Термин «раса» в зоологии и антропологии{25} [244] (Антропологический институт I МГУ) В. В. Бунак

I. Давно известно, что народы, живущие в разных частях света, различаются не только по социальному строю, языку и быту, но также по строению тела, волосяному покрову, окраске кожи и т. д. Физические различия человеческих племен, какова бы ни были причины, вызвавшие их появление, в данный момент отличаются большой стойкостью: потомство негров или китайцев воспроизводит в общем тип своих предков, хотя бы дети росли в чуждых климатических и бытовых условиях умеренных широт С. Америки или Западной Европы. Вследствие этого, если рассматривать население разных частей земного шара с физической стороны, в зоологическом разрезе, в его вариациях нельзя не видеть аналогии породам или расам животных. Возникает вопрос, каким категориям зоологической систематики соответствуют человеческие расы, какое место в системе животного мира они занимают. Для разрешения этой задачи необходимо установить: 1) положение в зоологической системе человечества в целом, 2) принятые в современной науке подразделения низших систематических категорий, ибо, очевидно, только о них может идти речь в применении к человеческим породам, 3) разграничительные признаки этих категорий. Оценив при помощи этих последних различия, существующие между крупными человеческими племенами, а затем – между мелкими, мы и получим общий ответ на поставленный выше вопрос.

II. Как зоологическая форма, человек объединяется в одну группу с человекоподобными и собакоподобными обезьянами. Эта группа животных получила еще от родоначальника научной систематики К. Линнея, почти 200 лет тому назад, название приматов. Приматы составляют особый отряд класса или подкласса млекопитающих; человек занимает в этом отряде место особого семейства. Современная наука выделяет в отряде приматов, в узком смысле слова, всего 5 семейств: семейства игрунковых обезьян (Hapalidae), цебусовых (Cebidae) и мартышковых (Cercophithecidae), высших или человекоподобных (Simidae) и людей (Hominidae).

Гоминиды появились впервые в конце третичной эры, по крайней мере из бoлее ранних отложений до сих пор неизвестно костных остатков, которые можно было бы отнести к этому семейству. В слоях ранней четверичжй эпохи найдено несколько костей, правда, в единичное экземпляре, и очень скудных, обладающих уже характерными особенностями семейства гоминид, но значительно отличающихся от типа современного человека.

Эти ранние четвертичные формы составляют особые роды семейства людей: таков род Яванского питекантропа (Pithecanthropos), выделявшегося раньше в особое семейство, Гейдельбергского палеоантропа (Paleoanthropos), Суссекского эоантропа (Eoanthropos). Впрочем первые две формы являются, может быть, лишь разными видами одного рода. Во второй половине ледникового периода появляется тип, так называемый неандертальский, стоящий гораздо ближе к современному человеку, чем к раннечетвертичным формам. Отличия неандертальца от современного типа человека оцениваются обычно как видовые, а не родовые. Костные остатки людей послеледникового периода стоят еще ближе к типу современного человека, их различия не превышают тех, какие существуют между ныне живущими породами людей.

Все послеледниковые формы гоминид объединяются таким образом в одну более или менее тесную группу. Как определить ее систематическое положение? Представляет ли она один целостный род неоантропа (Neoanthropos), равнозначный трем названным выше раннечетвертичным или эти последние не являются бесследно угасшими, и их потомство, а может быть и потомство каких-нибудь других неизвестных в науке родов, участвовало в образовании современных человеческих пород, которые в таком случае придется считать составляющими не один род, а несколько? Такова современная формулировка существующего в антропологии давнего спора моногенистов и полигенистов. Защитники этой последней теории в настоящее время, впрочем, немногочисленны, так как ни ископаемые остатки человека, ни морфология современных человеческих пород, ни их географическое распространение не дают аргументов для разделения человечества на отдельные роды, а целый ряд фактов свидетельствует в пользу происхождения современных людей от некоторой единой формы приматов. В этом смысле свидетельствует, между прочим, общность основных элементов культуры, свойственная всем людям, – владение членораздельной речью, пользование огнем и пр. Преобладающая часть современных антропологов объединяет таким образом все послеледниковые породы людей в один род.

Следующая низшая единица систематики – вид. Можно ли в составе человеческого рода выделить несколько видов, иначе говоря, соответствуют ли особенности современных человеческих пород видовым различиям, или они менее значительны и не дают основания для выделения нескольких видов, и род неоантропа, подобно некоторым другим поздним в геологическом смысле формам, представлен лишь одним видом? Вопрос об одно– или многовидовом составе современного человечества представляет гораздо большую сложность, чем проблема моно-полигенизма.

III. Для обозначения дробных частей вида прежние систематики широко пользовались термином varietas, вариетет или разновидность. Со временем, однако, этот термин утратил определенное значение, им пользовались как наименованием форм, выделявшихся по самым различным принципам – наличию какой-либо аномалии или особенности, вызванной внешними условиями и т. д. Ввиду такой неопределенности термином «вариетет» в настоящее время можно пользоваться лишь как синонимом более точных наименований, выработавшихся в процессе развития учения о мелких систематических единицах.

Низшей по отношению к виду (species) таксономической единицей, выделяемой по тому же принципу, какой служит для подразделения рода, является подвид (subspecies) – термин, получивший широкое употребление в систематике более 50 лет со времени трудов Бетса, Геккеля и др. В настоящее время для многих видов выявляется необходимость дальнейших подразделений, выделения составных частей подвида. Для обозначения этих самых низших систематических категорий можно воспользоваться по предложению А. Семенова-Тян-Шанского термином proles и subproles – по-русски племя и подплемя.

В применении к человеку термины «вид» и «подвид» не получили широкого употребления, хотя иногда ими и пользовались. Для обозначения человеческих пород общеупотребительным стал термин раса, введенный в науку Ж. Бюффоном. Знаменитый автор «Естественной истории животных», современник К. Линнея, был противником классификационной системы шведского натуралиста и предпочитал более свободное описание отдельных пород, обозначавшихся им ходовым во французском языке словом «раса». В последнее время термин «раса» получил широкое применение во всех отраслях зоологической систематики и, подобно термину «вид», подвергся дальнейшему подразделению и уточнению. Как и в собственно зоологической, так особенно в антропологической литературе, в настоящее время пользуются для обозначения пород в более широком смысле термином «большая раса»; просто «расами» называются породы меньшего объема, а для дальнейших подразделений служат категории «подраса» и «местная (локальная) раса».

Существенным отличием перечисленных систематических категорий является, помимо строгой наследственности признаков, их ареальность, т. е. определенная большая или меньшая географическая область, населенная особями данной таксономической единицы. Наряду с этой ареальной изменчивостью можно выделять типы несвязанной с географической областью изменчивости или типы внеареальние. Таковы формы, особенности которых связаны с условиями внешней среды, зоны обитания, с горным или долинным ландшафтом, с приспособлением к специфическим функциям и пр. Внеареальные формы нередко называются модификациями – термин, обозначающий в биологии изменчивость экзогенного происхождения в отличие от эндогенного. Такая терминология не вполне правильна, ибо внеареальные формы могут иметь как экзогенный, так и эндогенный характер. Упомянутый выше энтомолог А. Семенов-Тян-Шанский пользуется для обозначения внеареальных форм терминами морфа и аберрация , т. е. индивидуальное уклонение. Последний термин не вызывает возражения; что же касается первого, то он является слишком суммарным, соединяя в себе как наследственные, так ненаследственные экзогенные уклонения. Так как в систематических работах эти два вида форм различаются, хотя нередко условно, нужно признать желательным установление для них определенных терминов, т. е. дальнейшее подразделение категории морфа. Я предложил бы для этой цели обозначение «слой» (stratum) и «фация» (facies), первое для эндогенной изменчивости, второе для экзогенной.

Различные категории внеареальной изменчивости обозначаются, и притом более часто, при помощи термина «раса». Таковы выражения: эйкологическая раса, физиологическая раса и т. д.

Развитие современной генетики вызвало попытки обосновать таксономические подразделения на данных экспериментального учения о скрещивании или по крайней мере ввести в таксономическую номенклатуру соответственные термины. В этом смысле пользуются иногда терминами «чистая линия » или «чистая раса », что соответствует приблизительно предложенному Де-Фризом понятию «элементарный вид», включающему по представлению автора генетически совершенно тождественных индивидуумов, появившихся в результате единого мутационного процесса. Точно так же в экспериментальной генетике элементарными расами называются иногда несколько пород, различающихся лишь в одном каком-либо признаке, например в окраске лепестков. Только эти элементарные расы или чистые линии и признаются реальными, вид же представляет собою неопределенную смесь различных чистых линий, называемую в генетике «популяцией». Необходимо, однако, иметь в виду, что «вид» и «популяция» – термины отнюдь не равнозначные: генотипическое различие по одному-двум второстепенным признакам может встречаться не только в пределах вида, но и подвида, вероятно, и в пределах «племени», или, пользуясь термином «раса», в пределах «большой расы», «подрасы» и пр. Иначе говоря, все низшие таксономические категории (вид, подвид или раса, подраса и т. д.) можно рассматривать, как «популяции». При таком понимании термин «популяция» не может иметь самостоятельного значения в систематике и никоим образом не может заменить приведенной выше терминологии последовательно дробящихся таксономических единиц. Самое пользование этим термином в систематике является несколько претенциозным, так как определение чистых линий, их числа и характера, возможно лишь путем разведения особей в течение многих поколений, что осуществимо, разумеется, лишь в ничтожном количестве случаев. Поэтому мне представляется более правильным ограничиться в систематических определениях лишь эмпирическим констатированием одно– или многообразия признаков (моно– или полиморфии), не предрешая вопроса о том, имеет ли полиморфия, если она наблюдается в данном виде или подвиде, гено– или фенотипический характер. Таким образом каждая систематическая единица может быть определена как моно– или полиморфная, и можно говорить о моно- или полиморфном виде, подвиде, племени, расе, подрасе и т. д.

Что касается представления о нереальности вида или, точнее, о его генетической неоднородности, то оно имеет несомненно ограниченное значение: количественно и качественно преобладающий комплекс признаков и генов является общим для всех особей данной таксономической категории, а этого и достаточно для определения родственных отношений видов, их естественной истории. Систематическое разграничение многих форм вполне подтверждается экспериментально-генетической их проверкой (см., напр., работы Вавилова).

В связи с этим нужно упомянуть о коррективе, вносимом в представления о систематических категориях изучением их гибридизации. В прежнее время критерием принадлежности к данному виду считалась безусловная плодовитость особей при скрещивании, неплодие их принималось как указание на их видовое различие. В подобных случаях можно предполагать, что хромосомы оплодотворенного яйца неспособны дать парные соединения после деления в стадии синапсиса, вследствие их неоднородности, развитие зародыша в этом случае невозможно. Систематический и генетический критерий в таком понимании совпадают. В настоящее время мы знаем, что критерий бесплодия не является абсолютным. Известны случаи, когда формы, очень близкие по внешнему виду, оказываются совершенно или частично бесплодными, например, два вида улитки (Helix hortensis и Helix nemoralis), два вида лошади (домашняя лошадь и осел). С другой стороны, формы не менее различные, как, например, Sus scrofa и Sus indica, легко плодятся при скрещивании; в искусственных условиях удается получить гибридов довольно далеких видов (например, уток) или даже родов. Вообще, искусственная обстановка или резкое изменение условий среды чрезвычайно существенно для гибридизации. Именно изменение в условиях существования ведет к тому, что половой инстинкт животного меняет свое направление, и физиологическая сексуальная изоляция разных видов утрачивается, подобно тому как, например, глухари и тетерева, в нормальных условиях обычно не скрещивающиеся, начинают давать помеси, когда в результате усиленной охоты оказывается недостаток самцов или самок данной формы. В нормальных, же для вида условиях гибридизация чрезвычайно редка и тем реже, чем выше организация вида. В растительном мире гибридизация происходит гораздо легче, в типе позвоночных она легче осуществляется в нормальных условиях у рыб (например у Cyprinidae, чем в выше стоящих классах. У млекопитающих, у которых половое влечение и отвращение определяются очень сложными факторами, при участии почти всех внешних чувств, – гибридизация в нормальных условиях почти невозможное явление. Таким образом хотя в экспериментальных условиях, при продолжительных опытах, в некотором проценте случаев удастся получить положительные результаты при скрещивании различных видов, в жизни природы этот процесс не играет существенной роли, виды остаются физиологически достаточно изолированными. Критерия бесплодия, хотя он и не имеет абсолютного характера, практически оказывается достаточно для разделения таксономических единиц и установления их родства.

Возможность видовой гибридизации, хотя и довольно ограниченная в естественных условиях, все же учитывается современной систематикой, образующей из соответствующих форм особую систематическую единицу – сборный вид (Species collectiva или conspecies) в отличие от обычного или целостного вида (Species integralis). Термин «сборный вид» применяется для обозначения форм, морфологическое различие которых соответствует видовым, но разграничение которых, вследствие утраты сексуальной изоляции и появления переходных форм, становится затруднительным. По представлению некоторых генетиков каждый вид является сборным, ибо включает в себе несколько элементарных видов или чистых линии. В этом смысле термин «сборный вид» приобретает одинаковое значение с термином «видовая популяция» или «полиморфный вид». Однако для избежания смешения понятий желательно не пользоваться термином «сборный вид» как излишним синонимом термина «популяция» и сохранить за ним только то значение, которое указано выше и в некоторых случаях существенно необходимо, а именно обозначать этим термином совокупность нескольких видов, достаточно ясно выраженных в типичных случаях, но соединяющихся между собой переходными формами. Соединяющиеся переходами части сборного вида называются иногда также элементарными видами. Если согласно с Де-Фризом понимать выражение «элементарный вид» как синоним термина «чистая линия», то такое наименование для частей сборного вида будет неправильным, так как каждая из соединяющихся переходами форм может в свою очередь представлять популяцию. Поэтому является необходимость принять для обозначения типичных форм сборного вида особое наименование. В доступной мне литературе я не нашел соответствующего понятия и термина, а потому для обозначения достаточно различающихся, но соединимых переходными формами видов буду пользоваться, за отсутствием лучшего термина, выражением «частичный» или «дробный» вид (Species partialis).

В еще большей степени, чем в пределах вида, переходные формы могут встречаться в пределах подвида, племени, или расы, подрасы. Поэтому можно говорить не только о сборном виде, но и о сборных подвиде, расе и т. д., и соответственно о частичных или дробных подвиде, расе и т. п.

Между обозначениями таксономических категорий, исходящих из терминов «вид», с одной стороны, и «раса» – с другой, легко устанавливается соответствие. По установившемуся в систематике словоупотреблению понятие «раса» считается равнозначным понятию «подвид». Соответственно этому можно установить равнозначность таксономических категорий, обозначаемых терминами «вид» и «большая раса», «слой», «эйкологическая раса» и т. д. Для наглядности сопоставляю соответствующие термины в форме следующей таблицы:

...

...

IV. Выше уже были указаны в обшей форме главнейшие критерии, определяющие принадлежность данной особи к систематической единице того или иного порядка: 1) эндогенный характер отличительных признаков, 2) некоторый географический ареал обитания данной формы, 3) та или иная степень бесплодия гибридов и, как следствие этого, более или менее резкое расхождение форм, т. е. отсутствие переходных вариантов, и наконец 4) само собой разумеющееся наличие определенных отличительных свойств. Чем сильнее выражены эти критерии при сопоставлении особей, тем к более высоким единицам систематической иерархии должны быть отнесены соответственные формы. Менее ясно выраженные критерии заставят нас отнести две близких формы не к различным видам, а только к подвидам или племенам.

К сожалению, в систематике до сих пор не существует общепризнанного стандарта, устанавливающего в общей форме степень выраженности перечисленных критериев, необходимую для отнесения данного вариетета к рангу вида, подвида и т. д. Можно найти немало примеров, когда равнозначные в указанном смысле формы относятся к таксономическим единицам разного порядка. Причина этой несогласованности кроется, помимо прочего, в постоянном углублении наших знаний о мелких формах, в открытии новых вариантов, систематическое положение которых до известной степени определяется уже установленными таксономическими единицами. Поэтому можно лишь в самой общей форме наметить необходимые для нашей цели степени выраженности четырех разграничительных критериев, по которым мы отнесем данные формы к категории вида, подвида и т. д. Я воспользуюсь для общей ориентировки в этом вопросе ценным трудом упомянутого выше ленинградского энтомолога А. Семенова-Тян-Шанского, специально разбирающего эту проблему на основе обильного материала энтомологической систематики.

Критерии, определяющие принадлежность особи к категории вида, по А. Семенову-Тян-Шанскому, можно формулировать следующим образом: определенный комплекс различия, ясная эндогенная основа их, неизменяемость в условиях чуждой среды, определенный более или менее значительный ареал обитания, бесплодие помесей и ясный разрыв, отсутствие переходов между типичными формами.

Для категории подвида характерны – меньшее количество отличий, всего два признака в некоторых случаях, значительная независимость их от внешних условий, во всяком случае, невозможность легких изменений в чуждой среде, меньшего размера, но все же характерный ареал распространения, лишь частично проявляющееся бесплодие помесей и наличие некоторых, не очень обильных переходных форм.

Категории племени и подплемени характеризуются соответственно меньшей выраженностью четырех разграничительных критериев: различие двух форм, определяемых как племя или подплемя, сводится нередко к одному признаку или нескольким маловажным особенностям, обнаруживающим большую зависимость от внешних условий, меньшую наследственную стойкость; ареал обитания их, менее определенный, помеси оказываются частично плодовитыми и переходные формы более обильны. Последняя самая низшая категория, дробная часть племени, намечена А. Семеновым-Тян-Шанским лишь провизорно. Зоологическая систематика лишь в исключительных случаях доходит до такой детализации в своих описаниях.

Категории морфы в ее различных вариантах достаточно определяется приведенной выше характеристикой.

V. Установив разграничительные критерии для низших таксономических категорий, принятых в зоологической систематике, мы можем применить их к человеческим породам и определить систематическое положение этих последних. Прежде всего это необходимо сделать по отношению к наиболее крупным подразделениям человеческого рода, т. е. к наиболее резко различным типам.

При всем разнообразии классификации человеческих рас, существующих в антропологии, всеми исследователями выделяются, как особые варианты, три характерных типа: тип суданского негра, тип северного европейца и тип центральноазиатского монгола. Определим систематическое положение этих типов по степени выраженности установленных выше четырех разграничительных критериев.

Первый критерий – степень различия. Три названных типа характеризуются определенным и довольно значительным комплексом особенностей: форма волос головы, развитие волосяного покрова, окраска кожи, строение лицевого и мозгового скелета, мягких частей лица, форма тела и наружных половых органов, целого ряда внутренних органов, а также, вероятно, и некоторые физиологические свойства – оказываются достаточно различными у этих трех типов.

Второй критерий – эндогенная основа имеющихся отличий. Весь перечисленный комплекс особенностей обнаруживает весьма значительное постоянство при изменении условий среды: потомство негра, европейца или монгола воспроизводит тип своих родителей, а не того населения, среди которого оно появилось на свет.

Третий критерий – ареал обитания – имеет также достаточную определенность и размеры: географические провинции, населенные этими тремя типами, в докапиталистической фазе развитая не покрывают друг друга и имеют достаточное протяжение.

Четвертый критерий – степень плодовитости помесей. В настоящий момент, в условиях огромного влияния европейской культуры, крайне трудно объективно установить степень первоначальной близости или изолированности трех основных типов. О бесплодии или даже пониженной плодовитости помесей этих типов не может быть и речи, но то, что А. Семенов-Тян-Шанский называет «психофизиологической изоляцией», не может быть отрицаемо с такой же категоричностью. Так или иначе редкого разрыва между рассматриваемыми тремя типами не существует, переходные между ними формы, более или менее постепенные, имеются.

Итак, по трем первым критериям различия рассмотренных человеческих типов должны быть определены как видовые, по четвертому критерию как подвидовые. Первые три критерия выражены довольно резко. Комплекс эндогенно обоснованных особенностей и области распространения негрского, азиатского и северноевропейского типов делают нисколько не меньшие различия, чем особенности таких «хороших» видов, как марал и благородный олень, заяц – русак и беляк, рыжий и серый суслики, горностай, хорек и ласка и пр.

Резюмируя, можем сказать, чти главнейшие человеческие племена, при зоологическом их определении, должны быть признаны в своей основе особыми видами, но, вследствие установившейся между ними в известный момент развития гибридизации, их резкое расхождение исчезло и заполнилось промежуточными формами. Поэтому современные человеческие племена должны быть определены как дробные виды, а все современное человечество в целом как сборный вид. Таким образом, мы подходим к ответу на поставленный выше допрос о положении человеческих пород в системе животного мира: единственный ныне живущий род семейства гоминид, род неоантропа, слагается из нескольких, частью вымерших, частью ныне живущих видов, образующих, однако, плодовитых гибридов, стушевывающих границы видов и вследствие этого сливающихся в один сборный вид, носящий со времени Линнея название «разумный человек» ( Homo sapiens ).

Такое представление не содержит в себе ничего нового, формулировка его принадлежит итальянскому антропологу Джуфрида Руджиери, рассмотревшему эту проблему в особом труде, в котором он дает, впрочем, иное обоснование своему диагнозу человеческих пород. Обычное в настоящее время обозначение для негрского, монгольского, европейского типов – большая раса – также выражает видовой характер этих типов. Для уточнения этой характеристики к ней необходимо прибавить указания на наличие переходных форм, т. е. говорить о каждом из перечисленных типов, как о дробной большой расе, а о всех них, вместе взятых, как о сборной большой расе.

VI. Установив сборный характер вида «разумный человек», мы тем самым предопределяем сборный характер и всех его подразделений. Расы и подрасы несомненно более способны к гибридизации, чем большие расы, и дадут еще более многочисленные переходные формы, а потому их различие должно представлять значительные трудности. Это и наблюдается в действительности. Поясню эту своеобразную черту в систематике человека примером, основанным на сравнении вариаций человеческих пород и подвидов млекопитающих. Предположим, что мы находимся в Закавказье и хотим ознакомиться с подвидом какого-нибудь хорошо известного вида, например лисицы ( Vulpes vulpes ). В систематике различают в этом виде четыре подвида – кавказский, курдистанский, горный и алферакский. Если мы соберем достаточное количество экземпляров лисицы, то можно быть уверенным, что при некотором проценте неопределенных или смешанных форм преобладающее количество экземпляров будет обладать полностью признаками одного из четырех названных подвидов. Предположим теперь, что мы хотим подобным же образом определить систематическое положение отдельных человеческих индивидуумов и отправимся с этой целью, например, в Скандинавские страны, которые считаются типичной областью распространения одной из весьма характерных рас (или подвидов), так наз. северноевропейской. Наряду с этой расой в средней Скандинавии встречаются представители и других рас – балтийской или восточнобалтийской и альпийской. Подвергнув антропологическому исследованию достаточное количество местного населения, мы убедимся, что всеми признаками той или иной исходной расы будет обладать лишь половина или немного большее количество всех исследованных (Лундберг), остальные же индивидуумы не будут соответствовать ни одному из известных расовых типов и обнаружат притом весьма большую изменчивость и значительное различие между собой. Таким образом, если процент атипичных особей, иначе говоря атипичных комбинаций признаков, будет сравнительно невелик в любой популяции млекопитающих, то среди человеческой популяции этот процент местами может быть очень велик и как бы поглощать или растворять типичные комбинации признаков.

Причина этого явления кроется в неограниченной плодовитости помесей близких человеческих рас. Пусть, например, мы имеем индивидуумов, различающихся только по трем признакам – длине тела, пигментации радужины глаза и относительной ширине мозговой коробки. В каждом из этих признаков будем выделять только по два варианта – сильное и слабое развитие признака. Для одного индивидуума будут характерны высокий рост, светлые глаза и относительно узкий череп, для другого – противоположные признаки. При скрещивании исходных особей в их потомстве, кроме двух основных комбинаций признаков, обнаружатся шесть новых, а именно: 1) высокий рост, светлые глаза, широкий череп, 2) высокий рост, темные глаза, широкий череп, 3) высокий рост, темные глаза, узкий череп, 4) низкий рост, темные глаза, узкий череп, 5) низкий рост, светлые глаза, узкий череп, 6) низкий рост, светлые глаза, широкий череп.

Чем больше число различных признаков в исходных типах и чем детальнее определяются их вариации, тем большее количество новых комбинаций можно выделить среди помесей: при трех признаках, определяемых каждый в двух вариантах, получается 8 комбинаций (23), при трех признаках и трех вариантах – 27 комбинаций (33), при четырех признаках, двух вариантах – 16 комбинаций (24) и т. д. Если признаки независимы один от другого и не являются объектом особого отбора, – а в качестве расовых признаков выбираются именно такие, – гибридизация неизбежно даст большое разнообразие типов, среди которых не легко выделить исходные типы. В самом деле, какие из многочисленных комбинаций признаков, наблюдаемых в метисных группах, считать исходными, т. е. расовыми, и какие метисными, сколько нужно выделять расовых типов, сложившихся в процессе многолетней эволюции, и сколько признавать нестойкими новообразованиями? В этих условиях раса теряет конкретность, свойственную этому понятию в применении к животным. Человеческая раса оказывается неосязаемой. Оставаясь в виде довольно определенного суммарного впечатления от группы индивидуумов, раса, по выражению П. Топинара, «растаивает при попытке прикоснуться к ней рукой».

Эта нереальность понятия расы в применении к человеку заставила некоторых антропологов отказаться от попытки систематической классификации более мелких человеческих пород и повела даже к отказу от самого пользования термином «раса». Гексли, а вслед за ним некоторые другие оперировали лишь с понятием «тип», т. е. неопределенной обобщенной комбинацией наиболее часто встречающихся особенностей, отдельные варианты которой точно не определялись. В этом же смысле Э. Фишер говорит о преобладающих на данной территории «формах». Английские антропологи пользуются термином «племя» (tribe), разумея над последним некоторый конкретный образ, определяемый нередко той или иной степенью метисации и различными детальными особенностями. Все эти определения остаются чуждыми естественно-историческому анализу, выражаемому понятием «раса».

Действительно ли мы должны от него отказаться и признать невозможной более детальную классификацию человеческих пород, как попытку выявить их родственное отношение?

Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо внести в понятие раса в применении к человеку некоторый дополнительный корректив, вызываемый своеобразием биологических условий жизни человеческих групп.

В этом отношении необходимо признать полную правильность утверждения, что человеческая раса во всякий данный момент исследования не представляет собой реальности. Мы наблюдаем ее как бы в рассыпанном виде, в обломках, ее конкретность относится к прошлым периодам развития. Пытаясь восстановить из разрозненных элементов целостный в прошлом тип, мы создаем отвлеченное понятие «раса», условную биологическую единицу, объединяющую генетически однородную группу населения прежних эпох и позволяющую нам анализировать его состав в настоящее время. В отличие от зоологии, в антропологии раса представляет таким образом теоретическое построение, обозначающее некоторую реальность в прошлом, т. е. существование определенной комбинации признаков, при помощи которой мы восстанавливаем родственные отношения человеческих племен, пути их дифференциации, единство происхождения тех или иных групп. Такого рода понятие, хотя бы оно имело чисто служебное значение, представляет бесспорную научную ценность, а потому было бы неправильно от него отказаться, если только имеется возможность удовлетворительного его получения.

Для этой цели современная биология располагает большими средствами, вследствие чего отказ некоторых антропологов от детального расового анализа мне представляется преждевременным.

Мы располагаем в настоящее время двумя основными методами для восстановления в смешанном населении исходных комбинаций признаков, т. е. исходных расовых типов: методом математического анализа связи признаков и методом географического анализа, т. е. изучения распределения вариации признаков по территориям. Вычисляя коэффициент корреляции для различных признаков и определяя направление и характер линии регрессии, мы получаем существенные указания для восстановления первоначальных комбинаций признаков [245] . Географическое изучение главнейших отличий человеческих пород обнаруживает весьма существенную закономерность: ясную выраженность определенных вариантов какого-нибудь признака на двух различных территориях (центрах признака) и преобладание переходных вариантов в промежуточной зоне. Географическое совпадение центров распространения для нескольких признаков является доказательством бывшей связи между признаками, т. е. устанавливает их исходную комбинацию [246] .

Вооружившись этими двумя методами, мы можем с успехом предпринять подразделение больших рас на более мелкие систематические единицы – расы и подрасы, выясняя генетические комплексы, вошедшие в состав данного населения. Такой расовый, или, как его обычно называют, антропологический, анализ произведен по крайней мере в общих чертах для многих областей и позволяет составить определенное представление о расовом составе различных этнических групп (народностей). Само собой понятно, что расовые элементы, формирование и расселение которых относится к удаленному прошлому, не совпадают с этническими единицами, имеющими более позднее происхождение и гораздо более изменчивыми. В составе каждой народности можно выделить несколько расовых элементов, смешанных в различных пропорциях; для близких народностей, например европейских, эти элементы по большей части одни и те же, различие сводится главным образом к их относительному количеству. Поэтому в биологическом смысле не может быть речи о какой-либо особой «славянской» или «германской» расе. Задача антропологического анализа, конкретно говоря, и заключается в разложении народностей, как этнического целого, на слагающие ее биологические (расовые) элементы [247] .

Методические трудности расового анализа ведут к некоторым разногласиям между исследователями относительно интерпретации, группировки и номенклатуры выделяемых элементов. Эти разногласия по большей части совершенно не захватывают конкретной характеристики выделяемых элементов и никоим образом не указывают на их безуспешность: считать элемент а особой расой или только подрасой, объединить его в одну группу с элементом b или с – вопросы интерпретации и не затрагивают существа данного элемента. Это соображение нужно иметь в виду тем, кто пытается умалить значение расового анализа.

Для выделения расовых элементов могут служить лишь признаки заведомо эндогенные и притом легко доступные наблюдению, т. е. главным образом наружные особенности строения. Эти так наз. расовые признаки имеют по большей части безразличный в функциональном отношении характер. Нужно, однако, предполагать, что при дифференциации рас, каким бы путем она ни происходила, дифференцировались не только гены, определяющие внешние структурные особенности, но в известных пределах и прочие гены, в частности гены, определяющие физиологические свойства. Доказательством тому служат различия человеческих пород в реакциях серума, в видах эндо– и экзопаразлиов, с которыми устанавливается относительный симбиоз, некоторые различия в иммунности и пр. Факты этого рода остаются нередко незамеченными, потому что они обнаруживаются лишь при сравнении особей разных расовых типов в одинаковых условиях [248] .

Раса и подрасы обнаруживают строгую ареальность, как раз и являющуюся доказательством правильности произведенной реконструкции типичных комбинаций признаков. Наряду с этой ареальной изменчивостью человек обнаруживает не менее сильную изменчивость внеареальную. К этой категории относятся прежде всего варианты, связанные с приспособлением к специфическим функциям, или физиологические расы . У человека выделено в настоящее время несколько физиологических типов, они обозначаются обычно термином « конституция », вполне равнозначным понятию «физиологическая раса» животных и растений. Одинаковые конституционные типы встречаются среди самых различных рас или подрас (в таксономическом смысле) и не обнаруживают отмеченной выше закономерности географического распределения. Поэтому все попытки (напр., Хенкеля, Вейденрейха и др.) рассматривать конституционные особенности как характерную часть комплекса признаков, свойственного той или иной расе, должны быть признаны безуспешными. В пределах каждой таксономической категории – расы, подрасы и т. д. – могут дифференцироваться совершенно независимо сходные физиологические варианты, – очевидно, в связи с отбором, создаваемым общественной дифференциацией человеческих групп: таковы аналогичные вариантам используемых домашних животных конституционные типы – гипер-, мезотонические и т. д. [249]

Чрезвычайное разнообразие природных и социальных условий жизни вызывает появление у человека и других форм внеареальной изменчивости, как эндо-, так и экзогенной. Таковы ландшафтные, профессиональные и т. п. типы; в общей форме их можно обозначить как эйкологические расы или фации . Они характеризуются второстепенными в систематическом отношении морфологическими особенностями, но довольно существенными для характеристики индивидуума. Именно при помощи их мы различаем горожанина, сельского жителя или моряка, представителя профессии, связанной с легким физическим трудом или тяжелой работой и т. д. Такого рода вариации могут наблюдаться среди любого расового типа, как крупного, так и мелкого.

Особое место, наконец, занимают аберрации или резкие индивидуальные уклонения, которые также имеют внеареальный характер и не входят в комплекс признаков, определяющих расовый тип.

VII. Заключая этот краткий и, конечно, не исчерпывающий обзор систематических категорий, я остановлюсь на одной теории расообразования, которая приводит к иному пониманию сущности человеческих рас – теории доместикации Э. Фишера. Указывая на аналогию, существующую в морфологических вариациях пород человека и домашних животных, у которых мы можем констатировать такую же, как и у человека, изменчивость длины и строения тела, формы черепа, волосяного покрова и т. д.

Э. Фишер приписывает возникновение этих вариаций одной и той же причине – повышению изменчивости в условиях искусственной среды и отбору, сознательно применяемому человеком по отношению к полезным животным и бессознательно или подсознательно осуществляющемуся вследствие сложных социально-бытовых причин – по отношению к самому человеку. Эта теория приводит к воззрению на человеческие расы, как на сравнительно поздние формации, создавшиеся в среде единого уже сложившегося вида «разумный человек» и независимо от дифференциации ветвей человеческого рода. Однако, признавая целесообразным применение принципа доместикации к анализу некоторых (далеко не всех) морфологических особенностей, едва ли можно считать правильным выводимое из этого принципа понимание человеческих рас. Если расообразование путем доместикации представляет длительный процесс, то чем можно объяснить чрезвычайную стойкость расовых типов, сохраняющихся без изменения на протяжении многих веков в условиях изменяющейся внешней обстановки? Если же это однократный процесс, относящийся к весьма дальней древности и происходивший, очевидно, в условиях значительной изоляции первоначальных ветвей человеческого рода, то какие основания отрицать некоторую морфологическую дифференцированность этих древнейших пород человека? Целый ряд морфологических особенностей, напр, внутренних органов, трудно объясняемых доместикацией, заставляют нас, напротив, признать весьма древнее расхождение отдельных групп человечества. Признавая это последнее, мы естественно приходим к изложенному выше пониманию человеческих рас, согласно которому крупные человеческие породы несут в себе остатки первоначальной видовой дивергенции, постепенно ослабляющейся вследствие гибридизации. То же самое справедливо по отношению к более мелким породам, расам и подрасам, выступающим перед нами в качестве генетически связанных элементов, слагающих современные племена.

Изучение этих элементов (генетических комплексов), несмотря на несколько отвлеченный их характер, присущий, впрочем, всяким теоретическим «элементам», призвано несомненно сыграть большую роль и в уяснении патологических явлений в человечестве. Позволяю себе выразить надежду, что в деятельности нового общества эта проблема займет должное место, соответствующее ее теоретической и практической важности.

Литература

Plate. Prirzipien der Systematik. Kultur d. Gegenwart. Bd. IX; de-Vries. Arten und Varietäten, 1906; Giufrida Rujieri. Homo sapiens. 1913; E. Fischer. Die Rasse und Rassenentstehung beim Menschen, 1926; А. Семенов-Тян-Шанский. Таксономические границы вида. Записки Акад. наук по физ. – мат. отд… Т. XXV. № 1, 1910.