20 СЭТ–53. Трудяга

20

СЭТ–53. Трудяга

Коллективу завода «Двигатель» ПОСВЯЩАЕТСЯ

Вред или польза действия обуславливается совокупностью обстоятельств

Козьма Прутков

Чтобы было понятно, о чем пойдет речь, начну с конца. Я попробую вас, дорогой читатель, обратить в своего сторонника. Дело в том, что пора нам, минерам, установить на пьедестале первую противолодочную самонаводящуюся электрическую торпеду СЭТ–53. Воздать должное ей и ее Главному конструктору.

Когда время не препятствует водружению творения рук человеческих на пьедестал, будь это самолет, паровоз, танк или автомобиль, энтузиастам приходится рыскать по свалкам в поисках ржавеющих шедевров. Они к тому моменту, как правило, уже сделали свое дело и остаются в памяти только редеющих современников или изумляют вдруг пытливых следопытов. Торпеду мы, наверное, найдем. Но тут начнутся трудности. Вся перечисленная выше техника стоит на пьедесталах на своих колесах. Ничего лежащего я лично на пьедесталах еще не видел. Торпеда же всегда лежит, словно отдыхает перед стремительным броском. Помнится, в 1977 году к 100-летию Кронштадтского минно-торпедного арсенала на его территории решили соорудить памятник. И чтобы никому не было обидно, решили установить мину, торпеду и, естественно, революционно настроенного минера. Мина гальваноударная образца 1908/39 г. словно создана для памятников, то ли потомству в пример, то ли в вечную память: компактная, транспортабельная, без меди, алюминия и других драгоценностей, эстетична. С минером тоже проблем не было, и места он занимал не много. Но с торпедой! На том месте, где хотели соорудить памятник, торпеда встала бы вечным неподъемным шлагбаумом. Памятник хотели установить при входе на арсенал, чтобы весь рабочий класс, офицерский состав и служащие перед началом рабочего дня получали соответствующий прилив творческой энергии от его созерцания. Но тогда торпеда благополучно перегораживала бы путь всему транспорту. Ставь ее хоть вдоль, хоть поперек. Долго совещался местный творческий коллектив с непосредственным руководством, и решили поставить торпеду вертикально. Винтами естественно вниз. Не разберешь, то ли торпеда на всплытии, то ли ракета на старте. Профиль-то торпедный, у него меньше стремительности, зато есть основательность и вес. Короче, выбор места установки внес существенные коррективы в первоначальный замысел. Открытие памятника было торжественным, в лучших традициях «застольного» периода. Масса приглашенных, телеграммы, адреса, доклад, премии, банкет. Управление противолодочного вооружения и его начальник С. А. Бутов решили выжать максимум из круглой даты и представили арсенал к правительственной награде — ордену Октябрьской революции. Как водится, собраны были все визы и ходатайства. Оставалась только подпись Председателя Президиума Верховного Совета. Объявленная дата подошла, а подписи нет. Рискнули торжества начать, не дожидаясь подписи. Народ собрался. Гости приехали. Радостные восклицания. Громкий разговор. А подписи-то нет. Экскурсия по арсеналу. Неподдельный интерес. Вопросы. Ответы. А подписи-то нет. Экскурсия по Кронштадту. Усталые лица. Хочется поесть. Ни вопросов. Ни ответов. А подписи-то нет. Вечереет. Решили проводить торжественную часть. Будь что будет. Медленный доклад. В конце ведь должна прозвучать весть о награждении арсенала. Наконец, вбегают радостный и цветущий начальник 6-го отдела УПВ капитан 1-го ранга Валентин Гусаров, и все уже знают — есть подпись. У Сергея Алексеевича Бутова от сердца отлегло. Быстро все закруглили — и на банкет. Вот так организовывать и проводить юбилеи не надо. Возьмем и это на заметку. Ну, а теперь сначала.

В конце пятидесятых годов, когда на флотах появилась торпеда СЭТ–53, время уже поджимало — американцы от единичных «Наутилуса» и «Сивулфа» перешли к серийным «Скейту» и «Скипджеку» и делали атомные подводные лодки, как мы ракеты. А ракеты мы делали, по определению Хрущева, как сосиски. Было не соревнование под гром оркестров, а гонка вооружений под хруст костей. Чем бороться с атомными субмаринами? Не глубинными же бомбами. И вот, наконец…

Работы по созданию торпеды СЭТ–53 первоначально проводились в Минно-торпедном институте ВМФ под руководством Валерия Моисеевича Шахновича. В 1955 году торпеда была передана для дальнейших работ в промышленность — заводу «Двигатель». Этот завод, одинаково успешно производивший как тепловые, так и электрические торпеды, поймал «свою игру» на разработке, производстве и модернизации электрических торпед. Началось с производства торпеды ЭТ–80 в годы войны в эвакуации. Затем успешная модернизация ЭТ–80 не без помощи немецкой G–7E под шифром ЭТ–46 и затем ЭТ–56. Далее последовало производство САЭТ–50, САЭТ–50М. Завод и СКБ приобрели незаменимый опыт, и вот теперь — первая противолодочная. Главным конструктором ее назначили сначала Владимира Александровича Голубкова, затем Виктора Александровича Поликарпова. В 1956 году уже изготовили первые восемь экспериментальных торпед и начали испытания на Ладоге. Не все шло гладко. Торпеда приобрела третью степень свободы движения — в вертикальной плоскости. Наводиться на шум работающих винтов подводной лодки, когда собственные отраженные шумы могут поступать и от поверхности, и от грунта, — задача не из простых. Я не собираюсь взвешивать вклад каждого из главных конструкторов в общий успех. Тем более что в разработке торпеды участвовали такие знатоки своего дела, как Мошенин М. Л., Пантов Е. Н., Полеско С. Г., Коузов Н. Н., Колесников В. И., Сковорода С. П., Сорока Г. М., Морошкин А. В. и другие. Первоначально торпеда имела небольшую скорость хода — 23 узла, дальность — 6 км. Но уже через пять лет она была модернизирована, удвоив дальность хода и увеличив скорость до 30 узлов. Модернизация проводилась уже под руководством Георгия Александровича Каплунова. А в работе над ней активное участие принимали Коган И. Д., Кузнецов С. И., Коновалов А. И., Михайлов Ю. И., Невмержицкий М. А., Беляев Р. В., Залманов С. О., Трубилко И. В. и другие. Торпеда получила наименование СЭТ–53М. Спустя еще пять лет торпеда станет первой телеуправляемой, и еще некоторое время будет находиться на вооружении флота под названием ТЭСТ–68 (телеуправляемая электрическая самонаводящаяся торпеда). Но вернемся к торпеде СЭТ–53. В конец 50-х годов.

Понятно, с этой торпедой, конечно, торопились. Ее конструкция сама говорила об этом. Она несла на себе одновременно штрихи талантливости и торопливости. Представьте себе — боевая торпеда имела положительную плавучесть. Нонсенс. Значит, возила с собой пустые объемы, воздух, и довольно много. Это в то время, когда конструктор борется за каждый кубический дециметр, чтобы разместить в торпеде что-то «приятное» супостату. А здесь торпеде необходим самоликвидатор, который еще при ошибочных действиях торпедного расчета при приготовлении торпеды вылетал из нее как пушечное ядро, сметая все на своем пути, включая, любопытные головы. Бывало такое. Хорошо еще, что вылетал он вверх. Или этот этиленгликоль в приемном устройстве аппаратуры самонаведения. У акустиков на нем свет клином сошелся: только в его среде сделанная на коленах паяная вращающаяся шторка приемного устройства производила минимальный уровень акустических помех и, значит, обеспечивался максимальный радиус реагирования аппаратуры самонаведения. А был этот этиленгликоль крутым ядом и имел, к несчастию, химическую формулу С₂,Н₄(ОН)₂, «Знатоки» химии, разбавляя этиленгликоль водой, формула которой Н₂О им тоже была известна, чувствовали себя средневековыми алхимиками, вдруг получившими золото из дерьма. А какой русский на миру не скажет с гордостью, что в трудную минуту он и не такое снадобье пивал? Все на том свете. За редким исключением. От них и известно о таинственных опытах современных алхимиков.

Что же это такое происходит, спросит изумленный читатель. Торпеду хотят поставить на пьедестал, а пишут про какую то торопливость, разные химикаты. Не спешите, я обо всем расскажу. Я знаю, что у всякого правого дела есть противники, как по характеру, так и по уму. Не расскажи я обо всем, мне тотчас крикнули бы из толпы противников: «А знаете ли вы…» — А я им: «Да, знаю». — «А слышали ли вы…» — Я опять: «Да, слышал». — «А видели ли вы…» — Я опять: «Да, видел». — «Так ведь Шахнович хотел в Израиль уехать». — «Не Шахнович, а сын его, и не хотел, а уехал. В 1976 году, кажется». Валерия Моисеевича Шахновича, инженер — полковника в отставке, доктора технических наук, профессора, лауреата Ленинской премии уволили из Минно-торпедного института менее, чем за сутки. Даже Ученый Совет собрать успели и осудили. Партия сказала: «Надо», коллектив ответил «Есть!» Осудили и уволили. А за что? О том, что это он начал делать первую советскую противолодочную торпеду, не вспомнил никто. Я, все-таки, продолжу рассказ о недостатках. О них, мне казалось, я все знал. До определенного времени. Началась история с небольшого происшествия.

Как-то на ЭМ «Порывистый» при снаряжении торпед СЭТ–53 запальной принадлежностью произошел хлопок газов в аккумуляторном отделении боевой торпеды. Всем было известно, что для организации такого «аттракциона» нужно месяца полтора не вентилировать аккумуляторное отделение торпеды, а затем «специально» использовать для замера сопротивления изоляции зарядного отделения мегомметр не на 100 вольт, а на 500. Тогда небольшая искра на первичном реле усилителя неконтактного взрывателя подорвет небольшой объем горючей смеси. Однако заместитель начальника МТУ Тихоокеанского флота Вадим Михайлович Андреев командировал меня на эскадренный миноносец: «Здесь вроде все ясно. Два нарушения инструкций. А вдруг изобрели новый способ подрыва? Разберитесь. Завтра доложите». Прибыл в Стрелок. Причина сразу же подтвердилась. Торпеду не вентилировали со дня убытия в отпуск командира БЧ–3, а мегомметр на 500 вольт мне предъявили с видом святых в качестве вещественного доказательства своей невиновности. Временно исполняющий обязанности флагминского минера Олег Шипко, уяснив суть дела, был в панике: «Если ты завтра доложишь, что виноват я, прощай моя карьера. Отпускали на Классы, теперь не пустят. Все пропало. Жена уже уехала в Ленинград». Он принес бутылку спирта, пару таранек. Мы разместились в каюте для коррекции вкуса напитка и начали знакомиться. Немного выпили. Разговор не клеился. Тогда он достал из портфеля глиняную бутылочку рижского бальзама, которую, конечно, берег для более торжественного случая, но сейчас принес в жертву мне, проверяющему из Управы. Видя его не придуманное горе и откровенную надежду на чудо — бальзам — мне стало жалко бедного Олега. Слава Богу, хлопок был умеренным. «Хочешь, я тебе покажу, как все было?» — «Ради Бога, не надо». — «Что так?» — «Знаю одного любопытного „бычка“ с миноносца. Однажды при проверке цепей стрельбы на „проворачивании механизмов“ он чем-то отвлекся, и его матрос без доклада и спроса оттянул рукоятку производства залпа. Боевая торпеда вылетела за борт. „Ты что сделал! Покажи!“ — вскричал он. Матрос показал. И вторая боевая торпеда вылетела за борт. Потому я предпочитаю в этих случаях быть нелюбопытным. Кстати, это были парогазовые торпеды. Скажу по секрету, торпеду СЭТ–53 ухитрились выстрелить на бетонный пирс. Выдержала и такое обращение. Не торпеда — бревно. Но мы настойчиво пытаемся ее подорвать». Я сказал это, и в голове родилась мысль, как спасти бедного Олега. Но я решил подождать радовать его до утра. Утро вечера мудренее. Утром я спросил: «К кому идем — командиру корабля или флагмину дивизии?» — «Давай к флагмину дивизии капитану 3-го ранга Бушуеву Владимиру Ивановичу». — «Мне все равно». Бушуев, опытный флагмин все знал, включая о вечернем междусобойчике: «Мне все ясно. Скажи, репрессии последуют?» — Он беспокоился и о себе. — «Не знаю, — говорю ему — о репрессиях, но я доклад хочу перевести в другую плоскость. Нам нужно перестать лазить в горловины запальных устройств с мегомметрами. Нужно ввести контрольный патрон с лампочкой. Вставил — не горит — снаряжай. Иначе мы сами пытаемся подорвать гремучую смесь». Бушуев сразу все понял и оживился: тут можно из «непробиваемых» в мыслители. «Я вас поддержу. Поддержу сейчас же». Пока я возвращался во Владивосток, Андреев уже был в курсе дела: «Пишите бумагу в УПВ. Я подпишу». Я взмолился: «Вадим Михайлович! Меня срочно в отпуск выгоняют. Вчера еще не отпускали, а завтра уже пойдет счет дням. Лечу в Ленинград. Зайду на „Двигатель“ к военпредам. Все доложу» Андреев тоже куда-то спешил, поэтому неожиданно согласился.

Через неделю я сидел в кабинете руководителя военной приемки Владимира Федоровича Сущенко, и мы вели разговор. Предложение об укомплектовании корабельного ящика специальным контрольным патроном было принято без возражений. Я тогда решил от встречи выбрать по максимуму и начал перечислять недостатки практической торпеды:

— Если не включить на торпеде перед выстрелом переключатель режимов, то торпеда всплывет в точке залпа и у нее сгорит умформер. Зачем ему сгорать? Вещь не дешевая, в ЗИПе их не много.

— Пусть сгорает. Не будете допускать ошибок. Иначе у вас все торпеды будут всплывать в точке залпа, но все будет «шито-крыто» и «тип-топ», ведь вы перестреливать не будете. — «А он прав», — подумал я и выложил «главное»:

— Воздух возим в торпеде. Можно было бы сделать ее покороче.

— Возим не воздух, а резервные места для проведения модернизации. Придет время — узнаете. Торпеда с серебряно-цинковой батареей на подходе. Там еще что-нибудь придумаем.

Опять мимо. Я загорячился и перевел разговор на этиленгликоль, где позиции Сущенко казались мне шаткими.

— Работаем. В СЭТ–53М этиленгликоля не будет. И здесь вопрос решаем. Нужно будет заложить на длительное хранение несколько приемных устройств с различными наполнителями. Программу скоро вышлем.

— Понял. Владимир Федорович, а почему торпеда называется СЭТ–53, если принята она на вооружение в 1958 г. Быть бы ей СЭТ–58. Ведь раньше были ЭТ–46, САЭТ–50, ЭТ–56.

Сущенко хитро улыбнулся, разгадав мою жалкую попытку хоть чем-то его «уесть», поднял указательный палец вверх и произнес:

— У военных не должно быть жесткой системы. Чтобы противника запутать. Пусть янки думают, что она у нас с 53-го года. Ну, а сами-то мы все знаем. Конечно, мужики торопились. «Наш ответ Чемберлену». В мелочах есть проколы, но по-крупному все «тип-топ».

Во всех без исключения случаях неудовлетворительных результатов практических стрельб торпедами СЭТ–53 просматривалась вина личного состава флота. Поэтому промышленность на «разбор учений» не приглашали, расправу чинили сами и фамилию Главного конструктора благополучно забывали. Представителей завода «Двигатель», приезжающих по авторскому надзору, встречали почтительно, водили на главную достопримечательность Дальневосточного арсенала — последнюю шпалу транссибирской магистрали, угощали спиртом «на последнем рубеже», кланялись и благодарили.

Торпеда СЭТ–53 была самой надежной отечественной торпедой. Она была сделана без зарубежного аналога. Вся наша. Она вошла во флотскую жизнь незаметно и естественно, словно была в ней всегда. Вспоминается курьезный случай на Северном флоте. Где-то в 1973-м году после выполнения боевого упражнения торпедой ТЭСТ–68 в точке всплытия ее не обнаружили. Поискали, поискали — не нашли. По истечении двух суток, когда по расчету, должна была сработать заглушка потопления, корабли вернулись в базу. Однако, спустя пять суток, торпеду увидели с проходящего в этом районе судна. Она благополучно плавала хвостом вверх. Послали торпедолов, который вскоре привез ее в базу. Оказалось, что заглушка потопления торпеды благополучно растворилась и вода начала поступать в ПЗО. Набрав немного воды, торпеда опрокинулась, вода продолжала поступать, но в ПЗО образовалась воздушная подушка, которая не дала торпеде утонуть. Вины личного состава здесь нет, а конструктивный дефект — неправильный выбор места размещения заглушки потопления — просматривается. Но в чем проявляется этот дефект? В том, что торпеда не утонула, даже когда мы ее перестали искать, по сути, предали торпеду, бросив в море. Как ее еще натовская «Марьята» не высмотрела? Бригаду подготовки торпед от завода «Двигатель» тогда возглавлял Осипов Виктор Епифанович. Мы стояли вокруг торпеды вместе с его бригадой: Игорем Немтиновым, Борисом Червинским, Константином Сергейчиком. И слышится мне, словно торпеда шепчет: «Не ждали?».

— Кто сейчас Главный конструктор торпеды? — спрашиваю я Осипова.

— Мой шеф. Балуев Михаил Петрович. Что передать?

— Привет передай. Скажи, хорошие торпеды делает «Двигатель». Вот этой даже разрешили утонуть, так она отказалась.

— Хорошо, что телефонной связи с Ленинградом не было. Зря бы расстроил Балуева. Что ни делается, все к лучшему.

Памятники воздвигает время. В 1978 году мы в отделе эксплуатации Минно-торпедного института решили провести анализ применения практических торпед за десятилетний период по материалам Северного флота. Лучшие показатели были у торпеды СЭТ–53 и СЭТ–53М суммарно. Ими было произведено 25 % от общего числа стрельб на флоте. Ведь в этот период уже широко применялись другие образцы противолодочных торпед. Торпеды СЭТ–53 и СЭТ–53М уже считались старыми образцами. Использовалось около двухсот торпед. Это истинные трудяги торпедной боевой подготовки. Некоторые из них стрелялись до сорока раз, потеряно всего около 2 % торпед. Эффективность соответствовала предъявляемым требованиям того времени. Все потери практических торпед происходили исключительно из-за нашей российской ментальности или, точнее, разгильдяйства. Будучи на вооружении флотов ГДР и Индии, ни одна торпеда в ходе боевой подготовки ими не была потеряна. Из всех других образцов торпед по этим показателям можно поставить разве только парогазовую торпеду 53–56В. Но она являлась последним образцом воздушных парогазовых торпед в конце почти векового пути их совершенствования. Торпеда СЭТ–53 была первой.

Мы сидим в кабинете директора завода «Двигатель» Иванова Владимира Антоновича. Мы — это представители Минно-торпедного института, военной приемки. Обсуждаем, где и как лучше разместить торпеду на пьедестале.

— Лучше бы перед главной проходной завода. Место там есть, — говорим мы почти хором.

— Дорогие мои, — директор смотрит на нас, как на инопланетян, — через день торпеды не будет. Сдадут на металлолом. У меня уже две бронзовые доски с названием завода сняли.

Жестом закоренелого рыбака Владимир Антонович показывает размеры болтов, которыми крепилась доска. Потом, видя наше сомнение, уменьшает размер на пару сантиметров:

— Вот такие болты. Четыре штуки. Все равно сняли. Потому, если ставить торпеду, то внутри завода. Тогда не надо никаких разрешений. Сами разберемся.

Иванов не торопится, и мы говорим о трудностях нынешнего времени:

— Как бы нам не пришлось снова топать в Фиум, или куда там переехал этот торпедный магазин.

— Может опять выручит «Двигатель», как в конце 50-х, подарив флоту торпеду СЭТ–53, а спустя пару лет — торпеду САЭТ–60, срок содержания которой на корабле вскоре стал рекордным. Одна надежда на «Двигатель».

На прощание я рассказываю директору об опыте проведения торжественных мероприятий, про награждение Кронштадтского арсенала.

— К чему ты клонишь?

— Как к чему? Заводу скоро исполняется 150 лет. Пора действовать. Иначе сорвем мероприятие.