VI

Выше мы признали обязанностью психиатра делиться с образованной публикой всем из области его науки, что представляет общественный интерес, но думаем при этом, что мало еще делиться одними фактами и теориями; вопросы науки тогда только приобретают общественное значение, когда они способствуют, по мере сил, освещению дальнейшего пути жизни человечества. Мы не желали бы заслужить упрека Макса Нордау в том, что «не хотим позаботиться о гигиене души, в то время, как во всех других областях знания стало общим местом, что гигиена выше терапии, что общественное здоровье больше выигрывает от мер предупредительных, чем от лечения уже запущенной болезни».

Признавая необходимость эстетического развития, как одного из элементов воспитания нашего юношества по отношению к совершенствованию органов чувств, к выработке чувства гармонии и понятия о прекрасном, к пониманию художественно выраженных возвышенных идей, мы, в то же время, не можем не потребовать, с точки зрения гигиены нервной системы, таких мер, которые не только не помешали бы осуществлению задач эстетического воспитания, но и способствовали бы сохранению здоровья подрастающего поколения.

Меры эти должны сводиться:

Во-первых, к устранению того общего утомления нервной системы, которое влечет вначале к неврастении и истерии, а впоследствии и к более тяжким нервным и психическим заболеваниям. Против этого грешит современная постановка музыкального воспитания еще не окрепших молодых организмов, обременяемых и в специальных школах и при домашних занятиях инструментальной музыкой чрезмерной физической и эмоциональной работой над развитием техники, что в свою очередь может, слишком рано для восприимчивой части юношества, открыть доступ к сильно волнующим произведениям музыкальной литературы. В возрасте недоразвившейся и еще неокрепшей нервной системы занятия музыкой должны сводиться к самой элементарной подготовке и к самой ограниченной в количественном отношении работы, и рациональное, с гигиенической стороны, пение должно стоять на первом плане.

Во-вторых, к обузданию чрезмерно развитого воображения и к правильной дисциплине его на почве неинтенсивных и отнюдь не неприятных эмоций и образов, для чего должно быть обращено особенное внимание на крайне осторожное развитие эстетического вкуса посредством произведений живописи и литературы; в этом отношении заслуживает упрека как посещение общих выставок картин и скульптурных работ, так и те произведения так называемой детской литературы, которые так склонны к злоупотреблению символистикой и к развитию чрезмерной чувствительности; сюда же относятся и детские иллюстрации, преждевременно навязывающие свои импрессионистские, зловредные для детей, тенденции.

И, в-третьих, к сохранению индивидуальных нормальных свойств личности одновременно с заботой о выработке цельного умственного и нравственного склада. «Вместо того, чтобы посылать ваших детей на театральную и бальную сцену, ступайте сами за кулисы детской жизни», — вот совет знаменитого Н. И. Пирогова родителям пятидесятых годов. Если в специальной педагогической литературе раздаются всё более и более энергические протесты против посещения детьми театров и против участия их в детских и любительских спектаклях, то тем более против подобных позорных забав должна вооружиться гигиена нервной системы, на основании того, что сценическое искусство, понуждающее к раздвоению личности, наряду с неизбежным и неизгладимым извращением собственной личности актера, пагубно действует и на весь ход жизненных процессов нервной системы.

Это всё должно служить лишь оговоркой к принципиальному признанию занятий нормальным искусством и должно иметь в виду их гигиеническую нормировку.

Другое дело представляет вырождающееся искусство: лечить такое зло, как вырождение в искусстве, было бы делом совершенно бесплодным: дегенерант неизлечим; но обезвредить такого больного — это уже одна из важных задач гигиены, так как многие психопатические состояния отличаются своей заразительностью, особенно, когда доходят до восприимчивого сознания субъекта с предрасположенной нервной организацией.

Дело в том, что современное декадентство находит для своих завоеваний двоякого рода пути: первый — это путь союза между однозначащими величинами: явился писатель, ныне монах Гюисманс, который нашел на художественном горизонте офорты Фелисьена Ропса и создал редкое единодушие между эротоманом поэтом и безумным символистом, таким же эротическим демономаном, творцом сплетенных в безобразную группу, в поднебесии, при тусклом сиянии мутного месяца, женского тела с лошадиным черепом.

Что декадентство имеет свойство не только возникать в отдельных личностях, но и заражать других, это ясно уже из самой сущности эстетической эмоции, заключающейся в необходимой способности последней возникать под влиянием индукции, и именно так, что художественные произведения одного рода заражают больше одних, произведения другого рода заражают других; однако натуры или только очень впечатлительные или не представляющие своей собственной эстетической личности, склонны легко подчиняться то тому, то другому влиянию, особенно, если им в этом поможет мода, как преобладающее направление вкусов данного времени.

Это — второй путь; и как первый, с точки зрения принципа l'union fait la force, так и второй, как процесс заражения, приводят к одному и тому же печальному результату, во многом напоминающему любой из коллективных пороков, развивающихся на почве болезненной организации. Общественная гигиена не в праве игнорировать подобное зло и целью своей должна поставить нейтрализацию его с одной стороны, с другой — правильную постановку эстетического воспитания народных масс и подрастающего поколения. Конечно, очень трудно заставить вырождающихся художников писать не так, как они пишут, а как-нибудь иначе; недаром эти художники, которые не хотят видеть ничего, кроме пресловутого искусства для искусства, спешат заявить, что искусство свободно и для него никакой закон не писан, и что законы пишет само творчество, как бы сумасбродно оно ни было, прибавим мы. И в самом деле, трудно представить себе какие-либо определенные регламентации для деятельности, протекающей, в значительной мере, в области бессознательных мозговых процессов; нельзя также отрицать и того, что успехи искусства не малой долей своей обязаны тем творцам, которые, идя во главе специально-эстетического прогресса, нередко, даже в последнее время, давали нам, наряду с уродливыми продуктами больного воображения, и истинные образцы художественного творчества. Их вина в том, что по своей невменяемости, они не в состоянии анализировать себя настолько, чтобы отмечать свои здоровые произведения от больных. Тех из них, кто поступает вполне искренне и бессознательно по отношению к продуктам своего больного мозга, строго винить нельзя, но трудно и направить их на путь истинный; это сделает время при помощи беспощадного и стихийного, трезвого суда общественного сознания, который всегда для своей эпохи сумеет точно установить понятия о добром и дурном, о нравственном и безнравственном. В отношении этих творцов наука обязана только установить свою точку зрения, давши психологическую характеристику их деятельности. Другое дело там, где речь идет как о преднамеренных, так и о бессознательных прозелитах, которые для своих творений сознательно или бессознательно черпают пищу и вдохновение из больных, хотя и натуральных, источников. Здесь наука во всеоружии должна вступиться за тех, кому грозит опасность от патологических течений в современном искусстве; она должна указать на тот вред, который может произойти как для нравственности, так и для состояния нервной системы, от разнузданности воображения, от культивирования и разработки болезненных мозговых процессов, от крайнего преобладания работы фантазии над деятельностью интеллектуальной. Современное искусство, так называемое новое искусство, ищущее якобы новых путей, вернее, потерявшее голову в погоне за оригинальностью и новизной манеры, стиля, навязывающее свои декоративные тенденции, индивидуальные настроения и своеобразный сюжет, живо напоминает талантливого, но и неуравновешенного ребенка из вырождающейся семьи, капризного, раздражительного, крайне впечатлительного, неустойчивого ни в настроении, ни в поступках, навязывающего свои фантастические измышления при всяком удобном и неудобном случае, суетливого эгоиста, не только не способного к общежитию и к правильному для своего возраста душевному развитию, но, подчас, и вредного для окружающих его здоровых детей. Этот ребенок, правда, обещает много хорошего, из его скрытых способностей может получиться и много полезного для дела, которому ему суждено служить; но для этого он должен подвергнуться не только строгому воспитанию, но и систематическому лечению.

Вот откуда вытекает необходимость гигиены эстетического воспитания, ее медико-педагогическая задача; отсюда вытекает и необходимость нормировки художественного воспитания вообще.

Никто из вас, надеюсь, не сделает из моих предшествующих рассуждений того вывода, что всех указанных отрицательных сторон искусства достаточно для признания безусловного вреда от всякого искусства. Необходимость эстетического воспитания взрослого человека и ребенка признается всеми, и я признаю ее вполне: нормальное искусство не шло бы в своем развитии рука об руку с прогрессом человечества, если бы оно не составляло отражения большой части его духовной жизни. Пусть искусство делает предначертанные ему успехи, пусть оно дает человеку радости и счастье, пусть педагоги, наряду с дисциплиной ума и тела, не забывают доставлять нашим детям счастливые минуты эстетического наслаждения. Но пусть в то же время искусство, способное, подобно другим проявлениям человеческого духа, уклоняться иногда в своем развитии от правильного пути, подлежит и соответствующей критике; и если мы, вместе с Джемсом Сёлли, считаем себя в праве относиться к истинному, хотя и вырождающемуся, художественному таланту, со смешанным чувством почтения и благодарности, с примесью некоторого человечного чувства, похожего на сострадание, то тем более, при наличности наших знаний и во имя общественного здоровья, во имя торжества разума, во имя целесообразности общественного строя, мы признаем себя обязанными лишний раз предостеречь наших современников как от злоупотребления искусством вообще, так и от столь сладкого и, в то же время, гнилого плода, как вырождающееся искусство.

Пусть поле деятельности принадлежит только одному искусству, — искусству трезвому, бодрому, здоровому, искусству, отражающему в себе благородные чувства и идеи; если же современное искусство склонно изменить своему высокому значению, то необходимо сделать всё возможное для того, чтобы вернуть к жизни те художественные стремления, которые не раз служили духовному совершенству человека.