Партнеры по шуткам

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Фейнман старался быть хорошим мужем для слабой здоровьем супруги. Естественно, по мере сил, учитывая расстояние между ними и ограничения, наложенные его работой и ее болезнью. Он выступал как ее задушевный друг и как персональный аниматор, делал все что мог, чтобы развеселить Арлайн, ну а она отвечала ему сильной любовью и своими маленькими глупостями.

Они находились в тысячах миль от друзей и семей, оставшихся в Нью-Йорке, и позволяли себе шутить и баловаться по полной программе. Когда Ричард посещал больницу в Альбукерке, обычно по уикендам, она выдумывала игры и розыгрыши, чтобы развлечь мужа.

Например, они делали вид, что мягкая игрушка, слон по имени Снаггл, обитавший в ее комнате, – настоящий. И Арлайн всякий раз подробно рассказывала, как тот себя чувствует, уводя фокус внимания с себя самой. Они вместе мечтали о том, как будут вести семейную жизнь, и шутили, что забота о Снаггле – неплохая практика.

Частенько для того, чтобы съездить в Альбукерке, Фейнман брал взаймы автомобиль у друга и коллеги Клауса Фукса. При этом он не мог знать, что Фукс ведет двойную жизнь – пятью годами после войны того обвинили в шпионаже в пользу Советского Союза, и он провел некоторое время в тюрьме, прежде чем эмигрировать в ГДР.

На двадцать седьмой день рождения Фейнмана Арлайн приготовила особый выпуск газеты с кричащим заголовком «Объединенные нации празднуют день рождения Р. Ф. Фейнмана». Она устроила так, чтобы копии были доставлены всем его коллегам в Лос-Аламосе. Ричард получил массу удовольствия, обнаружив эти газеты везде, используя их как источник вдохновения для многочисленных шуток.

Фейнман был полностью уверен в своей умной, любящей жене, считал ее «соучастником» всех «преступлений», и любил рассказывать ей о собственных эксцентричных выходках. Не раскрывая содержания секретной информации, он хвастался, что может унести что угодно из любой лаборатории. Например, он пробрался на территорию через дыру в ограде, чтобы убедиться – никаких записей на проходной о его отсутствии не осталось, и посмеялся, когда позже указал на эту брешь в системе безопасности.

К сожалению, здоровье Арлайн продолжало ухудшаться, и ей требовалась вся его веселая, ободряющая поддержка.

Фейнман в особенности гордился своим талантом в обращении с замками, этому искусству его обучил приятель по Принстону. С помощью простой скрепки он мог вскрыть что угодно, отпираемое ключом, и, взламывая замок за замком, он приносил содержимое ящиков и шкафчиков на совещания, жалуясь, что у них в Лос-Аламосе нет безопасных мест.

Когда Эдвард Теллер стал настаивать, что ящик его стола, содержащий секретные документы, неуязвим, Ричард принял вызов и вытащил содержимое через пролом в задней стенке стола. «Фейнман, по всей видимости, наполовину состоял из физика, а наполовину – из юмориста»38, – вспоминал Теллер.

После того как замки с ключами заменили на кодовые, Фейнман почувствовал, что должен поддержать репутацию. Несколько месяцев он манипулировал с поворотными ручками, слушал щелчки в двери, делал заметки по каждому сейфу, читал книги по теме, и наконец стал настоящим взломщиком запоров такого типа. Он получил огромное наслаждение, глядя на лица коллег, когда они увидели, что нововведение не в силах устоять перед его руками. Словно настоящий фокусник, он любил поражать окружающих.

Ничто не радовало Ричарда больше, чем представлять себя в глазах других обычным парнем, который при этом умеет кое-что не совсем обычное, например, взламывать сейфы, решать трудные головоломки или выполнять чудовищно сложные вычисления. Для коллег он был старый добрый «Дик», простой и без претенциозности. Чтобы не выделяться среди остальных, он курил, выпивал и отпускал соленые шуточки.

Однажды он напился так, что потом написал Арлайн, обещая бросить дурные привычки.

Фейнман очевидно гордился своими талантами в творческой области, например умением играть на барабанах бонго – эта страсть появилась у него в Лос-Аламосе и осталась с ним до конца жизни. Теллер свидетельствовал, что «он колотил по ним часами каждую ночь. Совершенно не могу вспомнить те времена, чтобы в голову не пришло звучание бонго»39.