XII. Запорожцы

Совершенно своеобразную группу представляет образовавшаяся в начале шестнадцатого века на юге России Запорожская республика.

Запорожцев Бантыш-Каменский производит от кочевников, Кулиш от рюриковских дружинников, но по антропологическим, топографическим и лингвистическим признакам основание этой независимой группе должны были положить обитавшие с начала истории к югу от р. Роси и по реке Суле храбрые брюнетического типа торки.

В борьбе с кочевниками торки смешивались с ними и постепенно подвигались на восток и юг, и в XV веке, по М. А. Максимовичу, жили в Полтавской губернии по р. Суле под именем севрюков. По мере оттеснения татар они подвигались все южнее, в степи, где занимались частью земледелием, частью охотой и разбоями.

Организатором вольных казаков был православный князь Дмитрий Вишневецкий. Как и первые Рюриковичи, Вишневецкий, обладая инициативой и предприимчивостью, объединил, воодушевил и вооружил казаков и сделался грозой соседних татарских орд. На легких чайках он с запорожцами появлялся и на берегах Крыма, и Балканского полуострова и, наконец, попав в плен, был замучен турками. Возможно, что, как думал Кулиш, на объединение запорожцев влиял и престиж рюриковичей, но, во всяком случае, Вишневецкий удовлетворил их назревшую потребность в объединении и организации. О подвигах и смерти Вишневецкого сохранилась трогательная думка, где он называется Байда и Байда Молодецкий.

По инициативе Вишневецкого на порожистых островах низовья Днепра в 1510–1520 годах возникла независимая республика — Запорожский Кош, или Запорожская Сечь. В этой демократической республике нашли удовлетворение наиболее идейные представители типа южнорусских индивидуалистов. Сечь сделалась их идеалом и притягательным центром. Для того, чтобы быть принятым в Сечь, нужно было быть православным, для доказательства этого достаточно было перекреститься, но всякий, поступавший в запорожцы, подчинялся строгому режиму, — преступления — воровство, разврат и пр. жестоко наказывались, и, в конце концов, если поступивший выдерживал режим, он приобретал общую, только запорожцам свойственную, физиономию. Личный индивидуализм поглощался индивидуализмом Коша. Постепенно образовалось своеобразное демократическое государство.

Одной из особенностей, выделяющих собственно южный русский тип торков и, в частности, запорожцев, не только от великороссов и белоруссов, но и от полещуков и галичан, — юмор, с которым они относились чуть не ко всему на свете. Юмор, на почве презрения к мелочности, торгашеству, роскоши и всяким претензиям, сквозит и в их домашних делах и отношениях друг к другу, и особенно в отношениях к презираемым ими полякам и евреям. Он проявлялся и в разгаре самых рискованных дел, и в том, например, как они составляли ответ на торжественное послание турецкого султана, во время составления которого, как художественно изображено и на картине Репина, на лицах всех составителей играет самая насмешливая, хотя и не злая, улыбка.

Юмор — это не только характерная черта, а громадная нравственная сила, которой народ защищал себя от других и давал возможность, не падая духом, выдержать всякие испытания.

Другие свойства типа запорожцев вообще соответствовали брюнетическому типу малороссов, хотя не были тождественны. В крови запорожцев была, без сомнения, кровь кочевавших на юге кавказцев, половцев. Малорусский народ видел в запорожцах людей особого сорта, чуть не волшебников, и, преклоняясь перед их сильным характером и неустрашимостью, называл характерниками.

Запорожцы не боялись никого и ничего, и с полным презрением к опасности, как бы в порыве поэтического вдохновения, на небольших лодках, чайках, предпринимали походы в Крым, Малую Азию, на берега Балканского полуострова и даже Мраморного моря. Они были также если не всегда активными деятелями, то всегда вдохновителями и сочувственниками восстаний народа против притеснителей православия — католиков поляков и евреев. В этом нужно видеть не разбойничество, как думают поляки, а нечто идейное, рыцарское; борьбу с неверными, защиту слабых. Между прочим, в народных думках поэтически описывается опасный поход Гамалея к крепости Скутари на Мраморном море, с единственной целью освободить находившихся в тамошних тюрьмах казаков.

Что запорожцы были народными героями, доказывается сохранившимися в памяти бандуристов думками о многих предводителях их — Богдане (1575), Самойле Кушке (1578), Серпяге или Подкове (1577), Скалозубе, Тарасе Трясиле, Анцибаре, Хмельницком.

Сохраняя основные свойства русского и, в частности, малорусского, типа — индивидуализм, чувство личного достоинства и независимость с наклонностью к анархизму, запорожцы вместе с тем были более идеалисты, чем не только великороссы, но и большинство говорящих по-малорусски и почитаемых малороссами. В основе их психологии лежал южный, с особенно развитым художественным чутьем, брюнетический тип торков. Естественной эволюцией, а также искусственным подбором, на почве типа, запорожцы выработали собственную этику, по которой материальные расчеты отходили на задний план. У них был идеал высшей Божьей правды и в своей деятельности запорожцы выполняли как бы религиозную миссию. Они почитали себя как бы обязанными сражаться с неверными турками и татарами и защищать угнетаемых панами-католиками православных, и если при этом и грабили, то грабежи были естественным последствием всяких тогдашних войн. Запорожье было убежищем для всех ищущих свободы, людей идейных, в том числе, конечно, и для преследуемых за разного рода преступления. По своей идейности, религиозности и тому, что в Сечь не допускались женщины, запорожцы наиболее подходят к рыцарям некоторых средневековых полумонашеских орденов, но запорожцы не становились в трагические позы рыцарей, не окружали себя искусственными нормальностями, а действовали просто и естественно, искренне, как художники. Кроме того запорожцы и не находились ни под каким покровительством, а жили на свой страх.

Запорожская Сечь представляет замечательное создание русского гения. Несмотря на окружавших их врагов, запорожцы не только никому не подчинились и сохранили свою веру и народность, но сами были грозой иноверцев. Они ни на кого не могли опереться, а верили только в помощь Бога, и у них была смутная надежда на какого-то, им неведомого, одного для всех русских православного царя. В то время, когда высшие сословия Малороссии были нравственно порабощены поляками, а простой народ ничего не знал о других государствах, запорожцы были достаточно знакомы с положениями дела в Крыму, Турции, Молдавии, Польше, Москве.

С Запорожской демократической республикой не могут быть сравниваемы ни западно-европейские рыцарские ордена и разные союзы, ни русские олигархические республики Новгорода и Пскова, ни, тем более, объединившиеся временно и под влиянием одной сильной личности дружины Ермака или Стеньки Разина. В противоположность великороссам, двигавшимся почти стихийно и с их непротивлением злу, сливавшимся с инородцами почти бессознательно, политики и скептики запорожцы принимали в свою среду только после испытания и руководились не материальными, а главное идейными соображениями.

Несмотря на различие этических типов, Запорожье сделалось вторым после Москвы русским самостоятельным ядром, сохранившим не только православную веру, но и идею свободы и единства русского народа. Идея, однако, русского православного царства зрела у запорожцев самостоятельно и была прочнее и сознательнее, чем у великороссов. Как художников их увлекало и величие самой идеи. Вместе с тем, хотя запорожцы о москалях имели только смутные представления, они знали, что Московские цари могущественны, и что Москва — их естественная союзница против общих врагов: татар и поляков. Свободные мыслители, запорожцы, были как бы продолжением поколения, внушивших русским князьям мысль о собирании русской земли. Совершенно самостоятельно созревали эти мысли и у более образованных, чем собственно в Малороссии, русских Галиции и Белоруссии.