3

3

О новых формах человеческого общежития никто бы не задумался без соответствующей потребности. С чего бы мы стали менять существующее положение вещей, если бы оно нас устраивало? Есть, правда, старинная пословица, в которой от вольготной жизни ослу вздумалось поплясать на льду. Опыт подсказывает, что человек тоже иной раз зарывается, вроде этого осла, и начинает так выкаблучиваться, что потом и сам не рад. Однако из выкаблучивания не выстроишь теорию. Можно привести немало примеров, которые показывают, что излишнее благополучие может быть в тягость, не по плечу — человек не в силах долго его переносить. Человек лучше переносит нужду, так как скудость делает его изобретательным. Каждый вопрос предполагает наличие определенной потребности; вопрос и есть не что иное, как сформулированная и высказанная потребность. Без такой потребности — начнем с этого — не возникла бы ни одна социальная теория. Однако не социальные теории изменили облик земли и жизнь людей. Начало всему положили не теории, в которых не было недостатка на протяжении XIX века, не теории сыграли решающую роль. Теории — это не primum mobile{120} Птолемеевой системы, не главная пружина, не первая кристальная сфера Евдокса, вращением которой астрономы объясняли смену дня и ночи и суточное движение звезд. Социальные теории основываются на другом процессе, на другом движении, чья неукротимая энергия вызывает их появление и развитие. Без этого движения, которое им предшествует, они не могли бы продвинуться ни на один шаг; вместе с этим движением социальные теории формируются, с ним развиваются и вместе с ним систематизируются. Аппаратура оказывает влияние на организацию труда, а теория приспосабливает организацию труда к аппаратуре. Социальные теории вызваны машиной, все влиятельные социалистические теории XIX века представляют собой разновидности машинного социализма. Или, если сказать точнее, это такой социализм, за которым стоит машина, которому машина дает решающие импульсы, определяющие его направление. Исходным моментом социальных теорий являются те изменения, которые вызваны в человеческой жизни машиной и которые появляются под влиянием опирающегося на машинную технику, постоянно развивающегося разделения труда. Это прослеживается на каждой стадии развития социальной теории. В начале XIX века, которое было ознаменовано ранним этапом развития машинной индустрии, этого нельзя было осознать с полной отчетливостью. У Сен-Симона еще чувствуется неуверенность, присущая первым попыткам, он только нащупывает свою теорию, которая сегодня представляется нам довольно путаной. В 1814 году вышло в свет его сочинение «R?organisation de la soci?t? europ?enne»{121} — первая работа, в которой подчеркивается противоречие между капиталом и трудом, работодателями и рабочими. В ней подвергнуты критике существующие отношения собственности и в центре внимания стоит рабочий вопрос, в качестве решения которого предлагается христианский социализм, направленный на реформирование общества. Сен-Симон еще ведет борьбу с феодализмом и стремится к индустриальной организации государства, причем машинам, в его представлении, отводится незначительная роль. Поэтому его предложения противоречивы, неясны и не радикальны, они соответствуют тем условиям, когда еще не завершилась сплошная индустриализация и не было автоматически работающей механики. И все-таки даже у Сен-Симона уже можно проследить связь между аппаратурой и организацией, так как в его теории представлен прообраз технической организации. Таким же фантазером, несмотря на свой решительный коллективизм, был и Фурье. Фантастический элемент занимает в его теории столь большое место потому, что он конструирует свой общественный строй во всех мельчайших деталях, то есть стремится его зафиксировать, между тем как именно в это время историческое движение набирает скорость, происходит огромный скачок в развитии машинной техники и возникают новые производственные методы. В своих мечтах Фурье рисует образ идиллического коммунизма, то есть условия совершенно несовместимые с динамикой. Однако было бы несправедливо требовать ясной и продуманной концепции тогда, когда она еще не могла возникнуть. Подтверждением этого могут служить сочинения Прудона, и среди них особенно «Syst?me des contradictions ?conomiques, ou Philosophie de la mis?re»,{122} вызвавшая резкую критику Маркса. Как анархист, Прудон последовательно отрицает всякое государство, и в первую очередь социалистическое и коммунистическое, в котором гнет всемогущей центральной власти особенно тяжек. Однако он не имеет ни малейшего представления о движении, о чем ясно свидетельствует организованный им народный банк, действовавший на основе беспроцентного взаимного кредита. Это предприятие разорило Прудона, и авторитарный социализм разделался с ним, пожалуй, уж слишком легко, если судить по полемической работе Маркса. Взгляды Луи Блана отличаются большей точностью и определенностью. Блан хочет сделать государство главенствующим капиталистом и видит в организации, которой он отдает функции распределения, средство для облегчения социальных трудностей. Его план превращения всех промышленных предприятий в государственные предприятия и производственные товарищества, которые в свою очередь объединялись бы в единое, гигантское, всеохватное производственное товарищество, носит механический характер, в котором уже проявляется возросшее влияние машины. Машинное производство расширяется год от года, и теория развивается под его влиянием.

Оуэн, сам бывший промышленным капиталистом, обладает практическим знанием, которого не было у французов. Он успешно руководил ткацкой фабрикой, был удачливым предпринимателем и заботился о своих рабочих. Трудности для Оуэна начались тогда, когда он начал осуществлять свои воспитательные планы и организовывать небольшие коммунистические коллективы. Колония Нью Хармони в Индиане, которую Оуэн в отличном состоянии откупил у швабского сектанта Раппа, через два года разорилась от его экспериментов (Оуэн семь раз менял в ней формы управления). Вопрос о том, какими должны быть человеческие ассоциации и каковы должны быть формы человеческого общежития, занимает всех социалистов. На этот вопрос у них есть только один ответ: человек должен устраивать свою жизнь приноравливаясь к машинам. Ведь условия, в которых он работает, навязаны ему машиной. Требуется практический опыт общения с машиной — длительный и нелегкий жизненный опыт. И не только опыт общения с какой-то одной машиной, а опыт жизни в машинном мире, в мире, где царят машины. К машине нужно относиться серьезно, гораздо серьезнее, чем это делали социальные теоретики, которые видели в ней то игрушку, то средство достижения всеобщего благосостояния, то своего рода машину времени, сберегающую время того, кто приводит ее в действие. Конечно, каждая машина представляет собой своего рода машину времени, не в том смысле, чтобы на ней можно было совершать путешествия во времени, а в том, что она потребляет механическое время и за это — одно от другого неотделимо — забирает часть собственного времени человека. Подтверждением того, что в XIX веке машину не принимали всерьез, может служить тот факт, что социальные теории XIX века носили экономический характер. Даже самая влиятельная из них — теория Маркса — была насквозь экономической. Именно потому, что она была экономической, главный труд Маркса называется не «Машина», а «Капитал, критика политической экономии». Такого же рода название носит продолжение этого труда, изданное Энгельсом после смерти Маркса. Все мысли Маркса вращаются вокруг капитала и его движения. Но движение капитала представляет собой всего лишь один из разделов механики, а не наоборот. Желающий изучить движение капитала может найти ключ к его разгадке в механике. Увеличенное, принявшее новые формы движение капитала неразрывно связано с динамикой, то есть с тем разделом механики, разработкой которого вызвано появление и продолжающееся развитие всей машинной техники.