11

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

11

Теории, поддерживающие и оправдывающие право собственности, точнее право собственности на отдельные части целого и право пользования отдельными частями целого, напоминают собой костыли. Будучи измыслены как подпорки мнимой собственности машинного капиталиста, они не выполняют своего назначения, так как не могут помешать переходу этой собственности в руки коллектива. Теории в защиту собственности появляются одновременно с теоретическими нападками на собственность. Собственность не нуждается в этих теориях, и теории не в состоянии уберечь собственность от гибели, после того как пошатнулись ее позиции. Экономические теории не затрагивают фундаментальных основ, они являются производными более позднего времени, претендующими теперь на самостоятельное значение. Собственность нельзя ограничить сферой действия экономических законов и нельзя из них вывести, а экономические законы не вытекают из собственности. Это относится также к теории общественного договора и теории законности. Собственность существует прежде ее договорного и законного обоснования. В отдельных случаях собственность действительно может образовываться путем захвата никому ранее не принадлежавших вещей, поскольку положение, выраженное формулой «res nullius cedit prius occupanti»,{140} сохраняет свою справедливость, поскольку самого факта захвата и воли к тому, чтобы сделать res nullius{141} своей собственностью, достаточно для образования собственности. Однако все же нельзя согласиться с теорией захвата, так как она не объясняет возникновения строя, основанного на собственности. Акт захвата собственности не включает в себя волевой момент, направленный на основание такого строя, акт захвата может быть направлен исключительно на разрушение и истребление мира вещей. В то же время одного лишь труда, вопреки тому, что говорит по этому поводу трудовая теория, недостаточно, чтобы образовать собственность. Труд и собственность — различные вещи, а человеческий труд с одинаковым успехом может быть направлен как на расхищение ресурсов, так и на приобретение собственности. Тот мир труда, в котором мы живем, работает при помощи механических средств на устранение собственности и ее границ. Если же я объявляю собственность божественным установлением и естественным правом человеческой личности, то подобными теологическими и естественноправовыми догмами я отрезаю себе путь к пониманию собственности точно так же, как и позитивистскими конструкциями. Что такое божественное установление? И откуда мне знать, что представляет собой естественное право? Все эти теории не ложны. В них тоже есть своя правда, так как они возникли на основе существующих отношений собственности. И в этих условиях я могу приобретать собственность различными путями: путем договора, закона, работы, профессии. Однако если исходным моментом этих теорий служит modus acquirendi, то есть способ приобретения, то они не отвечают на поставленный вопрос, так как modus acquirendi не объясняет возникновения собственности. Отношения собственности нельзя объяснить, основываясь на специфике отдельных актов ее приобретения, потому что собственность первоначально возникает не в результате акта ее приобретения, а вследствие акта обособления вещей, не представлявших собой собственности. Вопрос заключается в том, для каких целей служило такое обособление. Если теории строятся исходя из понятия трудоспособной личности — понятия, которое в современных условиях почти целиком совпадает с понятием правоспособной личности, — то они также ничего не объясняют по той же самой причине. Вдобавок круг этих лиц не уточнен, а вещи, которые становятся собственностью, не выделены. Приобретение собственности и учреждение собственности как явления — не одно и то же, так как собственность скорее учреждается, нежели приобретается.

Кроме того, мы не можем отмахнуться от существования условий, в которых это божественное установление и естественное право человеческой личности вообще не существовало, то есть от условий, в которых нет никакой собственности. Человек, живущий вне истории, скорее всего, не нуждается в собственности, к тому же он еще недостаточно удалился от природы, чтобы в условиях близкой к природе жизни могла сложиться устойчивая система отношений собственности. Собственность — явление, которое требует исторического подхода. Если же мы хотим обратиться к истокам, то для понимания обособленного нам придется начинать с необособленного, так как первоначально все было необособленным. Собственность можно понять только как обособление ранее необособленного, как отвлечение от необособленного, которое произошло гораздо раньше, чем отвлечение денег. Следы этого процесса можно найти в системах правопорядка. Если внимательно их изучить, то невольно напрашивается догадка, что источником собственности является собственность богов и умерших, которая обособилась раньше всех других видов собственности. А произошло это тогда, когда с нею стали связывать определенное имя — именно страх, вызываемый этим именем, вызвал ее обособление. Такая собственность является обособленной собственностью богов или мертвых, но не принадлежит человеку. Последний относится к ней и к ее имени с почтением и трепетом. Эта собственность поначалу не связана с какой-либо хозяйственной пользой. Она не дает прибыли, а, напротив, требует изрядных затрат. И, разумеется, такая собственность не может быть никому передана, она принадлежит к числу res extra commercium,{142} а не к числу res in commercio.{143} Любая собственность первоначально относится к res extra commercium.

В римском праве отчетливо отражен такой порядок, он проявляется в подразделении вещей на категории и в различном отношении к этим категориям. К res extra commercium римляне относят предметы, посвященные богам (res divini juris{144}), предметы, освященные богами (res sanctae{145}), и предметы, посвященные diis manibus{146} (res religiosae{147}). Собственность богов и мертвых существовала в виде этих предметов. Они были изъяты из обособленной собственности и частного пользования (Gaj. Inst.{148} II. 9: Quod autem divini iuris est, id nullius in bonis est{149}). Это древнее достояние богов и мертвых было обособленным в двояком смысле. Во-первых, по отношению к тому, что не являлось собственностью. Во-вторых, по отношению к обособленной собственности, по отношению к актам приобретения, которые привели к образованию частной собственности.

Обособленными по отношению к обособленной собственности были и res publicae,{150} которые также рассматривались как предметы, лежащие extra commercium, то есть как предметы общественного, государственного значения. Эти вещи, в противоположность res privatae,{151} представляют собой собственность римского народа (populus romanus). Но роpulus romanus не является частным юридическим лицом, понятие частного юридического лица складывалось в римском праве не без затруднений особого рода. Римское государство сравнительно поздно стало выступать в качестве частного лица или фиска как субъект частного права. Государство приспособилось к частному праву, присоединилось к числу частных собственников. И наконец, обособленным по отношению к обособленной собственности были также res omnium communes,{152} предметный характер которых оспаривается. Это указывает на недостаточно принимаемый во внимание момент образования собственности, который заключается в том, что одной из предпосылок появления собственности было наличие предметов, которые принадлежали всем. Ведь собственность, которая сама себя ограничивает, по своему происхождению образовалась из того, что не имело собственника, она существует в окружении дикой, не имеющей собственника природы и снова возвращается в нее, когда человек отказывается от своей собственности.

Если бы существовала одна только собственность in commercio,{153} то собственность как таковая не имела бы особого значения, в этом случае все отношения собственности сводились бы к купле и продаже; она целиком подпадала бы под понятие товара, который подлежит рассмотрению в аспекте взаимных обязательств и сделок, касающихся права распоряжаться предметами. В этом случае подчеркивалось бы не исключение третьих лиц из числа имеющих право распоряжаться предметом, а соответствующее право собственника. Там, где мы имеем дело только с такими вещами, которые можно заменять, потреблять и делить, право собственности не имело бы смысла: для того чтобы пользоваться и потреблять эти вещи, достаточно было бы одного лишь факта владения. Именно к таким условиям и стремится технический коллектив, когда он, разрушая отношения собственности, одновременно все больше умножает число заменимых и потребляемых вещей. Создаваемый машинным коллективом мир — это мир зависимых от машинной техники вещей, которым в полной мере свойственна заменимость и потребляемость. Он производит технические товары, технические типовые изделия определенной марки, так как ничего другого он не в состоянии произвести. Единообразие этого создаваемого путем механического повторения мира вещей не обладает собственным своеобразием и не удерживается в рамках собственности. К этому вопросу мы еще вернемся в ходе дальнейшего изложения.

Понятие принадлежности в том виде, как оно было разработано римским правом, предполагает наличие более широкой собственности, в которую она входит как составная часть. К понятию принадлежности относятся такие вещи, которые, будучи физически самостоятельными, в экономическом отношении не представляют собой самостоятельных единиц. Такое различение имеет свои причины. Однако из понятия экономической самостоятельности еще не выводится понятие собственности; оно не представляется достаточным, так как экономическая самостоятельность не обязательно связана с собственностью, а собственность может существовать без экономической самостоятельности. Следующий шаг позволяет сделать различие, устанавливаемое римским правом между res mancipi{154} и res nec mancipi.{155} (Ulp. Tit. 19 § 1; Omnes res aut mancipii sunt aut nec mancipii{156}). Res mancipi — это вещи, подлежащие купле-продаже, то есть подлежащие купле-продаже римскими гражданами. Это вещи, на которые при отсутствии Privilegium iuris commercii{157} не могут приобретать право собственности чужеземцы-перегрины.{158} Приобрести в свою собственность fundus italicus,{159} то есть старинную римскую крестьянскую усадьбу с ее принадлежностями, мог, согласно римскому праву, только римский гражданин. К res mancipii в старинном римском праве применяется также название familia,{160} в то время как недвижимость, на которую не распространяется действие этих правовых установлений, обозначается словом pecunia{161} (Mitteis. Roemisches Privatrecht. Bd. 1. S. 79 ff.). Из pecunia образуются путем отвлечения деньги. «Рука» издревле связана с собственностью, и можно сказать, что для всякой собственности опорой служит и не может не служить рука; рука представляет собой утверждающий собственность член человеческого тела. Привилегированность земельной собственности, нашедшая свое выражение в выделении правовых установлений касательно res mancipii, отменяется впоследствии сводом гражданских законов Юстиниана (Corpus juris civilis), где в законах о купле-продаже уже не делается разницы между недвижимой и движимой собственностью, между тем как она сохраняется в полиптихах средневековых церквей и монастырей, в английском Doomsday Book,{162} в Stadtb?cher{163} и Landtafeln{164} и в земельных кадастрах нового времени.

Res mancipi — это такие вещи, которые становятся римской групповой собственностью, собственностью квиритов после торжественной церемонии манципации,{165} совершаемой в присутствии римских граждан-свидетелей. За этим положением просматривается гораздо более древнее. Подобно тому как ager publicus{166} — собственность народа Рима — не мог отходить в групповую собственность ни путем официальной купли-продажи, ни путем каких-либо иных правовых сделок, fundus italicus также в ранний период римской истории не мог переходить в чью-либо собственность путем купли-продажи. Манципация представляет собой сложную и трудную правовую процедуру, в которой еще чувствуется, как неохотно принимались решения, касающиеся земельной собственности. Выработка соответствующих постановлений идет параллельно с теми изменениями, которые происходят в семейном укладе римлян.

Разумеется, собственность in commercio играет в древнем крестьянском хозяйстве Рима второстепенную роль по сравнению с собственностью extra commercium. В той или иной форме все виды собственности неизбежно сохраняют это соотношение; оно оказывается поколебленным, когда вся собственность превращается в собственность in commercio. Собственность in commercio нуждается в опоре на собственность, которой нельзя распоряжаться по своему усмотрению. А эта последняя опирается на собственность богов и мертвых, на ларов и пенатов, на гениев и божество (numen). И не только частная собственность in commercio нуждается в такой опоре, на ней же зиждется общественная собственность, так как государство не имеет иной собственности, кроме собственности отдельных граждан. Такая неотчуждаемая собственность существует в рамках любой правовой системы, есть она и у нас, так как мы признаем res divini juris, res sanctae и religiosae. Мы оберегаем собственность мертвых и не распоряжаемся такими вещами, которые служат обиталищем признаваемых нами ларов или пенатов, а это все вещи, которые представляются нам абсолютно неотчуждаемыми ни при каких условиях: ведь память это и есть наши лары и пенаты. Собственностью extra commercium являются практически все вещи, передача которых возможна только по наследству, и к ним относятся как предметы, составляющие собственность отдельного частного лица, так и предметы, принадлежащие государству. Чем больше число таких предметов, тем устойчивее и прочнее право собственности. Главное место среди этих вещей всегда будет занимать земельная собственность. Если человек, желая приобрести собственность, перестает думать о земельной собственности, это служит знаком того, что он совсем позабыл, что такое собственность. Не пожалеть своего живота ради земли, на которой живешь, вот что значит быть terrae filius,{167} вот в чем вся соль! Эта древнейшая привязанность проникла в правопорядок. Римское вещное право целиком и полностью выросло из земельной собственности. Почитание земли, которую не мудрствуя лукаво называют словом familia, просвечивает во всех установлениях римского права. Эта собственность изначально связана с religio{168} и с политическим статусом. Собственность квиритов возникает из политического статуса подобно тому, как правовой статус римского гражданина возникает из политического. Классический римлянин, полноправный свободный гражданин, имеет решающий голос в центуриатных комициях. Только гражданин Рима владеет муниципальной собственностью, является совладельцем общественной земли (ager publicus) и имеет право получить ее долю, когда производится раздел этой земли. Преимущественное значение земельной собственности проявляется решительно во всем. Все, что добавлено к ней путем implantatio{169} и inaedificatio,{170} то есть все постройки и насаждения, рассматривается как побочные или придаточные вещи и не имеет самостоятельного значения, являясь принадлежностью земельной собственности. Superficio solo cedit{171} — все наземные и подземные постройки и насаждения принадлежат земле. Все стремления римского плебея были направлены на приобретение полноценного римского права землевладения, при котором он мог бы распоряжаться землей, уже не являющейся собственностью родовой общины. И он добился желанной цели.