39

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

39

Вопрос о том, какими источниками располагает человек, живущий в современных крупных городах, какие ресурсы имеются в его распоряжении, относится к числу самых важных. Мы привыкли считать Древний Рим своего рода моделью, которая путем сравнения позволяет нам делать определенные наблюдения и выводы, дающие возможность лучше понять собственные обстоятельства. Не случайно историки XIX века уделяли Риму такое пристальное внимание. Моммзен, заклятый враг всяческих пережитков феодализма, с зоркостью выдающегося историка заметил, что римская история помогает нам установить связь настоящего с прошлым, которое никогда невозможно понять как некое отдельное измерение, а только как одно из измерений времени, свойства которого зависят также от конкретной действительности. Последующие пути римской историографии ясно показывают, насколько она сохраняет свою актуальность. Для нас актуальна теперь не древнейшая или ранняя эпоха, охватывающая историю полиса, — о ней Моммзен по понятным причинам высказывается скупо и лаконично, — а более поздний период, когда Рим стал столицей империи. Живой интерес вызывает у нас не время катилинариев, а Рим времен Цезаря и Помпея, Рим времен империи. Если рассмотреть массы, населявшие город в это время, мы увидим, что их положение значительно отличается от положения современных масс. Велики религиозные, политические, социальные различия, мы видим перед собой совершенно другой мир. Техническая организация несравнима с нашей. Однако наблюдая эту массу, состоящую из свободных, вольноотпущенников и рабов, эту толпу (turba) — пеструю, буйную, все тревожнее шумящую на площадях и улицах, с одинаковой страстью выступающую в поддержку властителей или аплодисментами приветствующую в цирке травлю людей и зверей, — мы отмечаем в ней не столько грубый паразитизм, в который впадает ее значительная часть, сколько приобретаемую ею все большую подвижность. Система эксплуатации провинций, приводившая к разорению цветущих стран, колоссальные денежные махинации чиновников и откупщиков, безумное расточительство богачей — все это предполагает в качестве условия своего существования наличие массы, огромного количества городского населения, которое нужно кормить и развлекать. Но в то же время не следует упрощенно представлять себе эту массу как некую породу трутней или шайку бездельников. Рим не только был городом масштабного, конструктивного планирования, но, как и все крупные города, он был населен трудолюбивыми ремесленниками и работниками. Он не только был ареной прожигания жизни, но во все времена был также ареной труда. Там жили не только люди, внесенные в списки для бесплатной раздачи хлеба и получавшие пронумерованные талоны на посещение цирка, но и множество деятельных профессиональных тружеников всех ремесленных отраслей. Весь этот мир прилежного труда вполне способен существовать и при таком положении вещей, когда город высасывает все жизненные соки из подвластной ему территории. Но присмотримся теперь к той зависимости, в которой оказывается масса. Характерным признаком массы является то, что она создается искусственно, пополняясь за счет притока извне. Следствием этого становится утрата способности, а вместе с нею и права, политического самоопределения. Одновременно с этим — напомним, что времена земледельческого Рима остались далеко позади, — масса утратила способность самостоятельно себя пропитать; ее прокормление и обеспечение становится тяжелым бременем, которому не видно конца. Город превращается в гигантского потребителя. Империя становится для Рима мала, и он вынужден предпринимать военные походы, чтобы расширить ее пределы. По-видимому, ликвидация сословия свободных крестьян является необходимой предпосылкой для образования мировых монархий. Только с исчезновением связанного с землей, неподвижного и не склонного к переменам крестьянства политические идеи обретают ту поглощающую пространство энергию, которую можно назвать имперской. Империализм идет рука об руку с образованием массы, потому что именно она придает ему пространствопоглотительную энергию, обостряет его голод и помогает переварить обретенную власть. Рим как один из городов Лация и Рим как первый город Италии — это два разных города. А Рим времен Пунических войн совсем непохож на Рим — столицу империи. На его примере мы наблюдаем, как шаг за шагом происходит постепенное самоуничтожение античного полиса с последующим его превращением в столичный город и резиденцию императоров. Для этого превращения потребовались колоссальные жертвы, и жертвовать пришлось тем, что составляло римскую сущность; против этих жертв страстно, но безуспешно постоянно протестуют суровые блюстители римских нравов и обычаев. Однако лишь в этих жертвах заключены оправдание власти и одновременно залог ее прочности. Именно эти жертвы составляют отличие римского государства от команды пиратского корабля, вся цель которого сводится к грабежу и добыче. Представление о власти всегда будет односторонним без понимания того, что власть подчиняет своему господству и победителя, что властвующий одновременно сам подвластен. В силу этого обстоятельства Азия, Африка и другие страны империи входят во владения победившего Рима сначала как военные трофеи, а после, в следующих поколениях, присылают туда своих детей в качестве преторов, консулов и цезарей. Искусственный процесс образования массы идет в ногу с этим развитием, достигая своего апогея при императорах. Структура этих масс показывает, что исконные римляне составляют среди них все убывающее меньшинство. Следы старинного римского начала стираются в гуще латинизированного и эллинизированного населения до полной неразличимости. Столица мира в процессе потребления поглощает и человека. Она не пополняла свое население из собственных ресурсов, а впитывала его из других частей империи, забирая все умные головы и все новые массы рабов. И так продолжалось, пока не наступили события, в результате которых иссяк источник, искусственно пополнявший римскую массу, и тогда городское население резко сократилось и Рим пришел в упадок.