ОЖИДАНИЕ ПЕРЕМЕН: последние годы перед смертью Брежнева и 1984 год — начало 1985-го (правление Черненко)

В целом для прессы ситуация брутально проста. Подцензурное существование. Подчиненность власти. Никакой экономической свободы.

Однако лишь внешне поздний брежневизм, по крайней мере в СМИ, был застойным. Да, это было время цинизма, ибо слово, мысль и дело максимально расходились друг с другом. Но все, журналисты не в последнюю, а скорее в первую очередь, сознавали это. Было много абсурда, но много и новых идей, свежих веяний, смелых статей — конечно, в рамках, а точнее в лексике коммунистической идеологии. Но многие смелые и умные журналисты писали то, что хотели (не всё, конечно), а смелые и умные главные редакторы — эти материалы печатали.

Кроме того, все-таки существовала альтернативная журналистика в виде западных радиостанций, вещавших на русском языке, и так называемого самиздата, хорошо известного в журналистской среде. Многие журналисты постоянно ездили за рубеж, привозя оттуда не только джинсы и дубленки, но и начатки духа будущей новой отечественной журналистики.

НЕПОНЯТНЫЕ ПЕРЕМЕНЫ: правление Андропова (конец 1982 года—начало 1984-ГО) И ПЕРВЫЕ ДВА ГОДА ПРАВЛЕНИЯ ГОРБАЧЕВА (1985-1986 годы)

Та же цензура, та же подчиненность государству в лице КПСС.

Та же экономическая несамостоятельность.

Но Юрий Андропов не только начал не вполне понятные обществу реформы, но и в своей тогда знаменитой статье в журнале «Коммунист» (кажется, май 1983 года), сделал поистине сенсационное, в каком-то смысле — диссидентское заявление: мы

129

(то есть те, кто руководит страной. — В.Т.) не знаем общества, в котором живем.

Общественная, в том числе журналистская мысль при Андропове (главном кагэбэшнике в предшествующий период, душителе свобод, пачками высылавшем диссидентов из страны, но — реформаторе!) оживилась. Она была готова поддержать любые реформы, лишь бы это были реформы. Развитие эта тенденция получила в первые два года правления Михаила Горбачева, когда политическая власть КПСС, оставаясь не менее императивной, стала — по крайней мере, в лице самого Горбачева — более открытой, демократичной, более если и не свободомыслящей, то новаторской. Журналисты — встрепенулись. Они, еще не веря по-настоящему в свое счастье, приготовились к свободе. Не зная, какая это сложная и амбивалентная штука.