Роль генетики в изучении биологии человека{34} Н. К. Кольцов

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Мы только что прослушали прекрасное изложение успехов современной генетики и ее задач, сделанное нам таким блестящим представителем генетической науки, каким является наш гость, проф. Мёллер. Мы не должны забывать, что в деле развития генетики он был одним из пионеров, он был в той группе молодых ученых, окружавших Моргана, которые создали генетику дрозофилы. Позднее, в 1927 г., проф. Мёллер открыл, что можно воздействовать искусственно рентгеновскими лучами на гены и вызывать образование мутаций. Это открытие произвело большое впечатление и оставило огромный след в науке. Один из наших советских генетиков рассказал об этом открытии в газетной статье под названием «Четыре странички, которые перевернули мир», ибо первое сообщение проф. Мёллера было опубликовано на 4 страницах.

После его доклада мне, в сущности, мало остается сказать. Излагать фактически тот или иной материал в дополнение к тому, что было изложено, было бы бесполезно и утомительно для аудитории, немного уже утомленной.

Но наш председатель с самого начала сказал, что настоящая конференция вовсе не задается целью сообщить фактический материал о произведенных нами исследованиях и имеет общетеоретический и в значительной степени пропагандистский характер. Я позволю себе так и поступить в моем, надеюсь, небольшом докладе.

Я должен сказать, что мне не впервые приходится выступать с генетическим докладом перед широкой аудиторией. Думаю, что не один десяток докладов прочел я перед медиками и зоотехниками в разных аудиториях Москвы и на периферии: в Ростове, Ташкенте, Тифлисе и т. д.

Некоторые из моих аудиторий, не менее квалифицированных и даже более многолюдных, чем настоящая, десять лет назад состояли из слушателей, которые еще ничего не слыхали о генетике. Мне всегда доставляло огромное удовольствие выступать перед теми, кто до меня ничего не слыхал о генетике, и мне приходилось убеждаться, что, как только генетические мысли впервые приходят в голову научному исследователю или практику, они глубоко врезаются и оставляют свой след на всю жизнь. Я убедился в этом в особенности на одном из первых своих выступлений. Это было в 1922 г. на курсах по санитарии и эпидемиологии, которые продолжались около 3–4 месяцев. Курсы были поставлены Гос. институтом нар. здравоохранения, и все приехавшие врачи прослушали уже целый ряд специальные лекций по различным отделам медицины и микробиологии, когда мне предложили прочесть в самом конце одну лекцию. И вот утомленные медики, уже нагруженные премудростью, уже готовые к отъезду домой, пришли меня слушать.

Предполагалось, что лекция будет продолжаться час, она продолжалась 4 часа. И по окончании лекции слушатели благодарили меня и сообщили, что за 4 месяца они не узнали так много нового для себя, так как генетика для них была книгой за семью печатями.

В 1923 г. был съезд животноводов, также совершенно неграмотных в то время в генетической области. В нем участвовали крупнейшие силы, профессора по животноводству, и я был почти единственным генетиком-биологом на этом съезде. Съезд разделился на две секции, – одна по крупному рогатому скоту, а другая по коневодству. Я мог присутствовать только в первой. И мне приходилось бороться с устарелыми представлениями целого ряда животноводов, которые не хотели признать генетику; но все же на той секции, на которой я был, было вынесено постановление о необходимости преподавания генетики в высшей школе и целый ряд других постановлений, показавших, что в массе животноводов произошел сдвиг с прежней точки зрения. И параллельно с этим в секции коневодства, где не велось генетической пропаганды, царили прежние ламаркистские представления о том, что нужно устраивать скачки и бега, чтобы тренировались лошади и чтобы от них получилось лучшее потомство, – принцип, противоречащий генетическим положениям.

Да и сейчас такой вздор иногда встречается. Я с радостью констатирую то, что собралась такая обширная аудитория медиков, интересующихся генетикой. Но я вовсе не преувеличиваю значение этого и отнюдь не уверен в том, что действительно все здесь собравшиеся совершенно чужды целому ряду подобных предрассудков, от которых должна уходить генетика и которые когда-нибудь генетика победит.

Я должен сказать, что для меня генетика занимает в одном отношении исключительное место среди других биологических наук. Она развивается с поразительной быстротой. Какие-нибудь 33 года назад ее не было, а теперь она занимает одно из первых мест в великолепном здании науки, строящемся на наших глазах, за наше время, и может быть отчасти и нашими руками.

Еще совсем недавно наши сведения в области генетики были самые ограниченные. Можно было бы, просматривая историю генетики, показать в ее развитии ряд скачков от одного крупного открытия к другому. И за последнее время каждый год дает поразительные открытия в этой области. С чем можем мы сравнить это бурное развитие генетической науки? С открытиями в области изучения атома, которые, конечно, интересуют каждого из нас. В области атомной физики представления порой переворачиваются в течение месяца-другого. Какой-нибудь год тому назад были впервые открыты положительно заряженные позитроны, а теперь физики уже пользуются ими для небывалых превращений атомов. Каждое новое открытие в этой области представляет огромный интерес для всех образованных людей.

И вот то же самое делается в области генетики. С того времени, как проф. Мёллер впервые показал, что при помощи рентгеновских лучей мы можем получить с большой легкостью новые мутации, во всех генетических лабораториях мира работают этим методом и получают в огромном количестве мутации. Никакого удивления уже не вызывает, что в результате освещения рентгеновскими лучами баночек с дрозофилой получаются десятки совершенно новых мутаций, которые дают благодарный материал для анализа.

Это обстоятельство выдвинуло дрозофилу, маленькую мушку, на первое место среди объектов для исследования биологов. Вспоминаю, как в 1922 г. на одном из заседаний Гос. ин-та народного здравоохранения я впервые выступил с указанием на то, что нам нужно заняться изучением наследственности, изучением генетики этой маленькой мушки. Мне было немножко совестно перед медицинской аудиторией говорить о таком ничтожном объекте. Но все же я выступил, и благодаря тому же нашему гостю, который тогда приехал в Москву в первый раз и был одним из первых иностранных гостей в Москве, мы с моими сотрудниками смогли начать широко работу.

Тогда было совестно в медицинской аудитории указывать на необходимость изучения этого объекта. Теперь я потерял всякий стыд (смех). Знаю, что без знакомства с этой маленькой мушкой не может быть в будущем ни одного биолога. Практически ознакомиться с генетикой дрозофилы будет обязательно для каждого студента-медика первого курса. И чем скорее мы проведем такую работу в высшей школе, тем дальше медицина продвинется вперед.

И я должен сказать, что мы, советские биологи и медики, уже продвинулись вперед далеко. Не надо в этом отношении допускать излишней скромности. Если мы сравним то, что делается в других странах, то увидим, что там невежество в области генетики среди широких кругов нередко сильнее, чем у нас. Вера в то, что нужно устраивать тренировку лошадей на бегах, чтобы получить в следующем поколении лучшее потомство, понемногу уже исчезает среди советских животноводов. А есть страны высокой культуры, где 99 % ученого мира еще глубоко веруют, что это действительно так.

Таким образом, перед настоящим совещанием стояли, в сущности, скромные задачи. Боюсь, что если вы с настоящего совещания вынесете убеждение, что нужно очень тонко знать структуру отдельных хромосом у дрозофилы и сотни генов, которые уже изучены и которые надлежит изучать, если вы будете думать, что надо строить генетические формулы и карту хромосом для человека, что нужно здесь искать триплоидию или полиплоидию, то многие из вас перед такой задачей остановятся. Эта задача очень важна для тех, кто работает в научно-исследовательском институте вроде Медико-биологического, в котором мы сейчас находимся, но, конечно, не это существенно важно для огромного большинства медиков. Им важно проникнуться духом генетики для того, чтобы действительно избавиться от ряда предрассудков, широко распространенных.

Изучение наследственности давно привлекало внимание некоторых медицинских школ еще в старой России. Мы знаем школу Остроумова, которая считала, что без изучения наследственности не может быть медицины. Это было в прошлом столетии, когда не было генетики. С тех пор изменилось очень многое, но тем не менее первый вопрос, который задают при осмотре больного – «а ваши родители или родственники не страдали ли алкоголизмом»? Считают, что тот алкоголизм, который был у предков или родственников и который разрушал их здоровье, передает разрушения следующему поколению в форме расстройства печени или других органов. И если бы я спросил практического врача, так или не так смотрит он на этот вопрос, – то боюсь, что получил бы от многих положительный ответ в убеждении, что алкоголизм является причиной всех зол, и достаточно одному человеку от случайной причины предаться алкоголизму (хотя бы во всех отношениях он наследственно был и здоров), чтобы обречь на серьезные заболевания всех потомков. Такая же история с сифилисом, с туберкулезом. А на самом деле в этих последних случаях мы имеем заражение ребенка от одного из родителей, чисто инфекционного, а не генетического характера.

Вспоминаю еще одну комическую историю с автором фильма, который должен был быть посвящен вопросам наследственности. Надо сказать, что этот автор, прежде чем обратиться ко мне, уже говорил с рядом врачей, которые дали ему свои советы, но все-таки для проверки направили ко мне. Содержание фильма таково. Какой-то офицер получает на войне контузию и в результате сотрясения мозга становится психически ненормальным. Затем выздоравливает и вступает в брак. И вот в результате своей случайной контузии он производит несчастное больное потомство. С точки зрения генетики это совершенная нелепость. Но ведь автор нашел врача, который одобрил его план, нашел какую-то киноорганизацию, которая картину хотела поставить. Вот вам пример величайшего невежества, от которого каждый врач должен избавиться.

Таким образом, не нужно знать очень глубоко все подробности генетической науки, чтобы непосредственно в своей работе руководствоваться основами генетики. И не ожидая, что все молодые медики вынесут из высшей школы действительно очень большие знания в этой области, которые позволили бы им вести научную работу, я считаю совершенно необходимым, чтобы врачи усвоили теоретические основы генетики, тем более что они так увлекательно красивы.

Действительно, в области теоретической генетики мы находимся в созидательном периоде, который можно сравнить с тем периодом развития органической химии, когда впервые строили модели молекул. Из года в год мы все ближе подходим к разрешению проблемы наследственной структуры. Проф. Мёллер отметил самые последние исследования в этой области Пэйнтера, открывшего в слюнной железе у дрозофилы структуры, в которых можно видеть гены, и мы в своих лабораториях уже успели проверить и подтвердить это открытие. Не только медики, но и биологи еще недавно говорили, что ген – не более как новый термин, которым мы прикрываем наше незнание. Там, где не хватает понятий, мы даем имена. Не хотели верить в реальность существования генов, но ведь то же было сравнительно недавно и в отношении молекул. Всего 30 лет назад такой крупный ученый, как Оствальд, полагал, что молекула – это абстракция, что на самом деле она не существует в природе.

Два дня назад мне пришлось беседовать с знаменитым парижским ученым Перреном-старшим, которому принадлежит большая заслуга в деле установления реальности существования молекул. Я поздравил его с тем, что он для нас является прежде всего пионером в области доказательства реальности существования молекул и сказал ему, что это физическое открытие чрезвычайно близко к интересам далеко стоящей от физики науки – биологии; близко потому, что, быть может, нам, биологам, предстоит задача эту самую молекулу, реальность которой констатировала физика, увидеть в микроскоп. Я полагаю, что мы уже теперь видим эти молекулы, так как гены, которые мы видим в хромосомах слюнных желез, вероятно, являются огромными молекулами или даже частями молекул сложных белков.

Таким образом, я считаю, что, будучи очень близкими с практическими запросами повседневной жизни, основы генетической науки для каждого врача представляют также и огромный теоретический интерес. И те, быть может, немногие здесь присутствующие, которым удастся посвятить себя изучению генетики человека, в будущем будут удовлетворены, несмотря на громадные трудности и опасности, которые стоят на этой увлекательной дороге.

В заключение напомню об одной статье нашего гостя, проф. Мёллера, которая в 1924 г. была опубликована в журнале «Успехи экспериментальной биологии», статье, которая не была помещена больше ни на одном другом языке, кроме русского: «Двадцать лет изучения дрозофилы». Она заканчивается такими словами: восемнадцатилетние мальчики в течение немногих лет создали великолепную теорию, которая переворачивает целый ряд наших представлений о жизни.

Что же будет, когда за эту работу примется не один мальчик и не маленькая группа их, а большой круг ученых? Тогда действительно мы перевернем мир. И я был бы очень рад, если бы эта задача выпала на долю ученых Советского Союза и в том числе на тех, которые присутствуют здесь.