9. Борец за качество

9. Борец за качество

Бди!

Козьма Прутков

Ларион.

Из отдела кадров Тихоокеанского флота я направился в МТУ для представления его начальнику. Бродский принял меня незамедлительно: как-никак, новый кадр. Особых напутствий не было. Изучайте, врастайте.

Пошел врастать. В начальниках ОТК на арсенале я задержусь на семь лет, дольше, чем кто-либо. Лично проверял по записям в формулярах торпед. Вот здесь я и стал полновесным торпедистом широкого профиля. Окружение не позволяло быть другим. Контрольные мастера встретили меня настороженно. Сначала Саша Мурзин подвел меня к стенду прогонов, который я увидел впервые, но быстро сообразил, что к чему. Вопросик был на засыпку. Продулся. Федор Медведев, электрик, законом Ома поинтересовался. Объяснил. Удовлетворил. Приняли меня мастера за своего. Жизнь стала интересней. Я здесь встретил Гену Стафиевского, Юру Москалева, Юру Андерсона, тебя. Много наших окопалось по приморским бухтам и заливам, на Камчатке. Перешли с Милой с фруктово-овощного стола на рыбный…

Служил я при четырех начальниках: Молчанове, Юдине, Монкевиче и Работине. Володя Молчанов по прозвищу «Рыжий» прославился, как строитель. Построил административное здание, столовую, расширил кислородный цех и готовился к переводу в Кронштадт. Правда, сначала ему пришлось побывать в заместителях у Бродского и заниматься строительством во флотском масштабе. Как торпедист он мне не запомнился, но вот что был заряжен на Запад — помню хорошо. В конце концов, он стал начальником Кронштадтского арсенала и Гену Стафиевского с собой прихватил. Из тактико-бытовых соображений. А зря…

Следующим был капитан 2-го ранга Юдин Юрий Дмитриевич из Совгавани. За первым рангом бросился в омут. У нас он стал Долбаным Карасем. Бродский представил его рабочему классу. Походили по арсеналу. Формулировали ближайшие задачи… начал он не торопясь, внимательно читая все поступающие входящие и исполняемые исходящие. Помню, пришел документ из управы, да, кажется, ты его и исполнял. Содержание примерно такое: «Срочно доработайте по прилагаемой схеме две боевые торпеды САЭТ–50 для обеспечения подрыва льда… при плавании подводной лодки в высоких широтах…» Что-то такое. Юрий Дмитриевич наложил резолюцию: «Начальнику ОТК. Учинить по писаному и показать мне на торпеде». Закорючка — подпись. Ну, сделали мы все, как требовалось, я к командиру. Занят. Очередь. Плановик, главбух, начальник хранения. В кабинете шум. Ночью то ли самоволка, то ли пьянка в торпедной команде. Короче, не до нас. Все-таки отловил начальника на переходе, доложил, что все готово, сделано по-писаному, прошу к торпеде. «Что? К такой-то матери тебя вместе с твоими торпедами! Чеши отсюда, пока цел, долбаный карась!» Все ясно. Командир врос в обстановку. Любил он образные выражения вообще, но «долбаному карасю» отдавал предпочтение. Кстати, Юрий Дмитриевич тоже пошел в заместители к Бродскому, а затем и сменил его на посту начальника МТУ. Вошел после него в кабинет, а там полно схем, чертежей, оставшихся после защиты диссертации. Вызвал дежурного, бросил: «Убрать трактаты. Мне эта наука не нужна». Хороший был мужик.

Совершенно другим был капитан 2-го ранга Монкевич Леонид Викторович. Тоже из Советской Гавани. Представили рабочему классу. Кто-то из дальних мест попросил уточнить фамилию: через «о» или через «а». «Моя фамилия Монкевич. Национальность — русский», — добавил он, хотя вопроса по этой части не было. В зале улыбки: кто сейчас не русский? Он был невысокого роста, сухощав, усики под Остапа Бендера. Форма на нем сидела плотно, брюки заужены. Чуток сгорблен. Одним словом — пижон. Так мы его и звали. На совещании офицерского состава открывает «секрет» управления: «Разложите все свои функциональные обязанности на своих подчиненных. Все без остатка». «Вниз» пойдут команды, а «наверх» — доклады. Свои обязанности он взвалил на главного инженера. После этого закрылся в кабинете, бросив секретарю: «Меня нет». Занялся любимым делом — марками. Филателист. А тем временем накапливаются команды. Утром третьего дня на входе в арсенал его отловил председатель местного комитета профсоюза: «В 16.00 доложите на профкоме флота причины невыплаты в срок зарплаты рабочим».

— Передайте бухгалтеру. Пусть съездит и доложит.

— Она съездит. И доложит, что вы вместо того, чтобы подписать чековые требования на получение денег и ведомости на выдачу заработной платы закрылись в кабинете и два дня марки клеите. Тогда Начальник Политуправления Флота такую вам наклеит марку и в таком месте, что отклеить ее будет не просто.

Отмахнулся, принял утренний доклад дежурного по части. Тот сообщил, что его в кабинете поджидает начальник торпедного отдела МТУ. Поднялся в кабинет. Вместо приветствия Леша Лелеткин строго спросил:

— Мне начальник управления поручил выяснить, почему вчера не командированы специалисты на крейсер «Варяг» для регулировки систем стрельбы?

— Ничего не знаю!

— А откуда же ты будешь знать, если документов не читаешь, а только клеишь марки? В Совгавань захотел вернуться? Устрою. Здесь нужно вращаться, а марки клеить по ночам.

Дальше пошло непечатное. Монкевич приказал принести всю почту за три дня. Обложился. Кладет резолюции: «Срочно, срочно… срочно», — приговаривая: «Мать твою за ногу, не знаешь за какой… хвататься». Отменил себе субботу, воскресенье. В обстановку врос. Но все ему хотелось чего-то «такого-этакого». Наконец, подвернулось.

Однажды во Владивосток прилетел в творческую командировку поэт Евгений Евтушенко. Монкевич сумел как-то заловить его и пригласить в арсенал. Как вышел он на поэта, остается большой загадкой. У замполита вначале приглашение не вызвало энтузиазма: «Зачем нам нужен этот кающийся диссидент?» Но, выяснив, что визит планируется завершить в кабинете начальника арсенала и что для этого дела уже выделены средства по статье «Срочное выполнение особого задания» двум молодым лейтенантам, стал горячим сторонником мероприятия. Для соблюдения режима секретности поэта провели в цех парогазовых торпед, где из фиумских хвостов вытряхивали цветной металл, и обеспечили демонстрацию народного интереса. Поэт сначала равнодушно слушал, потом вдохновенно прочитал стихотворение. Начальник цеха майор Григорий Кудаков из старых кронштадтцев, фамилию которого было принято произносить с другой буквы, говорил: «Ну что вы его привели машинное масло нюхать, вели бы сразу кальманара кушать». Гриша не любил кальмаров, называл их кальманарами, но уже знал, что они в меню предусмотрены и закуплены. Столом занимались два «отличившихся» молодых лейтенанта из ленинградской Корабелки, обладающих интеллигентными замашками. Они приобрели коньяк, индейку, рыбу, кальмаров. Все приготовили на кухне ближайшего детского садика и доставили на место действия. Естественно, питие было усилено графином «Рашен шиллз» собственного разлива, без наклейки. Причем, рекомендации великого Менделеева по части крепости напитка были откорректированы в сторону существенного усиления. Молодые офицеры пребывали в состоянии блаженства от предстоящей встречи с «самим Евтушенко» за одним столом. Настало время заходить в кабинет. На входе встал замполит. Он только что освежил в памяти высказывания вождя мирового пролетариата по вопросам партийной организации и партийной литературы и был готов дать отпор любым диссидентским проискам. Командир и поэт вошли, естественно, без препон. Затем замполит загородил вход своим телом и всех остальных стал внимательно осматривать и приговаривать: «Твердый искровец, заходи! Твердый искровец, заходи!» Когда очередь заходить подошла молодым лейтенантам, он решительно отодвинул их в сторону: «А вам еще рано окончательно разлагаться у этого диссидента».

За столом после первой началась дискуссия. Поэт жаловался:

— Партия нас давит! У нас шея 42-го размера, а рубашки дают 39-го.

Замполит твердо отстаивал партийные позиции в литературе. По игре — ничья.

— Я вас понял, что вы за Советы, но без коммунистов.

— Партийно целую вас, — поэт захмелел, потом что-то прочитал.

Торпедисты давно уже говорили о торпедах. Далее перешли на «Рашен шиллз». Поэт попробовал. Крякнул: «Мощная вещь». Посещение арсенала не вдохновило поэта на поэму о торпедистах и о Монкевиче. Однако он где-то может быть и вставил о нас пару строк, но я не читал. В общем, это был на нашем старинном жаргоне «колоссальный шмат». Торпедисты и Евтушенко.

Так вот, в условиях частой смены командиров вопрос продвижения по службе усложняется. Тем более, когда у командиров есть свои личные проблемы и хобби. Хорошо, что установлены определенные сроки пребывания в должностях! Иначе сидеть бы на них таким, как я, до скончания века. Не люблю я просить чего-то для себя. Вот показать, чего я стою — могу. Как торпедист.

Запомнилось мне мое первое самостоятельное приготовление торпед к выстрелу. Причем опять воздушных парогазовых. Кислородные и перекисные торпеды готовили в спецгруппах. Электрическими вы с Лешей Ганичевым обеспечивали. Ну, а мне опять воздушные парогазовые. Четыре торпеды. Дело шло к концу. Заключительная операция — продувка водяного балласта. Зрелище феерическое! Фонтан. Летом из воды. Зимой из водки. Ну, а проверка делается, естественно, водой. Уже прибыли принимать торпеды, а одно из зарядных отделений еще не продуто. Приехал главный инженер арсенала капитан 2-го ранга Петр Михайлович Рыбаков: «Что вы здесь, мудаки, больше, чем полдня суетитесь, а торпеды еще не готовы». — «Без продувки торпеду не выдам, — говорю я ему, — и все». Рыбаков посмотрел вокруг, кто это ему перечит, и скомандовал двум рабочим из цеха взять практическое зарядное отделение, пристыковать к четвертой торпеде и сделать продувку. Клапан вытеснения в переднее донышко был установлен. Торпеда лежала на тележке. Тележка на узкоколейке, а впереди был небольшой котлован, вырытый для установки перегрузочной балки. Второпях — главный инженер энергично подгоняет — рабочие закрепили практическое зарядное отделение на два болта вместо тридцати. Началась продувка. Какая-то вялая, без фонтана. Так она будет дуться минут пять, успеет утонуть. Хорошо, что решили проверить. И вдруг! В торпедном деле все всегда «вдруг» и неожиданно. Практическое отделение вдруг отрывается от торпеды и падает в словно для нее подготовленный котлован! Зрители из торпедистов на всякий случай рванули подальше: здесь что-то не так! Не дрогнул один из наблюдавших, начальник МТО подполковник Бойко: «Вот это и все?» — он посчитал, что все происходит по-писаному. — «А тебе мало? Хотелось бы на дереве повиснуть? Идите все отсюда к едрене фене. И ты, Петр Михайлович, тоже. Здесь я начальник». Достали практическое зарядное отделение. Его заднее донышко из вогнутого стало выпуклым. Вскрыли. Осмотрели. Все стало ясно. Второпях рабочие не вытащили из зарядного отделения комплект клапана вытеснения. Когда началась продувка, его подвинуло к водоотливному патрубку и заклинило в нем. Путь воде был перекрыт, давление воздуха стало увеличиваться и раздуло заднее донышко, сорвало два болта, и дальше все было, как все было. А будь на месте все болты? Зарядное отделение разорвало бы, и без жертв не обошлось. Две ошибки скомпенсировали друг друга. Минус на минус всегда выходит плюс. Больше ко мне никогда никто не подходил, когда я руководил приготовлением. Особенно для ускорения. Заворачивал на дальних подступах. Только один мог подходить беспрепятственно — Юра Москалев.

Семь лет в начальниках ОТК, это не шутки. Одних формуляров перелистал тысяч 6–7. У торпед, как и у людей, свои судьбы, непредсказуемая жизнь. Одна торпеда может пролежать как Обломов, на шестом ярусе подземного хранилища, а другая будет мотаться с корабля на корабль после короткой проверки на базе оружия, получая благодарные отзывы суетливых лейтенантов. Одну они будут избегать за постоянные, даваемые ею «вводные» — то кислород затравит, то масло потечет, а другую — за несчастливый номер. Третьей не везет с кораблями. То ее стукнут, то ее уронят, то выстрелят прямо у пирса. На дно. А практические торпеды? Одна на первом выстреле умчится и не вернется. Другая по паре десятков выстрелов на полную дальность пробежит и как новенькая. Одну постоянно ищут по нескольку суток — то световой перегорит, то стукач замолчит. Другая в точке всплытия поджидает торпедолов и чуть ли не сама в клюз торпедолова лезет. От частого общения я стал ставить диагноз по внешнему виду. Мимоходом. Иду как-то по цеху принимать партию отремонтированных торпед. Выдраены. Покрашены. Блестят. На цилиндрической поверхности солнечные зайчики в виде длинной полоски — по образующей цилиндра. На одной торпеде вместо прямой линии в одном месте изгиб. Приседаю — выпрямляюсь. На торпеде круговая выпуклость в районе водяного отсека. Торпеда пузатая. Торпеду разморозили: в мороз воду не слили. А в цехе и рабочие и, мастера ОТК прошляпили. Средний ремонт — коту под хвост. Надо повоспитывать. Запоминаю номер торпеды. Вхожу в кабинет. Начальник цеха, майор Слава Комаров, тоже кронштадтец, достает стопку документов на подпись. Проверяю, на все ли агрегаты торпед заполнены паспорта, проверяю замеры, расходы энергокомпонентов, визирую. Отодвинул в сторону, не глядя, пакет документов на пузатую торпеду. Прощаюсь.

— А эта?

— Это разве торпеда? Ты мне вроде друг, а такой хлам подсовываешь! Она, наверное, и в торпедный аппарат не влезет.

— Почему? Мы все сделали. По ТУ.

— Бери стальную линейку, пошли. Ну, показывай, где эта торпеда. Собрались рабочие, мастера. Смотрят на меня с недоумением.

— Клади линейку ребром сначала на резервуар, а потом на водяной отсек. Посмотрели. Поняли.

— А кто вам сказал, Ларион Михайлович?

— Глаз надо иметь выпуклый, военно-морской, бракоделы.

— А как же план?

— У вас еще двое суток есть. Правда, они выпадают на субботу и воскресенье. Но чем не пожертвуешь ради плана?. А ты куда смотришь? — напустился я на свои глаза и уши в цехе — молодого мастера ОТК, — ремонт начинается с наружного осмотра. Понял?

Знаю, что понял. Навсегда.

Юра Москалев — из первого выпуска Оружейки. Специалист высшего класса. До Академии работал в военной приемке на полигоне. Прибыл сюда на должность главного инженера. Но пробыл в ней недолго. Его характер и манера говорить не воспринимались. Никем. Но стоило его хорошенько узнать, от всего этого не оставалось и следа. Его двигали по разным должностям, пока не укрепился он начальником спецгруппы. Группа готовила кислородные торпеды. Он и научил меня обращаться с ними. Звал он меня не иначе, как «борец за качество», и каждый случай некачественного ремонта торпед на арсенале предъявлял мне со словами: «Это дело не для прокурора, но тебя я поимею…» Впрочем, все вышепоименованные мои начальники вспоминали обо мне, когда приходила «телега» из баз с жалобой на качество ремонта. Тогда предлагалось мне или мастеру ОТК брать с собой бригаду специалистов и ехать устранять свои пузыри. Сначала я ездил с охотой: узнавал морской театр. Потом стал болезненно переживать. Борьба за авторитет торпед началась с борьбы за авторитет собственный. И начал я со специальной подготовки тех опытных кадров, у которых только что учился сам. Проколы были, но не часто. Оставалось время на спорт. Стал мастером спорта. Чемпионом Тихоокеанского флота. Седина в голове, а все капитан 3-го ранга. К тому времени ты уехал в Академию. Начальником арсенала стал Игнат Работин. Его по полной схеме использовали на уборке урожая на целине в качестве командира автомобильного полка. Не знаешь, у кого авторитет зарабатывать. Главный инженер, Петр Рыбаков, перевелся на Балтику…

Настроение у меня поднялось, когда прибыл к нам заместителем Бродского с Севера Станислав Петров. Я почувствовал, что фортуна может повернуться ко мне лицом. Ничто так не сближает людей, как совместная учеба. Именно учеба. Четко узнаешь, чья голова чего стоит. Знания знаниями, а умение соображать — это отдельная статья. В жизни ее можно спрятать, а стоя с мелом у доски — никак. После Академии мы расстались, довольные назначениями, и обещали помогать друг другу, впрочем, кто об этом не говорит. У меня мелькнула мысль: или Станислав везунок, или его кто-то ведет по службе. Конечно, не родственник. Это просчитывается. Скорее всего, друг, знакомый. Мне как-то позднее Коля Ковальчук, пришедший к нам из Академии, рассказывал, что чуть не стал министром в Тувинской республике. Случилось ему отдыхать в санатории. Несгибаемость его характера, честность и порядочность уловил в нем кадровик из ЦК КПСС или кто-то другой из этой когорты. И сделал предложение:

— Хочешь, будешь министром в Тувинской республике?

— Там же одни бараны! Я в них не разбираюсь!

— Кому разбираться с баранами, там есть и достаточно. Нам нужен наш человек. А министр — всегда министр. Сегодня в Туве, завтра в другом месте, но все равно министр.

— Я же на службе!

— Ты только дай согласие. Остальное — моя забота.

Николай Иванович поблагодарил и вежливо отказался. Я тогда и стал звать его «министром по баранам». Вот я и думаю, что кому-то из сильных приглянулся Станислав и ведет тот его по службе. Хорошие люди хороших людей примечают. Это не протекционизм. Это стихийная с ним борьба. Ведь не в кабаках мы зарабатываем себе очки. На службе. Но как ни странно, продвижению моему по службе стали «способствовать» ЧП флотского масштаба. Сначала выступаешь «фигурантом по делу» с правом защиты, а потом, глядишь, место предлагают.