5. Калейдоскоп памяти

5. Калейдоскоп памяти

Ларион.

Когда я проезжаю по Московскому проспекту и вижу нашу Систему, она меня поражает до сих пор, прежде всего, как объект приборки. Третий этаж был почти весь наш. Помещений в Системе хватало на все: на санчасть, спортзал, баню. Сюда свезли все образцы мин, торпед, тралов и всю морскую артиллерию. Разве что главного калибра крейсеров не было, а универсальный калибр и вся зенитная артиллерия были точно. Плюс наглядно-фундаментальная агитация. Одних бюстов И. В. Сталина было более сотни. Это выяснилось, когда мы размещали их на чердаке после XX съезда КПСС в двухшереножном строю. Наверное, до сих пор так и стоят. Гипс — не бронза.

Сколько помещений, столько и объектов приборки и, отчасти, внутренних сторожевых постов. Первые два курса только и знали, что что-то охраняли, от кого-то обороняли, мыли и протирали в ожидании сдвоенных часов по основам марксизма-ленинизма для дополнительного «передрема». Все мы были беспредельно преданы, надежно закалены, и трояк был нам гарантирован. По другим наукам профессорско-преподавательский состав нам скидок никогда не делал, демонстрируя зловещий юмор: «Так почему переменный синусоидальный ток течет по прямому проводу?» — ошарашивал доцент Кипяткович вконец растерявшегося и вспотевшего Валю Заварина, по прозвищу «Капитан Флинт». — «А почему утюг не вращается? Может потому, что у него нет оси вращения, а… ручка?» — переключился он на Толю Мальчикова. Или вот другой доцент, Гуго Августович Одинг декламирует аудитории, дремлющей после ночной разгрузки вагона дров на ст. Понтонная: «Я, мой брат и некоторые другие ученые считаем, что перлит плюс аустенит…». Он только что объявил оценки за контрольную работу по металловедению. Всем аккуратненько выведенные двойки с подтверждением прекрасной подписью, в которой первая буква как бы свидетельствовала и об отсутствии десятых долей. А ведь все сдували с учебников. Только Рудик Ляпин получил пять баллов. Проявил творчество и немедленно стал «другим ученым».

Надо сказать, что мы тоже были не лыком шиты и подкрепляли свои знания хорошей «организацией» сдачи экзаменов. Иначе нельзя… Шепот по аудитории: «Смотрите, у Павлова портфель упал на бок и раскрылся. У него, наверное, уже есть экзаменационные билеты. Надо бы его в перерыв отвлечь вопросами, скатать и пометить билеты». Быстро создаются ударная и отвлекающая группировки. Отвлекать будут вдруг возникшими каверзными вопросами у вдруг заинтересовавшейся аудитории. Вопросы готовят крупные специалисты вроде Саши Лапкина или Володи Завьялова. «Доценты» учат каверзные вопросы. Звонок. Группа заинтересованных создает живой непроницаемый щит между преподавателем и его портфелем. Бедный Павлов почти вдавлен в ученическую доску со своим куском мела. Ударная группировка «перекатывает» билеты, не забывая ставить на оборотной стороне различные условные микроскопические «пометы». Все это называется сделать Систему. На всякий случай. Вдруг повезет. Я помню, у вас был случай. Игорь Борзов то ли перепутал условные знаки, то ли сознательно взял другой билет, так как не мог освоить свой. Так его дружок, Валера Воронин, носился за ним по роте: «Убью!».

Нашпиговав нас общеобразовательными предметами и прокрутив на флотской практике на самых младших должностях, Система допустила нас к специальным кафедрам, и тут я понял, что ошибся в выборе специализации. У нас был полный набор: торпедисты, минеры, противолодочники, противоминщики и путсисты. При поступлении в училище о морском оружии я не мог знать даже в объеме кинофильма «Мы из Кронштадта». Фильм вышел позднее. Мне вообще все равно было кем начинать. В артиллеристы не пошел — там все ясно: ствол, лафет, снаряд.

В ракетчики тоже не тянуло. И стал я противолодочником. На первом занятии Вася Моторный, упитанный, как Черчилль, каперанг по прозвищу Парусно-Моторный, твердил нам про бомбомет: «Бомбомет состоит из трех основных частей». Делал паузу, смотрел на нас, как мы это усвоили, потом медленно продолжал: «Ствола с казенником, плиты с патронником и электромагнит». Он считал, что слово «электромагнит» иностранное и потому не склоняется. Потом рассказывал о поддоне глубинной бомбы, металлическом круге. Для ясности демонстрировал его нам на вытянутых руках прямо перед собой. Поддон закрывал его физиономию полностью, за исключением ушей. Получался — металлический круг с ушами. Нам это очень нравилось, и мы просили: «Покажите, покажите поддон еще раз». Он безотказно демонстрировал еще и еще раз и не понимал, почему поддон вызывал у нас такой неподдельный интерес. «Пожалуйста, еще разок покажите». Держа его на вытянутых руках, он нас разочаровывал: «Да это простой металлический диск. И все». Но мы-то видели, что поддон с ушами…

Герман.

Торпеды мне понравились сразу. Помню одно из первых практических занятий по приготовлению торпеды 53–39ПМ. Готовили двое мичманов-лаборантов — Никандров и Герасимов, кажется. Показательное приготовление. Четкие доклады, выверенные действия. Заглядение. Руководил ими капитан 2-го ранга Володько по прозвищу Володька. Его имя и отчество вылетели из головы по причине уникальности фамилии. А остальных помню всех. Ну, конечно, Дементий Дементьевич Шугайло, начальник кафедры торпедного оружия. Здоровый мужик. Илья Муромец. Говорил он медленно и значительно, смакуя каждое слово, закрепленное за торпедой: машинный кран, регулятор давления, гидростат. О машинном кране мог говорить час, как минимум. Все фаски, проточки, канальчики перечислит. О регуляторе давления и не говорю — не меньше двух уроков. Читать торпеды тогда было не просто. Новых образцов по штуке в год выдавали: 53–56, 53–57, это тепловые, а электрические СЭТ–53, ЭТ–56, САЭТ–50М. Ни литературы, ни плакатов, ни матчасти. Где он добывал информацию? Мы храним секреты прежде всего от самих себя. Иногда он говорил: «Сегодня не записывайте, только слушайте. Мне устройство сильфонно-маятникового прибора рассказали на пальцах. Важно знать принцип». Мы с удовольствием ничего не писали, слушали, но никак не могли уловить элемента сверхсекретности в обычных сильфонах с пружинами и колесиках с контактами. Запомнилась почему-то авиационная торпеда РАТ–52. Навсегда.

Самым старым и опытным преподавателем был подполковник Сергей Валерьянович Бекренев: «Я киношник, окончил институт киноинженеров, был призван и вот служу до сих пор». Он читал нам устройство самонаводящейся торпеды САЭТ–50 с элементами теоретического обоснования. Работу схем системы самонаведения и неконтактного взрывателя он рассказывал по действующим макетам. Повернет излучатель влево-вправо, рули перекладываются, лампочки мигают, проведет полудиском над приемным устройством — взрыватель сработает. Он принимал участие в разоружении немецкой торпеды Т–5, с которой была «срисована» САЭТ–50, и знал устройство до последней гаечки. «А что будет, если мы уменьшим сопротивление смещения во втором каскаде усилителя?» — вопрошал он аудиторию, чтобы сбить с нас дремоту в уютной небольшой лаборатории. Мы оживали и смотрели друг на друга, словно на лбу у соседа было написано, что же в действительности произойдет. Разобравшись с грехом пополам в анодно-сеточных характеристиках и других премудростях, двигались дальше к фазовому детектору и первичному реле. На лабораторных занятиях мы готовили торпеды и мины к применению, снимали рабочие характеристики. От многочисленности включений — выключений аппаратура старела, теряла чувствительность, и требовались глубокие знания, чтобы ее вновь настроить. Мы шли другим путем. И путь этот мы подсмотрели у Сергея Валерьяновича. Как-то он демонстрировал нам работу неконтактного взрывателя парогазовой торпеды 53–51. Провел он в нужный момент металлическим полудиском над приемным устройством взрывателя, но контрольный патрон не сработал. Бекренев не заострил на этом нашего внимания, что-то еще говорил и показывал, а сам, как бы случайно, переложил линейный магнит, небрежно лежащий на столе, поближе к приемному устройству. Опять провел в нужный момент времени полудиском — контрольный патрон загорелся. Значит он использовал линейный магнит для повышения чувствительности взрывателя. Замеченное пригодилось. Вскоре начались лабораторные работы по настройке и снятию характеристик взрывателей. В наших руках взрыватели работали в любых условиях. Магнит то к швабре привяжем и поставим рядом, то в карман положим и маневрируем. Даже великого минера Абрама Борисовича Гейро не раз проводили.

Запомнился капитан Андрей Борисович Добров. Читал торпедные аппараты подводных лодок. Теорию. Он был единственный младший офицер на кафедре. Как-то мы поинтересовались, что, мол, Родина его обделила звездами. Он заулыбался: «Я военного училища не оканчивал. Я из фольксштурма… Народный ополченец. Имею одно, но важное преимущество. Меня не выделяют на парады и другие строевые мероприятия. Только привлекают к изготовлению строевой матчасти линеек и пр. Скорее для проформы и охвата». Занятия проходили тихо и спокойно. Он читал, мы записывали, мы спрашивали, он отвечал. Дежурный по классу имел обыкновение класть чемодан с секретными рабочими тетрадями прямо в торпедный аппарат. В чемодане было около сотни тетрадей по шесть-семь на каждого. Как-то раз к концу занятия Добров сказал, что сегодня он покажет работу всех механизмов торпедного аппарата при выстреле. Мичман Антонов набрал немного воздуха в воздушный баллон и по команде произвел выстрел. Наш забытый в аппарате чемодан с такой силой влетел в стенку, что тут же рассыпался на составные части, а тетради разметало по всему кабинету. Некоторые были разорваны по листочку. Секретные, прошнурованные, пронумерованные, скрепленные печатью. Положение было — хуже не придумаешь. У Доброва могли быть большие неприятности. Мы загоревали. Положение исправил мичман Антонов. Куда-то сходил, принес чемодан, нитки, картонки. Восстановили все. Осталось за малым: опечатать заново тетради. Мичман предложил сдать чемодан, мол утром разберемся. Чемодан сдали в секретную часть. Утром получили. Посмотрели. Все тетради скреплены печатями. Встретили мичмана. Он улыбался: «Безвыходных положений не бывает». Фраза запомнилась.

— Ну все-таки.

— Мы знаем точно: среди вас стукачей нет.

— Понятно.

Много можно вспоминать о годах в Системе. Не худшие это были годы, хотя мы и торопили и гнали их со страшной силой. Скорей бы шапку с ручкой — мичманку. Скорей бы золотые погоны. Скорей бы на флот. Ничего никогда торопить не надо. Все начертанное придет.