ГУМБОЛЬДТ

(1769—1859)

Александр Фридрих Вильгельм Гумбольдт родился в Берлине, в семье прусского офицера. Он учился в Геттингене, где большое влияние на него оказал натуралист и путешественник Форстер. Далее он продолжил свое образование в Фрейбургской горной Академии, которую окончил в 1791 г. Некоторое время Гумбольдт работал чиновником Горного департамента в Берлине, затем обер-бергмейстером в Байрейтском и Ансбахском горных округах. С 1790 г. он много путешествовал по Европе и посетил почти все основные ее страны. Получив наследство, в 1797 г. Гумбольдт оставил службу, и в 1799 г. вместе с французским ботаником Бонпланом предпринял пятилетнее путешествие в Америку для исследования природы обоих ее континентов. Вернувшись в Европу, он 20 лет обрабатывает свои наблюдения, методика которых стала примером для многих последующих исследователей. Его путевые заметки привлекли всеобщее внимание, а в 1807 г. Гумбольдт выпустил одно из своих наиболее известных сочинений—«Картины природы», часть которого посвящена географии растений (раздел ботаники, созданный Гумбольдтом).

В 1829 г. шестидесятилетний ученый совершил длительное путешествие по России— через Средний Урал к Алтаю. Возвратившись в Берлин, Гумбольдт в течение ряда лет вместе с Гауссом занимался организацией сети магнитных и метеорологических обсерваторий. В это же время Гумбольдт начал работу над синтетической картиной мироздания «Космос»; однако смерть застала его в работе над пятым томом этого всеобъемлющего сочинения.

Идеи и концепции Гумбольдта оказали большое влияние на становление физической географии, метеорологии, геологии, а затем и геофизики. Он был выдающимся популяризатором науки, известным и читаемым во всем мире. Гумбольдт был принят и при Прусском дворе, и популярен среди своих студентов. Брат Александра Гумбольдта Вильгельм был известным филологом, философом, языковедом и государственным деятелем. Ныне имя братьев Гумбольдтов носит Берлинский университет ГДР.

Мы приводим предисловие к труду «Идеи о географии растений» (1807).

ИДЕИ О ГЕОГРАФИИ РАСТЕНИЙ

После пятилетнего отсутствия в Европе, после пребывания в странах, многие из которых никогда еще не посещались естествоиспытателями, мне следовало бы, быть может, спешить с кратким ознакомлением описания моего путешествия. Я смею себе даже льстить, что такая поспешность отвечала бы желанию общества, значительная часть которого проявила такое ободряющее внимание как в отношении моей личной безопасности, так и в отношении успеха моего предприятия.

Но я подумал, что полезнее будет для науки, прежде чем говорить о себе и о тех препятствиях, которые я должен был преодолеть в тех отдаленных странах, дать общую картину главных результатов наблюдавшихся мною явлений.

Такой картиной природы и является этот труд, который я в настоящее время и смею предложить вниманию натуралистов, отдельные части которого получат в дальнейших моих работах более детальную разработку.

В этой картине природы я сопоставляю все явления, наблюдаемые нами как на поверхности нашей планеты, так и в атмосфере, которая ее окружает. Естествоиспытатели, знакомые с современным состоянием наших опытных знаний, в особенности в области метеорологии, не удивятся, увидев, что столько разнообразных предметов рассматриваются па протяжении столь немногих страниц.

Но мой труд сделался бы еще короче, если бы я смог потратить больше времени на их обработку, так как моя картина природы должна была бы представлять собою лишь общие точки зрения, лишь верные факты, выраженные в точных цифрах.

Начиная с моей ранней юности, я подбирал идеи для подобного труда. Свой первый набросок географии растений я передал в 1790 г. знаменитому спутнику Кука, моему другу Георгу Форстеру, имя которого я никогда не могу произнести без чувства глубокой благодарности. Изучение различных областей физико-математических знаний, которыми я после того занимался, дало мне возможность расширить эти мои первые идеи. Но в особенности я обязан моему путешествию в тропические страны материалами для этой работы. В созерцании объектов, которые я должен был описывать, в окружении мощной, но по самой ее внутренней борьбе благодетельной природы у подножья Чимборасо, я написал большую часть из этих страниц. Я считал необходимым озаглавить их «Идеи о географии растений». Всякое другое, менее скромное, заглавие сделало бы более заметным несовершенство моего труда, так что его не спасло бы и само снисхождение общества.

Оставаясь верным направлению эмпирического исследования природы, которому была до сих пор посвящена моя жизнь, я и в этом труде расположил многочисленные явления скорее одно рядом с другим, а не представил их, углубляясь в природу вещей, в их внутренней связи между собой.

Это положение, указывающее тот исходный момент, с точки зрения которого, я смею надеяться, меня будут оценивать, должно вместе с тем свидетельствовать и о том, что когда-нибудь станет возможным представить натурфилософски картину природы совершенно другого рода и гораздо более высокого порядка. Как раз такая возможность, в которой я до моего возвращения в Европу сам почти сомневался, такого рода сведение всех явлений природы, всякой деятельности созидания к никогда не прекращающейся борьбе взаимно противостоящих основных сил материи получило обоснование в смелом труде одного из наиболее глубокомыслящих людей нашего столетия.

Не будучи вполне чуждым духа шеллинговской системы, я далек от убеждения о вредности чисто натурфилософского подхода для эмпирического знания, так же как и в необходимости вечного столкновения эмпириков и натурфилософов, как двух враждующих полюсов. Немногие из натуралистов жаловались так громко, как я, на неудовлетворительность современных теорий и характер их изложений; немногие так определенно заявляли о своем неверии в существование специфической разницы в так называемых основных веществах («Опыты раздражения мускулов и нервных волокон», т. I. стр. 376, 422: т. II. стр. 34, 40).

Кто же может с большей радостью, чем я, принять систему, которая, отбросивши атомистику и односторонние воззрения, последователем которых и я сам некогда был и которые сводят все разнообразие материи просто к различию в плотности и заполнении пространства, обещает пролить яркий свет на организм и на до сих пор естествознанию недоступные явления тепла, магнетизма и электричества.

Картина природы, которую я здесь даю, основывается на наблюдениях, установленных отчасти мною одним, отчасти совместно с Бонпланом. Соединенные в течение долгих лет узами тесной дружбы, пережившие вместе все тягости жизни в неразвитых странах и в условиях неблагоприятных климатов, мы решили, что все работы, которые явятся плодом нашей экспедиции, должны носить наши оба имени.

В процессе написания этого труда в Париже я пользовался часто советом знаменитых ученых, в тесном контакте с которыми я имел счастье жить. Лаплас, имя которого не нуждается в моих похвалах, принял с момента моего возвращения из Филадельфии самое теплое участие в обработке сделанных мною в тропиках наблюдений.

Его все просвещающее, благодаря громадности эрудиции и силе гения, участие имело на меня такое же живительное влияние, как и на любого из молодых людей, которым он охотно жертвует своп немногие свободные часы.

Обязанности дружбы требуют, чтобы я назвал и Био. Его проницательность естествоиспытателя в счастливом сочетании с точностью математика способствовали тому, что он был очень полезен при обработке моих путевых наблюдений.

Многие данные о распространении плодовых деревьев я заимствовал из прекрасного труда Синклера. Де-Кандоль и Рамон сообщили мне интересные факты по географии растений в Швейцарских Альпах и Пиренеях.

Другими же сведениями я обязан классическим произведениям моего старого друга и учителя Вильденова. Казалось целесообразным бросить взгляд на умеренную зону и сопоставить распространение европейских видов растений с южноамериканскими.

Я не могу опубликовать первые результаты своего путешествия в тропические страны, не воспользовавшись возможностью принести испанскому правительству, которое в течение целых пяти лет оказывало исключительное содействие моему путешествию, дань моей глубокой и почтительной благодарности.

Работая в условиях такой свободы, которые до того ни одному чужестранцу или вообще частному человеку не были предоставлены, живя среди благородной нации, которая несмотря на давление событий сохранила присущие ей характерные черты, я почти не знал в этих отдаленных странах других препятствий, кроме тех, которые природа ставит перед человеком.

Воспоминание о моем пребывании в Новом свете всегда будет связано с живейшим чувством благодарности за любезные отношения, испытанные мною как в испанских колониях обоих полушарий, так и в североамериканских свободных штатах, со стороны всех классов населения.

Рим, толь 1805 г.