Подготовка молодых кадров в ГосНИИАС

Подготовка молодых кадров в ГосНИИАС

…Чем больше на нас наваливали работы, тем острее мы ощущали нехватку квалифицированных специалистов. Поэтому нам пришлось вырабатывать свою систему их подготовки. Надо сказать, что когда в институте сложились основные направления, методы исследования, базовые научные дисциплины, на которые мы опирались при создании той или иной системы, возникла необходимость определенного доучивания тех молодых специалистов, которые приходили к нам в основном из Московского авиационного института им. С. Орджоникидзе, часть — из МВТУ им. Баумана, и — совсем считанные единицы — из университетов. Вузовская подготовка оказалась недостаточной, чтобы они могли сходу включаться в наши работы. Учебный процесс не успевал за динамикой развития научных дисциплин, которые рождались при создании современной боевой авиации. Мы ведь все время находились на переднем рубеже научно-технического прогресса, особенно системных исследований, системных наук, а преподаватели вузов не поспевали за нами с тем, чтобы наши наработки сделать достоянием умов студентов. Свою роль в этом играла и секретность…

Чтобы ликвидировать такие пробелы в подготовке молодых специалистов, мы создали внутреннюю систему их обучения. Им читались курсы лекций по ряду направлений, затем они должны были защищать квалификационные работы. На это все новоиспеченному инженеру отводилось три года, а его продвижение по служебной лестнице — на должность старшего, потом ведущего инженера, зависело от того, насколько успешно он проходил «дообучение». Кроме того, были назначены руководители молодых специалистов, и каждый такой куратор нес серьезную ответственность за качество их подготовки и профессиональный рост, что поощрялось денежными премиями.

Лекции читались по таким дисциплинам, как вычислительная математика и программирование, потому что в конце 60-х годов вузы еще не готовили специалистов в этой области. Далее — по теории наведения и динамики движения самолетов и управляемых ракет на боевых режимах, теории эффективности и т. д. Такая работа сразу же дала хороший эффект, и мы решили поставить приток свежих сил на плановую основу.

В это время начинал набирать силу Московский физико-технический институт, основанный нашими нобелевскими лауреатами П. Л. Капицей и Н. Н. Семеновым, которые очень многое привнесли в стиль его работы из Кембриджа, а точнее — из знаменитой лаборатории Резерфорда. Они предложили такую систему обучения, которая в последующем получила название «система Физтеха»: три года студенты усиленно занимаются по общим курсам математики и физики, а также изучают иностранные языки, а потом на базовых кафедрах, находящихся в научно-исследовательских институтах — овладевают специальностью.

Когда в Долгопрудном были построены новые корпуса института, в общежитиях заложили столько мест для студентов, что даже москвичи могли там жить. Это очень важно, чтобы студент постоянно находился в «учебной среде». Именно по этому принципу строится обучение в Кембриджском и Оксфордском университетах. При каждом из них есть колледж. Колледж — это нечто вроде общежития, в котором имеется и своя система обучения. Студент, зачисленный в университет, фактически поступает в колледж. В нем есть группа преподавателей. Каждый из них набирает себе студентов, которые учатся на разных курсах — с первого по пятый. Получается некая смешанная группа, с каждым студентом которой преподаватель работает персонально: он дает задания, составляет план работы, рекомендует необходимую литературу и т. д. А университет служит для того, чтобы студент мог там слушать лекции и проходить лабораторную практику… Но насколько тот или иной учащийся усвоил курс науки, определяет преподаватель колледжа. Такая индивидуальная подготовка будущих специалистов является «фирменным» подходом к обучению в этих двух знаменитых английских университетах и дает очень высокие результаты. При этом у каждого преподавателя обучается всего несколько студентов, чтобы он мог работать с каждым отдельно.

Физтех во многом построен по этим же принципам, а количество студентов, приходящихся на одного преподавателя, значительно меньше, чем в любом другом вузе страны. Это записано в положении об МФТИ.

Как уже сказано выше, после трех лет обучения на общеобразовательных курсах студенты МФТИ продолжают учебу в базовых институтах. В каждом из них создавались базовые кафедры, преподавателям которых платил зарплату Физтех. Когда Сталин подписывал распоряжение о создании МФТИ, в нем предполагали готовить специалистов в области ядерной физики, атомной промышленности, то есть способных работать над ядерным оружием, а также над созданием средств его доставки в нужную точку планеты. Поэтому первые базовые кафедры появились в институтах Академии наук, а потом и в организациях промышленности — в КБ С. П. Королева, А. А. Расплетина и других, связанных с созданием ракетной техники. Позже стало развиваться авиационное направление и был даже создан факультет аэромеханики и летательной техники (ФАЛТ) с базовыми кафедрами в ЦАГИ, ЛИИ и ЦИАМ.

В распределении на работу своих выпускников МФТИ участия не принимал, это делали ведущие сотрудники базовых кафедр.

Столь необычное предисловие я пишу к тому, чтобы объяснить, почему мы тоже захотели в нашем институте иметь такую базовую кафедру. Во-первых, математическая подготовка студентов МФТИ всегда была выше, чем у их коллег из других вузов. Во-вторых, мы могли теперь уже на 4-м и 5-м курсе давать им тот необходимый уровень знаний, с которыми они могли сразу приступать к работе по своей основной специальности. В-третьих, мы могли бы отказаться от системы «доучивания» молодых специалистов.

И вот, сразу после защиты докторской диссертации в 1967 году я поехал к ректору МФТИ Олегу Михайловичу Белоцерковскому, который был уже, по-моему, академиком АН СССР и специализировался в области математической физики.

Встретил он меня настороженно, если не сказать подозрительно: МФТИ работал уже со знаменитыми институтами, имеющими мировую славу, а тут вдруг представитель какого-то загадочного НИИ-2, о котором «слыхом не слыхивали». Но когда я ему объяснил нашу идею и рассказал, какие специалисты нам нужны, он быстро сориентировался, признал, что наше предложение очень интересно, и предложил вначале организовать в НИИ-2 филиал кафедры от авиационного факультета МФТИ.

На первое занятие пришло человек семь — половина стандартной студенческой группы. В основном москвичи. В 1970 году, когда я стал начальником института и, как предписано положением МФТИ, возглавил кафедру, потому что ее может возглавлять только руководитель организации, мы перешли на факультет прикладной математики и управления. С той поры и по сей день на этой базовой кафедре МФТИ мы готовим специалистов для ГосНИИАС. Должен отметить, что хотя студентов, приходивших к нам из МФТИ, было не так много, они сыграли в последующем огромную роль в создании сложных программ, математических моделей. Они очень быстро схватывали суть принципов, на которых работала цифровая техника, компьютеры и т. д., в чем, конечно, помогала высочайшая математическая подготовка, полученная в МФТИ.

Этот опыт стали учитывать и другие вузы. Первым, кто откликнулся на такую же идею, был МАИ. И сейчас мы имеем еще три базовых кафедры и от этого института. В конце 80-х мы организовали еще одну — от Московского института радиоэлектроники и автоматики. Таким образом, сейчас у нас работает пять базовых кафедр. И созданы они по образу и подобию тех, что закладывались еще в МФТИ П. Л. Капицей и Н. Н. Семеновым.

В 70-80-х годах процесс обучения студентов на этих кафедрах развивался очень бурно, и мы ежегодно выпускали и брали к себе на работу до семидесяти хорошо подготовленных молодых специалистов. Рейтинг нашего института всегда был достаточно высок, поэтому недостатка в студентах мы никогда не испытывали. К сожалению, в начале 90-х годов, обучающихся у нас стало намного меньше, но дело в другом — работать в ГосНИИАС оставались всего по 5–7 выпускников наших кафедр. Основная причина — это маленькая зарплата молодого специалиста. В последние пять лет снова наблюдается рост числа молодых специалистов — до 40–50 ребят мы оставляем сейчас у себя в институте ежегодно. Для этого пришлось создавать особые условия для молодых специалистов: дотировать зарплату, платить научным руководителям за каждого молодого специалиста, создавать молодежные коллективы и т. д.

Однако 20–30 лет назад мы принимали на работу еще несколько десятков выпускников других вузов, кроме Физтеха, МАИ и МИРЭА, и таким образом, в сумме более ста молодых людей вливались в коллектив института каждый год. Это позволяло поддерживать своеобразный молодежный облик коллектива — средний возраст сотрудников не превышал тридцати с небольшим лет. Поэтому молодые специалисты приходили не в старые, сложившиеся годами подразделения, где все руководящие посты заняты давным-давно и надо долго ждать, пока освободится то или иное кресло, а в среду практически своих ровесников, которая непрерывно, динамично развивалась. Такой климат очень продуктивно влиял на эффективность работы института, позволял нам браться за выполнение очень сложных работ, что, конечно же, подогревало честолюбие молодых ученых. Ведь платили нам немного, почти так же, как во всей авиационной промышленности, а премии за изобретение, выполнение тематического плана и т. д. суммарно не превышали 20–30 % оклада. Так что люди работали в основном на энтузиазме, на патриотическом подъеме. У нас, кстати, в те годы была неплохо поставлена комсомольская работа, спортивная… Наши команды брали довольно высокие призовые места по различным видам спорта. Развивалась художественная самодеятельность. В общем, то, что у сотрудников не было больших разрывов в возрасте, позволяло коллективу чувствовать себя единым целым, определяло демократичность отношений, избавляло его от жесткого иерархического построения. Вообще, для любого научно-исследовательского института это очень важно — сбалансированное соотношение молодых специалистов и людей, уже в полной мере овладевших профессией, потому что преемственность поколений является одним из определяющих факторов успешной деятельности НИИ. Любой завод, если технологические процессы не претерпевают существенных изменений, легко перестраивают на новую тематику, выпуск какой-то другой продукции. Конструкторское бюро уже труднее перестроить, поскольку там на протяжении многих лет создается школа конструкторов, и чтобы КБ перешло от одного класса систем к другому, нужно лет 5–7 по меньшей мере. Перевести же на новые рельсы работу НИИ сложнее всего, поскольку вся она определяется наличием научных школ, каждая из которых является очень сложным организмом, живущим по своим законам. Как показывает опыт, разрушение научной школы почти невосполнимо. Для перестройки работы НИИ нужно минимум 10 лет, а ведь в наше время обновление технологий, информации в любой области знаний происходит в среднем за 5 лет или еще быстрее. Так что за 10 лет, пока в НИИ идут перемены, он отстает от мирового научного сообщества настолько, что наверстать этот разрыв практически невозможно.

К сожалению, многие люди, облеченные властью и призванные руководить наукой в России, не очень хорошо понимают, что такое научные школы, складывающиеся в НИИ. В области фундаментальных исследований дела обстоят получше — Академия наук России ревниво следит за тем, чтобы эти исследования оценивались по достоинству и значимости, пытается все время доказывать — и это правильно — что без развития фундаментальной науки страна будет выброшена на обочину прогресса и не сможет правильно экономически развиваться… Но при этом почему-то все забывают, что значительно большую роль в судьбе России играет прикладная наука. Фундаментальная наука — это наука о процессах, происходящих в природе и обществе. А прикладная, используя результаты фундаментальной, действительно «прикладывает» их к производству того или иного продукта, она ориентирована на создание технологий, на определенную техническую деятельность общества.

Примеров того, насколько важна для страны прикладная наука, в мире множество. Корея, Япония, ряд других стран вообще не занимаются развитием фундаментальной науки, но в области прикладной науки достигли выдающихся вершин, на ее основе освоили передовые технологии и входят сейчас в элиту индустриально развитых государств. А у нас за годы реформ все сложилось «с точностью до наоборот» — Россия, сумев как-то сохранить фундаментальную науку, совершенно забыла о прикладной… И теперь наши «верхи» жалуются на утечку мозгов за рубеж. А это естественно — они в нашей стране не востребованы, потому что разорвалась цепочка: фундаментальная наука — прикладные исследования — технологии — производство. В СССР эта цепочка существовала всегда, была четко спланирована и увязана с потребностями государства. Образно говоря, если взять деньги, которые вкладывались в СССР в фундаментальную науку, за единицу, то на прикладные исследования выделялось уже 10 единиц, а на создание технологий и производства — 100! Сегодня эти пропорции разрушены, а результатом стало то, что на мировом рынке востребовано всего 0,3 процента наукоемкого продукта с маркой «сделано в России». Все остальное производится за рубежом… Так о каких экономических реформах может идти речь, если уничтожена, по сути, прикладная наука, призвание которой — создавать фундамент экономики?! Да, какие-то научные школы уцелели, в частности, в авиационной промышленности, которая, одна из немногих, удержала их на плаву, в основном за счет экспортной деятельности. В целом же прикладная наука понесла значительно большие потери в последние 10–12 лет, чем фундаментальная.

Но вернемся к авиапрому. Создание здесь новых школ в прикладной науке — это создание новых технологий, концепций, которые всегда закладываются в будущую авиационную систему. Надо сказать, что именно эта сторона деятельности на западных фирмах наиболее закрыта, потому что именно она определяет результат конкурентной борьбы между ними. Конечно, рано или поздно, после появления нового образца авиатехники на рынке все секреты вскрываются, но до поры до времени кто-то вырывается вперед и получает за счет этого хорошую прибыль. В начале развитие этого процесса характеризуется появлением в научной литературе «взрыва» публикаций по какой-то новой тематике, в основном чисто теоретического плана. Но как только фирмы подходят к созданию новых технологий на базе этой теории, все дальнейшие работы закрываются и публикации исчезают. Возрождаются они только тогда, когда новый самолет или вертолет выкатывается на летное поле для испытаний. Причем чаще всего это очень тонко дозированная информация, которая может увести конкурента в тупик. Она достоверна, но раскрывает лишь «побочные ветви» разработки, а не основу ее. Могу утверждать, что такой подход к новшествам широко практикуется в США: мы ведь весьма тщательно отслеживаем всю информацию, которая касается нашей тематики. Трудно однозначно оценить, что это: стратегия фирмы или стратегия государства, но факт остается фактом — прикладная наука, технологии, созданные с ее помощью, являются продуктом, который берегут, как зеницу ока. А это говорит о важности такой науки для обеспечения всех сторон жизни страны… Вырвавшись вперед в области новых технологий, предприятие сразу завоевывает мировой рынок. Чем быстрее осознают эти простые истины в России, тем больше шансов будет у нас вернуться в число стран, высокоразвитых в научном и технологическом аспектах.

Особую важность приобретает понимание всех этих процессов в наше время, когда экономика выходит за национальные границы, становится многонациональной и транснациональной. Примеры в области авиации — концерны «Боинг», «Локхид Мартин» и др.

Такой поворот событий, на мой взгляд, очень опасен для России, потому что она заражена парадигмой национализма, отгороженности от всего мира, самодостаточности, нацеленности на технологическую независимость… Так строился Советский Союз — как система, противостоящая Западу и идеологически и технологически. Разрушение СССР окончательно разбило единое экономическое пространство стран Варшавского Договора «на куски», и каждый из них стал вести свою политику. Вся Восточная Европа потянулась к Западу, стремясь встроить свою экономику в эти многонациональные или транснациональные образования. Этим же путем пошли некоторые бывшие советские республики, которые тоже бросились заигрывать с дальним зарубежьем, хотя они уже настолько несамодостаточны, что им очень трудно встроиться в западные научные и экономические структуры…

Россия же оказалась более-менее способной вести какую-то свою линию в мире, но в умах ряда ее руководителей, вожаков политических партий остался «вирус» парадигмы СССР, хотя мир кардинально изменился. В частности, мы пока так и не можем для себя определить: глобализм, родившийся на планете в последнее десятилетие — это хорошо или плохо? Не вдаваясь в дискуссию на эту тему, хочу заметить, что глобализм — это прежде всего технологическое понятие, новая форма организации производства. Сегодня одна страна в рамках национальных границ уже не может эффективно строить всю воспроизводящую цепочку от первичного продукта до наукоемкого изделия. Сама технология, экономика привели к этому, а политика лишь стала подстраиваться под них. Так что борьба против глобализма — это та же борьба, которую вели в позапрошлом веке рабочие против машин. Здесь есть много нюансов, но, не вдаваясь в политические аспекты глобализма, хочу подчеркнуть — он заставляет корпорации, целые страны искать пути, как встроиться в эту воспроизводящую цепочку своими структурами. Я считаю, что тот, кто обладает таким умением, и будет победителем в конкурентной борьбе. Потому что сейчас мало толку от того, что кто-то может создать конкурентный товар. Россия, к примеру, способна построить самолет, ничем не хуже, чем «Боинг» или «Эрбас». Но это не значит, что она тем самым автоматически встроится в воспроизводящую цепочку — ведь сегодня не рынок развивает экономику, а технологии развивают рынок. Если посмотреть, как работает тот же «Боинг», то он фактически захватывает те секторы рынка, которые определяют транспортные процессы, а не производство самолета. Они создают инфраструктуру, в которую легко встроить свое изделие. Наш же самолет, ничем, вроде, не уступающий «боинговскому», не встраивается в эту инфраструктуру, потому что эксплуатант, привыкший в ней работать, говорит нашим самолетостроителям примерно так:

— Ну, слушайте, ребята, запчастей у вас не допросишься. Отремонтировать ваш самолет некому и негде. У вас нет системы обучения экипажей, наземного персонала… Мы все работаем в замкнутых логистических компьютерных сетях, а у вас их нету, как нет системы послепродажного обслуживания…

И так далее. Причем все эти претензии справедливы. И когда мы не очень умно начинаем убеждать потенциального заказчика, что у нас планер отличный, расход топлива в двигателях не хуже, чем у конкурентов, мы совершенно забываем, что не тактико-технические данные определяют сегодня привлекательность самолета для эксплуатанта, а десятки, сотни различных факторов, которые в сумме и составляют систему транспортного процесса.

И снова мы приходим к тому, что без системного подхода сейчас нашему авиапрому (да и не только ему) не обойтись, что технологии быстро меняются, поэтому очень важна преемственность поколений, безболезненная адаптация каждого нового поколения научных сотрудников к постоянно меняющимся условиям работы. А этот процесс в России практически сведен на нет. Это одна из трагедий страны. Руководители разных рангов рассматривают прикладную науку по одному критерию: рентабельна ли она в короткие сроки? Но те наукоемкие области, в которых мы работаем, требуют не только больших денег но и, как говорят банкиры, «длинных рублей». Они по природе своей не могут дать мгновенной отдачи, потому что на создание нового самолета уходит больше десяти лет. Это ведь не производство линии для расфасовки молока или водки, которые окупаются мгновенно…

И банковские структуры, работающие с нами, предпочитают не рисковать — кто знает, что случится с деньгами, инвестированными в прикладную науку в России, за 10 лет? Но это надо делать! Не зря политика западных стран строится так, чтобы всеми мерами оказать поддержку своим самолетостроительным фирмам… И там, где частный капитал не идет на риск, его берет на себя государство, которое тем самым создает экономическую основу для будущего.

В этом плане характерен пример США. Всем известно, что у них очень хорошо развита автомобильная, электронная промышленность, но, как ни странным это покажется, наибольшие вложения из федерального бюджета в новые технологии делаются там, где они связаны с авиационно-космической отраслью. Очень немного получает электроника и совсем мало перепадает автомобилестроению. В США считают, что две последние отрасли могут развиваться и за счет профильных фирм, а вот в авиационно-космическую промышленность государство производит вливание средств, потому что в ней — наиболее сложные технологии, которые неизбежно будут востребованы страной в будущем, а также — очень длинный цикл возврата инвестированных денег.

В России же мы имеем совершенно противоположную картину: государство — за быстрый оборот средств. Но тогда действительно проще всего продавать нефть и газ, лес и металл, и таким образом Россия постепенно скатывается к положению ресурсодобывающей страны, теряя позиции державы, производящей наукоемкий продукт.

Как я стал действительным членом Академии наук

Я впервые выехал за рубеж в 1963 году. Это была поездка в форме научного туризма, которая организовывалась через единственную туристическую фирму в СССР «Интурист», а оформление проходило через Государственный комитет по науке и технике (ГКНТ). Поводом для поездки стало проведение первого симпозиума ИФАК (Международная федерация по автоматическому управлению) по управлению в космосе. Симпозиум проводился в г. Ставангер (Норвегия). Со стороны СССР была образована делегация во главе с вице-президентом Академии наук СССР академиком Борисом Николаевичем Петровым. В составе делегации были профессора М. А. Михайлов и А. М. Летов (впоследствии академик АН СССР) из Московского авиационного института с кафедры Б. Н. Петрова; легендарный механик, по учебнику которого мы все учились, член-корреспондент АН А. И. Лурье из Ленинградского политехнического института. Из институтов Академии наук: доктора технических наук Б. Н. Наумов, Д. Е. Охоцимский (также стали впоследствии академиками АН СССР) и Г. М. Уланов. От промышленности было трое: доктор технических наук Б. В. Раушенбах, кандидаты технических наук В. П. Легостаев и я. Борис Викторович Раушенбах, Виктор Павлович Легостаев и я впоследствии также были избраны действительными членами академии.

Мы все были относительно молодыми и активными участниками бурно развивающегося в то время научного направления в теории управления — управления движением. Основоположником направления и его безусловным лидером был Б. Н. Петров.

Это было время становления нашей космонавтики, и все члены делегации участвовали в той или иной степени в работах по системам управления космическими аппаратами.

На симпозиуме были практически только две делегации — наша и США, если не считать норвежских ученых. Делегацию США возглавлял ведущий ученый в области систем управления и навигации Чарльз Дрейпер-Ли. Он является автором первой в мире гироинерциальной платформы на поплавковых гироскопах, которая сыграла ключевую роль в системах управления космических аппаратов и ракет-носителей. В делегации США также были ученые, в той или иной мере связанные с космическими программами. СССР был в то время ведущей космической державой, оставив позади США. Были произведены облеты Луны, посадка на Луну автоматических станций, движение по ней лунохода. Это, конечно, сильно ущемляло гордость США, тем более в условиях «холодной войны». Президент США Джон Кеннеди поставил национальную задачу — догнать СССР. Была выдвинута смелая программа — высадить астронавтов на Луну. Для решения этой задачи в США началась разработка мощной по тем временам ракеты-носителя, которая должна была выводить на орбиту Земли груз, значительно больший, чем выводили наши носители. Конструктором этой ракеты был Вернер фон Браун, который построил в фашистской Германии первую баллистическую ракету ФАУ-2, ставшую родоначальницей этого вида оружия. Он был после окончания Второй мировой войны вывезен в составе группы немецких инженеров в США.

У нас также была своя лунная программа. С.П. Королев строил новую ракету-носитель для этой цели — Н-1, а В. Н. Челомей — ракету Р-700 на базе «связки» ракет Р-500 (ныне «Протон»). С. П. Королев планировал прямую посадку на Луну и возвращение на Землю без промежуточных орбит, а В. Н. Челомей ставил более скромную задачу — только облет Луны космическим аппаратом с человеком на борту, без его посадки на поверхность. Срок выполнения программы был приурочен к 50-летию Советской власти — ноябрь 1967 года. Начиналась «лунная» гонка.

Симпозиум прошел очень успешно и в очень дружественной, поистине научной атмосфере. Ч. Дрейпер пригласил к себе в гостиницу Б. Н. Петрова и Б. В. Раушенбаха и рассказал всю схему высадки астронавтов на Луну. Нам эта схема показалась очень сложной: вывод на орбиту Земли, затем выход на орбиту Луны, посадка лунного модуля, затем взлет модуля с поверхности Луны, стыковка с лунным кораблем и возврат на Землю. Такая многоступенчатость «пугала» нас не столько своей сложностью, сколько возможностью технических отказов на различных этапах. Мы даже подумали, не дезинформация ли это? Но впоследствии американцы очень широко опубликовали эту схему задолго до ее реального осуществления.

Поездка в Норвегию оставила неизгладимое впечатление на всю жизнь. Мы все впервые выезжали за рубеж, и это, конечно, играло определенную роль в восприятии, но Норвегия вместе со Швецией в то время демонстрировала достижения «скандинавского социализма». В Норвегии уже много лет у власти были левые, что привело к значительным социальным достижениям. В стране было бесплатное среднее образование, бесплатные учебники, завтраки для учащихся, бесплатный транспорт в школьных автобусах от порога дома до школы и обратно, бесплатное медицинское обслуживание и очень незначительный разрыв между нижним и верхним уровнем зарплаты. Все население Норвегии, по существу, принадлежало к «среднему» классу. Богатые в Норвегии не приживались, так как налоги на их доходы строились по прогрессивной шкале, и свыше некоторого уровня все уходило в бюджет. Даже знаменитый норвежец Тур Хейердал жил в Италии, так как все его доходы от фильмов и книг, описывающих его научные путешествия, были бы в Норвегии отобраны через налоги.

Все это создавало в Норвегии очень благоприятную обстановку при полном отсутствии социальной напряженности. Правительство тщательно отслеживало уровень жизни в северной и южной частях Норвегии (Норвегия вытянута вдоль Скандинавского полуострова с юга на север с резкой разницей климатических условий). Если уровень жизни на севере падал по сравнению с югом, правительство применяло сразу ряд мер по созданию налоговых льгот, выдаче кредитов, необходимых субсидий и т. д., чтобы избежать возможной миграции населения с севера на юг. Мы в начале проехали по южной части Норвегии от Осло до Ставангера, затем посетили Берген, из которого вернулись в Осло через центральную горную часть Норвегии. Страна по своей живописности действительно соответствует названию «северная Швейцария».

В те времена поездки за рубеж оформлялись через выездной отдел ЦК КПСС с прохождением специального инструктажа и подписанием документов об ознакомлении с правилами поведения при пребывании за рубежом и дачей соответствующих обязательств их соблюдения. Нас весьма удивили и позабавили слова инструктора ЦК, который собрал нас перед отъездом: «Ребята, Норвегия — это сказочная страна. Вам повезло. Вы побываете в коммунизме».

Действительно, Норвегия по своему высокому уровню жизни поражала даже работников ЦК КПСС.

Я так подробно описал эту поездку потому, что она стала началом моего пути в действительные члены Академии наук СССР. Практически все члены делегации впоследствии стали академиками. Борис Николаевич Петров очень активно формировал новое научное направление «Процессы управления» в Отделении механики АН СССР. Отделение благодаря ему получило новое название: «Отделение механики и процессов управления». Ученые, создающие теорию управления и работающие над системами управления, получили подтверждение того, что их наука является фундаментальной наравне с математикой, механикой, физикой, химией, биологией и т. д.

Это было значительное событие, и в этом, безусловно, заслуга академика Бориса Николаевича Петрова. Он очень много сил отдавал нашей авиационной и космической программе вместе с президентом Академии наук академиком М. В. Келдышем, академиками А. Ю. Ишлинским, Л. И. Седовым, Г. Г. Черным — нашими ведущими механиками. В Академию в это время пришла славная когорта Генеральных и главных конструкторов — создателей авиационной и космической техники: академики А. Н. Туполев, А. И. Микоян, А. С. Яковлев, Г. П. Свищев, С. П. Королев, В. Н. Челомей, А. М. Люлька, В. П. Глушко и другие.

Отделение механики и процессов управления было одним из самых сильных и авторитетных отделений Академии, и его бессменным руководителем был академик Борис Николаевич Петров. Борис Николаевич очень гармонично сочетал в своей деятельности теоретические исследования, будучи воспитанником известного математика академика Лузина, с практическими прикладными исследованиями в области процессов управления. Лично ему принадлежит инициатива создания научного направления — управление движущимися объектами, которое охватывало очень широкий круг технических систем: от авиации, космонавтики, ракетной техники до транспортных систем, таких, как надводные и подводные суда, железнодорожный и автомобильный транспорт и т. д.

Был создан и очень продуктивно работал Научный совет АН СССР по управлению движением и навигации, стал выпускаться научный журнал «Известия АН СССР. Техническая кибернетика», в котором публиковались статьи по вопросам управления движущимися объектами. Борис Николаевич обладал хорошим чутьем в области новейших технологических прорывов. Когда появились столь впечатляющие результаты в технологии микроэлектроники и создании первого поколения микропроцессоров, Борис Николаевич мгновенно понял, какое будущее несет использование микропроцессоров в системах управления. Он организовал по этому вопросу специальное научное сообщение на президиуме Академии наук и пригласил меня выступить с сообщением на эту тему. Мы в это время как раз внедряли цифровую технику в системы управления боевых самолетов и авиационных ракет. Мне также приходилось несколько раз выступать с научными докладами на ряде всесоюзных конференций и симпозиумов по управлению, а в 1965 году- на Втором международном конгрессе по автоматическому управлению ИФАК в Лондоне. Вероятно, мое удачное выступление в Ставангере, а также на президиуме Академии наук оставило у Бориса Николаевича хорошее впечатление, и в начале 1979 года он предложил мне баллотироваться в члены-корреспонденты АН. Это предложение для меня было полной неожиданностью, так как я считал себя больше инженером, чем ученым. Кроме того, я знал, как много очень крупных ученых, в том числе мой учитель профессор В. В. Солодовников, безуспешно стремились попасть в члены-корреспонденты. Владимир Викторович Солодовников — основатель частотных методов в теории управления — имел очень много трудов в этой области, которые были широко известны за рубежом. Так вот, В. В. Солодовников баллотировался в Академию много раз, еще с тех времен, когда я был его аспирантом, и все безуспешно. Поэтому я отнесся к предложению Б. Н. Петрова скептически, совершенно не веря в свой успех. Однако под нажимом ученого секретаря отделения Е. Д. Теряева и моего помощника Г. В. Свиридова я подал документы на конкурс. Выборы проходили в мае 1979 года, незадолго до моего дня рождения.

Чтобы лучше познакомиться с кандидатами, Борис Николаевич устраивал выезд группы академиков на места их работы. Такая группа под его руководством в составе академиков Н. Н. Красовского, Л. И. Седова, А. Ю. Ишлинского, Г. Г. Черного, членов-корреспондентов Е. П. Попова, Б. Н. Наумова, Д. Е. Охоцимского приехала и в наш институт. Я провел экскурсию по нашим экспериментальным залам, подробно рассказал, над чем мы работаем, какие проблемы стоят в области управления авиационными системами. А в это время мы отрабатывали МиГ-23, МиГ-25, ракеты «воздух — воздух» К-23 и К-40, режимы бомбометания на самолете Ту-22М, разворачивали комплексы полунатурного моделирования пилотажно-навигационных систем сверхзвукового пассажирского самолета Ту-144. Вероятно, на академиков все это произвело определенное впечатление.

Когда наступило время выборов, то по специальности «Процессы управления», на которую я подал свои документы, были две вакансии и двадцать два претендента. В числе претендентов были такие известные ученые, как В. Ю. Рутковский — ученик Б. Н. Петрова, О. А. Авен, мой учитель В. В. Солодовников, Ф. Л. Черноусько и другие. Обычно выборам, которые проходят в виде тайного голосования на Общем собрании отделения АН СССР, предшествует тайное голосование в специальной экспертной комиссии, состоящей из ведущих академиков отделения, — такие своеобразные «праймериз». Цель этих выборов — определить рейтинг кандидатов и дать членам отделения определенную ориентацию.

Результаты голосования экспертной комиссии не оглашались, но первая «десятка» называлась, и кандидаты в ней располагались по порядку голосования.

Впереди был Рутковский, затем Авен; я был то ли на пятом, то ли на шестом месте.

Обычно кандидаты проводят своего рода избирательную кампанию, агитируя членов отделения путем личных встреч, знакомя их со своими научными работами. Среди членов отделения было много представителей авиационной промышленности: академики Г. П. Свищев, А. С. Яковлев, Г. С. Бюшгенс, Р. А. Беляков, Г. В. Новожилов, которые меня, естественно, хорошо знали и активно выступали за мою кандидатуру. Кроме того, меня хорошо знал член-корреспондент В. В. Петров, у которого я слушал цикл лекций по нелинейным системам управления. Но несмотря на все это я был твердо уверен, что не буду выбран, так как выдвигался впервые, а случаи прохождения таких «новичков» на выборах были скорее исключением.

Когда прошел первый тур выборов, совершенно неожиданно я оказался лидером, но не добрал всего одного голоса. Вот здесь я действительно оказался в стрессовом состоянии. Дело в том, что в момент голосования уехал В. В. Петров, почувствовав себя нездоровым и не явился на выборы А. С. Яковлев. Это были верные мои два голоса. Мой помощник Г. В. Свиридов проявил сверхоперативность и обеспечил присутствие на втором туре и В. В. Петрова и А. С. Яковлева. Борис Николаевич, открывая второй тур, сказал: «Ну, с Федосовым все ясно, надо определиться с кандидатом на второе место». На втором туре я набрал необходимое число голосов и стал членом-корреспондентом Академии наук СССР. Вторая вакансия по специальности «Процессы управления» так и не была заполнена, так как голоса разошлись между двумя кандидатами — Рутковским и Авеном, но ни один из них так и не набрал нужного числа голосов. Подобные ситуации в Академии случаются довольно часто.

После выборов на приеме в гостинице «Советская» президент АН СССР академик А. П. Александров, произнося тост за вновь избранных членов Академии и обращаясь к нам, сказал: «Вы теперь не принадлежите себе, вы принадлежите государству и академии, и на ваши плечи с этого момента ложится громадный груз ответственности за то дело, которому вы служите».

Эти слова я всегда помнил в своей дальнейшей работе. Итак, мне исполнилось 50 лет, я руководитель крупного научного коллектива и член-корреспондент Академии наук СССР — по всем критериям это блестящий результат в научной карьере. Скоро после тяжелой болезни не стало Б. Н. Петрова. Новым академиком-секретарем отделения в 1984 году был избран академик К. В. Фролов. В том же году я был выбран действительным членом (академиком) Академии наук и стал его заместителем вместе с академиком Г. Г. Черным.

К. В. Фролов курировал в отделении научные направления, связанные с машиностроением; кстати, при нем отделение получило новое название: Отделение проблем механики, машиностроения и процессов управления». Г. Г. Черный отвечал за направления механики, а я за процессы управления.

Мне пришлось возглавить и Научный совет «Управление движением и навигацией» и стать главным редактором журнала «Известия АН. Техническая кибернетика». Таким образом, я стал во главе того наследия, которое создал Б. Н. Петров.

Работа в Академии естественно накладывала на меня дополнительную нагрузку, особенно в период выборов в члены Академии, при формировании планов работы Советов по моему направлению, проведении конференций по системам управления и т. д. Много пришлось заниматься и журналом. Мы создали очень хороший коллектив редколлегии из ведущих ученых. Заместителями главного редактора были назначены академик Ф. Л. Черноусько и д. т. н. В. И. Кухтенко, которые, по существу, взяли на себя весь груз работы редколлегии. Название «Техническая кибернетика» журналу было дано Б.Н. Петровым в то время, когда наука кибернетика, благодаря работам Н. Винера, который и придумал это название, переживала свои лучшие годы. Но впоследствии эта наука стала развиваться по двум направлениям: теория информации и информационные технологии и теория управления и системы управления. Поэтому мы изменили название журнала и он стал называться: «Известия АН. Теория и системы управления». Под этим названием он выходит и в наши дни, причем издается одновременно на русском и английском языках. Английский вариант журнала распространяется за рубежом и переиздается в США.

Надо сказать, что в СССР были созданы ведущие научные школы в области теории управления благодаря работам Б. Н. Петрова, Л. С. Понтрягина, Н. Н. Красовского, А. А. Фельдбаума, В. В. Солодовникова, В. А. Трапезникова. В академии еще в довоенные годы был создан Институт автоматики и телемеханики, одним из первых его директоров был Б. Н. Петров, который продолжал работать в нем вплоть до своей кончины. Многие годы институт возглавлял академик В. А. Трапезников. При нем институт изменил свое название и стал называться «Институт проблем управления». Это был ведущий {научный центр страны в области теории управления. В его стенах трудились основные члены Академии наук нашего отделения, а впоследствии и Отделения информатики и вычислительной техники. Правда, после ухода из жизни отцов-основателей современной теории управления институт потерял в какой-то степени свою лидирующую роль, хотя остается достаточно крепким научным коллективом. В настоящее время в области теории управления значительную роль играют школа академика Н. Н. Красовского в Екатеринбурге, петербургская школа, которую возглавляли наследники А. И. Лурье, покойные ныне профессор А. А. Первознанский и член-корреспондент В. И. Зубов.

В области теории управления движением безусловно лидирует ГосНИИАС, где были созданы: современная теория самонаведения, теория телеуправления и навигации, теория систем со случайными параметрами, методы анализа сложных технических систем, теория эффективности и методы анализа надежности, моделирование боевых операций, методы цифрового управления, а также получено много других фундаментальных результатов.

В наши дни институт, имея статус Государственного научного центра, проводит очень много работ в области теории обработки сигналов, теории технического зрения и распознавания образов, ряда современных информационных технологий, искусственного интеллекта и т. д.

Практически с 1984 года и по сей день я остаюсь в Академии наук руководителем направления «Процессы управления». При последнем реформировании структуры уже Российской академии наук, когда наше отделение было объединено с Отделением физико-технических проблем энергетики и получило новое название «Отделение энергетики, машиностроения, механики и процессов управления», я вновь был избран заместителем академика-секретаря отделения и руководителем секции «Машиностроение и процессы управления».

Моя жизнь в Академии наук продолжается, хотя, будучи генеральным директором ГосНИИАС, мне очень сложно погружаться в дела Академии.