период, когда руководство страны осознало, что с карты планеты локальные военные конфликты никуда не ушли, они остаются, не перерастая в ядерную войну. Поэтому все больше внимания стало уделяться доктрине ядерного сдерживания, чем нападения, для чего вначале и создавалось атомное оружие. Хотя СССР всегда заявлял, что никогда это оружие первым не применит… США же занимали более открытую позицию: говорили, что могут применить ядерное оружие первыми, если советские войска перейдут границы Западной Германии и начнется вторжение в Западную Европу.

Именно такое положение дел и породило тезис о ядерном сдерживании. Вначале речь шла о ядерных минах, которые НАТО намеревалось установить на границе ГДР и ФРГ, потом, по мере совершенствования обычных вооружений, они отодвинули «критический рубеж» до границ Франции и стали утверждать, что в этой зоне еще можно воевать без атомного оружия, но если советские танки к ней подойдут, то по СССР будет нанесен ядерный удар. Советский Союз по-прежнему стоял на том, что никогда первым не применит ракетно-ядерное оружие, но если оно будет пущено в ход противником, естественно, мы ответим тем же. Вот так, в общих чертах, складывалось противостояние между странами НАТО и Варшавского Договора в 50-х — середине 60-х годов.

Когда же в мире вспыхнула серия локальных вооруженных конфликтов, начало которым положили арабо-израильские войны, СССР постепенно занял проарабскую позицию, поскольку Израиль стал стратегическим партнером Соединенных Штатов. Волей-неволей глобальные политические разногласия сближали нас с арабским миром. Когда в 1956 году началось вторжение Израиля на Синайский полуостров и его поддержали Англия и Франция, Хрущев заявил, что если эта война не прекратится, СССР применит ядерное оружие. Это был чистой воды шантаж, потому что тогда мы еще не имели достаточно мощных ядерных сил. Но благодаря ему было остановлено развитие конфликта.

В дальнейшем мы поставляли Египту все более широкий ассортимент вооружений — самолеты и зенитные ракеты, другие средства ПВО, танки… Позже это коснулось Ливии, Алжира, Сирии, Ирака — вся эта цепочка государств Ближнего и Среднего Востока приобретала наши обычные вооружения. В итоге было осознано, что такой вид конфликта становится преобладающим на фоне «холодной войны».

Итак, появление самолета Ту-22М было вызвано сменой взглядов на военные конфликты, которые, как оказалось, совсем не обязательно должны перерастать в ядерную войну. К этому же времени американцы потерпели фиаско с «Валькирией», поскольку поняли, что это очень дорогой самолет и они не смогут построить их в достаточном количестве. И Макнамара, который стал министром обороны США, провозгласил концепцию F-111 — самолета, который должен уметь воевать на предельно малых высотах. Но поскольку он задумывался, как многорежимный самолет, и его предполагалось использовать и на средних высотах со сверхзвуковыми скоростями, родилась идея переменной геометрии крыла, стреловидность которого менялась в зависимости от скорости. На сверхзвуковых скоростях она увеличивалась, а на дозвуке, на взлетно-посадочных режимах стреловидность уменьшалась, то есть аэродинамика самолета при этом наилучшим способом адаптировалась к режиму полета. Все предыдущие самолеты строились, как однорежимные, с точки зрения аэродинамики.

Самолет Ту-22М, получив крыло с изменяемой стреловидностью, образно говоря, взял себе все вооружение с Ту-22К. Поскольку вооружение и системы управления им компоновались в основном в носовой части и кабинном отсеке, то они перешли в Ту-22М фактически без изменений. В частности, был сохранен и бомбардировочный прицел ОПБ-15, традиционный электромеханический прицел более раннего поколения, чем ОПБ-16, который стоял на Як-28И. ОПБ-15 имел оптику прямого видения, то есть штурман-бомбардир должен был смотреть в глазок оптического визира прицела и потому традиционно располагался внизу, так как выходной зрачок прицела, естественно, упирался в нижнее остекление пилотской кабины.

Когда же перешли к концепции полета на предельно малых высотах, то возникла проблема катапультирования штурмана-бомбардира. В случае экстремальных ситуаций его теперь надо было катапультировать только вверх. Поэтому его посадили там, где размещался основной экипаж. Возникла проблема: прицел-то должен быть у штурмана, а где он теперь? И ОПБ-15 «переполз» к нему в кабину. Но как по нему отслеживать цель, если расстояние до нижнего остекления резко увеличилось? Пришлось делать телевизионную линию связи. Остекление теперь стало ненужным, достаточно было вывести за пределы фюзеляжа лишь зрачок прицела, и эта часть его с вычислительными устройствами, рассчитывавшими баллистику бомбы, осталась внизу. Остекление убрали, поставив на его место металлическую обшивку, а телевизионный индикатор прицела перенесли наверх в кабину, вместе с этим внутренним телеканалом.

Как уже было сказано, с Ту-22К на Ту-22М постарались перенести как можно больше вооружения и систем управления им. И вот, когда начались испытания этой машины в режимах бомбометания, возникли те же проблемы, что и при сбрасывании бомб с Як-28И. Помочь решить их поручили нашему институту. Мы в это время уже были оснащены всеми методами и средствами полунатурного моделирования, овладели методикой тонких аналитических расчетов, построения математических моделей, поскольку приобрели самую современную вычислительную технику того времени типа БЭСМ-6. Естественно, к решению проблем Ту-22М мы подошли не так, как к Як-28И, где проводились, фактически, лишь летные испытания, а занялись доводкой туполевской машины методами стендовых испытаний и более глубокого анализа работы его прицельного оборудования. Для этого был создан специальный стенд полунатурного моделирования самолета Ту-22М, что позволило нам не только помочь быстро ввести его в строй, но и на протяжении многих лет вплоть до сегодняшних дней вести его научно-техническое сопровождение, поскольку он находится на вооружении и ВВС, и авиации ВМФ. К тому же он постоянно модернизируется… Вот так мы работали над Ту-22М.

В этот же период — в конце 60-х, начале 70-х годов — институт начал интенсивно строиться. В прошлом на территории, которую сейчас занимает ГосНИИАС, размещалось конструкторское бюро В. М. Мясищева. Когда же он получил новую базу в Филях (ныне завод им. М. В. Хруничева), эта территория была передана КБ П. О. Сухого, а один из небольших корпусов отвели под наш НИИ-2. В результате ряда реорганизаций и это КБ уехало — на 52-й завод на улице Поликарпова, а нам в наследство осталась вся территория, которую сейчас и занимает институт.

Когда я пришел в НИИ-2 в начале 50-х годов, в нем насчитывалось меньше тысячи человек, а в конце 60-х — уже более трех тысяч сотрудников — настолько бурно шел рост коллектива. Производственных площадей стало катастрофически не хватать, и мы занялись тем, что так называемым хозяйственным способом — то есть своими силами и на собственные средства — начали к небольшому корпусу пристраивать новые помещения, делать надстройки и пристройки. Стенды самолета МиГ-25, к примеру, находясь в зале, смотрели в окно, а узел цели располагался и вовсе под открытым небом. Тогда еще не было спутников-разведчиков, способных вести детальную радиотехническую разведку, поэтому закрывать излучение мы и не думали. Но людей-то все равно надо было размещать по рабочим местам. К тому же по мере развития космических технологий, технической разведки все больше приходилось думать, как все моделирующие стенды и комплексы, где использовались радиотехнические устройства, прятать в радиобезэховые залы, так, чтобы излучение не выходило в открытое пространство.

Хочешь не хочешь, а приходилось решать и проблемы размещения рабочих мест, и подготовки площадей, где можно было бы развернуть сложнейшие комплексы полунатурного моделирования. Поэтому очень остро стал вопрос строительства нового инженерного корпуса института.

Построить его в то время было очень сложно, поскольку строительных мощностей в Москве не хватало, и чтобы что-то возвести, нужно было специальное постановление ЦК КПСС и Совета Министров. Только такая сверхординарная мера позволяла рассчитывать на успех, потому что Москва и без того бурно росла, и горисполком с горсоветом выступали против промышленного строительства в городе. Мы решили опереться на космические программы, которые развивались в то время в нашем Министерстве авиационной промышленности в КБ В. Н. Челомея. Это был спутник-разведчик УС для контроля поверхности океана и спутник-перехватчик ИС. Эти два крупных проекта были одобрены Политбюро ЦК и по ним готовилось постановление Правительства. Мы тоже стремились принять участие в реализации этих проектов и решили попробовать «застолбить» в этом постановлении пункт о строительстве нового инженерного корпуса для нашего института. Возникла необходимость личной встречи с Владимиром Николаевичем Челомеем, чтобы установить деловые контакты. На кафедре Феодосьева мне посчастливилось присутствовать при знаменитом диспуте Королева и Челомея. Владимир Николаевич читал аспирантам лекции по теории колебаний, которые я посещал. Его аспирант Игорь Михайлович Шумилов был моим приятелем. Заместителями Челомея были Владимир Александрович Модестов и Валерий Ефимович Самойлов, с которыми я тоже был отлично знаком, а с Модестовым мы учились вместе еще в средней школе. Так что у меня сложились достаточно теплые и дружеские отношения с окружением Челомея, и конечно эти люди способствовали моему более близкому знакомству с самим Владимиром Николаевичем.

Когда я добился первой аудиенции с ним и рассказал ему о возможных работах института по его тематике, то сразу почувствовал очень благожелательное отношение с его стороны и к себе, и к институту. Он тут же предложил нам включиться в работу, поскольку мы были одним из ведущих институтов в стране, занимавшихся самонаведением ракет. Хотя самонаведение космических аппаратов очень специфично, потому что они управляются импульсно, путем коррекции орбит, а не путем прямого наведения. Поэтому наши подходы «ложились» на космическую систему не совсем один к одному, но основные принципы самонаведения сохранялись. Одновременно мы занялись самими спутниками, их стабилизацией. Для этого создали первый в стране стенд на воздушном подшипнике, который максимально разгружал космический аппарат (КА) от внешних воздействий и позволял отрабатывать систему стабилизации на воздушных двигателях. Сейчас для этой цели используются ЖРД, а тогда — сжатый воздух стабилизировал КА. Чтобы отработать эту систему, надо было вначале создать воздушный подшипник, что вылилось в целую эпопею. Он представлял собой полусферу диаметром более 40 сантиметров, в которой на воздушной пленке должна была «висеть» шарообразная опора, и на нее устанавливался космический аппарат.

Пленку создавал воздух из дюз, при этом спутник на шарообразной опоре как бы всплывал и тем самым разгружался от сил трения. В результате натурно можно было вести отработку системы стабилизации.

Главным конструктором этого стенда выступил А. С. Деренковский, который в свое время разработал знаменитый бомбардировочный прицел ОПБ-1Д. Как человек с оригинальной конструкторской жилкой, он быстро создал в чертеже этот подшипник, но требования, которые предъявлял к чистоте и точности сферической поверхности, исчислялись в единицах микрон. Поэтому, когда я вызвал начальника производства Ивана Александровича Мурылева и показал ему чертежи, он тут же сказал, что это невозможно сделать, потому что нет таких инструментов, которыми можно было бы замерить сферическую поверхность с точностью до одного микрона, и он за такую работу не возьмется. Ну, Иван Александрович был весьма пожилой, а значит, на наш взгляд, консервативный человек, мы же — молодые, горячие… Поэтому я вызвал к себе токаря Коптева, который мог, как говорится, и блоху подковать. Он принадлежал к поколению рабочих старого закала, о которых справедливо говорили, что они — истинные Мастера своего дела… У нас в институте вообще собрался цвет рабочего класса — бывшие оружейники, люди, которые работали со стрелково-пушечным оружием, где требовалась хорошая смекалка и золотые руки. Коптев посмотрел на чертежи и решил, что должен подумать. Придя через три дня, он сказал:

— Я берусь это сделать. Но вы должны мне заплатить. За обычную зарплату я за такую работу не возьмусь.

И назвал, по тем временам, очень большую сумму — пять тысяч рублей, что, конечно, ни в какие ворота не лезло, поскольку мы находились на жесткой тарифной сетке и по рабочему, и по инженерному составу. Оставалось одно — заплатить Коптеву за его работу, как за рационализаторское предложение, но и при таком подходе за любое из них полагались суммы намного меньшие, чем он запросил. Я пошел к начальнику института В. А. Джапаридзе (который, кстати, очень хорошо относился к рабочему классу), и он сказал:

— Ну, что ж, если сделает подшипник, соберем все деньги, что планировались для рационализаторов и изобретателей и заплатим одному человеку. Работа, похоже, того стоит.

Коптев приступил к делу: на токарном станке из чугуна выточил «притиры», затем грубо — эту сферу и начал ее притирать, на ощупь, кончиками пальцев оценивая размеры. Когда он закончил работу, перед нами встал вопрос, а как проверить точность изготовления? Коптев же стоял на том, что все размеры выдержаны до микрона. В конце концов ответ нашел Деренковский:

— Это очень просто проверить. Когда мы соберем подшипник и дадим воздух, то сфера в нем должна висеть неподвижно. Если же он ошибся, сфера будет прецессировать, вращаться за счет неравномерности обтекания воздушным потоком. Ведь, в конце концов, наша задача — избежать воздействия паразитных сил, которые на эту сферу могут действовать.

Собрали, дали воздух, сфера всплыла и, как вкопанная, остановилась! Деньги Коптеву были заплачены, а я до сих пор не могу понять, как можно вручную, без измерительного инструмента, на ощупь, с такой высочайшей точностью выточить очень сложную деталь. Но таков уж был класс мастерства рабочих нашего института и многих других предприятий, НИИ и КБ.

Это только один из примеров, какие стенды и установки нам пришлось создавать. Под них-то мы и заложили инженерный корпус по специальному проекту «Гипроавиапрома», который вскоре и был построен.