XV. Русский этнографический тип

С Петра Первого начинается, предуказанное зоологическим районом, свойствами типов и историей, органическое соединение народностей всех антропологических типов русского этнографического типа в одно русское государство.

Анархисты северорусского типа, признавая в идее и Божескую и царскую власть, не совсем удовлетворялись теми формами, под которыми выражались эти власти, их представителями и пробовали исправлять эти формы. Будучи по типу людьми крайностей, ищущими вечной правды и не умеющими ни на чем остановиться, анархисты для обуздания себя выработали обряды, понятные для всех внешние формы религии, из которых уже, под страхом отлучения от церкви, никто не смел выходить. В этих постепенно как бы окаменевших формах, причем отступление от них, даже, например чтение неправославной книги, почиталось ересью, и заключилась православная религия при царе Алексее Михайловиче.

Ища высшей справедливости и на земле, и не удовлетворяясь ничем, великорусские анархисты постоянно искали тоже и земной власти абсолютной, которая бы положила решительный предел их не имеющим пределов желаниям. Такую власть они нашли в Иване Грозном. Петр I, как сын царя Алексея, уже поэтому был самодержавным царем и помазанником Божиим, но вместо погруженных в квиетизм царей московских, он сделался свободным от московских предрассудков императором всей России. Петр за различные убеждения никого не преследовал, хотя и резал бороды, поэтому, кроме части духовенства и некоторых особенно фанатизированных раскольников, он не встретил сопротивления при той ломке, которую он произвел во всех частях управления государством.

Царь Алексей квиетист, и император Петр радикал, могущий сломить всё, не исключая и религии, могут почитаться представителями великорусского типа. Анархисты оставались верны и всемогущему Богу в тех формах, в каких более ярко выработалось поклонение Ему при царе Алексее, и всемогущему царю, как более осязательно начал понимать его народ при Иване Грозном. Свой всемогущий Бог и свой всемогущий царь соответствовали типу анархистов и были в их понятиях неразделимы от понятия государства. Военные и гражданские власти только тем приобретали свою силу, что были слуги царя. В глазах народа они облекались как бы неким, исходящем от царя, ореолом. Допустить, что власть чиновников исходит не от царя, а от какой-нибудь коллективной власти, народ не мог. Чиновники приказывали и распоряжались только как агенты царя. Народ часто видел их несправедливость, но объяснял это тем, что царю это неизвестно.

Почти так же смотрели на самодержавную власть Петра I и южно-русские и западнорусские индивидуалисты. По свойствам антропологических типов, которые подтверждаются и опытом истории, эти народности никогда не могли сами самостоятельно организоваться.

Идея обязательности подчинения самодержавной власти, под каким угодно названием — князя, короля, или царя — оставалась у них несокрушима с эпохи рюриковичей, и подчинение русскому царю было только продолжением той же идеи. Предуказанное зоологическим районом и историей, неизбежное, органическое соединение их в одно русское государство, обусловливалось тем, что по общему этнографическому типу все русские славяне составляли одну своеобразную, соответствующую зоологическому району, группу, что у них была общая православная вера и близкие одно другому наречия, и что, по сохранившимся у них преданиям и инстинктам, соединение их в одно государство было предначертано самим Богом еще во времена рюриковичей.

Раскрывая дверь в Европу, пригласив множество иностранцев и выбирая на службу государству способных людей всех народностей, Петр I нанес жестокий удар той страшной схоластике, какая царила в просвещении как Москвы, так и более образованного Киева. Проповеди Голятовского (+1688), Барановича (+1694) и проч. состояли из витиеватого, риторического набора слов и ничего не говорили ни уму, ни сердцу. При Петре схоластика уступила место живому слову.

Закрепленная Петром Великим самодержавная власть, как органически соответствующая народностям всех русских типов и всего русского зоологического района, не поколебалась даже во время разнообразных переворотов и беспорядков, царствовавших почти целое столетие при женщинах императрицах. Единственный важный бунт против власти при Екатерине II, Пугачева, тоже находился в связи с будто бы нарушенной идеей самодержавия. Гайдамачина, в принадлежащей Польше части Малороссии, не коснулась России, да и была вызвана стремлением к соединению с Россией.

Преследуя задачи государственные, административные, и имея ближайшие утилитарные цели, Петр I, а затем и его преемники, сравнительно мало обращали внимания на общее образование, и не только народ, но и почти всё привилегированное великорусское сословие и духовенство, оставались в невежестве.

Русский язык весьма неодинаковый у народностей, особенно юга и севера, в администрации и литературе был почти одинаков у всех народностей. С Петра Великого, когда потребовалось введение в язык новых слов и понятий, эволюция его пошла быстрее, и, по естественному ходу дел, в основу литературного языка лег более богатый великорусский говор.

Из культурных представителей великорусского анархического типа блистательно выдвинулся архангельский мужик Ломоносов. Получив окончательно образование в Германии, Ломоносов обнаружил самые разнообразные способности. Он был и многосторонний ученый естествоиспытатель, и серьезный, улучшивший книжный язык, филолог, и замечательный поэт. Вместе с тем он был националист, рьяно воевавший с сидевшими в Русской академии учеными немцами. Другой серьезный представитель типа был ученый барин Сумароков. Кроме многочисленных литературных трудов, между которыми высокопарные патриотические драмы играли главную роль, Сумароков своими средствами поддерживал русский театр, и вообще много делал для просвещения.

Из других литераторов заслуживает внимания весьма трудолюбивый уроженец Астрахани, и, по-видимому, не чисто русского типа, филолог Тредьяковский, и с присущими типу анархическими чертами Радищев.

Великолепный поэт Державин, остроумный, написавший комедию «Недоросль» Фонвизин, и сама тонкая художница писательница Екатерина II были не русского типа.

Чисто ученых, занимавшихся специальностями, а в особенности науками точными, естественными, между великороссами было весьма мало. Занятия ими как бы считалось не совсем приличным, не дворянским делом, а для лиц других сословий не было и учебных заведений.

Недостаток образованных людей великорусского типа в XVIII столетии пополнили образованные люди типа малорусского. Как в Киевской духовной Академии, так и в южнорусских семинариях молодые люди всех сословий получали несравненно лучшее образование, чем в немногих учебных заведениях великорусских. В сочинении д-ра Змеева «Русские врачи писатели», где говорится и вообще об ученых естествоиспытателях, из 149, насчитанных им в XVIII веке ученых, воспитанников южных учебных заведений — 96, а северных — только 33. Наиболее — 24 — было из уроженцев Черниговской губернии, издревле служащей связующим звеном трех русских народностей. По сословиям, где они обозначены, из 112 малорусских уроженцев было — 67 духовного, 22 дворянского, 8 казачьего, 7 мещанского, 5 солдатских детей и 3 купеческого. Многие священники были дворяне. Из великорусских дворян ученых натуралистов не было.

Некоторые из южнорусских ученых, как Шумлянский (1748–1795), Самойлович (1745–1805), Максимович (1744–1802), получив окончательное образование за границей были европейские ученые и оставили сочинения частью на латинском и французском языках, имевшие научное значение.

Ученые врачи и естествоиспытатели, кроме заслуг как научных работников, должны были прокладывать первые пути для научной мысли, изобретать терминологию, писать учебники, составлять словари. Заслуги в этом отношении малорусских ученых в XVIII веке гораздо выше, чем великорусских. Пригоровский, Политковский, Барсук-Моисеев, Вонсович, Джунковский, Велланский, Погорельский, Полетика, Тимковский занимали должности профессоров и другие, требующие специальных знаний, главное в Москве и Петербурге.

Не меньшее, а в некоторых отношениях еще большее, значение для государства имели южно-русские проповедники, писатели, чиновники и вся, внесенная ими в великорусскую среду, этика.

Огонь вдохновения, каким проникнуты проповеди знаменитого сподвижника Петра, Феофана Прокоповича, зажигал сердце. Его вера в величие Петра, могущество России, великую будущность народа, переливалась в массы. Окаменелые формы московского режима и православия, препятствовавшие естественной эволюции и внесению культуры, расшатывались.

Между многими другими деятелями, имевшими влияние на объединение русских типов, из духовных лиц особенно характерен епископ Георгий Конисский (1717–1795). Кроме своих ученых трудов, он действовал на объединение государства и другой стороной малорусского гения — юмором. Имея цель возвратить униатов белоруссов в православие и зная, что против гипноза, до которого доводили иезуиты своих прозелитов, прямые убеждения бессильны, Конисский походил к униатам с шутками, анекдотами, насмешкою, и заколдованный круг распадался. Конисский составил и эпитафию себе: «Град Нежин — колыбель, град Киев — мой учитель, а в тридцать восемь лет я был уже святитель».

Среди, так сказать, тяжеловесных представителей великорусского типа — Ломоносова, Тредьяковского, Сумарокова и слишком торжественного Державина, малорусские, хотя и небольшие, писатели — полтавский уроженец, внук грека, Капнист, с его комедией «Ябеда» и другими, остроумный автор веселой поэмы «Душенька», харьковский уроженец, Богданович, начавший писать по-малорусский Котляревский с его «Наталкой Полтавкой», также как и оригинальнейший, писавший своеобразным литературным языком, философ Сковорода (1730–1798), смягчали грубые типы и вносили оживление и поэзию в общество. Котляревский, как и Мазепа, имел темно-карие, почти черные глаза.

Несмотря на значительную разницу говоров и этики, народности двух главных антропологических типов великорусского и малорусского, после продолжительного, с эпохи киевских рюриковичей, разъединения их, с Петра Великого снова органически соединились в одно русское государство. Не говоря о географических и исторических причинах и общем зоологическом районе, уже по свойству своих типов, при усложняющейся борьбе за существование, эти народности не могли образовать двух отдельных государств, а должны были дополнять одна другую.

Анархист великоросс, склонный к величайшим крайностям, прущий «на авось» куда угодно и не умеющий остановиться, пока не упрется в стену, слишком размашист и прямолинеен, а индивидуалист малоросс, заботящийся главное о личных интересах, недоверчивый, упрямый и мало интересующийся общественными или государственными делами, слишком осторожен и подозрителен, чтобы каждый из них отдельно при усложняющихся условиях мог успешно бороться за свое существование. Для всестороннего развития государства к наивному доверию и альтруизму великоросса необходимо добавить скептицизм и анализ малоросса; к размашистым и широким обобщениям великоросса, умение сосредоточиться и разбирать частности малоросса, и наконец к грубоватому реализму великоросса — идеализм и большую сдержанность малоросса.

Народность полесского типа, естественно, пассивно шла за южно-русской, а народность белорусского — была, как и всегда, связующим звеном между всеми, в том числе и польском, типами, и играла важную, хотя мало заметную роль в объединении их.

Провинциальный, положивший начало русского государства, период княжения рюриковичей в Киеве, далеко не разъяснен историей. Вопрос о том: не жили ли племена великорусского или близкого к нему белорусского типа в Киевской и Черниговской областях, нельзя считать решенным. Если однако они там и не жили, то уже из характера первых князей, а особенно из сохранившихся в памяти великорусского народа былин о подвигах Киевских богатырей, нельзя сомневаться, что великорусский, как более предприимчивый и решительный тип, играл при образовании государства первенствующую роль.

Великороссы и в дальнейшей истории всегда шли впереди, на свой страх, не взирая на препятствия, и осторожные, не умеющие самостоятельно организоваться малороссы шли по дорогам проторенным. Совершенно естественно, что, как в период рюриковичей, так и Романовых, гегемония в государстве была великорусская.

Этому соответствуют и многие черты их этики. Малоросс всегда на что-нибудь жалуется, великоросс не жалуется, а требует. Малоросс подсмеивается, великоросс не любит шуток.

В песнях великоросса — ширь, удаль, разбой, — в песнях малоросса — жалоба, любовь, мольба. Малоросс умоляет девушку полюбить его, жалуясь на свое одиночество, сиротство; великоросс увлекает девицу своей силой, подчиняет ее и заставляет полюбить себя своей решительностью. Других православных христиан малоросс, пожалуй, пожалеет, но ничего для них не сделает, а великоросс может для них пожертвовать даже жизнь.

Всё это, конечно, заключается в основных свойствах антропологических типов и находится в связи с формой их черепа, носа и другими физическими, пока мало изученными признаками.