Разгром МГИ

В начале апреля 1937 г. Вавилов сообщил председателю Постоянного международного комитета О. Л. Мору, что несколькими днями ранее было получено определенное решение правительства о конгрессе в Москве в 1938 году. В середине июня Мор обращает внимание на то, что новое письмо подписано, в качестве генерального секретаря оргкомитета, Мейстером, а не Левитом. 22 июня 1937 г. из Москвы идет письмо 13 генетиков Мору в поддержку конгресса в СССР (вероятно, подпись Левита была аутентичной – в это время как раз работала комиссия по обследованию МГИ).

Показательная история приключилась с «Избранными работами по генетике» Г. Г. Мёллера, одной из книг, подготовленной сотрудниками Вавилова к VII конгрессу в Москве. 29 мая 1937 г. Вавилов сообщает Отто Мору, что «в течение ближайших недель выйдут два тома, избранные труды Моргана и Мёллера». Тома с одинаковым названием сданы в производство 11 и 28 декабря 1936 г. и подписаны в печать 22 апреля и 4 мая 1937 г. На переплете и титульном листе «ОГИЗ – Сельхозгиз – 1937»; тираж 9 и 7 тыс. экз. Нет оснований для того, чтобы два тома не вышли одновременно. 5 апреля 1937 г. Вавилов пишет Мёллеру, что вторая корректура тома будет в ближайшие недели. На с. 4 заметки «Г. Г. Мёллер. Вместо предисловия» Вавилов настойчиво подчеркивает: «Концепция дарвинизма является руководящей идеей во всех его исследованиях»; «Проф. Мёллер является последовательным борцом с фашизмом в генетике»; «Большая интересная статья Меллера, опубликованная в Ленинском сборнике, изданном Академией наук СССР, посвящена применению диалектического метода в генетике».

В апреле 1937 г. газета «Социалистическое земледелие» обвиняет Н. К. Кольцова и впервые Г. Г. Мёллера в защите «идеи об «извечной неизменности» наследственной основы (генотипа)» [441] , которую Агитпроп и Сельхозотдел представляли как антидарвиновскую позицию. Несмотря на это, Вавилов в письме от 3 мая обещает Мёллеру, что книга появится еще через неделю-другую. 11 августа 1937 г. Вавилов шлет Моргану 2 экз. его избранных трудов. Но только 22 мая 1938 г. он сообщает Мёллеру, что наконец-то вышла его книга, – но еще не хочет верить, что его предисловие вырвано из всего тиража, за исключением нескольких сигнальных экземпляров.

С ноября 1936 г. Медико-генетический институт находится в неспокойном состоянии. В апреле 1937 г. прошло бурное обсуждение положения дел и перспектив МГИ на активе института, 17 апреля были приняты решения актива и составлен проспект «Мероприятий дирекции МГИ во исполнение решений Актива». Этим дело не закончилось.

В начале мая 1937 г. Нарком Здравоохранения Г. Н. Каминский создал Комиссию по обследованию МГИ под председателем клинициста проф. В. М. Левита, в составе профессоров С. Н. Давиденкова, Л. Н. Федорова, Б. И. Лавреньева, А. Д. Сперанского и Л. Я. Бляхера.

На первом заседании был заслушан доклад директора института С. Г. Левита. На втором, 15 мая, было спокойное деловое обсуждение перспектив МГИ, подробностей его работ. Выступил каждый из членов комиссии, кроме Федорова (директор ВИЭМ), который на этом заседании не присутствовал. Председатель заметил: «Было бы хорошо побывать у тов. Баумана [зав. отделом науки ЦК] и познакомить его с ходом нашей работы». Он предложил поручить проф. Эттингеру дать отзыв о клинических работах МГИ. (Т.С. Левит дал свои соображения по поводу отдельных пунктов отзыва Эттингера.) На этом комиссия могла бы закончить свою работу, тем более что на обсуждении в наркомате Г. Н. Каминский заключил: «Институт должен быть сохранен, это бесспорно».

Однако обсуждение МГИ продолжилось 23 и 25 мая. С выступлением двух аспирантов, членов месткома, атмосфера резко меняется: появляются напряженности, необоснованные претензии, клевета и предательства. Обсуждение шло и на заседании комиссии 9 июня 1937 г.

10-страничное заключение комиссии венчается выводами, и первый из них: «Обследованный Медико-генетический институт должен быть сохранен как научно-исследовательский центр по общей и медицинской антропогенетике». Далее сказано, что теоретическая часть работы должна быть усилена, что надлежит расширить связи с клиникой (диагностика стертых форм и дифференциация болезней), нужно сохранить близнецовую и терапевтическую клинику и создать другие опорные базы, сократить отделения антропологии и психологии. Наконец, «институт должен стать центром советской антропогенетики, быстро откликающимся на все реакционные фашистские лженаучные положения и гипотезы по антропогенетике».

29 июня 1937 г. С. Н. Давиденков, соглашаясь в целом с заключением комиссии и выводами, выразил «особое мнение» по двум пунктам. Он утверждал, что работы МГИ по генетике ряда болезней уже сейчас имеют большое значение для практического врача, а также он утверждает, отрицая упрек заключения, что факторы среды как раз принимаются в расчет в работах МГИ [442] .

Тем временем на июньском пленуме ЦК, где Сталин выдвигал Л. П. Берию и проводил предложение ввести упрощенный порядок следствий по политическим делам, произошло нерядовое событие: Г. Н. Каминский выступил с резкой критикой Берии. По позднейшим воспоминаниям Н. С. Хрущева, мгновенно был объявлен перерыв, после которого Каминский больше на публике не появлялся. Накануне пленума кандидат в члены ЦК Каминский был на «чашке чая», где в узком кругу высокопоставленных партийцев обсуждались способы смещения Сталина с поста генсека. Там был провокатор, и операция НКВД, по Антонову-Овсеенко, носила название «Чашка чая». Поэтому Сталин воспринял выступление Каминского – друга С. Г. Левита и покровителя МГИ – как сигнал к мятежу.

Ситуация с МГИ и С. Г. Левитом развивалась следующим образом. 5 июля 1937 г. приказом зам. наркома здравоохранения СССР С. Канторовича С. Г. Левит был снят с поста директора МГИ (временное исполнение обязанностей директора было возложена на А. Г. Андреса). Полностью Левит был снят с работы в МГИ, где он также заведовал лабораторией и был на должности старшего научного сотрудника, 13 июля 1937 г.

С. Г. Левит понимал положение дел. Раньше в том же году, когда пришло известие об аресте Макса Левина, Р. П. Мартынова «зашла в кабинет С. Г., увидела, что очень бледный он ходил по кабинету. Сказал ей об аресте М. Л.: «Ты понимаешь, что это значит?» Она вспоминает, что он выглядел ужасно. Еще раньше был арестован Агол, так что никаких надежд не оставалось» [443] .

Левит держался мужественно. 19 июля он обратился в Наркомздрав и 1 августа 1937 г. отправил новое письмо.

...

Николай Иванович Проппер не намеревался делать что-либо для трудоустройства С. Г. Левита. Судьба МГИ и медицинской генетики в стране была ясна. 17 сентября 1937 г. Медико-генетический институт был закрыт, «в целях, – как сказано в приказе Наркомздрава, – организации подлинно научной разработки вопросов медицинской генетики». Часть сотрудников МГИ составила отдел медицинской генетики Всесоюзного института экспериментальной медицины (ему же отошло имущество ИМГ) с лабораториями антропогенетики и кардиологии и клинической и близнецовой группами. Отдел был создан, похоже, для чисто формального временного трудоустройства части из примерно 50 сотрудников ИМГ. Предполагалось, что клиническими исследованиями будет руководить С. Н. Давиденков. Но приказом от 11 октября 1937 г. НКЗ закрыл с 1 ноября 1937 г. нервную клинику Давиденкова [445] . Немногие остававшиеся сотрудники МГИ составили лабораторию при ВИЭМ, не прославившуюся яркими достижениями. Лаборатория была ликвидирована осенью 1939 г.

После увольнения из МГИ С. Г. Левит каждый день уходил из дома в Ленинскую библиотеку, делая вид, что он ходит на работу: он не мог допустить, чтобы жена (которая жила всю жизнь «за его спиной») или дочь (от которой он прятал газетные вырезки с фельетонами братьев Тур) что-либо заподозрили. За ним постоянно ходили два сотрудника политической полиции, чтобы предотвратить контакты. Однажды Левит ушел на две-три минуты от преследователей и позвонил по телефону-автомату близкому другу и сотруднику, который был ему многим обязан и от которого он мог ожидать ответного благодеяния. Он просил позаботиться о жене и о любимой дочери. Но близкий друг решил раззнакомиться с потерявшим влияние благодетелем. Семье серьезно помогал другой из друзей Левита.

С. Г. Левит был арестован в ночь с 10 на 11 января 1938 г. Арест был назначен на 10-е число, но С. Г., чтобы не будить дочь, всю ночь водил по улицам Москвы тех, кто пришел за ним. Лишь утром он вернулся домой, и за минуту до ареста состоялся разговор: «Папа, ты принес мне билеты на елку?» – спросила сквозь сон девочка. – «Да, билеты на столе».

В мае 1938 г. в камере С. Г. Левита два дня провел Давид Григорьевич Оппенгейм, директор 1-го Мединститута. (Маленький, толстенький, в пенсне и с усиками – по моде времени – он был очень похож на Берию.) Левит и Оппенгейм входили в одну партячейку и потому были «на ты». Оппенгейм уговаривал товарища по партии признаться во всем, что от него требуют. С. Г. Левит стойко держался четыре месяца, потом еще двое суток, но обменял вынужденное признание на короткий телефонный разговор с дочерью.

17 мая С. Г. Левит был приговорен к смертной казни за терроризм и шпионаж (при обыске были изъяты вещественные доказательства: пишущая машинка, кинжал и фотоаппарат). Он был расстрелян 29 мая. Реабилитирован посмертно 5 сентября 1956 г.

Заключая этот раздел, напомню, что Мёллер называл Левита сверкающий интеллект – в английском языке это выражение соответствует нашему «гений».