Наша реакция на «звездные войны» Рейгана

Наша реакция на «звездные войны» Рейгана

Чем еще запомнился мне конец 80-х годов? Это было время, когда и в стране, и у нас в институте началось переосмысливание таких понятий, как «противник», «противостояние со странами НАТО». Мы стали понимать, что победить в этом противостоянии не сможем никогда, поскольку исход его определяется в первую очередь уровнем экономического развития, а Россия находится в тяжелом положении, и напрягать силы народа в гонке вооружений становится все сложнее. Рейган же, тогдашний президент США, провозгласил философию «звездных войн».

Это вызвало резкий всплеск активности в руководящих кругах страны в поисках ответа — как реагировать нам? Было создано несколько компетентных комиссий, в заседаниях которых пришлось участвовать и мне. И надо отдать должное нашим экспертам — мы с самого начала заняли очень взвешенную и трезвую позицию в осмыслении брошенного вызова. Имея хороший задел по противоракетной обороне, мы отлично понимали, что задача ее создания является сверхсложной не в плане самих ракет-перехватчиков, а с точки зрения решения информационных проблем. Ведь баллистическая ракета — это очень сложная цель, окруженная ложными боевыми блоками, ловушками, помехами, всевозможными надувными «пузырями», имитирующими боевой блок. Получается, что в космосе летит длинная «колбаса», а где в ней боевые блоки — непонятно. Распознать, отселектировать их архисложно, и в результате возникает ситуация информационной деградации, поэтому возможности стороны, которая наносит удар, во много раз больше, чем у той, что обороняется. Тем более что ничего более удачного, чем противоракеты, еще не изобретено. Когда Рейган провозгласил доктрину лазерного поражения баллистических ракет на среднем участке полета и на участке выведения их на орбиту, наши ученые, имевшие хорошие наработки в области применения мощных лазеров, сразу сказали, что это — блеф. Оказалось, что кпд лазерного оружия настолько низкий, что обычное кинетическое оружие превосходит его во много раз… Академик Харитон, который изучил все проекты рентгеновского лазера с ядерной накачкой, заявленные в программе «звездных войн», отмел их, как чистую фантазию.

Но и мы и американцы, работая в этом направлении, быстро поняли, что решение проблем управления такой сложной системой, как ПРО, может давать хорошие сопутствующие результаты. Я, например, считаю, что сегодняшний Интернет — это некое производное от работ в области «звездных войн», где как раз и встала задача создания глобальных сетей сбора информации и управления.

Но проблема селекции или информационной деградации так никем и не решена. Честно говоря, я даже не вижу пути, ведущего к ее решению. Маскировку боевых блоков всегда можно организовать проще и дешевле, чем систему их селекции. Хотя наука на месте не стоит, и, вкладывая миллиарды долларов, американцы когда-нибудь научатся проводить селекцию. Вообще, когда вкладываешь во что-то деньги, то если уж не решается основная задача, решаются многие побочные. И они могут дать такие технологии, которые поставят в трудное положение страны, ими не обладающие. Это таит некую гипотетическую опасность для России, где наука держится на «голодном пайке», но приходится с таким положением мириться. Однако и США- богатейшая страна- после событий 11 сентября 2001 года оказалась в затруднительном положении: проблема борьбы с современным терроризмом, на мой взгляд, сложнее, чем все остальные задачи оборонного характера.

В общем, в конце 80-х — начале 90-х годов мы начали понимать: США — это такая страна, с которой лучше дружить, чем конфликтовать. Поэтому мы стали весьма осторожно относиться ко всякого рода глобальным проектам, программам, сознавая, что можем с ними влезть в такую петлю, из которой потом и не выберемся. К сожалению, в России принято бросаться из крайности в крайность, и, придя к выводу, что мы теперь с американцами «друзья до гроба», тут же начали крушить свою оборонную промышленность.

Да, у нас была милитаризованная экономика, но она одновременно решала задачу создания наукоемких технологий. Как была загружена «оборонка»? Сорок процентов объема ее продукции приходилось на вооружение и военную технику, а шестьдесят — на изделия мирного назначения. Оборонные заводы выпускали фотоаппараты, мотоциклы, тракторы, холодильники, радиоприемники, магнитофоны, телевизоры и т. д., то есть всю продукцию длительного пользования, которая базировалась на высоких технологиях. При этом «оборонка» никогда не была дотационной, что ей в последующем пытались приписать. За счет «мирной» продукции она приносила в бюджет значительно большие деньги, чем потребляла на создание вооружений, да к тому же двигала технический прогресс. Когда так называемые «рыночники» стали нас учить, как надо работать на рынке, я очень удивился такому повороту событий — ведь оборонная промышленность всегда на нем была и никуда с него никогда не уходила. Потому что оружие мы создавали, соревнуясь с самыми лучшими западными образцами. Даже когда это не было связано с его продажей, мы волей-неволей изучали конъюнктуру рынка военной продукции. Ведь для нас потенциальный противник являлся в то же время и конкурентом, сильные и слабые стороны которого мы изучали. И когда в 90-е годы все производство и экономика страны в одночасье обрушились, то оказалось, что единственным высокотехнологичным рыночным продуктом обладает «оборонка». Никто же ничего, пользующегося спросом за рубежом, не создал, стали продавать только продукцию недр — нефть и газ и первичный продукт: металлы, удобрения. Но когда стали проводить совершенно необдуманные реформы, заодно порушили и оборонную промышленность. Если бы этого не сделали, мы бы еще лучше выглядели среди стран-конкурентов, торгующих вооружением, и еще больше вносили бы в бюджет России денег, чем сейчас. Думаю, объем продаж выражался бы в сумме 14–15 млрд долларов вместо 3–4, которые мы получаем в год теперь.