5. По следам «Красной летописи»

В библиотеке кумирни. — Белое пятно в истории Азии. — Первый тибетский царь. — Сокровища замурованных пещер. — Кёрёши Чома и уйгуры. — Заживо погребенный министр. — Тайна «Красной летописи». — Открытие. — «Золотые четки». — Электричество в Каракоруме.

Полтора дня мы проводим в библиотеке монастыря и пересматриваем все книги в одной из кумирен. Кара роется в старинных монгольских ксилографах, я же просматриваю тибетские книги. Выясняется, что большая часть хранящихся здесь трудов относится к позднему, буддийскому периоду, но мы надеемся найти интересные и более древние исторические или лингвистические памятники. Монгольские и тибетские источники, хранящиеся в Эрдени-Цзу, — это лишь незначительная часть огромного литературного наследства, оставленного на этих двух важных языках Центральной Азии участниками исторических событий прошлого и летописцами. Самые ранние монгольские источники относятся к XIII веку, а тибетские — к VIII веку.

Европейские исследователи черпают сведения по истории Центральной Азии из двух сокровищниц: они изучают древних авторов — греков, византийцев, римлян — и западноевропейских средневековых писателей, дополняя их сведениями, сообщенными арабскими, персидскими, сирийскими и армянскими путешественниками и историками, описывавшими народы Центральной Азии. Данные всех этих источников относятся к истории центральноазиатских народов, которые попадали в поле зрения соответствующих авторов и летописцев, освещавших по преимуществу события, разыгрывавшиеся на западе Центральной Азии или за ее западными рубежами. Далее исследователи сравнивают богатый материал, полученный из указанных западных источников, с китайскими хрониками, в которых, естественно, могли найти отражение события, происходившие на востоке Центральной Азии или за ее восточными границами. Что касается глубинных областей, где как раз и находился центр больших кочевых империй, то они оставались вне поля зрения как западных, так и восточных исследователей.

Историю этих областей можно восстановить прежде всего по местным источникам. Самые ценные из них — памятники монгольской и тибетской литературы, поздние произведения которой хранятся в Эрдени-Цзу. В литературе этих народов можно найти ответы на многие вопросы, а в библиотеках Центральной Азии есть немало неизвестных исследователям источников. Мне хочется коротко рассказать об этом чрезвычайно интересном периоде.

В начале VII века на нагорье к северу от Гималаев образовалось с обычной для кочевых народов быстротой новое азиатское царство — тибетское. Первым правителем новой центральноазиатской державы, объединившей под своей властью многие маленькие государства, непрерывно враждовавшие между собой, был Сронцзангамбо[42] опасный соперник тогдашних правителей Китая, Тюркского каганата, Непала. После смерти Сронцзангамбо, последовавшей в 650 году, его преемники продолжали укреплять созданную им державу, и в середине VIII века Тибет достигает вершины своего расцвета, заключает союз с арабами и одерживает победу над Китаем. Тибетские войска занимают даже китайскую столицу.

Но к концу IX века политическая власть Тибета приходит в упадок. С этого времени в истории Центральной Азии Тибет был известен только как теократическое, государство, центр ламаизма. В каждую из этих двух исторических эпох была создана богатейшая литература. Буддийская литература достаточно хорошо известна. Шандор Кёрёши Чома был первым европейским ученым, исследовавшим тибетский язык и пробудившим интерес к тибетской буддийской литературе. Научная проницательность Кёрёши Чомы позволила ему определить дальнейшее направление исследований; венгерский ученый был уверен в том, что в тибетских священных книгах содержится много важных исторических сведений. Ведь Кёрёши Чому интересовал не сам буддизм, а прежде всего исторические источники, при помощи которых он не без основания надеялся установить, где именно находилась прародина венгров.

После Кёрёши Чомы целые легионы ученых занимались тибетским буддизмом и его литературой. Они считали, что религиозные тексты — это единственные исторические воспоминания, когда-либо записанные тибетцами. И это мнение укоренилось, так как его поддерживали сами тибетцы. Тибетские авторы полагали, что литература VIII–IX веков, содержащая самые ранние сведения о буддизме, навсегда утеряна. Они описывали великих тибетских, царей Сронцзангамбо и его преемников как приверженцев буддизма, заботившихся главным образом о развитии буддийского учения и благополучии буддийской церкви. Сами цари изображались как земное воплощение Будды.

Некоторым европейским ученым бросались в глаза многочисленные противоречия в описаниях древнего периода, встречающиеся в более поздних тибетских источниках. Но они были твердо уверены, что древние литературные памятники никогда не найдутся, и поэтому очень редко высказывали свои соображения и взгляды.

Следуя указаниям Лайоша Лоци, Аврелий Стейн, венгр по происхождению, открыл в 1907 году замурованное в Дунхуанской пещере Тысячи Будд книгохранилище и в нем много древних тибетских рукописей. Вслед за Стейном в Дунхуане побывали многие ученые, в частности известный французский востоковед Пеллио. Но вновь найденные тибетские рукописи озадачили специалистов. Ученые, хорошо понимавшие тибетский язык буддийских текстов, не могли разобраться в этих рукописях. Первым опубликовал перевод нескольких строк древнего текста Пеллио, у которого немало заслуг по изучению тибетских литературных памятников. Позднее выяснилось, что перевод Пеллио неправилен. Лишь постепенно удалось установить, что рукописи написаны на более древнем языке, значительно отличающемся от того, которым пользовались тибетцы, авторы более поздней буддийской литературы. Изучение этих памятников до сих пор еще не закончено, но уже известно, что в них есть чрезвычайно интересный материал по истории Центральной Азии. Обнаружена, например, летопись 650–747 годов с ежегодными записями важнейших событий того времени, найдена также пространная хроника, повествующая о происхождении и расцвете тибетского царства. Разумеется, в этих исторических трудах нашли отражение события, касавшиеся тибетцев, и фигурируют народы, с которыми поддерживал связи Тибет в то время. В их числе упоминаются и монгольские народности. Кроме того, обнаружено несколько тысяч записей, писем и документов, содержащих ценнейшие данные по истории Центральной Азии VIII–XI веков. Это, пожалуй, единственные местные источники, излагающие события той эпохи.

Известно, что Кёрёши Чома в поисках древней прародины венгров нашел в тибетских источниках указание на народность, название которой тогда писалось «югар». Чтобы установить, где именно жила эта народность, Кёрёши Чома отправился в свое последнее путешествие, в котором его и застигла преждевременная смерть. Лайош Лигети считает, что землю югаров надо искать в китайской провинции Синьцзян, где живут уйгуры, потомки древнего тюркского народа Центральной Азии. След, по (которому шел Кёрёши Чома, был, безусловно, ложным, хотя он ошибался не так сильно, как считали его современники. Лишь совсем недавно при ознакомлении с новыми тибетскими открытиями выяснилось, что Кёрёши Чома был гораздо ближе к открытию данных о венграх до обретения ими современной родины, чем это считали раньше.

Неподалеку от Лхасы, главного города Тибета, обнаружена надгробная плита тибетского царя Крилде Сронгцзана, жившего в 764–817 годах, то есть задолго до обретения венграми второй родины, когда они еще находились в Хазарском царстве. К востоку от хазар жил тогда еще один тюркский народ — уйгуры. В надписи, сохранившейся в Тибете на старинной надгробной плите, упоминается об уйгурах и о том народе, ради поисков которого Кёрёши Чома и отправился в свое последнее путешествие. Если бы Чоме удалось добраться до Лхасы и ознакомиться с надписью на могиле этого тибетского царя, он, безусловно, постарался бы собрать все данные об уйгурах из тибетских источников, чего до сих пор еще не сделано. Так же обстоит дело и с некоторыми другими народами Центральной Азии. Сведения о них можно найти в древних и более поздних тибетских источниках, например упоминания о печенегах, сыгравших такую большую роль в битвах венгров за обретение родины, о киданях, о которых теперь точно известно, что они принадлежали к монгольской языковой группе.

Во второй половине VIII Бека, когда хронисты в Лхасском дворце вносили в свои летописи сообщения о происходивших тогда событиях, в самом этом дворце и за его стенами Белись тайные переговоры. Люди хорошо осведомленные считали, что сам царь принимал в них участие. Прибытие с далекого юга нескольких переодетых буддийских священнослужителей показало трезвым наблюдателям, откуда дует ветер. Взоры всех были обращены к могущественному главному министру Мажангу, так как ни для кого не было секретом, что, пока он у власти, у буддийской партии нет никаких шансов на успех. Мажанг пользовался поддержкой приверженцев древней тибетской религии — бон. Вскоре столичные жители собрались на большой праздник. Главный жрец выступил с предсказанием, что царю грозит большая опасность, от которой его может спасти только главный министр, для чего тому надо провести несколько дней в глубине царского склепа, предаваясь благочестивым молитвам. Министр последовал указанию жреца и торжественно, не мучимый никакими предчувствиями, открыл дверь подземного склепа, которая тут же закрылась за ним, чтоб никогда не распахнуться.

Через несколько недель пробуддийская партия одержала победу, и в Тибете на долгие века воцарился буддизм. Ламы наводнили столицу, засели в самых важных государственных учреждениях, контролируя и ту царскую канцелярию, где составлялись летописи. Но народ не захотел подчиняться чужеземным захватчикам, и в середине IX Бека одно волнение следовало за другим. В сороковых годах началось большое антибуддийское восстание, во главе которого встал брат царя Ландарма. Восстание было очень скоро подавлено, после чего буддисты начали преобразовывать и тибетскую историографию на свой лад. Так появились первые буддийские исторические труды. Упор в них делался уже на историю самого буддизма, а обо всем остальном упоминалось лишь постольку, поскольку описываемые события имели какую-то действительную или воображаемую связь с буддизмом. Написанные согласно жестким религиозным канонам, эти исторические повествования редко отражали события светской истории кочевых народов, важные политические события и т. д.

Много загадок в тибетской литературе, и самая волнующая из них — загадка «Красной летописи». У тибетцев принято называть летописи по цветам; известны, например, «Желтая», «Лазоревая» и «Белая» летописи. Чома обнаружил получившую позднее широкую известность «Синюю летопись», написанную в 1476–1478 годах самым прославленным историком своего времени Гошем, настоятелем монастыря Кармарнинга[43]. Гош упоминает в смоем труде «Красную летопись» и широко ее цитирует. Из тибетских источников мы узнаем, что у летописи было и другое название — «Улан Дебтхер». На монгольском языке слово «улан» означает «красный». Следовательно, это название было монгольским и не исключено, что первоначально хроника была написана на монгольском языке. Во всяком случае, в ней должны содержаться важные сведения по раннему периоду монгольской истории. Вот эту-то летопись я и искал, странствуя ко Монголии и роясь в библиотеках и монастырских книгохранилищах, в том числе в Эрдени-Цзу. В Европе известен лишь позднейший, переработанный ее вариант, но где-то в Азии еще сохранилось несколько экземпляров древнего списка. Многие тибетские авторы цитируют его, но пока даже самые упорные европейские исследователи не сумели найти следов этой летописи.

День приближается к вечеру, а я все еще без устали роюсь в тибетских книгах. При поверхностном подходе кажется, что просмотреть книги не так уж трудно: страницы длиной по 40–50 сантиметров и шириной по 15–20 сантиметров пронумерованы, а в конце излагается подробное содержание, так называемый колофон, в котором иногда указывается имя автора. Но так кажется только с первого взгляда. Заглавия книг обычно витиеваты и туманны. По таким заглавиям, как «Зерцало, отражающее рождение буддизма», «Книга о самых выдающихся небесных царях и министрах, деятельность которых протекала в стране Льда», «Песнь о девственной царице весеннего праздника в эпоху Совершенства», еще можно догадаться, о чем будет идти речь. А вот из заглавия «Хрустальное зерцало, отражающее и толкующее происхождение и деяния всех мудрецов» не узнаешь, о каких же мудрецах рассказывает автор. Значит, каждую книгу надо хотя бы бегло просмотреть, а так как буддийские тексты насыщены религиозной символикой и очень запутаны, то задача эта отнюдь не легка.

Скоро стемнеет, а результатов пока еще никаких. За первый день мне удается просмотреть не более половины книг. Среди буддийских молитвенников и священных книг мало что заслуживает внимания.

На следующее утро я снова принимаюсь за работу. Мои товарищи отступились, и я один перелистываю пыльные фолианты. Друзья уже несколько раз приходили за мной, уговаривая бросить это бесполезное дело. Но вдруг, примерно в половине одиннадцатого, мне бросается в глаза слово «Цеспонг». Усталость как рукой сняло. Ведь это фамилия знатного тибетского рода VII века, связанного с царствующим домом: многие женщины из этого рода были царицами Тибета. Книга, в которой упоминается эта фамилия, может быть только исторической летописью. Вытаскиваю двухтомный труд на свет божий и по заглавию, помещенному в конце книги, вижу, что если это и не вожделенная «Красная летопись», то все же замечательная находка. Автор труда — известный тибетский энциклопедист лама Клонгрдол. Просматриваю оглавление и убеждаюсь, что здесь говорится обо всем понемногу: Большой и Малый пути к совершенству, различные заклинания, описания отдельных событий из жизни Будды для упражнений в риторике, рассуждения о фонетике, лексике, правописании, описание мимических движений, извлечения из монастырского устава о совместных трапезах. К тому же, и это самое главное, автор сообщает некоторые сведения по истории Тибета, приводит даты важнейших событий, хронологические списки царей, министров, высших священнослужителей и, перечисляя огромное количество ученых трудов, дает настоящую библиографию в вполне современном нам европейском смысле этого слова. Труд Клонгрдола содержит много важных сведений о жизни кочевых народов Центральной Азии, подробно описывает состояние и достижения ламаистской науки. Автор очень четко, хотя и кратко, сформулировал главные достижения тибетских ученых своего времени. Я колеблюсь, не зная, на что решиться: тут же засесть за изучение этой книги или сначала закончить просмотр библиотеки. Мое открытие воодушевляет и остальных участников экспедиции, они принимаются помогать мне.

Просмотр тибетской литературы закончен, остаются монгольские книги. Они, конечно, тоже представляют большой интерес. Мы, разумеется, не рассчитывали найти здесь оригинал «Сокровенного сказания», отлично иная, что этот великолепный литературный памятник, воспроизводящий историю Чингис-хана и Угэдея, пожалуй, важнейший источник для изучения монгольского языка, безвозвратно утерян. Сохранился лишь гораздо более поздний китайский список этого сказания, относящийся к XIV веку. По этому тексту в китайских школах учились будущие переводчики с монгольского, которые использовались монгольским текстом, записанным китайскими иероглифами. Вот это-то вспомогательное пособие и: сохранилось до наших дней, и по нему с большим трудом был восстановлен оригинальный монгольский текст. По хотя оригинальный текст «Сокровенного сказания» не и а идеи, многие позднейшие монгольские летописи включают более или менее пространные выдержки из него. Например, монгольская летопись «Золотой свод» («Алтан тобчи»)[44] на три четверти состоит из таких выдержек, в текст которых внесены небольшие изменения. Так, в генеалогию Чингис-хана включен предок тибетских царей и несколько модернизирован древний язык оригинала. Восточные летописцы, очевидно, не очень-то уважали «Авторские права», иногда переписывая по 30–40 страниц у своих предшественников и упоминая их имена обычно лишь в тех случаях, когда были с ними несогласны в освещении того или иного события. (Этот обычай известен не только здесь.) Впрочем, указанная бесцеремонность оказала огромную услугу позднейшим исследователям, позволив им ознакомиться с многими отрывками из давно утерянных произведений. К сожалению, нам не удалось найти такие известные монгольские летописи, как «Болор эрихе» или книги монгольского историка Саган-Сэцэна, жившего в первой половине и середине XVII века[45].

Но некоторые интересные книги мы все же нашли, например азбуку различных письмен, употреблявшихся в Монголии. Самые любопытные из них — уйгуро-монгольские — заимствованы, как это видно уже из самого их названия, у уйгуров.

Когда нам попадались незнакомые монгольские слова или выражения, мы обращались за помощью к старику, хранителю монастыря. Старик этот прекрасно знал не только древние письмена, но и древнюю литературу; он помог нам разобраться в значении многих редких слов и понятий. Несколько вытянув вперед шею и склонив голову, старик декламировал нам сомнительные места. При этом он ритмично покачивался на пятках, чему, очевидно, научился когда-то в ламаистском монастыре. В прошлом ламы заучивали наизусть огромное количество различных текстов, понятные и непонятные молитвы, туманные места из священных книг; у них были свои собственные методы запоминания. Даже в наши дни еще случается, что, когда обращаешься к кому-нибудь из лам или из людей, окончивших ламаистскую школу, с просьбой расшифровать трудный древний текст или определить значение тибетского слова, они сначала задумываются, а потом начинают, ритмически покачиваясь, декламировать тот отрывок, в котором, как они помнят, встречается это слово. Только после этого им удается объяснить туманное выражение.

Листая маленькую азбучку, я наткнулся на очень странные письмена. На первый взгляд они даже казались не письменами, а витиеватым орнаментом из запутанных линий. Но при более внимательном изучении можно было обнаружить среди этих линий квадратики, обрамляющие различные рисунки. Это были знаменитые квадратные письмена. В 1260 году великий хан Хубилай призвал к себе тибетского Пагба-ламу, известного своей святой жизнью, и попросил его создать такие письмена, которые можно было бы применять для записи монгольского, тибетского, китайского и других языков его подданных.

Лама взял за основу письмена старинных тибетских печатей квадратной формы, из-за чего буквы на них тоже были квадратными. Из этих старинных квадратных печатных букв Пагба-лама и создал новый алфавит. Правители Монгольской империи пользовались новым алфавитом наряду со старыми уйгурскими письменами. Особенно часто прибегали к квадратным письменам при составлении различных документов, так как их легко было запомнить, но трудно подделать. Эти письмена так сблизились с уйгурскими, что при пользовании ими стали питать не слева направо, как это делают тибетцы, а сверху вниз. По имени их создателя письмена называют еще пагба; написанные ими древние монгольские источники — самые достоверные.

Очень бережно уложили мы на место просмотренные книги, неукоснительно соблюдая при этом все правила монгольского этикета. Здесь не дозволяется брать книгу под мышку или размахивать ею; держать ее полагается только обеими руками. При прощании хранитель монастыря подарил нам некоторые из отобранных нами книг. При этом он сначала прикладывал книгу ко лбу, а затем протягивал нам, держа в вытянутых руках. Книги большой частью были завернуты в цветное полотно и перевязаны цветными шелковыми шнурами. Куски полотна квадратные, и книгу надо завертывать по диагонали, соблюдая особые правила, которые нам нелегко было усвоить. Хранителю монастыря пришлось заново завернуть многие из просмотренных нами книг, так как мы не в том порядке загибали углы. Некоторые книги хранятся между двумя дощечками, связанными кожаными ремешками. Мы нашли и несколько ларцов, используемых для этой цели. Упаковка книг не всегда соответствует их ценности. В куске рваного полотна я нашел священную книгу, написанную на черной лакированной бумаге так называемыми чернилами драгоценных камней. Буквы были начертаны одиннадцатью окрасками, от золотой до перламутровой. В Эрдени-Цзу я не обнаружил книг с металлическими буквами, прикрепленными к страницам. Экземпляр такой книги мне показали в улан-баторской библиотеке, и я даже принял ее за ювелирное изделие. Удлиненные страницы сплошь покрыты золочеными и посеребренными металлическими буквами.

Не нашел я в Эрдени-Цзу и деревянных гранок, хотя они там непременно должны были бы храниться. Книгопечатание в Азии было изобретено гораздо раньше, чем в Европе. Китайцы печатали книги еще в VII–VIII веках. В Дунхуанских пещерах сохранились тибетские и китайские книги, которые, по всем признакам, были напечатаны в конце IX века. Монголы переняли у китайцев технику печатания: широкие деревянные дощечки испещряются негативами букв; достаточно намазать выступающие части краской, чтобы напечатать страницу. Такие деревянные печатные формы можно употреблять любое количество раз. Этот способ печатания имеет свое преимущество: матрицы не выбрасываются, и даже через 200–300 лет их можно опять использовать для печатания тех же книг. В улан-баторском монастыре Гандан до сих пор хранятся деревянные гранки, памятники старинного монгольского книгопечатания.

Когда мы наконец кончаем с утомительной, но плодотворной работой в библиотеке, хранитель монастыря приглашает нас в свою юрту на прощальную пиалу чая. Юрта обставлена по-городскому. Мы предлагаем маленькой полуторагодовалой девчурке куклу, и она хочет взять ее одной рукой. Но мать прикрикнула на нее, и крошка, рыдая, тянется к подарку двумя ручонками.

После долгой церемонии прощания отправляемся в находящийся неподалеку госхоз. У въезда — большая вывеска: «Госхоз Каракорум». Нас проводят в просторную чистую юрту; в ней алюминиевые стулья, такой же стол и железные кровати. Подают ужин: масло собственного производства, хлеб и суп из баранины с картофелем и лапшой. С аппетитом поглощаем ужин; за едой завязывается непринужденная беседа.

Госхоз основан год назад. Старики рассказывают, что совсем недавно здесь, в долине Орхона, простирались лишь покрытые травой степи. Когда-то давно ламы монастыря Эрдени-Цзу заставляли своих крепостных воз делывать небольшие поля, но даже люди самого преклонного возраста не помнят, где же эти поля находились. И вот в девственной степи, преодолевая исключительно тяжелые природные условия, засуху, при полном отсутствии опыта возделывания земли, при колебании температуры от 50° холода до 40° жары, 370 человек поставили 80 юрт, и то, что казалось невозможным, стало реальностью: в голой степи возникло земледельческое государственное хозяйство — госхоз. Под руководством агронома агротехника при помощи 21 трактора возделано 3600 гектаров земли.

Юрта все больше наполняется людьми; каждому посетителю хочется что-то нам рассказать, и они перебита ют друг друга. Потом приносят книгу для почетных гостей, чтобы мы записали в ней наши впечатления и добрые пожелания.

Начинает темнеть. Выхожу из юрты. В сумерках все кажется далеким и таинственным. Развалины монастыря, Каракорум и госхоз сливаются в одно целое. Проходит несколько минут, и вдруг вспыхивают огоньки. В госхозе имеется своя собственная маленькая электростанция, получающая энергию от небольшого двигателя (внутреннего сгорания.

Около юрты у доски с надписью стоят два грузовика. На доске нарисован международный дорожный знак, отмечающий место стоянки машин. Ну уж здесь-то мест для их стоянки хватает с избытком.

Железная печка в юрте раскалена, и с вечера невыносимо жарко, но в три часа ночи я просыпаюсь, окоченев от холода. Вандуй и Кара еще вечером чувствовали себя плохо, а к утру совсем расхворались. Видимо, простудились. Госхозный фельдшер приносит какое-то лекарство. На бумаге, в которую оно было завернуто, можно прочитать не только название лекарства, но и от каких болезней его надо принимать. Здесь, в степи, это, конечно, весьма предусмотрительно.

Утром еще раз возвращаемся в монастырь, чтобы сделать несколько фотоснимков, а затем уезжаем в Каракорум.