31

31

Голым интеллектом можно назвать самодостаточный рассудок, который не признает никаких определений, кроме собственных, а все остальное воспринимает как невразумительное и отвергает. Знание контролирует себя соответственно именно такому критерию и отбрасывает все нерациональное и не поддающееся рациональному объяснению. Именно такая процедура, проводимая со всей методичностью, делает знание научным. Познание человеком природы становится «чистым» и «точным», когда природа соотносится исключительно с человеческим рассудком. Такой работой создается великая наука — ведь ее методы способны преобразовывать мир и дают человеку ключи к овладению природой. Но эта же самая работа и убивает науку — ведь поскольку рассудок включает в себя способность отмечать различия, то прямолинейное развитие науки ведет к постоянному разделению. Наука вынуждена дробиться на отдельные дисциплины, и ее притязание на всеобщее господство аннулируется фактом все усиливающегося обособления отдельных отраслей знаний, измельчанием сферы их применения. Великие концепции, с которых начинался этот путь в то время, когда интуиция направляла рассудок, сменились механическим кропотливым усердием, техникой лабораторных исследований и ловкими приемами наблюдения, позволяющими выслеживать тайны природы. Имея в своем распоряжении громадный инструментарий, ученый начинает пытать природу, вымучивая у нее ответы, насильственными методами стараясь проникнуть в ее законы.

«Чистой математикой и чистым естествознанием» Кант называет науку, опирающуюся на синтетическое априорное познание, на положения, которые аподиктически признаются всеми отчасти на основании чистого разума, отчасти благодаря общему согласию, опирающемуся на опыт, но тем не менее как бы независимо от опыта. На вопросе об априорной чистоте науки, не нуждающейся в опыте, мы можем не останавливаться, так как есть еще и эмпирическая чистота. О «чистой» науке можно говорить и в том случае, когда ее отношения с природой строятся исключительно на основе рассудка. Но ее называют «чистой» не потому, что она служит исключительно одному только познанию, которое представляется ей самоцелью. Чистой науки в таком смысле не существует и не может существовать. Стремление к познанию не может быть настолько обособлено, чтобы существовать самостоятельно, в отрыве от всего остального, тем более этого нельзя ожидать от рассудка, который мыслит в категориях каузальности и целесообразности. Такой рассудок не замыкается в сфере чистого познания, а, напротив, стремится к экспансии. Он желает изменить мир и действительно меняет его. Поэтому никакая наука никогда не ограничивается познанием закономерностей природы и не довольствуется их созерцанием. Вся ее познавательная деятельность изначально направлена на то, чтобы научиться воспроизводить эти закономерности и находить им применение, она нацелена на использование и эксплуатацию, а чем больше ей это удается, тем больше наука переходит в технику. Появление техники в собственном смысле слова, базирующейся на результатах научных исследований, служит доказательством того, что не бывает «чистой» науки, которая неизменно оставалась бы верна одному лишь стремлению к познанию.

«Позитивной» можно назвать науку тогда, когда она нацелена на такие вещи, которые можно представить со всей определенностью и обозначить четкими границами. Для научного позитивизма нужны также известные оптические условия, в число которых входит особое зрение, настроенное на то, чтобы видеть мир в свете искусственной объективности, и создающее резерваты, которые, будучи отчетливо разграничены, стремятся жить каждый своей отдельной самостоятельной жизнью. Кроме того, «позитивным» является лишь то, что может быть обосновано и объяснено только исходя из рационального опыта, а не то, что воспринимается разумом как очевидность, ибо последнее все-таки находится за пределами позитивного знания, опирающегося исключительно на рационально устанавливаемые различия. Доказательство предполагает повторяемость, поскольку все неповторимое не может быть подтверждено доказательством. Поэтому повторяемость является одним из обязательных условий эксперимента. Опыт же служит для установления различий. Понятие опыта обладает двояким смыслом, так как, с одной стороны, относится к выявляемым фактам, но, с другой стороны, подразумевает повторяемость и воспроизводимость наблюдаемого явления. Решение вопроса о возможностях опыта зависит от того, что может быть предметом опытного знания, и от того, как осуществляется опыт, то есть это вопрос об источнике опыта и о его инструментах. Что касается повторяемости, следует учитывать, что однажды полученный опыт может репродуцироваться и передаваться дальше в виде более или менее готового материала. Не всякий опыт годится для науки. Так, воспоминания — это тоже опыт, но его происхождение не является чисто рациональным. А науке нужен именно такой опыт, и только с таким опытом она может работать. Для науки опыт — это готовый материал, это то, что обладает повторяемостью и достаточно жесткой устойчивостью, чтобы его можно было сколько угодно воспроизводить.

Не случайно говорят о проницательном уме, об остром уме, так как в этих эпитетах отразилась способность ума к различению. Рассудок разделяет и размежевывает, и чем лучше он это делает, тем явственней проступает характер его инструментов. Острым как бритва он делается в результате все более развитой способности к различению, острым как жало оказывается тогда, когда впивается в ту самую точку, где лучше всего проявляются различия. Проницательность рассудка означает способность анализировать и обобщать множество разнообразных явлений. Его пригодность для научного исследования основана на методичности. Методичен в его понимании абстрактный разум, методика же означает знание закономерных связей в сфере рационального. Вооружившись схемой и овладев способностью к обобщению, методически работающий рассудок переходит от практической стадии, в ходе которой он решает случайные задачи, к теоретической. Практический рассудок, например такой, какой требуется для ведения торговых и денежных дел, обладает лишь ограниченным представлением о методологии, а так как он занимается только решением случайных вопросов, ему также не хватает широты взгляда и духовности. Методически работающий теоретический рассудок можно назвать интеллектом. Интеллект обладает более высокой способностью различения, поэтому он обнаруживает и признаки духовности, им усвоена определенная система различения.

Замкнутому в пределах своих возможностей, методически вырабатывающему суждения рассудку, никогда не отклоняющемуся от выбранного пути исследования, свойственна холодность. Его движение от аргумента к аргументу нигде не нарушает последовательности. Наконец, нищим его можно назвать за то, что все его способности основаны на различении, то есть лишь на том, что он может все разделить, разложить и разъять на части при помощи понятий. К неразложимому, неделимому рассудок не знает как подступиться, и каждая такая попытка кончается для него поражением. Понятия, связанные друг с другом нерасторжимой связью, он не может охватить в целом, не произведя предварительно операции их разделения по отличительным признакам. Рассудок умеет только разделять связное и связывать раздельное — так можно кратко сформулировать, в чем заключается его деятельность. Но для того чтобы начать действовать, ему требуется объект приложения своих способностей. Рассудок не существует ради себя самого и не служит сам для себя пробным камнем даже в таких областях, как логика и теория познания, в которых он сам устанавливает себе правила и исследует собственные границы. Ему требуется субстрат, в котором он может проявить себя и свои возможности. Без субстрата рассудок бессилен, словно в свободном пространстве, где нет точки опоры. Для точных наук этим субстратом является природа, по этой причине точные науки и носят собирательное название естественных. Полем деятельности рассудка, опирающегося на методику, служит природа, и его задача состоит в том, чтобы внести в природу рациональное начало, сделать ее доступной для понимания. Сама природа не обладает рациональностью, ее приходится привносить туда извне, причем постольку, поскольку природные процессы протекают закономерно. Иными словами, поскольку в природе что-либо повторяется, она может служить объектом повторяющихся рациональных наблюдений и опыта. То, что не повторяется, не может стать предметом научного изучения. Естественные науки представляют собой познание повторяющихся процессов природы, все прочее не имеет к ним отношения и лежит за пределами этих наук. Таким образом в ходе научного исследования природы изучается ее механическая сторона — то, что в ней механически повторяется. Такой ход развития может продолжаться только при условии, когда законы природы принимаются как нечто постоянное и нерушимое, застывшее и неизменное. Лишь там, где законы природы повторяются с железным однообразием, рассудок может беспрепятственно продвигаться по пути их познания. Поэтому его охватывает тревога, как только он сталкивается с проявлением противоречия или нерегулярности. Последние становятся досадной помехой на его пути.

Следует особенно подчеркнуть, что залогом успеха научной деятельности является пассивное спокойствие природы, отсутствие в ней каких-либо скачков. Какой из этого следует вывод? Прежде всего, что все успехи рассудка происходят в сфере самого рассудка, что природа, которая не приходит к пониманию самой себя, к ним не причастна. Между тем сама идея непрерывного развития и неограниченного движения, осуществляющегося при помощи неподвижного субстрата, содержит в себе известное противоречие. Это противоречие разрешается только в том случае, если вспомнить, что работа рассудка отмечена оттенком агрессивности, что ей свойственна активность, природа же, а именно natura naturata, с которой как с естественно возникшим явлением имеет дело наука, ведет себя по отношению к ней пассивно как страдательный объект. Однако хотя вся работа рассудка, направленная на природу, совершается в сфере рассудка, а не в сфере непонимающей, не приходящей к постижению себя природы, полем его деятельности служит природа. Следовательно, если природа и впрямь — как это нам представляется — хранит молчание, то и страдательная роль должна как-то на ней отражаться. Действительно, отведенная природе роль вечно неподвижного субстрата, благодаря которому может происходить прогресс рассудка и науки, становится понятней, если задаться вопросом: не изменяется ли определенным образом субстрат под влиянием этого прогресса? Ведь если природа, как нечто полностью определяемое рассудком и обязанное подчиняться его определениям, претерпевает насилие со стороны определяющего ее рассудка, то мы должны задуматься над тем, обкрадывает ли рассудок природу. Мы должны задуматься над тем, какие же цели преследует рассудок, занимаясь природой. И мы должны не только выяснить, что он в нее привносит от себя, но и проверить, не является ли он орудием, которое что-то у нее отбирает. Поскольку рассудок существует не ради себя самого, поскольку он не самоцель, а, напротив, преследует какие-то цели, мы должны обратить внимание на конкретную сообразительность, которую рассудок высылает впереди себя в качестве своего эмиссара для разведки, расследования, а может быть, и для грабительских диверсий и разрушения. Ответ на этот вопрос мы постараемся отыскать в технике.