СВОБОДА ПЕЧАТИ СВЯЩЕННА

Исключений, кроме законных, нет, если даже она защищает того, кто вызывает сомнения

Не хочется писать этот текст, а нужно.

Не хочется называть эту фамилию, а придется, хотя бы однажды. Фамилия — Хинштейн.

458

Удивление, высказываемое некоторыми, почему журналистская корпорация в своей массе, или «коллеги», как выражаются удивляющиеся, не выступают в защиту данного субъекта, думаю, не вполне искренне.

Во-первых, многие члены журналистской корпорации по понятным причинам не считают данного человека своим коллегой.

Во-вторых, если он, даже вопреки очевидности, журналистом является, ливший грязь на коллег не может и не должен рассчитывать не только на их защиту, но даже и на сочувствие.

В-третьих, в данном случае многие бы воспользовались формулой, как утверждают, предложенной Иосифом Бродским: если он против колхозов, то тогда я за колхозы.

Вот почему «Независимая газета», ее журналистский коллектив — и это наше согласованное решение — не будут участвовать ни в каких акциях, направленных на защиту или даже поддержку данного субъекта.

Вместе с тем я хотел бы от имени «НГ» в целом и своего в частности заявить:

• ДО ТЕХ ПОР, ПОКА ТОТ ИЛИ ИНОЙ ЧЕЛОВЕК СЧИТАЕТСЯ, ХОТЯ БЫ ПО ФОРМАЛЬНЫМ ПРИЗНАКАМ, ЧЛЕНОМ ЖУРНАЛИСТСКОЙ КОРПОРАЦИИ, ТО ЕСТЬ ЖУРНАЛИСТОМ, ЛЮБЫЕ АКЦИИ ВЛАСТНЫХ ИЛИ ПРАВООХРАНИТЕЛЬНЫХ ОРГАНОВ, НАПРАВЛЕННЫЕ НА КАКОЕ-ЛИБО ОГРАНИЧЕНИЕ ЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ, НЕДОПУСТИМЫ В ОБЩЕСТВЕ, ЯВЛЯЮЩЕМСЯ И СЧИТАЮЩЕМ СЕБЯ ДЕМОКРАТИЧЕСКИМ;

• тем более недопустимы и по сути незаконны любые репрессивные и внесудебные действия против журналиста, особенно если они связаны с исполнением им его профессиональных обязанностей;

• нельзя признать серьезным оправданием таких репрессивных акций и даже угрозы их использования (психологическое давление) тот факт, что сам журналист в своей профессиональной или якобы профессиональной, но кажущейся таковой обществу деятельности нарушал очевидные и не столь очевидные нормы как профессиональной, так и человеческой этики или даже более того. По понятным причинам в данном

459

случае мы не собираемся подсказывать властным и правоохранительным органам, как можно и нужно действовать. Ограничимся лишь тем, что сошлемся на существование в демократических обществах, включая Россию, двух таких фундаментальных институтов, как Закон и Суд;

• в силу вышеизложенного нашим глубоким убеждением является то, что даже кажущаяся пригодность данного субъекта для проведения против него репрессивных мер или психологического давления не меняет абсолютной непригодности и злокачественности и по сути, и по форме таких мер и такого давления, как направленных на ограничение, а возможно, и на пресечение свободы прессы и свободы выполнения журналистами их профессионального долга;

• мы категорически протестуем против любых — как удачных по выбору объекта, так и неудачных

— попыток ограничения свободы печати и именно с этих позиций будем воспринимать и доносить до общественности дальнейшее развитие событий вообще и данного случая в частности.

Мы заранее отвергаем любую интерпретацию нашей позиции, с какой бы стороны эта интерпретация ни исходила, в любом ином смысле кроме того, который заложен в эту позицию нами, журналистами «НГ».

27 января 2000 г.

О ДЕЛЕ БАБИЦКОГО

Если о нем говорить, то всю правду,

А НЕ ТОЛЬКО ТУ ЧАСТЬ, ЧТО ВЫГОДНА «СВОБОДЕ»

Пора высказаться об истории Андрея Бабицкого.

Я бы даже сказал — пора высказаться об этом честно.

Почти всё, что я читал и слышал об этом до сих пор, то, что исходит из журналистских кругов и представляется сейчас как мнение всех журналистов, почему-то (мне, впрочем, ясно, почему) освещает лишь одну сторону событий, очевидно, намеренно оставляя в тени другую.

460

Я не знаю лично Бабицкого, не испытываю к нему ни неприязни, ни симпатии. Я не слышал его репортажей по «Свободе», но знаком с их содержанием. Я абсолютно нейтрален и, не побоюсь этого определения применительно к себе самому, абсолютно объективен в данном случае.

Чего не могу сказать о других (не всех, разумеется), кто защищает сейчас Бабицкого, нападая на российские органы власти и силовые структуры. То есть на российские власти и силовые структуры они нападают справедливо, но только почему-то:

• не говорят всей правды;

• чрезвычайно упрощают проблему;

• не упоминают о собственной ответственности за случившееся;

• используют марку всего журналистского сообщества России для проведения только своей позиции.

Ответственность российских властей

На мой взгляд, все последние события, связанные с Бабицким, являются спецоперацией российских спецслужб. Хотя, быть может, не только российских.

Какие претензии и насколько справедливые, а тем более доказательные для следствия и суда имеют российские спецслужбы к Бабицкому, мне неизвестно. Ясно, что юридически, видимо, в этом смысле их позиция уязвима.

Не менее ясно, что информационное прикрытие этой спецоперации сделано очень плохо, что поставило Россию под очередной удар не только зарубежных критиков, но и критики внутри страны. Самое печальное — критики со стороны журналистов, хотя и не всегда добросовестной.

Очевидно, что Бабицкий наказан за содержание и тональность своих материалов, а точнее говоря, если называть вещи своими именами, — за пропагандистскую поддержку чеченских боевиков во время силовой операции против них федеральных войск, фактически — во время войны. Российские силовые структуры и спецслужбы рассматривают (и имеют для этого основания политические и моральные, но, возможно, не юридические) Бабицкого как человека, работавшего, вольно или невольно, на вражескую сторону в эфире

461

зарубежной радиостанции, вещающей на территорию России и с территории России. При этом они исходят из того, что Бабицкий — гражданин России, а не иностранец, что в данном случае, согласитесь, не одно и то же.

Именно потому, что Бабицкий — гражданин России, работа которого на вражескую сторону не доказана пока ни следствием, ни судом, я считаю его обмен на российских солдат 1) незаконным; 2) аморальным; 3) политически безответственным по отношению к интересам России.

Это правда. Но только одна часть правды.

Ответственность «Свободы»

Неправда, когда в многочисленных устных и письменных заявлениях по поводу Бабицкого говорят: «Российский журналист Андрей Бабицкий».

Правда иная: российский гражданин и журналист зарубежной радиостанции, то есть зарубежный (по юридическому статусу) журналист Бабицкий.

Это существенная разница. Более того — принципиальная.

Далее я буду ставить вопросы, те вопросы, которые почему-то до сих пор никто не ставил.

Эти вопросы возникают и сами по себе, и в связи с агрессивно-наступательной позицией радиостанции «Свобода», позицией, выдаваемой сейчас за общежурналистскую, но имеющей, на мой взгляд, под собой как минимум три равнозначных основания:

• забота о судьбе своего журналиста;

• снятие ответственности с себя;

• обслуживание политической линии госдепартамента США по отношению к России по этому вопросу конкретно и по ситуации с Чечней в целом.

Вопрос первый. Оформлялась ли официально командировка Андрея Бабицкого на последнюю поездку в Чечню, или он поехал туда по собственной инициативе как фактически частное лицо?

Вопрос второй. С какими документами корреспондент радиостанции «Свобода» должен по правилам этой радиостанции посещать различные точки России, если он находится в служебной командировке? Были ли эти документы у Бабицкого?

462

Вопрос третий. Разрешалась ли, а если да, то кем, корреспонденту «Свободы» Бабицкому аккредитация в структурах, признанных Россией незаконными вооруженными формированиями?

Вопрос четвертый. Если Бабицкий отсутствовал в редакции «Свободы» в течение двух недель, будучи официально посланным в командировку в Чечню, почему «Свобода», потеряв с ним контакт, не сообщила об этом публично день, два, три спустя — в любом случае раньше, чем пришло сообщение о задержании Бабицкого?

Были ли посланы до задержания Бабицкого запросы о судьбе пропавшего журналиста (устные или письменные) в соответствующие службы России (МО, МВД, ФСБ, прокуратуру)? Если нет, то почему?

Когда было сообщено об исчезновении Бабицкого в штаб-квартиру «Свободы» в Прагу?

Вопрос пятый. Как оценивают на «Свободе» психическое состояние Бабицкого? Можно ли говорить об адекватности поведения журналиста, который сдает в коммерческий пункт проявки фотопленки с трупами, да еще с трупами солдат армии той страны, в которой он работает? Какого исхода этой акции ждал журналист? Понимал ли он, что в тех же США, если бы он отнес в пункт проявки пленки с трупами солдат американской армии, им немедленно заинтересовались бы полиция и спецслужбы? Адекватен ли этот поступок намерениям просто рассказать «правду», скрываемую властями? Почему тогда не отпечатать фотографии у коллеги, у друга?

Журналисты много пишут о том, что солдаты, вернувшиеся с войны, нуждаются в психологической, а иногда и психиатрической реабилитации. А что, сами журналисты, работающие на войне, — нет?

Если журналист недели проводит в лагерях боевиков, присутствует при пытках военнопленных, остается ли он адекватен тому, что требуется от объективного комментатора событий? Остается ли он вообще адекватен психически?

Вопрос шестой. Почему радиостанция «Свобода» и ее отдельные работники ведут себя в эфире и в жизни как участники политической жизни России, на территории которой они являются иностранными журналистами? Почему так не ведут себя ни «Би-би-си», ни «Голос Америки», ни их русские сотрудники

— граждане России?

Вопрос седьмой. Является ли Бабицкий членом Ассоциации иностранных корреспондентов в Москве? Если да, почему эта Ассо-

463

циация до сих пор не заявила о своей позиции по делу Бабицкого? Или я просто об этом ничего не знаю?

Вопрос восьмой. Почему шеф московской редакции радиостанции «Свобода» Савик Шустер, первоначально согласившийся дать интервью «НГ» по делу Бабицкого (еще до его обмена) и даже назначивший время этого интервью, отказался это сделать после вызова в посольство США в Москве?

Это не все вопросы, а лишь главные.

Ответственность профессиональной корпорации

Я решил написать эту статью и задать все эти вопросы в откровенной форме после того, как ко мне поступило письмо группы журналистов с предложением поставить и мою подпись под ним. Письмо посвящено делу Бабицкого. И в нем совершенно обходятся стороной все те вопросы, которые я только что задал.

Подпись свою я поставить отказался. Знаю, что многие другие не решатся этого сделать, ибо точка зрения радиостанции «Свобода» подменила собой сегодня мнения всех журналистов России. Не видеть этого нельзя. Но лично я отказываюсь считать «Свободу» не только передовым отрядом российской журналистики, но и вообще каким-либо ее отрядом, ибо это — зарубежная радиостанция. Не эмигрантская, а фактически радиостанция зарубежного государства.

Отказавшись подписать письмо, я позвонил председателю Союза журналистов России, секретарем которого являюсь, Всеволоду Богданову, с предложением собрать экстренное заседание правления и секретариата СЖ по вопросу о Бабицком. В ответ я услышал, что такое заседание только что состоялось, а я на него почему-то не приехал. Проверка показала, что мне не поступало приглашения на это заседание из Союза журналистов, я вообще не знал об этом.

На следующий день, то есть вчера, Всеволод Богданов принес мне официальные извинения, сказав, что виновник этого — конкретный работник СЖ (в немалой, кстати, должности). Я совершенно уверен, что это не случайная забывчивость (правление и секретариат — всего-то 10—12 человек). Мою позицию прогнозировали — потому меня и не пригласили. Сделал это не Богданов, но кто-то иной, заинтересованный в работе по алгоритму «Свободы».

Хотя я и принял эти извинения, сейчас ответственно заявляю, что,

464

во-первых, отдельные члены руководства СЖ, очевидно, односторонне подходят к проблеме «угрозы свободы печати» в России; во-вторых, свою личную точку зрения они навязывают (иногда не без успеха) Союзу журналистов в целом; в-третьих, я сложу с себя полномочия секретаря СЖ России, если эта линия будет продолжаться, потребовав до этого созыва внеочередного съезда Союза журналистов.

Ближайшее будущее

В последние дни я много раз отвечал различным зарубежным СМИ о своей оценке дела Бабицкого. Два тезиса хотел бы повторить здесь.

Политическая цель операции «обмен Бабицкого», на мой взгляд, со стороны российских спецслужб состоит не в преследовании его лично, а в ограничении той деятельности радиостанции «Свобода», которой она имеет возможность заниматься в России сверх того, что позволяют себе другие зарубежные радиостанции.

Конкретная цель операции «обмен Бабицкого» персонально по этому журналисту, на мой взгляд, состоит в следующем: путем обнажения связей Бабицкого с чеченскими боевиками дать ему возможность покинуть Россию по их каналам, с тем чтобы затем он сам принял решение о своем гражданстве.

Однако, повторюсь, до тех пор, пока Андрей Бабицкий является гражданином России, обмен его на кого-либо лично я считаю аморальным, незаконным и политически недопустимым.

Другое дело, что и власти иногда из двух зол выбирают меньшее. Это не оправдание, это — объяснение.

Мне также кажется, что за все последние изломы судьбы Бабицкого и его семьи должно нести полную ответственность и руководство радиостанции «Свобода», либо бросившее его на произвол судьбы на какое-то время, быть может, в силу его неуправляемости, либо даже специально использовавшее эту неуправляемость сначала просто в журналистских целях (интересные эксклюзивные репортажи), а теперь, когда нужно отвечать за несчастье, случившееся с сотрудником этой радиостанции, пытающееся уйти от собственной, а не только спецслужб России, ответственности за случившееся. И это еще самое малое. Я писал в начале, что не исключаю, что случай с Бабицким — дело рук спецслужб, но не только российских. Они преследуют свои цели. А иные — свои. Какие иные? Не ичкерийские же.

465

И в этом случае активность «Свободы», даже при персональной честности ее отдельных рядовых сотрудников, включая Бабицкого, вообще может быть отнесена к другому жанру.

Надоело, что моду на честность в журналистике у нас в Москве диктует «Свобода». Да так, что всё больше действительно честных журналистов боятся не то что возразить — даже сказать о случившемся не в тех выражениях и не тем тоном, что продиктованы «Свободой».

Да хранят Бог, Аллах или спецслужбы задействованных стран жизнь Андрея Бабицкого!

10 февраля 2000 г.

ДВА ГЛАВНЫХ

Егор Яковлев: юбилейное. Артем Боровик: прощальное

В рамки одной, правда, не календарной недели парадоксальным образом вместились два события, имеющие отношение к истории (не только современной) русской журналистики.

В прошлый четверг, 9 марта, погиб Артем Боровик.

14 марта исполнилось 70 лет со дня рождения Егора Яковлева.

Два главных редактора, помимо других должностей, прилагательных к основной, к той, что определяет, иногда крайне субъективно, стиль изданий, ими возглавляемых. В одном случае — «Совершенно секретно». В другом случае — «Московские новости» (апофеоз) и нынешняя «Общая газета».

Я знаю обоих.

О юбилее одного писать собирался давно, о гибели другого, естественно, не предполагал.

Теперь по старой, ироничной, но ставшей вдруг абсолютно буквальной, а не метафоричной, присказке начну за здравие, а закончу за упокой.

Егор Яковлев

Егор Владимирович Яковлев — главный редактор милостью Божьей. Я познакомился с ним весной 1988 года — в пик его журналистской и редакторской славы.

466

Он возглавлял «Московские новости», одно из двух изданий, носивших тогда неофициальный, но более чем почетный титул «трибуна гласности». Вторым изданием был «Огонек» Виталия Коротича. Кстати, насколько я знаю, отношения Яковлева с Коротичем не отличались особой близостью, хотя среди других главных редакторов Егор Владимирович имел и друзей, и приятелей. Видимо, слишком силен был соревновательный, конкурентный фактор, одновременно и объединявший, и разделявший двух лидеров гласности.

Я пишу это не в упрек и не в оправдание ни тому, ни другому. Моя цель — показать то, что делало из просто журналиста Егора Яковлева лучшего главного редактора страны, а не человека, приятного во всех отношениях. Тем более что это — две вещи практически несовместные.

ЗАРЯЖЕННОСТЬ НА КОНКУРЕНЦИЮ, АМБИЦИОЗНОСТЬ, СТРАСТЬ К ЛИДЕРСТВУ - БЕЗУСЛОВНО НЕОБХОДИМЫЕ КАЧЕСТВА ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА, КОТОРЫЙ ХОЧЕТ ДОБИТЬСЯ УСПЕХА ДЛЯ СВОЕГО ИЗДАНИЯ, А СЛЕДОВАТЕЛЬНО, И ДЛЯ СЕБЯ.

Два года и четыре месяца, которые я работал в «Московских новостях» под началом Егора Яковлева, дали мне возможность рассмотреть его с разных сторон и многому у него научиться. Тем более что по отношению к нему я находился в разных позициях: поступил в газету обозревателем отдела, через четыре месяца был назначен Егором, как все его называли за глаза, политическим обозревателем «МН», а еще через год — заместителем главного редактора, то есть заместителем его самого, что в данном случае немаловажно. А кроме того, я перенес и приливы Егоровой любви, и отливы охлаждения

— не специфически главредовское отношение к подчиненным, но очень ценное для познания жизни и работы «снизу».

Хотя среди шестидесятников имя Егора Яковлева было и известным, и достаточно громким, в том числе и среди журналистов, я услышал его только после прихода Яковлева в «Московские новости» (осень 1986 года). Первой, насколько я помню, громкой публикацией нового главного редактора стало короткое интервью, взятое тогда корреспондентом «МН» у Вячеслава Михайловича Молотова, восстановленного в рядах КПСС.

Сейчас это называется к месту и не к месту употребляющимся в СМИ словом «эксклюзив».

467

Чаще всего получение эксклюзивной информации не требует ни особой смелости, ни даже особой доблести, а лишь хорошего знания жизни и желания выйти за пределы стереотипов журналистского труда.

ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР ДОЛЖЕН ОБЛАДАТЬ ЕСЛИ И НЕ НЮХОМ НА ЭКСКЛЮЗИВ, ТО ХОТЯ БЫ НЮХОМ НА ЛЮДЕЙ, УМЕЮЩИХ ЭКСКЛЮЗИВ ДОБЫВАТЬ.

У Яковлева этот нюх есть.

В 1960—1970-е годы Егор Яковлев, как я потом узнал, отработав на командных постах в «Советской России», журнале «Журналист» и газете «Известия», был снят за какое-то идеологическое прегрешение и отправлен в почетную ссылку корреспондентом «Известий» в Прагу, где тогда, помимо прочего, находилась штаб-квартира теоретического органа международного коммунистического движения — журнала «Проблемы мира и социализма», чья редакция, как это ни странно, была рассадником вольнолюбия и официального диссидентства (не путать с неофициальным).

Кому пришло в голову сделать из небезынтересных, но вполне идейно выдержанных до того «Московских новостей» трибуну гласности, я не знаю. Не исключено, что самому Валентину Фалину, назначенному председателем правления агентства печати «Новости», а «МН» тогда издавались при АПН. Тем более мне неизвестно, в результате каких персональных инициатив главным редактором «МН» и одновременно зампредом правления АПН был назначен Егор Яковлев. Но то, что событие это фактически, как вскоре оказалось, перевернуло советскую журналистику, поставив практически все издания в позицию догоняющих «Московские новости», очевидно.

Заслуга в этом одного человека — самого Егора Яковлева, кто бы и когда бы ни указал на его кандидатуру пальцем.

Я уверен, что, если бы даже этого не произошло (назначения Егора), он всё равно рано или поздно всплыл бы на московской политической и журналистской сцене конца 1980-х годов по собственной инициативе. Хотя, быть может, и в менее выгодной позиции.

Точно о Егоре Яковлеве тогда было известно мне (со слов других) только одно: он изучал Ленина и любил его. Позже по этой фигуре прошла линия водораздела между главным редактором и неко-

468

торыми более радикально (по молодости) настроенными сотрудниками «МН». Друзья же Яковлева, бывшие его ровесники, относились к этой любви как к «слабости Егора», не вполне понятной, но допустимой.

Кстати, в тот период Егор Владимирович не был самым радикальным из шестидесятников, с которыми я познакомился в основном в его кабинете. И покойный Алесь Адамович, и Юрий Афанасьев, и Юрий Карякин, и Евгений Амбарцумов, и Людмила Сараскина, и многие другие — все были радикальнее Яковлева.

Зато у него была газета, где они могли печататься, умение вести эту газету, каждую неделю отодвигая границу гласности вперед, наконец, просто талант журналиста и главного редактора.

И еще —

ОЧЕНЬ МНОГО ДРУЗЕЙ И ЗНАКОМЫХ, В ТОМ ЧИСЛЕ И НА САМОМ ВЕРХУ, А ТАКЖЕ АБСОЛЮТНОЕ УМЕНИЕ ГОВОРИТЬ С ВЛАСТЬЮ НА РАВНЫХ.

Все эти качества и способности крайне важны для главного редактора, особенно в Москве, буквально набитой начальством, что плохо, но где зато на каждого начальника найдется более высокий начальник, что уже хорошо для главного редактора, особенно в советские времена.

Умение на равных, а порой и свысока общаться с руководителями государства — исключительно важное качество Егора Яковлева, дававшее ему фору в соревновании с другими главными редакторами, признавшими его, кстати, неофициальным, но неоспоримым лидером узкой корпорации руководителей столичных СМИ. Здесь никакой Коротич не мог соперничать с Егором.

Егор Яковлев — это один из главных уроков, который я у него перенял, — делал газету не только и даже не столько как журналистскую, сколько как авторскую (газету нештатных авторов), что позволяет дать грандиозный набор разнообразных мнений в каждом номере. А это куда интереснее для читателей, чем собственно журналистские оценки, всегда несколько унифицированные в каждом конкретном издании.

Егор сделал так, что писать для «Московских новостей» стало почетным. В том числе и для начальства.

469

За это ему прощалось и некоторое барство, и его знаменитая капризность. Чуть не написал — как у Сталина. Впрочем,

ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР ДОЛЖЕН БЫТЬ ДИКТАТОРОМ. НО КОНЕЧНО ЖЕ ПРОСВЕЩЕННЫМ И ОТХОДЧИВЫМ.

Даже обидчивость Егора Яковлева в его статусе главного редактора главной трибуны гласности умело использовалась им. Многим легче было согласиться с ним, чем пережить его обиду. Он редко получал отказ в чем-либо. Несмотря на свое барство, Егор Яковлев не только умеет, но и любит быть обходительным и даже льстивым. Когда это нужно для газеты. Это не миф — он действительно сам подавал (сейчас не знаю) пальто авторам газеты, которые выходили из его кабинета. Вот этому я научиться у него не смог. Зато научился «золотому правилу» подписывать заявления об уходе сразу же, беспощадно

— что неизбежно для любого уважающего себя и уважаемого издания (из этого правила могут быть исключения, но крайне редкие, редчайшие).

Егор умеет обольстить любого автора, любого начальника. Это — талант чисто человеческий, но весьма полезный в работе главного редактора.

КАЖДЫЙ ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР - ДИЛЕТАНТ В СРАВНЕНИИ С КАЖДЫМ ОТДЕЛЬНО ВЗЯТЫМ ХОРОШИМ ЖУРНАЛИСТОМ, А ТЕМ БОЛЕЕ НЕШТАТНЫМ АВТОРОМ-СПЕЦИАЛИСТОМ. КРОМЕ ОДНОГО -КАК ДЕЛАТЬ ГАЗЕТУ, ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР ДОЛЖЕН ЗНАТЬ ЛУЧШЕ ДРУГИХ.

Если при этом ты еще умеешь вести разговор по статье так, как будто и ты в этом разбираешься (хотя бы как читатель), — успех обеспечен.

Труднее всего было с Егором Яковлевым именно тогда, когда он не «врубался» в текст. Тут уж ничего не поделаешь — слово главного в его газете последнее.

«Не врубаться» не стыдно. Если доверять журналистам, то этой проблемы можно избежать. Но

ОЧЕНЬ ОПАСНО, ЕСЛИ ЖУРНАЛИСТЫ ПОЧУВСТВУЮТ - ГЛАВНЫЙ НЕ ТЯНЕТ В САМОЙ ЖУРНАЛИСТИКЕ, НЕ УМЕЕТ ПИСАТЬ, НЕ МОЖЕТ ДАТЬ ДЕЛЬНОГО СОВЕТА, КАК ПЕРЕДЕЛАТЬ СТАТЬЮ.

470

Очень многие главные ловко ухватывают недостатки текста, но не могут правильно или хотя бы оригинально (пусть неправильно) подсказать, как текст улучшить. Егор это умеет.

Работа с журналистами — одна из самых сильных сторон Егора Яковлева. Дело не только в том, что он влюбляется на время в некоторых из них, а потому безоглядно им помогает, не требуя взамен ничего, кроме хорошей работы. Он умеет переходить иерархические границы не только вверх, но и вниз.

Я испытал это на себе. Придя в «Московские новости», я начал много писать, причем на самые разные темы, но многие материалы не пропускались заведующим отделом, в котором я работал. Тогда однажды я нашел способ отправить свой очередной не прошедший опус на стол главного редактора. Через некоторое время Егор вызвал меня и спросил: почему вы так редко пишете? Я ответил: пишу много, но не проходит. Тогда Егор сказал: впредь сдавайте материалы прямо мне. В результате я стал много печататься, и через два месяца Яковлев сделал меня политическим обозревателем «МН», подчинив непосредственно себе. (Впрочем, этот рецепт хорош для еженедельника и крайне сложен в реализации для ежедневной толстой газеты.)

В любом случае

ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР, КОТОРЫЙ РЕВНУЕТ К ЖУРНАЛИСТСКИМ УСПЕХАМ СВОИХ СОТРУДНИКОВ, НИКОГДА НЕ СДЕЛАЕТ ХОРОШУЮ ГАЗЕТУ.

Егор этим пороком никогда не страдал, напротив, он готов был сделать для того, кто работал так, как ему нравилось, буквально всё — невзирая на ранги. Когда у моего «Жигуля» разбили два боковых стекла (страшный дефицит в то время), Егор не только дал мне ключи от своего гаража, где я смог безбоязненно оставить машину, но и сам договорился с «АвтоВАЗом» о замене мне стекол. Это было в тот период, когда он общался с Горбачевым лишь немного меньше, чем со своими замами.

У главных редакторов, подобных Егору Яковлеву, по сути, есть лишь одна проблема (финансовую в ее нынешнем измерении я не беру) — проблема преемника. Как в повседневной работе (на кого оставить газету, когда ты в отъезде), так и в перспективе — на кого оставить вообще, когда настанет пора уходить.

471

В 1990 году я ушел из «МН», после того как на полгода практически потерял рабочий контакт с Егором Яковлевым. Как мне казалось, из-за того, что все мои попытки предложить главному редактору реформу «МН» им были отвергнуты. Я понял, что «МН» либо реформирует сам Егор, либо их не реформирует никто и никогда. Мне же почти случайно представился случай создать «Независимую» по собственному разумению.

Прошедшие с того времени почти уже десять лет не были для Егора Яковлева простыми. Он, как и всякий амбициозный шестидесятник, попробовал вступить во власть, одновременно и третируя ее, и опираясь на нее. Неудачно. Он поруководил год телевидением, был снят Ельциным, создал «Общую газету», разошелся с одними политиками, сблизился с другими. Попробовал учить Ельцина (как опять же все шестидесятники) — опять не получилось. Плюнул. Фактически перешел в оппозицию, называющую себя демократической, но реально являющуюся лишь антипрезидентской и правозащитнической, то есть, по моему разумению, в лучшем случае утопической.

Это, однако, всё неважно. Как и те недостатки, которые лично я мог бы предъявить юбиляру в качестве оборотной стороны его парадного портрета. Я не буду делать это публично даже не в юбилейной статье.

Потому что Егор Владимирович Яковлев — мой учитель в журналистике (один из двух, если не брать в расчет университетских преподавателей; второй — покойный Алексей Иванович Флеровский, кстати, друг Егора Яковлева).

И еще потому, что если бы где-то в кроссворде я встретил вопрос: главный редактор, то первым и последним моим ответом были бы два слова — Егор Яковлев.

Если существует в чистом виде со всеми своими достоинствами и недостатками классический тип живого главного редактора — это для меня Егор Яковлев. Будешь таким — будет успех, хотя бы ты возглавил журнал «Свиноводство». Не будешь...

Журналистика — профессия массовая. Нас миллионы, даже главных — тысячи, в одной Москве

— десятки. И в пору расцвета разных изданий читатели запоминают минимум 4—5 фамилий. А десять лет спустя — забывают и их, если даже издание остается.

И лишь одно, два, максимум три имени живут дольше. Даже во

472

времена такого бурного расцвета журналистики, которыми стали для русской прессы последние

15 лет XX века.

Егор Яковлев вошел в историю русской журналистики 80-х годов этого века как фигура № 1.

В историю печатной русской журналистики конца века (тут телевидение надо сбросить со счетов с его автоматической славой) — тоже, возможно, как журналист № 1, в крайнем случае — в тройку первых.

В русской журналистике всего XX века он, думаю, самое меньшее — в десятке первых имен. Вместе, кстати, с самым известным русским журналистом этого столетия Владимиром Ульяновым-Лениным.

Профессия главного редактора — в принципе невозрастная. Егору Яковлеву — всего 70.

Я не удивлюсь, если он не остановится на «Общей газете», хотя видимых поводов для этого и

нет.

Помешать Егору Яковлеву может разве что его шестидесятничество — это не порок, конечно, но уже давно и не доблесть. Хотя, с другой стороны, вневременные, универсальные люди — самые скучные. Такие не могут лидировать. Правда, иногда они лидируют на прежнем направлении даже тогда, когда трасса гонки уже свернула на иной путь.

Но всё равно, как любят говорить сами журналисты, мастерство не пропьешь. Тип, порода — остается.

Егор Яковлев — самый породистый главный редактор из тех, кого я знаю и знал. Чистых кровей.

И главное, что сегодня становится актуальным, продолжает работать. Далеко обходя многих молодых, идущих ему вослед — по его пути. А уж сверстники его и вовсе почти все сошли с дистанции.

Артем Боровик

Артем Боровик тоже сошел с дистанции, но не по своей воле и не из-за профессиональной слабости. Тем более — не по возрасту.

В последние дни о нем сказано много хорошего. И в общем-то почти всё — без преувеличения, хотя и с ненужным, на мой взгляд, уничижением других.

Я знал Артема неплохо, но не настолько хорошо, чтобы, как многие сейчас, называть его своим другом (или себя — его). Он,

473

кстати, был настолько легким в жизни и общении человеком, что многие могли даже искренне принимать приятельские отношения с ним за дружбу.

Мы работали в разных, почти не пересекающихся журналистских слоях. На мой вкус его издания были слишком массовыми не только по тиражу, но и по стилю. К тому же Артем по каким-то, мне не известным, причинам никогда не появлялся на тусовках, где собирались главные редакторы. Никогда. Я не помню буквально ни одного случая.

Даже Владимир Яковлев, сын Егора и главный редактор «Коммерсанта», на ранней стадии изредка входил в тусовку.

Например, когда в кабинете его отца в дни ГКЧП мы вместе решали вопрос о выпуске общей газеты и придумывали ей название.

Хотя, может быть, я ошибаюсь? И Боровик тогда был? Нет, по-моему, нет.

Артем, несмотря на свой общительный характер, был, как мне кажется, одиноким волком в журналистике — качество, возможно, приобретенное в годы репортерства.

И сам холдинг «Совершенно секретно», созданный им, стоит в общей системе российских СМИ как-то отдельно, лишь в последние месяцы сблизившись с определенной политической группой.

Была ли это самодостаточность или, что почти одно и то же, но не совсем, независимость, не знаю. Эту тему мы с ним не обсуждали.

То, что я знаю точно: в нем лично не было той остервенелости, которая свойственна многим апологетам так называемой расследовательской журналистики, часто оборачивающейся прямо противоположным.

Он был добр, очень обязателен и доброжелателен. Во всяком случае, я его с другой стороны не знал. Всегда был готов помочь.

Не знаю, как другим, но мне кажется, что Артема невозможно было не любить.

Если у него были враги, то даже они не могли бы, по-моему, избежать его обаяния.

Безусловно, Артем был классным главным редактором, одним из лучших в новом поколении, создававшим свои газеты и другие издания своими руками, а не получив их в наследство (с логотипами, славой и читателями) от других. И великим репортером — одна из самых трудных, хотя и очень распространенных профессий в журналистике.

474

Я никогда не работал с ним вместе, чтобы говорить об этом более конкретно, а лишь читал его репортажи и очерки. Это класс, который не приобретешь без таланта, даже воспитываясь в семье выдающегося журналиста.

Создать почти с нуля медиахолдинг, даже при умении общаться с людьми (Артем Боровик и Егор Яковлев в этом очень схожи), очень трудно, почти невозможно. Тут нужно нечто большее, чем просто блестящие организаторские способности.

Словом, Артем Боровик, как и Егор Яковлев, тоже классический тип выдающегося главного редактора, но только не шестидесятнического, а нового, постперестроечного типа. И в этом качестве, а не только из-за своей преждевременной смерти, он тоже вошел, несмотря на свой возраст, в историю русской журналистики XX века еще при жизни. В том числе и своими текстами, что редко бывает среди главных редакторов. Ведь в принципе это разные профессии — журналист и главный редактор. Во всяком случае, на высшем уровне.

Такие, как Артем Боровик, ломают в общем-то верное правило, что незаменимых нет.

Что же до его преждевременной смерти... Она конечно же несправедлива даже на фоне того, что смерть редко когда бывает справедлива.

Но блестящая жизнь, если даже она коротка, не снимая трагизм и невозвратность потери, особенно для семьи и друзей, для меня в том числе, по крайней мере позволяет восхищаться тем, что такие люди, как Артем Боровик, появляются и работают в журналистике. А следовательно, все рассуждения о «второй древнейшей» справедливы лишь до определенной степени.

16 марта 2000 г.